Not Yours To Bleed

      Он должен сказать, что все началось с Натана Веснински. Не то чтобы его когда-либо привлекала бешеная псина отца, но в моменты, когда Кенго заставлял его стоять рядом с ним, он замечал выражение на бледном лице мужчины. Отец, казалось, никогда не замечал этого, или, может быть, Натан всегда ждал, когда его внимание сосредоточится на чем-то другом, но время от времени маска вежливости спадала и на поверхность всплывало то, что разделяло его кожу. Подобно наблюдению за тем, как глаз акулы закатывается обратно в голову перед началом жестокого насилия. Это было ужасно, как и наблюдать за его работой. Балтиморский мясник был хорошо известен; жертвам требовалось не больше нескольких минут, дабы понять, что их смерть будет тяжелой, когда он входил в комнату. Кенго Морияма мог привести в чувства целую толпу одним упоминанием о привлечении Натана. Внезапно невыполнимые задания и нерастраченные активы, казалось, исправлялись сами собой, прежде чем в этом возникла необходимость.       Но при всей своей практичности, внутри него по-прежнему оставалась это. Ичиро не боялся, он знал, что находится в относительной безопасности в тени своего отца, но поскольку это было его целью как первого сына, наследника, у него имелось достаточно времени для наблюдения. И он наблюдал. Он привык к тому, как Натан подчинял существо, которое чуяло кровь и упивалось ею, к тому, как его отец танцевал с катастрофой, становясь все более уязвимым, он восхищался этим. Каждый раз, наблюдая, как Натан Веснински разбирает кого-то по частям для Мориямы, он видел, как тот с надеждой глотал воздух, словно умоляя дать ему повод, почуять слабость.       Натан Веснински не был ручным питомцем.       Его сын, когда Ичиро впервые увидел его, был не лучше. Он не был своим отцом, слишком пугливый, слишком привыкший оставаться покорным, уже наполовину сломленный. В молодости Натана никто не заставлял подчиняться, как заставляли делать это его сына; он понимал, что Натан создал собственную сеть задолго до того, как отец привел его в свою организацию, и он все еще слишком хорошо помнил, что именно он был главным. Там, где его отец был грубым и невоспитанным, Натаниэль умолял не обращать на него внимания. Но он точно так же терзался на своем поводке. Стоило Рико отвернуться, им овладевало такое же отчаянное желание взбунтоваться и убежать.       Но, конечно, его брат-идиот этого не видел. Рико был по большому счету пустой тратой плоти, насекомым, играющим в мужчину, в ущерб трем мальчикам, находившимся в его распоряжении в качестве игрушек. Отдать ему Натаниэля было все равно, что подарить прекрасное огнестрельное оружие тому, кто не мог даже дубинкой взмахнуть. Хотя это верх неприличия — желать все, что принадлежало его младшему брату, — в самый первый раз, когда он взял в руки чужое татуированное лицо, он решил, что мальчик будет принадлежать ему. Натаниэль не будет всю жизнь грызть поводок, когда хозяин не видит его, Натаниэль будет ходить по пятам за ним по собственной воле.       Конечно, этого не могло произойти, пока отец был уверен, что он принадлежит второму сыну. Поэтому он пошел домой, трахнул одного из других своих парней и попытался оправдать расходы на то, чтобы отстранить Натаниэля от программы экси. Это не имело экономического смысла, равно как и предоставление Натану больше возможностей видеться со своим единственным сыном. Поэтому ему пришлось ждать.       Это не означало, что он не мог продолжать наблюдать за мальчиком. На самом деле, отложенная игра полностью пошла ему на пользу. К тому времени, как он приобрел Натаниэля, было почти детской забавой убедиться, что если он повернется спиной, ни одна из проявленных Натаном жестокостей никогда не проявится. Он просто предложил ему нового Хозяина, и Натаниэль безропотно подчинился. У него имелся план на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы на какое-то время забрать его из университета, но чужие глаза были настолько мертвыми, настолько сломленными, что когда он стал его, тяжелая работа была уже сделана. Все, что оставалось, — это собрать разбитые кусочки в форму, которая ему понравится.       