***
— Эй, милашка, — Нил услышал голос, но не поднял голову, чтобы посмотреть, с кем они разговаривают. Он снова обматывал клюшку изолентой там, где та оторвалась после тренировки, — без сомнения, он мог бы попросить об этом стажера, но привык заниматься этим самостоятельно. Кроме того, это давало ему несколько минут, позволяющих избежать встречи с Миньярдом, прежде чем он возьмет свой рюкзак и отправится домой. Он не мог тратить так время каждый день, но решил, что немного лишних усилий для избегания вратаря было оправдано для начала того, чем бы это ни было. Попыток не быть разорванным на части — подсказал его мозг. — Нил? — он слегка вздрогнул, обернувшись, чтобы увидеть девушку на шестидюймовых каблуках, легко прыгающую с ряда на ряд трибун. Это был впечатляющий подвиг — он видел, как напрягаются ее икроножные мышцы при каждом касании ступней металла. — Эллисон Рейнольдс, — осторожно произнес он. — Во плоти, — она плюхнулась рядом с ним и положила портфель на колени, открыв тот и вытащив планшет. — Я часть вашей пресс-группы. Я не главная или что-то в этом роде, но мне разрешили провести некоторые социальные мероприятия. — Э-э... — Ты знал, что у твоего облака общий доступ? В смысле оно не доступно для всех, но настроено так, что фирма может видеть твои снимки с камеры. Там нет снимков члена? Нил почувствовал, будто пытается заново выучить японский. — Что? — Ты не знал? — уголки ярко-розовых губ опустились, но легко вернули прежний вид, когда она запустила сложную файловую систему, перейдя к его имени и открыв… три фотографии — квартира, размытый кот и его машина — которые он помнил, что снимал на айфон, засунутый сейчас куда-то в шкафчик. Он моргнул. — Если ты принесешь свой телефон, я смогу изменить настройки, чтобы он загружал в облако только то, что ты хочешь. — Все в порядке, — сказал Нил, возвращаясь к починке клюшки. Если настройки и были такими, то только потому что кто-то хотел, чтобы они были именно такими, и теперь, когда его разум уловил суть разговора, он точно не собирался рисковать и фотографировать собственное тело. Он знал двух Воронов, у которых произошла утечка обнаженной натуры, чему тренерская команда была… недовольна. Рико любил фотографировать свою собственность, но Нил сам разбил его телефон после того, как тот умер. Он надеялся, что где-то там не было «облака»… он оборвал эту мысль, решительно тряхнув головой, отрывая пальцами рулон клейкой ленты. — Ну, если ты уверен, что тебя это устраивает. Нам нужен контент. Instagram, Facebook, Twitter — как аккаунтов Баронов, так и твоих. Ты сам почти ничего не публиковал, так что мне придется тебе помочь. Это станет менее критичным, когда ты начнешь съемки для Under Armour. — Когда это будет? — если она собиралась помочь ему убить время, то он мог бы задать несколько вопросов. — Может быть, через пару недель? Съемки отложили, потому что ты пришел с огромным синяком под глазом. Обычно у нас всегда есть дополнительные фотографии, ну, знаешь, отбракованные и все такое, которые мы можем использовать для постов. А сейчас ты можешь… вернуться к тому, что ты делал? — Конечно, — сказал он с натянутой ухмылкой и потянулся к шейке клюшки, куда он мог сдвинуть свою перчатку для усиления ударов. Он слегка замешкался, когда Рейнольдс достала свой телефон и направила на него, но решил, что лучше просто проигнорировать ее. — Слегка выдвинь локоть. — Что? — Ну… назад, — она схватила его за руку и отодвинула ее подальше от его тела. Нил замер и попытался подтянуть тот поближе к себе, задаваясь вопросом, сможет ли он уйти, отодвинувшись подальше от трибуны. Она осторожно наблюдала за ним. — Извини. Ладно, тебе не нравятся прикосновения, поняла. Извини, просто наклони локоть? Отлично. А теперь перестань смотреть на меня. Побледнев, он вернулся к тому, что делал. Несколько минут спустя она протянула ему телефон. Он был открыт на Instagram @Jos10, и фото выглядело прилично. Легкий румянец и потный воротник униформы создавали впечатление, что он усердно