Not Yours To Bleed

      Нил просыпается под мягкими теплыми простынями от солнечного света, проникающего через большое эркерное окно. Он расслаблен и вял, мозг медленно возвращается в сознание. Он нехотя потягивается, ставит ноги на слегка остывшее дерево и поднимается в вертикальное положение. Ему не больно. Запах кофе и поджаренного масла манит его, заставляя спуститься по ветхой, слегка накренившейся лестнице.       Мужчина внизу сидит за столом, потягивает чай и читает газету. Солено-медовые волосы, глаза его матери. Стюарт. Он улыбается, пересекая кухню, его улыбка теплая и искренняя.       — Думал, ты проспишь весь день, — поддразнивает он с незнакомым акцентом. В животе появляется теплое трепетание — слова напоминают ему о матери, не такой уж незнакомый, в конце концов. Ее акцент обычно просачивался в ее слова, когда они были одни. Когда она говорила только с ним.       Нил сглотнул. Ощущение того, что что-то очень, очень не так, накатывает, словно кто-то вылил ему на голову ведро ледяной воды.       — Я займусь завтраком, не мог бы ты выбросить это в мусорное ведро? — он жестом показывает на дверной проем.       Конечности. Обезглавленные туловища, разложенные у двери, чтобы их вынесли, как мусор. Красное, сочащееся кровью мясо и обгоревшие лица, но почему-то он знает, что это Кевин и Жан. Нет ни единой полоски одежды, а количество крови и абстрактные формы не позволяют определить, кто где находится, что кому принадлежит. Кривые пальцы, обломанные, с вырванными ногтями, на вершине кучи, и Нил кричит, крик разрывает его горло.       — Тише, — нетерпеливо огрызается отец, наливая кофе в чашку из чайника, и, словно кто-то нажал кнопку выключения телевизора, звук замирает в горле. Отец не обращает на него внимания, двигаясь по кухне с легкостью и привычностью, пока большой окровавленный тесак засунут за пояс. Кровь капает на пол, оставляя за собой след из пятен, в противовес домашнему уюту, выделяющийся с идеальной четкостью.       Он больше не может дышать. Сердце стремится вырваться из груди. Длинные загорелые руки обхватывают его талию, словно любовника. Ичиро — думает он, и его прикосновение обжигает, как клеймо. Ему нужно дышать, в глазах пляшут пятна, как тогда, когда его душили, но, несмотря на то, что ничего не касается шеи, он не может сделать вдох.       — Ты знал, что произойдет, Четыре, — дыхание Рико проникает в его ухо, подобно любовнику, и он приходит в себя.       Не удивительно, что ему приснился сон, — почти каждую ночь на этой неделе ему снились разные версии одного и того же кошмара. Все, что он мог выдавить из себя в ответ, — это раздражение на промокшие от пота простыни и надежду на то, что он проснулся вовремя, чтобы успеть принять душ.       Конечно, он проспал свой будильник, что сдвинуло все его утро на целый час. К счастью, сегодня был день игры, и его не ждали на утренней тренировке. Единственным наказанием для него стало употребление двух протеиновых коктейлей, которые он должен был пить по очереди, от чего у него временами сводило живот. Он выпил их на кухне, еще в промокшей от пота пижаме, чтобы поскорее покончить с этим, а в душе отвлек себя мыслями о благодарности за то, что он редко просыпал в гнезде. Жан приучил его держать будильник на полной громкости и вне досягаемости кровати, чтобы предотвратить подобные происшествия.       Несмотря на неудачу, он все же добрался до стадиона раньше остальных, но несильно. Из-за нервов или волнения большая часть состава пришла намного раньше, чем должна была.       — Ты в порядке? — спросил Куниеда, глядя на него откуда-то слева.       — Да?       — Просто у тебя такая… странная маниакальная энергия, и это меня пугает.       Нил перестал дрыгать ногой и попытался успокоить свое тело. Это продлилось всего несколько ударов сердца, прежде чем он стал крутить свою форму между руками, задирая ткань на животе.       — Я в порядке.       — Нервничать — это нормально, — сказал Эш, пожав плечами. — Я знаю, что нервничаю. Дэй сейчас лучший нападающий, к тому же это домашняя игра. Не хотелось бы выглядеть глупо…       — Мы не можем проиграть, — прервал его Нил, глядя на него снизу вверх и желая, чтобы он понял.       — Мы и не собираемся, — Хименес медленно вышагивал взад-вперед, как делал это перед каждой игрой. У всех были свои ритуалы. Дэвис заедал стресс. Куниеда вел светскую беседу. Хименес шагал, а Миньярд сидел в углу и пытался взглядом убить своих товарищей по команде. Нил обычно сидел спокойно и слегка потягивался, стараясь не привлекать к себе внимания, когда нервы его товарищей по команде были на взводе, но сейчас он не мог сидеть спокойно. Он вскочил на ноги и начал повторять шаги Хименеса, туда-сюда, туда-сюда. Он был уверен, что делать это безопасно. После нескольких месяцев работы в качестве запасного нападающего — самой низкой позиции, на которую он мог опуститься, не будучи посаженным на скамейку запасных, — никто даже не замахнулся на него вне корта. Вероятность того, что кто-то потащит его в душевую, уменьшалась с каждым днем, и если он приложит к этому усилия, то сможет игнорировать насилие, излучаемое их вратарем в углу всякий раз, когда он приближался. Как ни странно было думать об этом, казалось, что Бароны не вели те же игры, которым занимались Вороны вне корта для укрепления своих позиций. Став их капитаном, Нил положил конец большинству грубых игр, тех, которые заставляли свободных людей разрывать контракты и возвращаться домой. Это была весомая перемена, и не все восприняли ее спокойно. Но постепенно принцип «если у тебя есть время изводить новичков, то у тебя есть время на большее количество тренировок» победил. Большинство Воронов были больше заинтересованы в победе, чем в глупых играх, или были достаточно сыты по горло Рико, чтобы попробовать действовать иначе. И хотя он знал, что не сможет стать капитаном или даже выйти в стартовом составе, ему не терпелось узнать, что представляет собой команда Баронов.       Он был готов иметь дело с издевательствами, ожидал, что, в лучшем случае столкнется с неприкрытым насилием, а в худшем — ему приснился один или три таких кошмара — ему придется объяснять Ичиро новые засосы, но пока — ничего. Он мог расхаживать по раздевалке на виду у всех, и его не пихали за это обратно на скамейку.       Обычно перед играми его переполняло чувство целеустремленности; было приятно осознавать, что в течение нескольких минут, или сколько бы времени ему ни выпало играть в этот вечер, он может принимать собственные решения и подгонять себя ради собственной победы. Быть частью команды, работающей ради одной цели. Проявлять насилие и получать его в ответ, что было предсказуемо и даже приятно. Но сегодня он был лишен этого предвкушения, и как он ни старался, он не мог заставить себя сосредоточиться на ощущении выхода на корт. Он все время думал о словах Ичиро, что его тренеры довольны им. Что было бы, если бы ему пришлось сказать своему лорду, что они проиграли в Вашингтоне, перед всеми теми людьми?       Он остановился, чтобы послушать предматчевую речь Райсмана, который рассказал о слабых, по его мнению, местах в составе Сирен, в первую очередь о задней линии. Он сказал, чтобы они старались «держать Кевина в узде», но кроме этого не дал никаких советов, и, похоже, намекнул, что именно Миньярд будет заниматься этим вопросом. Нил видел, как тот особенно усердно тренировался на этой неделе, а сам он работал с одним из их запасных защитников, который оказался левшой.       Слишком скоро они вышли на аллею, ожидая, когда зазвучит знакомая музыка и Дэвис выведет их на корт для разминки. В животе затрепетало от предвкушения, и чувство усилилось, когда он вышел из туннеля и увидел Кевина, ожидавшего его на средней линии.       