На руку сыграло и представление о том, кем являлся Натаниэль. Он начал знакомиться с ним постепенно, после их первой встречи. Всякий раз, когда Рико отлучался из гнезда и ему удавалось это сделать под тем или иным предлогом, он навещал Натаниэля, Жана и Кевина на их маленьком корте в Южной Каролине. Отец часто использовал восточную башню для развлечений и ведения бизнеса, и ему было легко отлучиться на час или два. Он давал Натаниэлю небольшие награды. Еду, которой им всегда не хватало, небольшие крупицы свободы и прогулки из гнезда. Всегда находился повод прикоснуться, попутно незаметно выискивая информацию. В некотором смысле это было отличной тренировкой для тех случаев, когда его жизнь станет зависеть от оценки и развития преданности окружающих его людей. Но пока это была всего лишь игра.       Он узнавал Натаниэля, деталь за деталью. Что заставляло его оживать, что заставляло его бояться, чего он хотел. Так он узнал, что экси было его жизнью, мощной смесью скрытого таланта и отточенной подготовки, которая позволяет им получать вознаграждение только за результат. Он любил других подопечных Тецудзи Мориямы как братьев, хотя и пытался скрыть глубину своих чувств. Ичиро догадался об этом только благодаря небольшим подсказкам — протеиновый батончик, разрезанный пополам и засунутый подальше, когда его желудок все еще громко урчал, а также полшага вперед, чтобы убедиться, что он первым прошел через неизведанный дверной проем. Его забота была одновременно глупой и опасной. К тому времени, когда они заключили сделку, Ичиро уже не беспокоился, что существо, живущее внутри его отца, жило и в нем. Если оно и жило, то давным-давно умерло. О, он знал, что если бы действовал, используя грубую жестокость Рико, забирая и ломая, то достиг бы результата на поверхностном уровне, но это было не то, чего он хотел. Он предложил Натаниэлю спасение для тех, кого тот любил, выход из гнезда, чтобы они могли жить вдали от места своих кошмаров, и ему действительно не понадобилось ничего больше, чтобы закрепить полную преданность. Однако, он позаботился о Натаниэле. Завоевал его доверие и безвозвратно привел в семью Морияма через кровь.       Контракт, гарантирующий свободу Жана Моро и Кевина Дэя, и новый хозяин, не заинтересованный в его устранении. Такова была цена, которую он заплатил за тело и душу Натаниэля Веснински.       И он уважал это. За исключением его посвящения, он никогда намеренно не причинял вреда Натаниэлю. Не из-за гнева или разочарования, или каких-то извращенных эмоций, которые подпитывали его младшего брата. Ему никогда не нужно было делать этого. Единственная кровь, которую он пролил, была необходимой и неотъемлемой частью того, чтобы заслужить свое место в организации и доказать свою преданность. Синяки и истощение были ожидаемыми, но Ичиро хорошо выполнял свою работу, и до инцидента в прошлом месяце ему никогда не приходилось наказывать сына Натана Веснински. Ни тростью, ни рукой и ни ножом, как и порезами, покрывавшими его тело. Ему также никогда не приходилось намекать на угрозу в адрес избранной семьи — Натаниэль просто вел себя в соответствии с нормами, которые его устраивали. Теперь, когда ему пришлось наказывать его, казалось, что в их отношениях была перейдена черта. Ему хотелось вернуться к их легкой привязанности, к отношениям хозяина и его любимца, но он понимал, что существует вполне реальная вероятность того, что он пробудил бунтарский характер своего подопечного и действовать необходимо деликатно.       