тренируется, а его глаза были сосредоточены на наматывании ленты. В свете стадиона его челка поблескивала. Подпись гласила: «Готовимся к субботнему матчу с Байонетами». — Это хороший пост — он говорит о том, что ты, безусловно, тренируешься, а также о том, что ты занимаешься собственной подготовкой. Фанаты подумают, что ты очень целеустремленный, и это хорошо сочетается с образом, что мы создаем. — Спасибо, — медленно произнес он, наблюдая, как значок сердечка загорается тревожным количеством реакций. — Ты знаешь, что мы отдаем нескольких игроков прессе для предматчевых интервью. Думаю, ты будешь одним из них в эту субботу, так что будь готов к этому. — Я могу давать интервью. — Конечно можешь, — сказала она с мертвенным выражением лица, которое говорило об обратном. — Я видела то, что ты называешь интервью. Они довольно бездушные. Выглядят отрепетированными, не похоже, что ты говоришь без подготовки. Эндрю утверждает, что с остальными членами команды ты ведешь себя как скотина. — Ты дружишь с Миньярдом? — Эндрю на самом деле не «дружит», но мы отлично ладим. Я хочу сказать, что нам нужно оттолкнуться от образа робота и как бы представить тебя как нового человека. Он смог заглушить ползучее беспокойство, прежде чем оно отразилось на его лице, зная, что она не имела в виду то, что сказала. — Я не уверен, что понимаю. — Странная фишка «экси — моя жизнь» слишком Кевиновская. Это слишком серьезно. — Итак, ты хочешь, чтобы я… вел себя плохо. Перед прессой, — Нил собрался с силами, чтобы встать, чувствуя себя неловко из-за ее напористости. Было ли это продумано? Был ли это совет, к которому он должен прислушаться, или это ловушка? — Плохо себя вел? Нет. Я хочу, чтобы у тебя была индивидуальность. — Какого рода? Она уставилась на него, не то чтобы недовольно, просто как бы оценивающе. — Эндрю сказал, что ты подстрекал команду, как только пришел. Ты сказал, что быстро станешь ведущим нападающим, возможно, угрожал кому-нибудь пробить стену… — Это был Хименес… — Нет, я имею в виду, это хорошо. Немного подначки, понимаешь? Я не говорю быть мудаком, но если ты сможешь показать уверенную сторону и поддержать ее на корте, то это будет хорошо выглядеть. Для тебя. Для твоего бренда. Он поклонился ей. — Спасибо. Я приму это во внимание в интервью перед игрой. — Ты знаешь, что это странно, верно? Поклоны? Здесь никто не кланяется. Нил не знал, как реагировать на такую странную и плоскую критику, поэтому просто промолчал. Он не мог объяснить, что большую часть его жизни не кланяться означало совершить наказуемое преступление. — Окей, — произнесла она медленно, как будто она была смущена им. — Что ж, удачи в субботу, — она положила планшет обратно в портфель и встала, а Нил поборол желание поклониться еще раз. Он решил, что прошло уже достаточно времени, чтобы все успели выйти из душевых, и с облегчением обнаружил, что те пустынны, когда взял свою сумку, отправляясь домой.***
— Нил! Нил Джостен! Минутку вашего времени? — вспышки камер и неприлично яркий свет были лишь легким раздражителем. Он не мог видеть лиц людей, которые с ним разговаривали, что в какой-то степени помогало. Он притворился, что свет и вопросы — это все, на чем ему нужно сосредоточиться. — Вы хотели играть за Баронов? Они были вашим первым выбором? — Да, — легко солгал Нил. — Бароны были моим первым выбором, а Сакраменто — вторым. — Видите ли, я подумал, что вы захотите перейти в Сиэтл или Хьюстон. Ну, знаете, чтобы играть с Жаном или Кевином? — Ах, я думаю, мы все пытаемся прославиться тем способом, который считаем лучшим. — Означает ли это, что вы не хотите играть с ними снова? — кто-то другой прервал его прежде, чем он успел ответить. — Вы нацелены на место в Корте в этом году? — Думаю, каждый игрок хотел бы быть выбранным, я не исключение. — Расстроены ли вы изменением правила, которое исключает университетских спортсменов из процесса отбора? Вы переживаете, что упустили годы, когда могли бы играть за сборную США? Здесь, по крайней мере, была знакомая