Он держал в руке шлем, но был без клюшки, одетый в белую с синими элементами форму — запасную форму Сирен, используемую, когда они играли с командой, которая тоже носила синий цвет. Это делало его кожу на тон темнее — а может, он загорел в Хьюстоне. Татуировка в виде шахматной фигуры сливалась с более теплыми оттенками его лица, выделяясь менее агрессивно, чем черная цифра «2» на бледной коже в детстве. Он также стал выше, чем он помнил, а может, Нил просто чувствовал себя маленьким. Кевин стоял со скрещенными руками, легко принимая внимание толпы как свое по праву рождения. Они смотрели с нетерпением, в конце концов, воссоединение с Жаном стало популярным — эту игру смотрели и пересматривали, комментировали и наслаждались ею гораздо дольше, чем другими играми середины сезона. Сыновья Экси всегда хорошо продавались.       Нил и не представлял, какой подарок сделал ему Джереми, когда объяснил, что должно произойти, до тех пор, пока до него не дошло, что он понятия не имеет, чего сейчас ожидать. Эта предосторожность была весьма кстати. Кевин просто стоял там, как будто он…       Ноги подкосились, и он пропустил шаг. Всего лишь маленькое, неловкое движение, но он увидел, как Миньярд заметил его, увидел, как Куниеда озабоченно нахмурился.       Кевин ждал его на линии, словно это было его неотъемлемым правом, и так оно и было. Корт, толпа, стадион вокруг. А также Нил. Нил придет и предстанет перед ним, как вещь, принадлежащая ему. Ожидаемо. Заслуженно.       Гнев был для дураков. Гнев был для людей, а не для имущества. Гнев и гордость были бессмысленны и приводили к боли. Но он находился на корте. Здесь он мог быть самим собой. И тупой огонь, разлившийся в желудке, вытеснил нервы. Приятное ощущение, не такое устойчивое, как его обычная предматчевая уверенность, но он довольствовался и этим.       По крайней мере, это позволило ему идти к Кевину Дэю уверенными шагами и с легкой улыбкой на лице, а не красться, как побитая собака. Он никогда не боялся его, ни тогда, ни сейчас. Кевин не мог сделать с ним ничего, кроме как заставить его проиграть, а этого не произойдет. Не сегодня.       Нил подумал, что его улыбка, возможно, выглядит немного фальшивой — улыбка Кевина была широкой и искренней, без признаков напряжения, кроме минутных гусиных лапок вокруг глаз. Он протянул руку и пожал ее, хватка была достаточно крепкой, чтобы почувствовать ее сквозь перчатку, давящую на кожу. Нил в ответ сжал руку и придвинулся к нему, когда они обнялись.       — Кевин.       — Натаниэль.       — Нил, — поправил он, ослабляя хватку и делая небольшой шаг назад. Он заставил себя расслабиться и опустить плечи, позволяя языку своего тела сказать, что ему комфортно, даже радостно от воссоединения.       Наступила пауза, во время которой они оба закрыли глаза и ждали, что скажет другой. Это было неловко, и Нил остро чувствовал, как на него давят взгляды собравшихся.       — Как проходит твой сезон? — спросил он наконец, чтобы нарушить молчание и потому, что знал: если и можно вести цивилизованный разговор, то только об экси.       Кевин посмотрел на него снизу вверх с явным неодобрением, умудрившись каким-то образом выразить то, как ему не понравился этот вопрос, и в то же время продолжать улыбаться.       — Ты должен знать.       — А?       — Ты должен знать, как проходит мой сезон. Только не говори мне, что ты пришел сюда неподготовленным.       — Это… ты пришел сюда.       — Не умничай. Ты собираешься играть с лучшей профессиональной командой в лиге, ты должен был посмотреть все наши текущие игры, а также некоторые из прошлого сезона. Ты должен знать, над чем мы работаем, «как проходит мой сезон», моих игроков, все.       Нил глубоко вздохнул. Заставил свою ухмылку стать немного шире.       — Это светская беседа, Кевин.       — Маленькие люди говорят о малом, Натаниэль. Нужно использовать это время продуктивно. Например, необходимо поработать над твоими пасами, ведь ты предпочитаешь левую сторону.       