Not Yours To Bleed

      Нил подумал, что поездка в метро Нью-Йорка, возможно, была самой волнующей и ужасающей вещью, которую он когда-либо делал за всю свою жизнь. Он привык к жизни под землей. Он привык находиться в маленьких помещениях, а в плохие дни — в маленьких помещениях, переполненных другими людьми. Но он не привык находиться в маленьком пространстве и мчаться со скоростью сто миль в час, раскачиваясь взад-вперед и совершая резкие рывки, которые заставляли трепетать его желудок. Но остальным, казалось, было все равно.       Каждые пять минут или около того двери открывались и позволяли людям входить и выходить, и платформы всегда были совершенно разными в удивительных вариантах. Один раз в десяти футах от двери играл целый джазовый оркестр. В другой раз там был мужчина, игравший на чем-то похожем на несколько десятигаллонных ведер, которые используют для сбора мячей после тренировок. Пластиковое сиденье впивалось в его бедра и руки, которыми он держался изо всех сил, и все это было совершенно ошеломляющим.       — Ты выглядишь как турист, — сообщил ему Табе, наблюдая, как несколько балерин входят в вагон, их купальники прикрыты тонкими ветровками, волосы стянуты в гладкий узел. — Закрой рот.       Нил захлопнул челюсть и держался, пока метро снова оживало, изо всех сил стараясь не смотреть по сторонам. Было шесть утра, и весь город, казалось, уже проснулся, за исключением Табе, который тер глаза и старался не зевать. Он с готовностью вызвался работать охранником — пока не узнал, что место фотосессии подразумевало, что выезд на GTR превратит парковку в кошмар. Не в восторге от новизны движения в метро, он с трудом сохранял бдительность. Тем не менее, он следил за другими пассажирами, пока они входили и выходили, а сумка Нила со снаряжением лежала у него между ног, из нее торчала клюшка.       — Эм, простите? — спросил голос слева от него, и Нил обернулся, чтобы увидеть мальчика, прижимающего к груди блокнот и ручку. Он заметил, что мать ребенка в замешательстве наблюдает за ним со своего места. — Вы Нил Джостен?       Нил посмотрел на Табе в поисках указаний, что заставило другого мужчину поднять обе брови, что явно говорило: «Ответь ему, придурок».       — Д-да. Это я.       — Могу я взять у вас автограф?       — Д-да? — спросил он ребенка, который смотрел на него, пока он не сказал «да» более твердо. Словно это был не вопрос. Он протянул ему старый потрепанный блокнот и ручку.       — Я тоже нападающий, в команде своей школы.       — Да? — он подписал свое имя, подыскивая, что бы еще сказать, пока секунды времени пролетали мимо. — Ты хорошо играешь?       Мальчик усмехнулся, как будто он сказал что-то смешное, и быстро закивал головой.       — Мой тренер говорит, что я достаточно хорош для получения стипендии, возможно, через пару лет. Я надеюсь стать Вороном.       Рука Нила дернулась, но лишь слегка. Он успел дописать «Джостен» и сделал вид, что случайная черточка являлась частью плана. Он заставил себя улыбнуться парню, молча передавая блокнот обратно, и, к счастью, они сошли в следующий раз, когда вагон поезда остановился.       Когда они приехали, студия уже была забита до отказа, и его втолкнули в крайне тесную гримерную, заполненную людьми и пакетами с одеждой. Нил успел понадеяться, что ему не придется переодеваться на глазах у всех этих людей, но его тут же загнали в меньшую комнату, которая была еще хуже. Все стены здесь были зеркальными, поэтому, несмотря на то, что ему выдали одежду и оставили одного, он чувствовал себя окруженным.       Обычно он принципиально старался избегать зеркал, но видеть краем глаза голые конечности безликих тел, окружающих его, тоже не помогало. Он не собирался терять хладнокровие спустя пять минут после начала своей первой фотосессии в качестве профессионала, поэтому снял с себя одежду и надел то, что на первый взгляд казалось тем же черным базовым комплектом, который он носил каждый день, закрывающим его от коленей до запястий и шеи. Но одежда оказалась слишком маленькой, слишком плотно облегала его, и он чувствовал, как ткань прижимается к нему везде, где только можно. По крайней мере, рукава были достаточно длинными, чтобы прикрыть ожоги от веревок, которые все же иногда подтекали прозрачной жидкостью и кровью, когда он снова обжигал их на тренировке. Его запястья всегда были проблемой, Жан не раз называл их papier cadeau — они рвались, даже если наручники были надеты на короткое время. Но худшие из его шрамов были надежно спрятаны под одеждой; от колена вниз их было не так уж много. Слишком рискованно, ведь одна ошибка могла положить конец всей его карьере.       