территория. Это не было полностью связано с самоубийством Рико — было несколько погибших русских игроков, что также привело к такому решению, — но этот вопрос ему задавали уже тысячу раз. — Отсрочка получения права на участие в чемпионате дала мне время сосредоточиться на том, чтобы стать лучшим капитаном и нападающим Эдгара Аллана, каким я только мог быть. Сейчас я сосредоточен на том, чтобы сделать то же самое для Баронов. Если меня выберут для Корта, моя цель изменится. — Есть ли вражда в составе «Идеального Корта»? Будут ли у вас какие-либо проблемы с игрой против Жана и Кевина в предстоящем сезоне? — Думаю, я хотел бы сосредоточиться на Байонетах. — Вы нервничаете? Перед своей первой игрой в качестве профессионала? Нил задумался над вопросом. — Не совсем, — сказал он, и репортеры, казалось, готовились к ответу, который, как он знал, будет раскритикован при любом способе его подачи. — Тренировки с Баронами прошли великолепно. Я в хорошей форме, я готов, — обычно он останавливался на этом. — Я планирую заставить их защиту работать этим вечером. — Это вызов их защитникам? — Конечно, — сорвалось с его губ до того, как он сознательно решил прислушаться совету Рейнольдс. Последовало еще несколько вспышек камер, и раздался коллективный вздох, как будто репортеры почувствовали, что тон интервью изменился. — Вы в курсе, что в Филадельфийских Байонетах нет новичков первого года, а их самый маленький защитник весит на пятьдесят фунтов больше вас? — Уверяю вас, это не будет проблемой, — раздалось легкое хихиканье, что подбодрило его продолжать. — Наши нападающие полагаются на скорость — им придется сначала догнать нас. — Вы ладите со своими коллегами-нападающими? Должны ли мы ожидать сплоченной игры между вами? — Генри Хименес — опытный игрок, работать с ним легко, — ври, ври. Ставки были низкими, никто не собирался разрывать его на части за каждый неправильный ответ. — Эш Куниеда и я оба… — Вы беспокоитесь о более крупных защитниках сегодня вечером? — Честно говоря, им следует беспокоиться о Дэвисе, — репортеры снова захихикали над его ответом. — Какова ваша цель сегодня, при выходе на корт? — Победа, — он улыбнулся им и, слегка поклонившись, пошел искать свою команду. Это было настоящей пыткой — пройти с командой через плексиглас, чтобы Дэвис провел жеребьевку, а затем развернуться и сесть на скамейку запасных, пока стартовый состав занял свои места. Во рту стоял горький привкус, а пятка не переставала стучать по земле. Он был зол — понял он — и, что еще хуже, не на чем было выместить злость. Ему оставалось только сидеть и смотреть, как Байонеты забивают голы, и пытаться подобрать схемы игры на тот случай, когда ему наконец разрешат выйти на поле. В какой-то момент им придется позволить ему играть. Он старался делать глубокие вдохи и не выглядеть как сумасшедший, когда камеры проносились над их навесной скамейкой запасных, но не был уверен, что ему это удается. Он знал, что не может улыбаться, — любой заметил бы напряжение в его конечностях, а улыбка выглядела бы слишком натянутой. Он принял серьезный вид, не отводя взгляда от мяча, когда тот проходил взад и вперед. Свисток первой четверти застал его врасплох, и внезапно пространство заполнилось потными задыхающимися игроками — их тела излучали тепло и толпились у скамейки запасных в поисках воды и отдыха. Нил стоял спиной к стене и слушал, как Райсман называет промахи и бреши в их защите. Когда пришло время игрокам выходить обратно, он подумал, что его сердце сейчас выскочит из горла. Хименес боролся с назначенным ему защитником, его колени были согнуты, а физическая форма почти идеальна, но очевидно, что другой игрок слишком велик, слишком опытен, чтобы он смог его обойти. Каждый раз, когда он пытался обвести его финтами, тот теснил его, выводил из равновесия и заставлял сдавать позиции. У Куниеды были свои проблемы с открыванием — его защитник был также мотивирован оставаться между воротами и мячом. Хименес решился на отчаянный удар по воротам, не имея