Почему он даже не попытался предположить, чем все обернется? Если Кевин и был кем-то, так это предсказуемым. Нил знал, как вести себя с ним.       — Я не смотрел ни одной твоей игры.       Кевин нахмурился, скривив рот.       — Тебе следовало бы. Ты должен стараться лучше. Ты не можешь…       — Вообще-то, могу.       — Натаниэль…       — Нил. Разве мы не можем просто… — он прервался, не зная, что хотел сказать.       — Именно это мы и делаем, — сказал Кевин, как будто он знал. — Мы ведем себя так, чтобы создать хороший публичный образ как для наших команд, так и для наших личных брендов. Не облажайся.       — Я знаю. Я уже проходил через это с…       — Ты должен извиниться перед Жаном. Прекрати враждовать с ним.       Он уже устал захлопывать рот.       — Что ты имеешь в виду? Ты общаешься? С Жаном?       — Да, время от времени мы разговариваем. Я знаю, что ты накормил его какой-то ерундой о том, что он несет ответственность за то, в чем, как мы оба знаем, виноват ты. Ты должен взять свои слова обратно, его это беспокоит.       Нил открыл рот, чтобы возразить, но был прерван.       — К тому же, теперь, когда ты на свободе, тебе одиноко. Ты должен общаться с людьми, которых уже заразил. Не втягивать в это новых людей.       — Что, как ты?       — Я не хочу иметь с тобой ничего общего, твои чары никогда не действовали на меня, — как он мог сохранять теплую улыбку на лице, поднимать руку, чтобы помахать толпе, и в то же время срываться на него слишком тихим, чтобы кто-то мог подслушать, голосом? Лицо Нила дрогнуло, он знал это, но усилием воли вернул ухмылку на место.       — Это не должно быть так сложно, — тихо сказал он. Когда-то они были близки. Настолько близки, что горький вкус пребывания по разные стороны черно-оранжевого цвета смешивался с более мягкими, ранними воспоминаниями. О подростке с черными волосами, поправляющем его хватку на клюшке, и поздних уроках японского. О том, как Кевин держал его за руку на следующее утро после его первой отработки у хозяина, когда он боялся снова оказаться рядом с ним.       Кевин негромко рассмеялся.       — Действительно. Ты собираешься сказать мне это с невозмутимым лицом. После того, как ты всю жизнь все усложняешь. Я всегда ожидаю от тебя минимум, а ты все равно умудряешься меня разочаровать, — он покачал головой в недоумении. — Ты проиграешь сегодня. Используй проигрыш, чтобы твой тренер подписал разрешение на занятия физкультурой, где ты сможешь поработать над своей левой стороной. Скажешь им, что это старая травма.       — Кевин…       — Привет, Эндрю.       Нил не слышал, как подошел их вратарь, но он встал рядом, переложив клюшку в левую руку, чтобы пожать руку Кевина. Он не ответил, не улыбнулся, не сделал ничего указывающего на то, что он знает, что их снимают, фотографируют их и наблюдают за ними, но именно таким он всегда и был. Серьезный, не желающий, чтобы его водили за нос, безразличный ко мнению окружающих. Единственным отличием было отсутствие маниакальной улыбки, которая все равно никогда не достигала его глаз. Впрочем, пресса могла бы получить и пару снимков «воссоединения Лисов», что пошло бы на пользу их репутации.       Нил повернулся, чтобы присоединиться к остальным членам своей команды, которые уже начали разминку.       — Было бы лучше, если бы ты вообще не разговаривал с Эндрю.       Нил остановился и недоверчиво оглянулся через плечо.       — Я думаю, это может сработать, даже если вы оба состоите в одной команде. Вы должны избегать разговоров о том, что не имеет прямого отношения к тренировкам или играм.       — Я разобрался с ним, — сказал Эндрю, что было новостью для Нила. С кем разобрался? С ним? Он собирался спросить.       — С кем разобрался?       — С тобой, — подтвердил он. — И мне по-прежнему не нужен твой совет, Кевин.       — Эндрю, ты его не знаешь, он…       — Я сказал, что разобрался с ним.       — Но…       — Если ты вдруг внезапно захотел поделиться всей своей грязной предысторией после того, как годами выкладывал ее по кусочкам, я заинтересован, но тебе придется договориться о встрече. У нас игра в стикбол, ты забыл?       Нилу было приятно наблюдать, как Кевин захлопнул рот, и еще более приятное ощущение, что не с ним здесь разбираются.       — Тебе стоит размяться, — сказал ему Нил, воспользовавшись тишиной, и, не дожидаясь ответа, развернулся и вернулся к своей команде.       Нил согласился бы получить пару порезов (глубоких, вдоль груди, где они болели сильнее всего, тех, что заставляли его кожу покрываться холодным потом и тревожно натягивались в течение нескольких недель), чтобы поменяться с Куниедой местами в качестве стартового нападающего в этой игре. Наблюдая из-за плексигласа за тем, как его команда сражается с соперником, он чувствовал себя лично на корте, и мог бы находиться там, если бы ему позволили. Майерс, другой запасной нападающий, бросил на него пристальный взгляд, который был совсем некстати, учитывая, что сегодня тот не получит игрового времени. Прозвучал свисток, дилер Сирен передал мяч Кевину, и Бароны словно перестали существовать. Они были там, играли на корте, двигались, как Нил привык за время их сезона, но Кевин прошел сквозь них, будто их просто не существовало. Женщина, носившая их седьмой номер, безжалостно старалась передать ему мяч, а Миньярд только и делал, что отбивал.       К тому времени, когда Райсман объявил тайм-аут, они уступали два очка и еще даже не открыли счет. Странно было оказаться по другую сторону от этого. В Воронах они раз за разом прибегали к агрессивному началу игры, чтобы сломить дух других команд. Теперь он наблюдал, как глаза его товарищей по команде расширяются, а губы превращаются в тонкие линии, когда они пытаются не поддаться напору Сирен.       Три минуты совещания, три минуты криков, когда он позволял словам тренера и товарищей по команде долетать до него, не вслушиваясь. Все они столпились на корте, кроме Миньярда, который не отходил от ворот, но это, наверное, было к лучшему. Ему необходимо сосредоточиться, а не быть поглощенным хаосом. Наконец Райсман щелкнул пальцами, и Нил выпрыгнул со скамейки запасных, скрестив клюшки с Хименесом, когда они менялись местами.       — Он чертовски быстр, — хрипло сказал ему мужчина постарше, а затем они снова выстроились в ряд, столкнувшись лицом к лицу с девятью самодовольно выглядящими игроками в белом.       Нил играл против Кевина с десяти лет. Это было преимуществом, но существовала причина, по которой тот считался лучшим действующим нападающим в мире. Если бы Рико остался жив, если бы Кевин не сбежал из гнезда, если бы тысяча других вещей сложились иначе, он мог бы и не забраться так высоко. Но Кевин, стоявший перед ним, был силен. У него годы опыта, прожитые ради игры, и навыки, позволяющие показать это.       Нил следил за его движениями, наступая, когда он наступал, поворачиваясь, когда он поворачивался, отгораживая его от мяча и заново изучая его движения. Он обнаружил, что опускает центр тяжести, использует мышцы ног больше, чем обычно, только чтобы не отставать, и это обернулось заметным напряжением уже через минуту игры. Когда он атаковал Кевина в первый раз, это было похоже на попытку врезаться клюшкой в стену и ожидать, что та сдвинется с места.       В этом розыгрыше Дэвис защищал его и сумел разделить их настолько, что Нил смог завладеть мячом. Они с Куниедой пронеслись по корту, передавая друг другу мяч туда-сюда, пока не оказались на расстоянии удара от ворот. Не ожидая, что они пройдут так далеко, защитники Сирен опоздали с ударом, и Куниеда сумел попасть в ворота, вызвав громкие аплодисменты толпы на первый гол Баронов за вечер.       Стоило Сиренам вернуться к владению мячом, как они заработали третье очко в свою пользу, но Бароны придумали способ ответить. Нил выходил один на один с Кевином, пока задняя линия занимала позиции, а затем уходил, как только Дэвис или Хостеллер были готовы к его появлению. Это сработало, по крайней мере, помогло им пройти первую четверть без потери очков.       