И вот так, моргнув, он покинул раздевалку, всего на мгновение, в пользу подвала за сотни миль отсюда. Он слышал голос отца в дюйме от своего уха:       — Мы начнем с сухожилий на твоих ногах, — и ему пришлось оттянуть средний палец почти до запястья, чтобы удержаться и не превратить это в полноценный флэшбэк.       Он взглянул на свое отражение, пытаясь найти дверь, и вздрогнул — совсем чуть-чуть, призрак его отца находился слишком близко, чтобы рыжие волосы были чем-то кроме преследования. Человек, давший ему черное термобелье, долго осматривал его, а затем протянул треугольную губку. Нил взял ее, но не знал, что с ней делать.       — Засунь это в переднюю часть своих шорт, милый, чтобы никто не сказал, что ты обрезан.       Он услышал, как кто-то хихикнул, когда его лицо вспыхнуло, но подчинился, неловко засунув ее на место и убедившись, что она лежит ровно, чтобы никому не пришлось «поправлять». Это было нелегко — ткань прижималась к животу и груди и он боялся, что она может порваться, в зависимости от того, что они хотели от него сегодня. Он сдержал порыв смущения, чтобы заглушить чувство страха, которое только что грозило одолеть его.       К счастью, это была только основа, и вскоре он смог надеть новую форму Баронов, которая была похожа на его собственную, но с некоторыми отличиями. Эта форма была более облегающей в области рук и груди, и они даже прикрепили ее парой булавок, чтобы внести небольшие коррективы, обеспечивая правильную посадку и затрудняя движение.       Затем были макияж и прическа, и он старался не вздрагивать, когда незнакомые руки осторожно, а затем немного грубее, наносили средство и поправляли его то так, то эдак. Лишь несколько волосков удалили пинцетом, принося небольшую неприятность, — и он был рад, что по просьбе Ичиро несколько лет назад сделал перманентную эпиляцию — если бы незнакомые люди прикасались к его лицу бритвой, он бы забился в угол, забыв, как дышать. Он попробовал закрыть глаза, но не видеть, что происходит, было в десять раз хуже, поэтому он, одновременно стараясь не смотреть на себя в зеркало, наблюдал за маленькими кисточками, губками и карандашами, которые приближались к его лицу, касались его, двигали его туда и сюда. Его рыжие волосы выделялись на фоне других цветов, а льдисто-голубые глаза почти соответствовали полоскам его униформы. Они полностью скрыли ножевые шрамы, но оставили нетронутой звезду на его щеке, даже немного подчеркнули края розовой пудрой. Невозможно было не следить за их прогрессом в зеркале, пока они подправляли тени и блики на его лице, до момента, когда кто-то, похожий на него, но им не являющийся, не посмотрел в ответ. Его глаза казались больше, а шрам на щеке больше походил на модное заявление, чем на клеймо — неровные края сгладились, а ткань ожога приобрела яркий розовый оттенок.       Кто-то надел на его ноги новую пару обуви, которая казалась ему нелепой, пока он не увидел, как тщательно они зашнуровывают шнурки. Эта съемка была для команды, а Adidas сделал их форму, так что они очень важны. Наконец, они смогли покинуть зеркальную комнату и пройти вглубь студии. Нил напомнил себе, что он уже делал это раньше и знал, чего ожидать.       Его съемка была не единственной, и это было немного похоже на возвращение в вагон метро — микромир разных культур. Танцоры, хоккеисты, люди, которых он принял за моделей, одетых в обычную одежду. Тут и там он узнавал знакомых: Элисон Рейнольдс, Табе, прислонившийся к стене с бутылкой воды, несколько других людей, которых он иногда видел на стадионе.       А потом было сплошное «стой здесь, стой там, смотри в ту сторону» во время позирования на макете корта, длины которого едва хватало, чтобы пробежать десять шагов, — только деревянный пол и стена из оргстекла. Они давали ему клюшку, забирали ее, отдавали обратно, заставляли держать бутылку с водой, или полотенце, или пару билетов. Каждый раз, когда они прекращали фотографировать, чтобы просмотреть, что получилось на данный момент, они оставляли его стоять в неудобном положении, пока не поступало следующее указание. Казалось, это продолжалось очень долго, и постепенно все переходило в кадры, на которых он двигался, его слегка опрыскивали из пульверизатора, имитируя пот, а бег и остановки в конце площадки напоминали упражнения для самоубийц. Наконец, кто-то указал на ряд пластиковых стульев за пределами корта, на которые он с удовольствием опустился. Он не то чтобы устал физически, но был благодарен за то, что хоть ненадолго выскользнул из-под внимания стольких людей.       — Привет, Нил, — кто-то опустился на сиденье рядом с ним, но в этот момент он был слишком уставшим, чтобы заботиться о том, кто это; он ожидаемо повернулся к ним, готовый к тому, что кто-то схватит его за подбородок и нанесет что-то на веко или распылит что-то еще на его волосы, но, когда не последовало никаких прикосновений к лицу, он моргнул и посмотрел на говорившего.       Элисон Рейнольдс сидела с аккуратно скрещенными лодыжками, слегка наклонившись к нему.       — Я не знала, что тебе нравится, поэтому взяла по одному из всего.       — А? — невнятно спросил он, пытаясь вынырнуть из легкой дымки, в которую сам себя погрузил. Ничего экстремального, просто некая легкость, которую он мог создать именно для таких ситуаций, когда его трогали, а он не сопротивлялся.       — Кофе. Ты любишь черный или как?       — О, хм. Да.       Она взяла один из стаканчиков с подставки для напитков и протянула ему, вложив в руку. Тепло от напитка действительно помогло отогнать туман, поэтому он снял рукав и обхватил рукой тонкий бумажный стаканчик. Тепло опустилось в ладонь и пошло вверх по руке — прекрасное ощущение, которое заставило его быстро обхватить стаканчик другой рукой. Он слегка хмыкнул и оглянулся, чтобы увидеть, что Элисон смотрит на него очень сосредоточенными глазами.       — Это твоя первая съемка? — он был уверен, что она собирается спросить что-то более личное.       — Нет, я снимался несколько раз в ЭА, — разумеется, съемки были короче, но они также были с Рико и вдвое более утомительными. — Но никогда так долго. — Конечно, длительность этой съемки съедала его самоконтроль, но, по крайней мере, он не пытался найти баланс между тем, чтобы делать нужные им фотографии, и тем, что он может помешать своему капитану-психопату, который всегда пребывал в мрачном настроении, если не находился в центре внимания.       — Как давно ты здесь?       — С семи, наверное?       — С семи утра? — спросила Элисон, расширив глаза. — Тебе хоть обед принесли?       Нил покачал головой.       — Все в порядке. Я даже не так много двигаюсь.       — Нил, уже около 5 вечера.       Его желудок выбрал этот момент, чтобы тихонько заурчать за поясом его спортивных шорт, что было слышно им обоим. Странно, он не чувствовал себя голодным, да он и не чувствовал ничего, кроме тепла кофе.       — Я… — Нил замолчал. Он не знал, близки ли съемки к завершению, или когда его ждут дома. Он смутно понимал, что они находятся в центральной части города, но не знал их точного местонахождения. Насколько он понял, они приготовили для него обед, но он был слишком ошеломлен, чтобы заметить это.       — Кто твой куратор?       — Табе, — он знал ответ, но, возможно, и нет, поскольку Элисон смотрела на него так, словно он сказал что-то странное.       — Я думала, что мистер МакКилсон занимается этой съемкой… — начала она, но ее прервал сам Табе.       — Натаниэль, есть представления, как долго это будет продолжаться? — спросил он, и в его вопросе были острота и срочность, которые заставили Нила в мгновение ока встать на ноги.       — Я не знаю. Элисон как раз собиралась спросить.       — У меня ситуация, которую нужно уладить, — сказал он, переходя на японский. В его голосе не было паники, но это явно была какая-то чрезвычайная ситуация. — Я не могу ждать, пока ты закончишь здесь, мне нужно высадить тебя и добраться до причала к вечеру.       — Прошу прощения, Элисон, мне немедленно надо уехать, — сказал он, переключаясь обратно на английский.       — О нет, это очень плохая идея! — воскликнула она, вскакивая на ноги. — Я уверена, что им понадобятся пересъемки, а мы даже не сделали все необходимые дуэты.       — Мисс Рейнольдс… — начал Табе, но она прервала его.       — Конечно, это вопрос его контракта. Срыв фотосессии был бы ужасен для его профессиональной репутации. Он всего лишь новичок — это не очень хорошо выглядит. Эй, если вам нужно будет уехать, я могу проводить его домой? Я знаю, что Нью-Йорк может быть таким лабиринтом для людей, которые к нему не привыкли, со мной он будет в безопасности!       