другого выбора, и Байонеты завладели мячом. Их игроки устремились вдоль площадки, подгоняемые разъяренными Баронами — за исключением Хименеса, который в порыве гнева толкнул своего игрока, заработав первую желтую карточку за день. Райсман объявил тайм-аут и жестом подозвал Нила к стене, чтобы команда соперника не видела, что тот намерен выйти на замену до последней возможной секунды, и он нетерпеливо сдвинулся с места. Наконец, наконец, он встал — сердце бешено колотилось в груди — и вышел из скамейки запасных. Хименес что-то сказал ему под нос, когда проходил мимо, но Нил не расслышал этого за учащенным биением собственного сердца, гомоном толпы, голосом диктора, который звучал восхищенно и гремел над всем шумом: «Теперь вместо Хименеса выходит номер 10, Нил Джостен, бывший капитан команды Воронов ЭA, дебютирующий на профессиональном уровне в качестве нападающего команды Нью-Йоркских Баронов» и последующим за этим ревом толпы. Он и Куниеда щелкнули клюшками, как только он присоединился к нему на средней линии. Приставленный к нему защитник бросил на него испепеляющий взгляд, желая поставить его на место, — ярость разгорелась после неудачного штрафного броска. Миньярд отбил его с легкостью, и защитник был более чем готов выместить злость на своем новом сопернике. Адреналин бурлил в жилах Нила, как наркотик, и он чувствовал, что на одном этом адреналине может легко пробежать марафон. А может, и два. Он чувствовал себя непобедимым. Прозвучал свисток, и тело Нила двинулось без его указаний: колени согнулись, вес переместился на носки, аккуратно уклоняясь от атаки в открытые ворота — он знал, что та последует, — и подставляя себя под открытый удар. Когда А’Жасмия искала его, он был готов, выхватывая мяч из воздуха и готовясь к грубой атаке — он знал, что она будет. Не прошло и секунды, как он почувствовал, что его соперник навалился на него, накрывая клюшку весом своего тела, пытаясь вбить ее в пол. Он принял удар на себя, позволив импульсу промчаться мимо, и пронесся по корту с отведенными ему десятью шагами. Защитница Куниеды по глупости решила, что справиться с Нилом важнее, чем убедиться, что Куниеда закрыт, поэтому он прошел мимо, увернувшись от ее удара, когда они толпились у ворот. Куниеда достаточно эффективно блокировался защитником, поэтому при следующей возможности он передал мяч Нилу, который одним шагом и легким движением запястья отправил его мимо вратаря. Ворота вспыхнули красным, и толпа пришла в восторг. В груди у Нила что-то екнуло. Он пробыл на площадке меньше минуты, и один из тех мячей, украсивших табло на их стороне, был его. Это успокоило что-то внутри него, что не давало покоя с тех пор, как он не попал в стартовый состав, — тяжелое чувство облегчения от того, что он был полезен. Нет, это было нечто большее. Это был сплав часов практики и мастерства, что-то вроде гордости. Он усмехнулся широкой улыбкой, чувствуя, как она растягивает шрам на щеке, а затем рысью вернулся на свою сторону, чтобы присоединиться к своей команде. — Неплохо, Джостен, — сказал Дэвис, схватившись за решетку шлема в тревожном, но дружелюбном проявлении привязанности. Он одарил его еще одной злобной усмешкой. Следующая партия была не такой простой — теперь, когда они лично увидели, как он двигается, они несколько отчаяннее пытались удержать его подальше от мяча. Их нападающие атаковали его раз или два, чтобы замедлить и суметь гарантированно запустить мяч глубоко на территорию Баронов. Но Нил не волновался. Вороны называли это «Akarui» — блеск — когда команда соперника сосредотачивалась на одном игроке и забывала об остальных. Это открывало массу возможностей — их защита была надежной, и сосредоточение на нем позволило бы его команде работать без помех. Держать его на средней линии оказалось ошибкой, так как Миньярд послал неудачный удар мимо их голов в сторону Нила, который не теряя времени воспользовался оплошностью и вернул мяч обратно на площадку. Для удара по воротам ему пришлось отдать мяч Куниеде, но