Когда Нила снова посадили на скамейку во второй четверти, очки пошли свободно. Тем не менее, тренеры держали его вне корта для использования во второй половине гораздо дольше, чем кому-либо было выгодно. Во втором тайм-ауте даже Хименес выглядел озадаченным, когда его отправили обратно с Куниедой, как будто он знал, что Сирены собираются их переиграть, а он мало что мог с этим поделать. В начале третьего Нил вернулся в игру, и он играл изо всех сил. Он не уступал, не расслаблялся ни на секунду, будь то преследование нападающих или помощь защите — просто опускал голову и бежал.       Колени горели. Даже не считая напряжения мышц и дрожи, сотрясавшей его тело, когда он двигался вперед, он чувствовал, как кости в коленях скрежещут друг о друга. Это было больно. Каждый шаг становился мучительным, но он заглушал это чувство и наносил ответные удары, агрессивно выталкивая Кевина из своего пространства и заставляя с свое тело бежать за мячом. Он едва уклонился от удара дилера, заняв позицию для преследования группы игроков, которые бежали по корту в сторону Миньярда. Джордж Ховард атаковал его из ниоткуда, выйдя из слепой зоны, когда он зациклился на том, где находится мяч, — детская ошибка, которая отправила его на пол. Он вскочил, не желая тратить ни секунды на то, чтобы растянуться, когда есть шанс…       Раздался гудок, оповещающий о том, что Миньярд поставил блок. Толпа разразилась аплодисментами и криками — в конце концов, это домашняя игра, а Сирены не были популярны в городе, хоть Кевин и был популярным. Более громкий и продолжительный гудок возвестил об окончании третьей четверти — они отставали на одно очко.       Райсман почти, почти заменил его, когда началась четвертая четверть, и он знал, что это произошло потому, что он сделал несколько хромых шагов, торопясь встать. Ему пришлось побороть приступ тошноты при мысли о споре с тренером, которая чуть не заставила его заскрипеть зубами, но в перерыве ему удалось объяснить свою позицию. Он решил не делать ни одного неверного шага, как только мужчина отступит — если он снова оставит все на Куниеду и Хименеса, Кевин обойдет их, и надежды на победу не останется. Они уступали всего одно очко, но у них закончились тайм-ауты со всеми их заменами, так что, если никто не сломается, он будет в игре до конца. Он глубоко вздохнул, встал справа от Куниеды и потряс головой, чтобы смахнуть пот с глаз. А’Жасмия выглядела усталой, когда та готовилась к удару, а ее глаза выдали Нила как намеченную цель.       Мяч полетел в его сторону, и прежде, чем он успел моргнуть, Кевин оказался в его пространстве, толкаясь и врезаясь в него едва ли законными способами, чтобы отвлечь. Это сработало: на долю секунды он потерял мяч из виду, ему пришлось сосредоточиться на борьбе с Кевином, чтобы снова не отправиться на пол. Недостаточно было просто защищаться — он должен избавиться от него, пока не закончилось время и ему не пришлось объяснять еще одно поражение своим тренерам. Или Ичиро. Этого не могло случиться. Он не допустит этого.       Но, черт побери, Кевин не отступал ни на секунду. Он издал низкий звук, похожий на рык, и сменил хватку на ту, что использовали защитники, отпихнул Кевина, а затем провел грубую подсечку.       Звук треснувшей клюшки был похож на выстрел. На мгновение они оба удивленно уставились друг на друга — ярко-синий против ярко-зеленого — а затем на сломанную клюшку в руках Нила.       Продолжать играть с обломками было запрещено. Вероятность поранить другого игрока была слишком велика, а за попытку такой игры полагалась красная карточка. Он мог отбросить обломки в сторону и остаться на корте, но ему было бы запрещено атаковать — по сути, он превратился бы в блокирующего с ограниченными возможностями до конца игры. Нилу пришлось бы стоять и смотреть, как его команду уничтожают, причем не со стороны, а прямо на корте. В большинстве случаев, если ломалась клюшка, тренер объявлял тайм-аут и игрок мог получить новую, но тайм-ауты закончились, и это была его вина, что ему пришлось меняться с другими нападающими, что он не начал игру в первой четверти и не…       Кевин, блядь, ухмыльнулся.       