Табе, вес которого приближался к 200 фунтам и на котором было как минимум одно оружие, посмотрел на нее так, словно она сошла с ума. Она только улыбнулась, ожидая, что он согласится.       — Все в порядке, Табе. У меня с собой телефон, я смогу добраться до дома.       Табе поморщился и уставился на Нила со смесью жалости и беспокойства.       — Я буду в порядке, — добавил он по-японски. — Я вернусь, как только выполню обязательства по своему контракту. И ты можешь отслеживать мое местоположение.       — Хорошо, — Табе сдался, выглядя страдальчески. — Держи телефон включенным, и корми себя сам. Не облажайся. — он достал бумажник и сунул Нилу в руки немного денег, а затем исчез, стремительно прорезав толпу фотографов и режиссеров.       Должно быть, что-то было настолько плохо, что он бросил Нила, но это была не его проблема. Во всяком случае, не сейчас. Он быстро отправил Ичиро сообщение с известием о случившемся и почти сразу же получил ответ: «Работай усердно». Он полагал, что это означает одобрение. Узел в его нутре немного ослаб, и он почувствовал, что улыбается от облегчения. Когда он поднял глаза, Элисон снова смотрела на него.       — Они очень заботятся о тебе, да?       — Я стою больших денег, — честно сказал он ей, и она быстро улыбнулась ему, прежде чем их снова позвали на съемки.       На этот раз на импровизированном корте уже был кто-то еще. Эш Куниеда стоял впереди в центре и болтал с кем-то, кто держал в руке планшет.       — Мы просто хотели бы собрать вас вместе, — Куниеда тоже был одет в сшитую на заказ форму Баронов, и когда они стояли вместе с клюшками в руках, Нил заметил, что они почти одного роста. Из всех нападающих, с которыми он играл на одном корте, большинство были выше. Приятно, что он мог смотреть ему в глаза, но это означало, что их передняя линия была довольно маленькой по росту. Чтобы обойти крупных противников, им придется действовать сообща. Он не смог унять маленькую веточку надежды, которая росла от того, что он занимался маркетингом с их нынешним стартовым игроком, — возможный знак того, что он будет продвигаться по карьерной лестнице в какой-то момент в этом сезоне. Этого было достаточно, чтобы ему не пришлось притворно улыбаться, когда камеры снова заработали.       Прошло не так много времени, прежде чем их отпустили, пожав руки и отказавшись от предложения присоединиться к команде маркетологов где-нибудь в баре. Он задался вопросом, действительно Элисон имела в виду ее предложение помочь ему разобраться с метро и вернуться домой. Но ему не стоило беспокоиться: как только он вышел из гримерной, она уже ждала его, помахивая флажком, словно он мог как-то пропустить ее в ярко-синем брючном костюме. Он взвалил свою сумку с оборудованием на одно плечо и присоединился к ней.       — Вот, — сказала она, протягивая ему упаковку салфеток для снятия макияжа. — Ты никогда не смоешь это дерьмо просто водой. — Он взял одну с тихим «спасибо» и потер, как ему казалось, чистую щеку, но с каждым разом на салфетке появлялась все больше бежевой жижи.       — Они действительно подчеркнули твой шрам на маркетинговых фотографиях, — сказала Элисон в разговоре, — вместо того, чтобы пытаться скрыть его. Ты сам это выбрал?       — Шрам? — спросил он, принимая вторую салфетку.       — Эмм, нет… образ.       — О. Я полагаю, что не задумывался об этом, — он и правда не задумывался. Они так же обыгрывали его номер, когда он был вытатуирован у него на щеке, и это не сильно отличалось. Он увидел, как она затаила дыхание, чтобы задать вопрос, вертевшийся на кончике языка: удалил ли он сам номер. Не то чтобы она была первой — некоторые прямо спрашивали, не выжег ли он номер после смерти Рико, как Кевин замазал свой шахматной фигурой. Но как раз в тот момент, когда она, казалось, решилась спросить, Куниеда завернул изо угла, уже одетый в спортивные штаны.       — Эш! Мы собираемся поужинать по дороге домой, не хочешь присоединиться к нам?       — Только если я могу взять вот это, — их стартовый нападающий поморщился и жестом указал на салфетки, которые передала Элисон. Эш злобно вытер лицо, удаляя остатки своей собственной съемки.       — Отлично, тогда нас будет трое.       