он получил помощь для своей статистики, так что все обошлось. Куниеда аккуратно забил мяч, выведя команду вперед на два очка. В середине тайма Нил забил еще раз, а нападающий соперника запустил один мяч мимо Миньярда, но в целом они были в хорошем положении перед вторым таймом. Адреналин уже перешел в комфортный гул, но нога не переставала подпрыгивать, даже когда он пил какую-то электролитную смесь со вкусом апельсина и делал все возможное, чтобы сохранить энергию. — Совсем неплохо, — согласился Райсман. — Я верну Хименеса в третий тайм, но я чертовски доволен. Нил одарил его одной из своих фальшивых улыбок в ответ и слегка поклонился. Не ему было задавать вопросы своему тренеру. И, к его чести, Генри Хименес был неплохим нападающим. Нил считал того немного медлительным, но тот хорошо играл в команде, и к тому времени, когда они поменяли уставшего Куниеду на Нила, он уже достаточно хорошо понимал манеру игры старшего, чтобы помочь ему в последнем очке. Окончательный счет был 8-5 в пользу Баронов. Три из них были его. Ему показалось, что он впервые за день сделал полный вдох, когда одержана победа. Он хотел бы немного большего очкового перевеса, но был уверен, что его «дебют» был достаточно ярким, а его коллеги остались довольны. Он позволил себе почувствовать, как на него накатывает пьянящее чувство спокойствия, похожее на наркотик, успокаивающее разум и накачивающее организм эндорфинами. Он набрал достаточно очков, они выиграли игру, он в безопасности. Время после игры в зависимости от результата и его вклада было и лучшим, и худшим моментом его жизни, и он упивался уверенностью в том, что эта игра была первым вариантом. Он даже не испугался, когда они пошли пожимать руки проигравшей команде, уверенный, что его выступление обеспечило ему защиту или, по крайней мере, поддержку, если возникнет драка. Отсутствие страха было почти таким же хорошим, как и победа. Почти.***
Он устал и еле передвигался от боли в подколенных сухожилиях, когда нажимал на комбинацию на двери своей квартиры. Теплый душ, горячая еда и некоторое время в ледяных обертываниях, вероятно, вырубят его на ночь и позволят проспать до утра. Он удивился, когда им сказали, что завтра у них будут свободные полдня и они смогут выспаться, и подумал, не было ли это особым подарком за выигрыш. Победа или поражение, Вороны всегда появлялись на площадке на следующий день, не теряя ни минуты тренировочного времени. Было бы… восхитительно… — решил он — не ставить будильник на завтра и просто проснуться, когда захочется. Он не мог вспомнить, когда делал это в последний раз. Движение на кухне заставило его вздрогнуть и уронить сумку. С замиранием сердца он снял обувь и подошел к кухонному столу, где на островной столешнице устроились Табе и незнакомый ему мужчина. Оба что-то смотрели на телефоне мужчины и не подняли глаз, когда он вошел. — И тогда нам пришлось, по сути, наложить швы вокруг места входа, прекрасно зная, что через две недели, когда мы вернемся в город, их придется снять, чтобы вправить кость, но к тому времени она была слишком заражена, и нам пришлось просто отрезать все это. — Выражение лица Табе было восхищенным, но полным ужаса, и Нил очень надеялся, что ему не придется смотреть на то, что осталось от человека, о котором они говорили. — Натаниэль! Отличная игра сегодня! — усмехнулся Табе, указывая на телевизор, который был снова подключен к сети и теперь показывал фрагменты нескольких игр этого вечера. Нил увидел, как он сам забивает свой первый гол, а камера снова приближается к дикторам, чтобы дать комментарии. Незнакомый мужчина рывком открыл свой портфель, достал прозрачный пластиковый стаканчик и протянул его ему. Медленно, уже не хромая, он направился к ним. Он не знал, чего ожидать, и какая-то его часть не хотела показывать слабость. Еще большая его часть была возмущена тем, что его послематчевая эйфория сходит на нет. Ему не хватало той уверенности в своем статусе, которая была всего час назад. — Иди помочись в это, — сказал