Нил согнул колени и толкнул его плечом в живот, повалив на землю.       Свисток прозвучал еще до того, как они приземлились, призывая прекратить игру и заработать красную или желтую карточку, но все, на чем сосредоточился Нил, — это сила удара Кевина об пол, проходящая через весь его позвоночник. Он атаковал его как полузащитник и успел оценить удивление Кевина, переходящее в гнев, а затем в панику, когда тот не смог сделать вдох с первой попытки — его диафрагма судорожно сжималась под спортивной формой — а затем Нил подскочил и помчался к плексигласу. Он даже не стал дожидаться, пока ему покажут желтую карточку — его внимание было сосредоточено только на новой клюшке, которую Райсман свесил через стенку. Ему пришлось встать на носки, чтобы дотянуться до нее, его тело полностью вытянулось, а пальцы вцепились в твердое дерево, как в святыню, но он успел вовремя повернуться и увидеть, что Кевин все еще лежит на полу и хрипит.       — 10-й игрок Баронов, Нил Джостен, получает желтую карточку и зарабатывает для Сирен штрафной удар, — услышал он через громкоговоритель, когда тренер Сирен помог Кевину подняться на ноги. Его лицо было красным, но только наполовину из-за того, что он не мог дышать. Он выглядел разъяренным.       Нил наблюдал за тем, как судья подошел к нему, чтобы помахать желтой карточкой прямо перед его лицом, и его жесткий, неодобрительный взгляд был единственным выражением осуждения. Поскольку время остановилось во время фола, с технической точки зрения передача клюшки была законной.       Кевин, полный праведного гнева, подошел к средней линии, чтобы выполнить штрафной удар, отмахнулся от предложения бутылки с водой, кивнул, когда судьи спросили, готов ли он, и повернулся, чтобы посмотреть на Миньярда, который выглядел…       Безразличным. Он выглядел совершенно безучастным ко всему этому зрелищу, и на мгновение Нил почувствовал пустую, нервирующую уверенность в том, что вратарь не собирается блокировать удар. Что он только что обрек их на неудачу, что его обманули и заставили пойти на этот риск. Что его отчаянный, глупый шаг стоил им игры, поскольку Эндрю ни за что не имел в виду сказанные им ранее слова и ни за что не сдержал бы своего слова, и худшим способом причинить ему боль сейчас было бы позволить Кевину забить гол.       И вот Кевин завелся, ударил по мячу и наблюдал, как Миньярд решительно отбивает мяч от ворот, не теряя скучающего, незаинтересованного наклона плеча. Его взгляд на мгновение метнулся к Нилу, который быстро захлопнул челюсть, понимая, что ошеломленная, тупая реакция на то, что его товарищ по команде заблокировал удар, не является правильной.       Когда Кевин перестал смотреть на Миньярда, что заняло несколько долгих секунд, он посмотрел на Нила, который очень по-взрослому одарил его самой большой ухмылкой, на которую только был способен, растянувшейся по всему лицу от уха до уха.       Последние минуты игры были… тяжелыми.       Другие члены его команды и команды Сирен словно расплывались, он едва мог сфокусироваться на том, где кто находятся, пока они с Кевином боролись. В какой-то момент защитники Кевина попытались вывести его из игры, вероятно, получив сигнал, что желтая карточка — приемлемая цена за то, чтобы убрать его с корта, но он был слишком быстр и не позволил им прижать себя к стене. Они пытались загонять его, теснили его, стараясь заставить уставшее тело совершить ошибку, но Куниеда использовал все преимущества их отвлечения и сумел забить гол, увеличив счет. После этого Кевину пришлось разбираться с ним в одиночку.       