Сейчас он наблюдал за тем, как дрожат руки Натаниэля, пытающегося налить ему виски, как хрустальный графин грозит разбиться под его хваткой. Обычно его мальчик был таким уравновешенным. Но этого следовало ожидать после наказания такого масштаба. Он знал, что даже самый преданный кобун дрогнет после того, как над ним надругаются так, как надругались над Натаниэлем несколько недель назад, но он не сожалеет об этом. Это нужно было сделать, и точка. Натаниэль — его собственность, и у него долг перед ним. Он не мог не знать, что значит быть обязанным ему за все, потому что он никогда не был не обязанным. Он мог бы пригрозить пальцем, но, учитывая риск для его карьеры, подумал, что мальчику такой вариант мог бы не понравиться еще больше.       Но как вернуть прежнюю легкость? Ему больше нравилось, когда он хотел или, по крайней мере, желал. Он не сомневался, что если возьмет его сейчас, как обычно, ласками и нежными прикосновениями, Натаниэль не сможет не вырываться. Травма — вещь капризная, и он не хотел избивать Нила до полного подчинения. Это не его метод.       Натаниэль вернулся со своим бокалом и замер, когда Ичиро налил ему в горло больше положенного и сделал глоток сам. Кто-то сменил обычную бутылку на что-то с более мягким послевкусием, и он сделал пометку сказать своему сомелье, что это приятное дополнение. Натаниэль стоял в пределах досягаемости, не совсем между колен, как было до этого, но достаточно близко, чтобы протянуть руку и схватить его. Он все еще слегка дрожал и не смотрел ему в глаза. Когда Ичиро пошевелился, он поднял голову, чтобы встретиться с ним пристальным взглядом. Он увидел там страх, и никакого легкого принятия, к которому привык.       Он вспомнил свою встречу, состоявшуюся несколькими неделями ранее. Ничего существенного или новаторского — смена власти и ресурсов имела предсказуемые приливы и отливы. В Европе избыток расходных материалов, менялись лишь их количество и люди, что ими распоряжаются. Сколько стоила нетронутая девочка-подросток, с учетом транспортировки и обмена. Кто будет чистить и направлять любые ликвидные активы, связанные с ней, и тому подобное. Единственной примечательной частью вечера стала его связь с Великобританией. Хэтфорд.       Ичиро, конечно, знал, что мать Натаниэля была Хэтфорд. Но за все годы его общения с этой семьей они ни разу не поинтересовались местонахождением мальчика. Возможно из-за излишней осторожности он скрывал Натаниэля от посторонних глаз, когда они приезжали в Нью-Йорк или Северную Каролину, но он считал, что лучше не вводить в искушение ни мальчика, ни его семью. Именно поэтому его удивило, что Стюарт, выпив последнюю рюмку за вечер, перевел разговор на него.       — Как дела у Натаниэля? — спросил он слишком непринужденно. Он тщательно рассчитал время вопроса до момента, пока они не закончат свои переговоры, вероятно, чтобы убедить Ичиро в том, что он не слишком заинтересован в ответе. Семейные чувства были тем, о чем Мориямы слишком хорошо знали. В конце концов, именно поэтому они позволили долгам стать проблемой для наследников. Единственным шоком стало то, что Хэтфордам потребовалось так много времени для наведения справок.       — Он здоров. Ребенок вашей сестры, если я правильно помню, — сказал он так, словно это не имело большого значения.       Стюарт тихо усмехнулся. Его глаза были карими, светло-русые волосы седели на висках, но если не обращать внимания на окраску, то можно было заметить сходство. Острые скулы, худощавое телосложение и жилистые мышцы.       — Ребенок моей сестры. Она была сущим наказанием, уверен, что он не лучше.       — Натаниэль прекрасно себя ведет. Я им очень доволен.       Казалось, на мгновение это сбило собеседника с толку, и он понял, что это не тот ответ, которого он ожидал.       — Я бы не подумал, что у него такой темперамент, — объяснил Стюарт. — Я видел его по телевизору несколько недель назад, он играл в экси. Я не вспоминал о нем много лет, но его трудно не заметить.       Возможно, даже лучше, что Натаниэль не попадался ему на глаза.       — Да, он стал прибыльным игроком. Ваш сын тоже оказался полезным, — комментарий был адресован высокому, бледному мужчине с пепельно-серыми волосами, стоящему у барной стойки. Тот пренебрежительно махнул рукой.       — У меня нет желания говорить о нем, — пренебрежительно сказал Тиллео Моро. Ичиро позволил себе слегка приподнять брови, чтобы тот добавил обиженно: — Милорд. — Очевидно, что между отцом и сыном не было любви. Или отца самого, если уж на то пошло.       — Да ладно тебе, Тиллео, то, что ты все еще теряешь на нем деньги, не значит, что его не существует, — Стюарт с нежной улыбкой приглашал его разделить шутку. — Кроме того, у тебя осталось сколько, еще два?       — Только одна, — поправил он, его французский акцент звучал совершенно неуместно. — Девочка.       — Девушки могут быть полезными. Они безжалостные. У меня есть племянница, которую я не могу выпускать из виду, иначе она кого-нибудь выпотрошит. И моя сестра Мэри, например, да поможет Бог любому, кто перешел ей дорогу. Я любил ее, и если бы она осталась в живых, я бы, вероятно, уже отчитывался перед ней. Я приходил забрать ее тело после того, как она умерла, Вы тогда были совсем маленьким, Лорд Морияма. Сомневаюсь, что вы это помните.       Ичиро возмутило заявление. Еще больше возмутило то, что ему напомнили о дне, когда он наблюдал, как Натан Веснински разбирает свою жену по кусочкам. Это не было делом Мориямы, кроме того факта, что она пыталась сбежать со своим сыном и примерно десятью миллионами долларов, которые формально принадлежали им. Они даже не пересекли границы штатов, как Кенго заявил, что их честь будет удовлетворена ее смертью. Он предположил, что технически это была первая попытка побега Натаниэля, хотя в десять лет тот вряд ли был ответственен за это. Он задавался вопросом, спросит ли Стюарт о второй.       — И, конечно, я и моя семья не считаем вас и ваших близких ответственными за это. Если бы мы так считали, нас бы здесь не было, — Стюарт сделал еще один глоток виски, как бы демонстрируя принятое им гостеприимство, и Ичиро опустил подбородок в ответ. — Но я бы потребовал компенсации от Натана, если бы у меня была такая возможность. Слышал, что Натаниэль был частью этого. Его смерти.       Вот оно.       — Да, обычные проблемы, с которыми сталкивается наследник при вступлении в управление любой организации, — период… неопределенности. С ним теперь все в порядке. Натаниэль испугался перехода из побочной ветви в главную и сбежал. Натан Веснински позволил себе слишком много вольностей с тем, что теперь принадлежит мне, и с ним поступили соответствующим образом.       — Он позволял себе слишком много вольностей со многими вещами. Я хотел бы иметь честь убить его, — сказал ему Стюарт, не поднимая глаз. Он решил, что мог позволить ему это. Гнев был направлен не на него. Вместо этого он рассмеялся.       — Вы? Против мясника из Балтимора? — он покрутил стакан между ладонями. — Я не сомневаюсь в ваших способностях, Хэтфорд, но если бы вы бросили вызов Натану Веснински, то погибли бы. Потребовалось двадцать моих лучших людей, и, в конце концов, этого едва оказалось достаточным.       — Но он мертв? Вы уверены?       — Я уложил его сам.       — Ваши люди позволили вам это сделать?       — Нет, я находился в машине в четырех кварталах от него. Как я уже сказал, этого было едва ли достаточно.       Стюарт тихо присвистнул.       — А Натаниэль?       — Жив.       Они позволили Моро наполнить их стаканы во время последовавшего затишья.       — Я бы купил его у вас, если бы он продавался, — уклоняясь от прямого вопроса, сказал Стюарт.       — Он не продается, — сказал Ичиро, возможно, слишком быстро. — Он дважды принадлежит моей семье и мне. Он заслужил свою татуировку, и, как я уже сказал, я им очень доволен.       — Конечно. Никаких обид, просто я чувствовал, что это мой долг — предложить. Было бы неплохо как-нибудь повидаться с ним.       — Посмотрим. В зависимости от дальнейших отношений наших семей, такая возможность может появиться.       Выгодно ли сейчас рассказать о его дяде? — задумался он. Возможно, это станет наградой, которую тот сможет заслужить, чем-то, чего можно ждать с нетерпением? Но нет, Натаниэль никогда не знал свою семью. Лучше будет держать их отдельно друг от друга, пока не наступит момент, когда он сможет манипулировать кланом Хэтфордов. Каким бы важным ни был для него Натаниэль, бизнес был на первом месте.       — Ты дрожишь, — негромко сказал он, и Натаниэль замер, на мгновение перестав дышать.       — Я… я сожалею, мой лорд, — тихо сказал он, сглотнув.       — Я говорил тебе, что все закончится, как только следы заживут. Давай, покажи мне.       Не было необходимости в дальнейших подсказках, и он, наблюдая, как Натаниэль возится с пуговицами на воротнике, опустился на диван, скрестил лодыжки и положил руки на спинку, ясно показывая, что не собирается прикасаться. Натаниэлю потребовалось больше обычного времени, чтобы расстегнуть рубашку, и он замешкался на застежке брюк. Ичиро щелчком двух пальцев приказал ему продолжать.       Рубашка, майка, брюки, пояс и, наконец, боксеры с носками. Он наблюдал, как каждый дюйм покрытой шрамами кожи становится виден. Было несколько его приятелей, которые, будучи пьяными и в семейной обстановке, спрашивали, почему он так увлечен чем-то явно использованным, когда есть множество свежих девушек и парней с безупречной кожей, доступных для его удовольствия. Обычно он просто отшучивался, но иногда потворствовал им.       — Их породил не мясник, — говорил он, и порой они понимали.       Натаниэль стоял перед ним, обнаженный и дрожащий, поникший под его пристальным взглядом. Его плечи ссутулены, и теперь, когда он был раздет, его нервы напряглись. Он видел, как взгляд метался туда-сюда, без сомнения, вспоминая боль и унижение, которые он перенес на этом самом ковре. Необходимо было что-то предпринять, пока Натаниэль в слепом испуге не принял глупое решение. Например, сбежать.       — Пойди и принеси из-под кровати мою сумку с веревками, — Натаниэль поклонился и повернулся на пятках, выполняя приказ. Он отметил легкую хромоту в его походке, несомненно, из-за тренировок, но это не помешало ему быстро вернуться. Он встал, чтобы взять сумку, и когда протянул к ней, мальчик слегка вздрогнул.       — Я сказал, что твое наказание закончилось. Ты мне не веришь? Ты считаешь меня лжецом, Натаниэль?       — Н…нет, сэр, — он слегка нахмурился. Натаниэль обычно не называл его сэром.       — Значит, ты не боишься. Это просто твое тело играет с тобой злую шутку. Тебе придется пройти через это, — он переместился в его пространство, свободной рукой провел по ярким медным волосам и наклонил его голову назад для поцелуя. Хотя его тело было напряжено и дрожало, рот послушно открылся, язык мягко коснулся нижней губы.       — Будет лучше, если ты не станешь говорить этим вечером, — сказал он, как только поцелуй прервался. Натаниэль склонил голову в знак согласия, мигом прислушиваясь к указаниям. Он сел обратно и достал из сумки моток красной джутовой веревки, обматывая ее вокруг покрытой шрамами груди. Он находился так близко, что видел неровное биение чужого пульса на линии подбородка, слышал прерывистое дыхание, когда обвязывал его, надежно обернув веревку вокруг плеч. Затем он связал ему руки за спиной, от запястий до локтей.       — На колени, — сказал он и с удовлетворением наблюдал, как Натаниэль, низко склонив голову, сел на пол. Тот продолжал дрожать, настолько сильно, что, когда он связывал его ноги от лодыжки до бедра, ему было трудно удерживать его неподвижно, чтобы правильно завязать узлы. Несмотря на это, он не ударил мальчика. Это неконтролируемая реакция, с которой он готов мириться на ночь.       Все шло хорошо, или настолько хорошо, насколько можно было ожидать, пока он не толкнул его, уткнув лицом в ковер, попутно наслаждаясь положением, в которое он его поставил: с задранной задницей и аккуратно связанными под ней ногами, слегка сведенными лопатками.       Он смотрел, как напряжение, присутствующее в плечах Натаниэля, усилилось, мышцы под кожей превратились в камень, распространяясь по конечностям, пока ногти не впились в ладони. Мышцы напряглись, и он забился, туго затягивая веревки на запястьях и лодыжках. Не имея возможности освободиться, он бросился вперед, наваливаясь всем весом и яростно дергая за узлы. Ичиро держал руку на его бедре и чувствовал, как чужая кожа становится скользкой от пота. Грудная клетка вздымалась в попытке отдышаться.       — Натаниэль, послушай меня.       Ответом послужило ворчание и еще большее брыкание. Все хорошо, он мог быть терпеливым. Он наблюдал, как кожа на лодыжках становится розовой, а затем ярко-красной, пока тот извивался.       После раздался сдавленный всхлип, и Ичиро начал выводить круги на его бедре.       — Давай, выпусти это.       Слова, произнесенные мальчиком, были настолько путаными, что он не мог сказать, прозвучали они на английскими или японскими. Нил продолжал бороться, задыхаясь и всхлипывая. Ему удалось отползти на несколько футов, вырываясь из рук, а также в ходе борьбы он перевернулся на спину, придавливая руки собственным телом. Грудь тревожно вздымалась, лицо было мокрым от слез. Глаза стали остекленевшими, совершенно невидящими, а член совершенно вялым прижимался к бедру.       Ичиро ждал. Он ждал, что будет дальше и что его мальчик вспомнит, кто его держит. Он взял свой стакан с крайнего столика и сделал еще один глоток виски, наблюдая, как мальчик распадается на части.       — Нет, нет, я, я, нет, — он задыхался при каждом выдохе, но все было в порядке, виски было не для него.       Усталость победила первой. Сопротивление Натаниэля становилось все слабее и слабее, пока ему не удалось лишь тихонько натянуть содранную кожу. Он задыхался, все его тело покрылось потом и ковер под ним стал влажным, глаза закрылись, когда он обмяк и затих. Но затем, очень медленно, взгляд начал фокусироваться. Он сморгнул слезы, и глаза стали синими с красными ободками и темно-синими кругами, он уставился в потолок, словно не понимая, где находится. А затем он посмотрел на Ичиро.       Натаниэль не мог спрятаться от него. Только не от него. Он хорошо знал, что искать, но не видел никаких признаков того, что заразило его отца. Он увидел только узнавание и, может быть, мимолетную вспышку облегчения.       Это все, что ему было нужно. Он отставил бокал и успокаивающе погладил Натаниэля по бедру, бормоча бессмысленные заверения. Не теряя времени, он смазал свой член смазкой из бутылочки и прижал измученные, дрожащие бедра Натаниэля к своей груди.       Первые толчки были медленными, неимоверно тугими из-за недель отдыха, но он постарался не причинить ему боли. Он ввел в него головку, почти сразу почувствовав сдавливание, разгоряченная кожа Натаниэля почти обжигала его. Он медленно, одним длинным толчком ввел свой член в его тело, не оставляя места для споров. Натаниэль издал низкий стон, то ли от боли, то ли от удовольствия, он не знал. Грудь вздымалась в борьбе с подавляющим ощущением того, что его берут без подготовки, но он был слишком измучен, чтобы даже извиваться.       