Элисон вскоре вывела их за дверь; жара была желанным отдыхом от слишком кондиционированной студии, стекло телефона Нила запотело, когда он набирал сообщение Табе, который не ответил. У него были четкие указания, где он должен был находиться, но все равно было странно пристроиться на шаг позади Куниеды и идти по очень оживленной улице, не имея никого за спиной. Ему доверяли передвигаться по кампусу в одиночку, но это было совсем другое дело, особенно после того, как приветственная вечеринка пошла так ужасно не по плану. Даже несмотря на осознание того, что он находится именно там, где должен быть, его желудок скрутило от мысли, что он что-то не так понял или делает что-то, чего не должен был делать. Он так сосредоточился на инструкциях Табе, что едва уловил разговор своих спутников, пока они не вошли в ресторан и сильный запах китайской еды не вернул его в настоящее. Меню, к счастью, было ограниченным, так что ему почти не пришлось думать о том, что заказать.       — О, ничего себе, это выглядит великолепно, — сказал Эш, с наслаждением разламывая палочки для еды.       — Подождите! Я хочу сначала сфотографироваться! — воскликнула Элисон, не давая ему схватить свою миску и подтащить ее ближе. Она подняла свой телефон и сфотографировала их блюда, сгруппированные вместе на столе, а затем протянула руку, чтобы сделать селфи с обоими игроками и собой.       — П-погоди, — сказал Нил, напрягшись, и увидел, как она опустила телефон на дюйм. Ее улыбка слегка ослабла, когда она посмотрела на него.       — Это не входит в наш план питания. Ты, эм... Если ты сделаешь фото…?       Они оба ждали, пока он закончит, вопросительно глядя на него.       — Если ты опубликуешь фото, у нас не будет неприятностей?       — Из-за того, что ешь лапшу? — спросил Эш, широко раскрыв глаза.       — Да.       — Эй, Джостен, могу я задать тебе вопрос? — с тревогой спросил его коллега-нападающий. Нил кивнул, один раз дернув головой.       — Ты… соблюдаешь свой план питания? Типа, все время?       — Да.       — Но… ты же в Нью-Йорке.       — Да.       — Ты в Нью-Йорке. На святой земле углеводов. Ты никуда не выходил с тех пор, как приехал сюда? Вообще?       — Нет, наверное нет. У меня не было возможности, а план питания…       — Срань господня, чувак, нахуй план питания, — Эш посмотрел на него так, будто у него внезапно выросла лишняя голова. — Диетологи ожидают, что мы будем обманывать, по крайней мере, тридцать процентов времени, если не больше. Я точно знаю, что Миньярд ест пиццу на завтрак и ему все равно.       Нил потрясенно смотрел на него, не пытаясь скрыть, как расширились его глаза, когда он слушал, как их потрясающий нападающий открыто признался, что не следует указаниям своей тренерской группы. Знали ли они? Куниеда, похоже, думал что да.       — Ты не боишься? Того, что команда решит, что ты недостаточно целеустремлен, или чего-то еще?       — Нет, чувак, вовсе нет. Моя игра великолепна, я добиваюсь результатов в тренировках, я не беспокоюсь об этом.       Элисон смотрела на Нила так, словно пыталась увидеть его насквозь, телефон был забыт. Он смотрел в ответ, не зная, что делать с этой новой информацией; уже второй раз за день у него было странное чувство, что он что-то упускает, но не имел ни малейшего представления, что именно.       — Я ел пиццу. В тот день стадион загорелся.       — По-моему, ты даже не успел доесть кусочек!       Очевидно, это не считалось. И он откусил только потому, что все остальные члены команды ели и было бы странно не сделать этого.       — Я пытаюсь попасть в стартовый состав. Я не собираюсь просто есть нездоровую пищу на глазах у тренеров. Я не собираюсь напрашиваться на неприятности.       Элисон начала доставлять ему неудобства своим прямым взглядом. Ее рот сложился в мрачную линию, и у него возникло странное чувство, что он опять сказал что-то не то.       — У тебя не будет проблем из-за того, что ты не соблюдаешь свой план питания, — сказала она ему. — Мы назовем это пиаром. Могу я теперь сделать фото?       Все еще пытаясь мысленно нащупать ловушку, он медленно кивнул.       — Улыбнись!       Она сделала подпись «Постфотосессионный ужин @Momofuku с ребятами» и получила от Эша ухмылку, так что ему оставалось только предположить, что все в порядке, и посмотреть, что из этого выйдет. Куниеда, в конце концов, был старше его по званию и, казалось, ничуть не нервничал, с аппетитом поглощая свой рамен без малейших признаков колебаний. И миска с лапшой была хороша — решил он на втором кусочке. Тяжелее, чем их обычная повседневная еда, но теплая и приятная, особенно на пустой желудок.       