мужчина, не слишком грубо, но все же как-то пренебрежительно. Он вернулся к своему телефону, прежде чем Нил успел спросить, кто он такой, или что делает в его квартире, или почему он должен мочиться в стаканчик, если неделю назад он уже прошел тест на наркотики. Когда он не бросился немедленно делать то, что ему сказали, мужчина обернулся к нему и сделал резкий жест, заставивший Нила пригнуть голову (он сказал себе, что это вовсе не вздрагивание) и без споров направиться в ванную. Он помочился, как просили, и вернулся, надеясь покончить с этим как можно быстрее. — Сядь здесь, вытяни руку, — тот жестом указал на табурет перед собой, и он осторожно сел, надеясь, что кто-нибудь объяснит. Он не стал задерживать дыхание, хотя мужчина был явно не в восторге от него, и не потребовалось много времени, чтобы выяснить причину. — Отец лорда Мориямы держал мальчиков, которые по щелчку пальцев делали все, что угодно. Никаких хлопот, только то, что требовалось. Никаких вопросов. Нил смотрел вниз между ног, пока мужчина снимал с него термобелье и скатывал его по руке к бицепсу. Оно плотно обтягивало руку, но было очевидно, чего он от него хочет. Он промокнул изгиб руки холодной спиртовой салфеткой. — Он бы не стал проверять своих айджинов на ЗППП — если у него возникали подозрения о том, что они спали с кем-то, те получали пулю в мозг. Нил резко вдохнул, но не шелохнулся. Игла уже впивалась, и он не хотел истекать кровью больше, чем нужно. Внутри него все кипело от унижения, хотя больная его часть не была уверена, было ли это из-за того, как с ним обращались, или от негодования, что он предал своего лорда. Спокойствие от их победы теперь было лишь воспоминанием. Табе рассмеялся, хоть это и не было шуткой. — Да, но Натаниэль его любимчик. Или был им, — должно быть, тот увидел, как он вздрогнул, потому что наклонился и взъерошил его все еще влажные от пота волосы. — Не беспокойся, ты достаточно скоро вернешь его благосклонность. Мужчина действовал быстро и эффективно — достал пузырек с кровью и вытащил иглу, не причинив ему особого вреда. Когда он прижал большой палец к отверстию и надавил на вену, он клинически прощупал синяки вокруг запястий Нила. — Ничего не сломано, я так понимаю? — спросил Табе из-за его плеча. — Нет, но есть несколько лопнувших кровеносных сосудов, они будут такими некоторое время. Не дожидаясь разрешения, Нил закатал рукав обратно, заправляя большой палец в отверстие для него и стараясь не нервно дергать пальцами. Он хотел, чтобы и Табе, и доктор ушли. Он не хотел, чтобы его осматривали, но знал, что если будет сопротивляться, они, вероятно, просто сделают это назло. — Я в порядке, — сказал он, слегка поерзав, прежде чем успокоиться. Доктор критично посмотрел на него, но прежде чем он успел ответить или спросить, есть ли еще синяки, раздался громкий стук в дверь. Нил вскочил на ноги, радуясь предлогу уйти из зоны досягаемости, но Табе двинулся открывать дверь быстрее, одной рукой держась за дверную ручку, а другой вынимая пистолет с пояса. Доктор, вероятно, более привычный к таким сценам, чем он сам, отпустил руку Нила и укрылся за островом, готовый в случае необходимости увернуться. Но язык тела Табе расслабился, когда он открыл дверь, и его рука соскользнула с пистолета. Он тихо заговорил по-японски с кем-то, кого он явно узнал, и через минуту вернулся с огромной корзиной. Он поставил ее на остров, как будто та была тяжелой, и пододвинул к Нилу. Десятки роз, ярко-красных, как кровь, заполняли все щели корзины, не заполненных другими вещами. Две бутылки «Арман де Бриньяк», запотевшие во льду, рядом с деликатесами и плитками темного шоколада, фрукты в пластиковых упаковках, а в середине — конверт с надписью «Натаниэль», нацарапанной на катакане. — Видишь? Я говорил тебе, что он простит тебя, — самодовольно сказал Табе, вытаскивая открытку из центра и передавая ее ему. Нил открыл ее, обнаружив знакомый почерк.«Натаниэль, поздравляю с твоим успешным дебютом, я ожидаю больших успехов. Продолжай усердно работать. — Ичиро»