Как только он полностью вошел в него, он взял член Натаниэля в руку, решив заставить его получить удовольствие. Он хотел выделить этот момент среди других, чтобы Натаниэль ассоциировал его только с хорошими вещами. Он не знал всего, что с ним вытворяли, пока тот находился под опекой его младшего брата, но он четко предупредил своих людей, что они не должны позволять Натаниэлю наслаждаться какой-либо частью того, что они с ним делали. Это принадлежало ему, и только ему. Член медленно поднимался, без сомнения, из-за остаточной травмы, текущей боли и истощения, но Ичиро упорствовал, пока не сжал его в своей руке. К этому времени он знал, как прикоснуться к нему, чтобы возбудить, опьянить. Только когда член в его руке запульсировал, полностью налившись кровью, он начал трахать его всерьез, медленно и уверенно, подгоняя ритм руки к своим толчкам.       Тело Натаниэля судорожно билось под ним, но у него не было ни сантиметра, чтобы сдвинуться с места, ни желания этого делать. Он мог только лежать и принимать то, что давал ему Ичиро. Он опустил голову и нежно поцеловал Натаниэля, наслаждаясь тем, как тот без колебаний принял его язык в свой рот. Глаза были оцепеневшими, но осознанными. Он понимал, где находится и кому принадлежит. Он большим пальцем вытер непрошеную слезу.       Ичиро стал настойчивее входить в него, чувствуя приближение оргазма. Это заняло больше времени, чем обычно, но он вошел в устойчивый ритм хорошо нацеленных толчков прямо в простату Натаниэля и достаточно хорошо дрочил ему, чтобы тот кончил без звука, окрасив свой живот струей.       Ичиро вколачивался в него все настойчивее, чувствуя приближение своего оргазма и наслаждаясь ритмичным сжиманием тела Натаниэля, теряющего сознание от удовольствия. Он глубоко излился в Натаниэля, следя за тем, чтобы каждая капля оставалась как можно глубже, и медленно вынул свой слабеющий член. Он удовлетворенно вздохнул, отстранился и потянулся к своему стакану с виски, осушив последний глоток. Он полностью отстранился, застегивая брюки и вынимая медицинские ножницы из сумки.       Это была трудная задача — просунуть тупой конец ножниц между веревкой и кожей Натаниэля, в некоторых местах окровавленной от грубых укусов джута — но он ловко отрезал свою работу, освободив ноги, затем грудь и, наконец, перевернув его и отрезав веревку на руках. Он видел, как Натаниэль распластался на ковре, когда к его конечностям вернулась чувствительность. По прошлому опыту он знал, что пройдет несколько минут, прежде чем его мальчик сможет встать. Он помог ему, растирая заднюю поверхность бедер, чтобы восстановить кровообращение в онемевших конечностях. Он заметил, что на одной из рук Натаниэля средний и безымянный пальцы бесконтрольно дергаются, но не заострил на этом внимание.       Проигнорировав разбросанные веревки и раскинувшегося мальчика, он поднялся и налил им обоим по бокалу вина, затем поднял Натаниэля и уложил того на диван, положив его голову себе на колени и проводя пальцами по чужим волосам, пока он приходил в себя, возвращаясь из того состояния, в котором находился, когда Ичиро трахал его. Он почувствовал удовлетворение, горячее, сильное и почти всепоглощающее, от того, что он довел его до такого состояния — дрожащего, тихого и кроткого. Он подавил волну нежности, слишком сильную, чтобы справиться с ней, и включил телевизор.       