Как будто прочитав его мысли, Элисон вернулась к разговору после нескольких укусов.       — Я разместила это, и ты увидишь, что тренерам или кому бы то ни было будет абсолютно все равно. С точки зрения социальных сетей, иметь любимую раменную — это хорошо, особенно для того, у кого такое ограниченное присутствие в сети.       — Что ты имеешь в виду?       — Я имею в виду, что никто на самом деле ничего о тебе не знает. Никаких личных деталей, которые облегчают продажу игрока фан-клубу.       — Давай посмотрим, — вмешался Куниеда. — Мы знаем, что у тебя степень по лингвистике и коммуникациям и что тебя воспитал Тэцудзи Морияма. Вот, собственно, и все.       — Это действительно все.       — Ты с кем-нибудь встречаешься? Парень? Девушка?       — Терапевт? — криво усмехнулась Элисон.       — Почему ты выбрал языки? — спросил Куниеда, бросив на Элисон острый взгляд.       Нил не собирался говорить им правду. Единственное утешение, которое он когда-либо получал, было в бормотании фраз на языках, которые тот, кто причинял ему боль, не понимал. На кончике языка у него уже вертелся одобренный прессой ответ.       — У меня к ним талант, и они полезны. Большинство Воронов…       — Да, мы знаем. Японцы, — перебила его Элисон. — Я провела достаточно времени на другом конце корта от них, большое тебе спасибо. У тебя есть девушка?       — Нет.       — Парень?       — Нет.       — А ты хочешь? — это был Эш, делающий глоток своей газировки, — две сотни бесполезных калорий исчезли в звоне льда.       — Я-я…       — Ты предлагаешь? — Элисон бросила вызов Куниеде, который засмеялся.       — Нет, нет, я натурал. На сто процентов.       Нил запомнил эту информацию, но они оба замолчали, ожидая, что ответит он.       — Мне никто не нужен, — сказал он, сглатывая нервы. Это были простые вопросы, они ничего не имели в виду, и он сказал себе, что если они начнут спрашивать что-нибудь похуже, он сможет сам найти дорогу домой. Наверное. Но они пока не задавали вопросов, из-за которых он мог бы найти повод уйти.       — Итак, ты ас.       — Я не знаю, что это значит.       — Это сленговое обозначение асексуала. Это значит, что тебе не нравятся ни мужчины, ни женщины. Ты не хочешь ни с кем встречаться, — сказал Эш, заглатывая лапшу.       — Д-да. Да. Тогда я ас.       — Это прекрасно, — сказала Элисон. — Немного скучно, но прекрасно. Я понимаю, почему ты не говоришь об этом. Фан-клубы хотят думать, что у них есть шанс, понимаешь?       — Не совсем.       — Я сама би. Ты ведь знаешь, что мы с Рене встречались? После Сета.       — Нет, я этого не знал, — он надеялся, что весь этот план — пригласить его на ужин, предложить отвезти домой — не имеет никакого отношения к Сету Гордону. Однако она не выглядела так, будто собиралась наброситься на него через стол. Наоборот, она еще больше расслабилась в своем кресле.       — Да, у нас ничего не вышло, но мы по-прежнему близкие друзья. Я поддерживаю связь с ней, и с Джереми, и с Жаном. Я даже пытаюсь убедить фирму, что мне стоит полететь с вами в Сиэтл, когда вы будете играть с ними, но я не уверена, что они оплатят счет. Посмотрим.       Нил замер с палочками на полпути ко рту. Он не сказал ни слова, но увидел, как в глазах Элисон вспыхнули чем-то похожим на победу от его интереса.       — О? Жан был твоим партнером в ЭА, не так ли?       Нил положил лапшу обратно в миску и перемешал ее.       — Был. Но мы не… мы не поддерживаем связь.       — Ну тогда у меня есть для тебя кое-какие сплетни. Ты знаешь, что он встречается с Джереми и Рене? Думаю, это делает его би тоже.       Разум Нила отключился. Он просто перестал работать, пытаясь понять, что она только что сказала.       — Что?       — О да, они живут вместе и все такое.       Нил, вероятно, выглядел как идиот, с полуоткрытым ртом и застывшей рукой над тарелкой, но его мозг замыкался, и он ничего не мог с этим поделать.       — Жан уехал и присоединился к Троянцам, — медленно сказал он, прорабатывая каждый слог, прежде чем он покинул его рот.       — Ага, — Элисон выделила букву «г».       — Рене-Рене помогла ему добраться туда. Она приехала и забрала его из гнезда.       — Дааа.       — И они вместе переехали в Сиэтл.       — Все втроем. В двухкомнатную квартиру. И я точно знаю, что они трахаются, потому что я знаю о выпуклости Джереми Нокса больше, чем когда-либо хотела. Ты знаешь, что его рост всего метр шестьдесят один?       — Я — метр шестьдесят один, — сказал он, силясь вымолвить хоть что-нибудь внятное.       — Да, и я тоже не хочу тебя трахать.       Палочки для еды Нила со стуком упали на дно миски, когда его плечи напряглись.       Элисон, казалось, осознала, что перешла черту.       — Прости, коротышка. Я просто пошутила. Ешь свою лапшу, пока она не остыла.       — Нет, черт возьми, нет, продолжай! — воскликнул Эш, запихивая в рот немного лапши и цепляясь за каждую деталь, о которой говорила Элисон.       Она захихикала и хлопнула в ладоши.       — Я не собираюсь вдаваться в подробности, но я просто хочу сказать, что знаю, что они трахаются.       Он вполуха слушал Эша, пытающегося выпытать больше грязных подробностей у Элисон, которая продолжала отнекиваться, но с широкой ухмылкой на лице, как будто она была не против. Он не знал, что и думать. Он не мог даже попытаться назвать то чувство, которое засело у него внутри, поэтому он затолкал его и медленно выдохнул через нос, пытаясь привести свои мысли в порядок, пытаясь быть благодарным за то, что они не хотят слушать о его собственной сексуальной жизни. Было непривычно, чуждо сидеть здесь за столом с двумя такими веселыми людьми. Они улыбались не потому, что причиняли ему какую-то боль, а потому, что наслаждались обществом друг друга. Это было похоже на то чувство товарищества, которое он испытывал после победы, когда был уверен, что никто не собирается его бить. Он должен наслаждаться этим. Это было приятно.       И после этого стало намного приятнее, когда Элисон проводила его до дома, вызвав такси и разделив расходы, высадила его у здания, не сделав ни одного замечания о том, что он потерялся, и не выдав ничего, кроме улыбки и «До завтра!». Она лишь спросила, почему Табе называет его «Натаниэль», но он сказал, что предпочитает «Нил», и она, похоже, приняла это без боя. Она даже не попыталась прикоснуться к нему, не заговорила о Гордоне и не сделала его фотографию снова.       Когда он вошел в квартиру, в груди стало странно легко, и это чувство только усилилось, когда он увидел, что его никто не ждет. Телефон не жужжал, никто не ждал в гостиной, чтобы отвезти его куда-нибудь на ночь. Просто… тишина. Часть его сознания понимала, что все происходящее в мире Мориямы может каким-то образом повлиять на него, но жизнь научила его сразу же отвлекаться и беспокоиться о завтрашнем дне. Сегодняшний день выдался удачным, съемки прошли хорошо, и он смог перекусить со своими товарищами по команде, никого не ударив. А самое главное — ему удалось собрать немного информации о Жане из источника, который он никогда не рассматривал. Он не мог… обдумать ее слова о том, что тот спал с Рене и Джереми Ноксом. Мысль о Жане… ему пришлось физически тряхнуть головой, чтобы прогнать эту мысль, пока она не засела в голове. Он не мог даже представить, что Жан добровольно разделит постель с кем-то, кроме него, и он давно сжег этот мост. Но было приятно, полагал он, позволить себе поверить, что Жан зашел достаточно далеко, чтобы хотеть этого с кем-то еще. Он расшнуровал ботинки и поставил их рядом с сумкой, готовой к завтрашнему дню, и потянулся, разминая затекшие суставы, оглядывая гостиную. Было более чем приятно представить, что у Жана были такие вечера, как тот, что только что закончился у Нила, когда он был окружен людьми, которые смеялись, ели лапшу, и ему было с кем свернуться калачиком. Может быть, с двумя. В конце концов, разве не в этом смысл?       Он не тренировался сегодня и не был измотан до такой степени, что хотелось только принять душ и лечь в постель, так что у него была дополнительная энергия. Он точно знал, как он хотел отпраздновать это редкое событие.       Тихо ступая ногами в носках, словно ожидая, что кто-то выйдет из мрака и остановит его, он направился к окнам, выходящим на балкон. Ему потребовалось мгновение, чтобы найти ручку, позволяющую сдвинуть окно в сторону, и даже после того, как он щелкнул ею, он ожидал, что окно не откроется. Вместо этого окно плавно сдвинулось влево, впустив в комнату горячий ветер и шум города.       — Окно в твоей комнате. Ты действительно выходишь в люди, Натаниэль, — голос Ичиро призрачно звучал в его ушах, и он был прав. Год назад он бы сказал, что приспособился к гнетущему ощущению пребывания под землей, но теперь, с открывшимся видом, он понял, что стал настолько избалован, что возвращение в прежнее место стало немыслимым. Выйдя на прохладный полированный бетон, он почувствовал себя шикарно. Ветер пах сигаретным дымом и мусором, но это было нормально — в городе так пахло всегда, и если закрыть глаза, то можно было представить, что он просто… взял ботинки и пошел прогуляться. Но он не хотел закрывать глаза. Он хотел смотреть на людей, прогуливающихся пятью этажами ниже, на их лица, освещенные телефонами, на машины и уличные фонари, добавляющие странную глубину и тени.       — Все равно не убьет, — раздался голос справа от него, и Нил, уверенный, что он один, сильно вздрогнул. Всем телом, как будто кто-то ударил его клюшкой. — Ты должен быть на крыше, чтобы это оказалось смертельным.       Нил не хотел быть на крыше или где-либо рядом с пентхаусом. Не тогда, когда что-то прервало нормальный ход событий. Не тогда, когда предстояла расплата, либо с соперником, либо с членом клана Морияма. Нет, лучше было забыть об этом сегодня. Оглянувшись, он увидел Эндрю Миньярда, который сидел на стуле во внутреннем дворике и курил сигарету. Между их балконами было расстояние в три фута, достаточное, чтобы перекричать шум города, если говорить довольно громко.       — Неужели им все равно, что ты куришь? — огрызнулся он, понимая, что спокойствие этого вечера вот-вот рухнет на его глазах.       — Да, — пробурчал Эндрю. — Им все равно, и теперь ты должен мне два вопроса.       Нил вдохнул дым через нос и задержал его, чтобы не сказать ничего такого, о чем потом пожалеет. Он ожидал, что Миньярд направится к нему, но был застигнут врасплох, когда тот, казалось, еще больше опустился в свое кресло, его лодыжки перекрещивались между собой, как будто ему было совершенно все равно, что он здесь.       — К счастью для тебя, я придумал еще один вариант, так что ты сможешь немного списать свой долг.       Ты ничего не знаешь о долгах. Он так хотел сказать это, но слова застряли у него в горле. Он не понимал, во что играет Миньярд, и в каком-то смысле это было так же опасно, как если бы тот вышел и сказал, что хочет сбить Нила своей машиной. Он потратил непозволительно много времени, перебирая в памяти их разговор после игры с «Раш», пытаясь понять, почему Миньярд вообще заговорил с ним, когда он из кожи вон лез, чтобы избежать его.       — Ичиро Морияма, — сказал Эндрю, и Нил остановил все мысли в своей голове. Было ошибкой встретить взгляд Эндрю, но теперь, когда он встретил его, он не мог отвести глаз. Они были янтарными, оттенок их в полумраке был отличен от медового, и смотрели прямо на него так же, как глаза Элисон за ужином. — Насколько ты уверен, что он сдержит свое слово по контракту Кевина?       Плечи Нила слегка расслабились, и по тому, как вспыхнули глаза Эндрю, он понял, о чем идет речь. Но он ничего не мог с этим поделать — было так много других вопросов, так много других сложных ответов, которые ему пришлось бы искать.       — Я уверен, — сказал он, махнув рукой в знак безразличия. — Он сохранит условия его контракта. И Моро.       — И твоего?       Нил сглотнул и заставил свои плечи не подниматься снова, чтобы сохранить тело расслабленным и не выдать ни одного из жужжащих, ползающих чувств, которые вернулись к нему под кожу.       — Да. Лорд Морияма сохранит и мой.       Он увидел, как Миньярд кивнул головой, и в течение нескольких ударов сердца никто из них не говорил. Нил хотел спросить, почему он доверяет его слову, если не доверяет слову Ичиро, но запоздало понял, что если он лжет, то все равно никто из них ничего не сможет с этим поделать. Нил задавался вопросом, почему его это волнует, какую цену Кевин заплатил за свою защиту, но большая часть его души не хотела этого знать. Кевин заплатил за свою защиту, в этом он был уверен.       Когда Миньярд больше ни о чем не спросил и они достаточно долго смотрели друг на друга, чтобы общение стало весьма неловким, он заставил себя отвести взгляд и снова выглянуть за край. Балконы разделял открытый воздух — Миньярд никак не мог ударить его, если только у него не было оружия. Или метательный нож. Он взглянул на вратаря из-под челки, но тот, казалось, не двигался с места — его вполне устраивало оставаться в своем кресле и дышать одним воздухом с ним, не прибегая к насилию.       Нил этого не понял, как и не понял большую часть сегодняшнего дня, поэтому он оперся руками о перила и позволил звукам города заполнить тишину.