Он даже не знал, что в квартире имелась стеклянная посуда, но видимо она стояла на высокой полке и ждала своего часа. Он слегка подпрыгнул, когда Табе откупорил пробку над раковиной. Шампанское на вкус было как кислота, продолжая гореть в желудке еще долго после того, как оно покинуло его рот. Он решил, что съесть что-нибудь было бы разумно, но апельсин, который он очистил и разделил, был совершенно безвкусным, и он отказался от него после пары долек. Доктор принял стакан, но оставаться дольше отказался, и вскоре вышел за дверь, спрятав образец Нила в портфель. Нил ожидал, что Табе уйдет вместе с мужчиной, но тот не стал обуваться и пересел на диван со вторым стаканом, оставив Нила неловко стоять в собственной кухне. — Мне нужно в душ, — сказал он, и получил в ответ взмах руки. — Давай. Я здесь всю ночь, приказ босса. Наверху что-то происходит. — Что-то… — он замялся, задумавшись. — Гости, я полагаю. Несколько важных людей из Европы. Ватару забрал их из LaGuardia этим утром. Он думал об этом, пока избавлялся от потной одежды, как только между ним и другим мужчиной появилась дверь. Ичиро любил бывать там иногда, когда принимал людей, налаживал связи. Его работа, так сказать, заключалась в том, чтобы быть послушным, приносить напитки и иногда переводить. Чаще всего это происходило после игры в Воронах, и он объяснял правила экси, снова и снова. Теперь он мог делать это на четырех языках, не задумываясь. Это всегда было скорее неприятно, чем страшно, — знать, что люди, с которыми он общался, были убийцами, рабовладельцами, людьми с собственными империями. Но никто никогда не причинял ему вреда — по собственническим прикосновениям и похвалам лорда Мориямы было слишком очевидно, что он принадлежит ему, — и никто не собирался оскорблять хозяина. Его охватило беспокойство, когда он узнал, что его лорд поднялся наверх без него. Несмотря на победу и роскошный подарок, он не мог отделаться от ощущения, что снова оплошал. Потирая свое тело, покрытое свежими синяками от игры и еще не зажившими синяками от наказания, он решил, что будет стараться сильнее. Одетый в толстовку с капюшоном и спортивные штаны Баронов, он вернулся туда, где сидел Табе, листавший свой телефон со вторым бокалом шампанского. Мужчина ухмыльнулся ему из-за спинки дивана, где неделю назад Нил забаррикадировался в истерике. — Ты в тренде в Твиттере, — сказал Табе и покачал головой, когда тот тупо уставился на него. — Ты хочешь пересмотреть свою игру или посмотреть что-то другое? — Кто-нибудь еще играл сегодня вечером? — спросил он, доставая из морозилки ледяные обертывания. Он сел на другой конец дивана, обернув холодную голубую ткань вокруг лодыжек и коленей. — Похоже… Орлы против Орионцев. Когда на экране замигал логотип USCA и они уселись смотреть повтор, Нил одну долгую секунду наблюдал за Табе на другом конце дивана из-под своей влажной челки, пытаясь оценить его настроение. Другой мужчина все еще прокручивал свой телефон и, похоже, собирался делать это всю ночь. Он перестал смотреть, пока его не поймали, откинул голову назад, закрыл глаза и сделал большой вдох, медленно выпуская воздух. С закрытыми глазами он мог слышать каждый тихий смешок человека на его диване, слышать скрип кроссовок над вступительной музыкой и дикторами, называющими спонсорскую поддержку, и еще тише — звук, с которым его сосед хлопнул дверью. Через мгновение щелкнул замок. Секунду спустя — еще один. Нил много чего чувствовал к Эндрю Миньярду на прошлой неделе. В основном, гнев. Гнев, хорошую дозу страха и сегодня вечером — неохотное уважение к его игре. Пас, который он послал Нилу сегодня вечером, был поэзией. Этого было почти достаточно, чтобы заставить его забыться и улыбнуться вратарю, но он вовремя спохватился. Услышав, как запирается его собственная входная дверь, и изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, как Табе раздвинул ноги и удобнее устроился на диване, он добавил к этому списку еще одно неприятное чувство. Зависть.