Нил задремал — у него не осталось выбора. Не тогда, когда его вот так подтолкнули к краю пропасти. На секунду Ичиро почувствовал беспокойство, когда Нил затих и неглубоко задышал. Несмотря на то, что это было нормальным для лорда и айджина, он хотел, чтобы Натаниэль выжил. У многих его сверстников не было отбоя от фавориток и шлюх, которые сменялись и обновлялись по мере того, как им это было угодно. Он хотел, чтобы Натаниэль был рядом с ним и через десятилетия, глядящий на постоянно меняющийся горизонт с покорной сосредоточенностью своих льдисто-голубых глаз. Он хотел видеть его в своем доме в Киото, его яркие волосы, похожие на кои в пруду. Он хотел держать его рядом, пока стареет, не боясь человека, которого он держит на поводке, как это делал его отец. Через несколько лет он хотел свести его с безликой женщиной с рыжими волосами, чтобы у его сына с самого начала было домашнее животное, как и должно было быть в паре. Ему стало интересно, сколько времени пройдет, пока его тело не сдаст, пока он не сможет больше зарабатывать деньги спортом, который он так любил, и ему придется искать альтернативные варианты для своего мальчика.       Натаниэль вяло пошевелился, тело напряглось, почувствовав бедро Ичиро под своей головой и его пальцы в своих волосах. Плечи задрожали, но это все, на что он был способен.       — Тише, — мягко сказал ему Ичиро, давая мальчику, в которого в столь юном возрасте впихнули столько травм, понять, что это его лорд прикоснулся к нему. Он увидел, как тело Натаниэля расслабилось от облегчения, и улыбнулся про себя. У него возникла неуместная мысль, какой это позор, что он не смог показать своему отцу, каким мог бы быть Натан.       Он схватил свой телефон с того места, где он лежал на столе, и отправил сообщение одному из своих людей. Через мгновение двое из них вошли в квартиру и, не говоря ни слова, скатали коврик и взвалили его на плечи вместе с обрывками веревки и всем прочим.       Он не обратил на них внимания. Вместо этого он начал листать списки и календари, которые хранил в своем телефоне, поглаживая Натаниэля по волосам, а вечерние новости тихо играли на заднем плане, позволяя ему отдохнуть. Он был спокоен, расслаблен и не обременен неотложными рабочими вопросами, доволен тем, что пролистывал свой телефон и делал заметки о вопросах, потребующих его внимания завтра. Взгляд то и дело скользил по вздымающейся и опускающейся груди Натаниэля.       Над плоским животом бедра его мальчика выступали больше обычного. Тот немного похудел с тех пор, как он видел его в последний раз; ему нужно будет проследить за этим и поговорить с диетологами. Это являлось суровым напоминанием ему о том, что он также был обязан Натаниэлю — их разлука далась ему нелегко. Это не входило в его намерения, и ему необходимо сделать все возможное, чтобы тот остался в живых. Он откинул волосы с лица, открывая вид на поврежденную щеку, шрам от ожога, который закручивался под глазом и закрывал большую часть лица. Другие шрамы на левой стороне были менее выражены — кто-то прижимал нож к его лицу, чтобы он не смог отвернуться от пламени. Его мальчик был усеян шрамами, но самые страшные из них являлись трофеями. Кинцуги. Ичиро не жалел его.       Проводя пальцем по краям звездной вспышки на щеке — ожога, который занял место его татуировки, — он позволил себе остановиться на воспоминаниях, вызванных разговором со Стюартом Хэтфордом. Переход от отца к сыну, смерть Кенго Мориямы как отца и главы семьи — единственный раз в жизни, когда он почувствовал настоящий страх. Несмотря на то, что он готовился к захвату власти всю свою жизнь, наследие его семьи находилось на лезвии бритвы: внешние угрозы проверяли мастерство нового наследника, а внутреннее недовольство заражало его организацию как рак. Какое-то время он думал, что умрет. Следом умер бы и Натаниэль.       Но они не умерли. Он получил свое наследие и выиграл достаточно времени, чтобы сделать все необходимое. Натаниэль сыграл в этом не последнюю роль, и он мог позволить себе в нем души не чаять, если помнил об этом.       Он открыл новую вкладку и начал составлять письмо диетологу. Его мальчик был обязан ему, как и он был обязан ему в ответ. Не будет ни разделения, ни конца кругу обязанностей каждого. И Ичиро знал, что в тот день, когда его тело поселится в hakaba его семьи, Натаниэль будет лежать у его ног, где ему и место.