Талантливые, уставшие и достаточно равные по силам, они скользили и спотыкались, сталкиваясь друг с другом. Кевин хотел этого. А Нил был в отчаянии. И разве не так всегда было между ними? Прогнав эту мысль, Нил обошел Кевина, оказавшись в идеальной позиции для отскока мяча от Дэвиса, и бросил мяч прежде, чем Кевин успел врезаться в него и уложить, что вывело Баронов вперед.       И затем он сделал это во второй раз.       Последнюю подсечку, ту, что последовала сразу после забитого мяча, сделал даже не Кевин. Он упал на колени, которые сильно ударились о дерево, и его зрение потемнело. Он попытался подняться, как он обычно делал, но зашатался, как детская лошадка, и в итоге снова упал. Потребовалось несколько попыток, чтобы подняться на ноги, — непростительно, но его тело достигло предела. На часах было еще немного времени, но он сомневался, что ему хватит скорости, чтобы забить еще раз.       К счастью, его защита, похоже, знала об этом. Кто-то придумал план, так как они держали мяч на своей половине площадки, не желая, чтобы Куниеда или он сам перехватили его и рисковали вернуть владение Сиренам. Бароны перемещали мяч туда-сюда от защитника к дилеру, коротая время и играя в мучительную игру на удержание мяча. Кевин, казалось, точно знал их план и пытался обойти Нила, чтобы отнять мяч, но Нил блокировал его, снова и снова вставая на его пути и отказываясь уступать ни дюйма земли. Он пробивался сквозь усталость, боль, дрожь в теле, чтобы его снова не отправили на пол. Он не знал, сможет ли подняться вновь.       И наконец, наконец, прозвучал сигнал окончания игры, и Сирены не смогли снова забить.       Когда это произошло, они с Кевином стояли грудь к груди, как и почти всю ночь, и хотя это было глупо, хотя это грозило неприятностями, он посмотрел на Кевина и повторно ярко ухмыльнулся.       Кевин с отвращением толкнул его в грудь — глаза полыхнули яростью — а затем шагнул вперед и толкнул его снова. Он открыл рот, чтобы заговорить, но, похоже, обе команды предвидели, что их нападающие вступят в схватку, потому что в мгновение ока руки обхватили его руки и грудь, оттаскивая назад и увеличивая пространство между ними.       — Что это было, черт возьми? — огрызнулся Кевин, отпихивая своих товарищей по команде. — Ты специально сфолил на мне, это должна была быть красная карточка!       Задумавшись, Нил не был уверен, что это было ложью. Конечно, он позволил своему разочарованию взять верх над собой, но в глубине души он помнил, что штрафной удар может остановить время. Он не терял ни секунды, прежде чем отправиться за новой клюшкой.       — Он, блядь, сфолил на мне, ты собираешься что-нибудь с этим делать? — Кевин кипел, но теперь вся его агрессия была направлена на кого-то позади него, и Нилу не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это был Эндрю, присоединившийся к толпе игроков в какой-то момент на средней линии для того, что совершенно точно не было попыткой рукопожатия.       Эндрю медленно прошел через своих товарищей по команде, остановился и оперся на свою большую вратарскую клюшку, демонстративно оглядел Кевина с ног до головы, как бы проверяя, нет ли у него повреждений, а затем пожал одним плечом.       — Повреждений нет. Крови нет. Сломанных костей нет, — произнес Нил, все еще пытаясь вырваться из хватки своих товарищей по команде. Однако они не отпускали его так просто, вероятно, опасаясь, что он снова ударит Кевина и действительно заработает скамейку запасных.       Кевин сосредоточился исключительно на Эндрю, но при его словах застыл на месте. Он открыл рот, закрыл его, а затем перешел на японский.       — Ты заключил с ним сделку? — спросил он, его голос был холодным. Отсутствие движений выглядело более угрожающе.       — По-английски, — прощебетал Эндрю, но Кевин его уже не слушал.       — Не разговаривай с ним, Натаниэль, ты меня понял? — он сделал выпад, и только объединенные усилия обеих команд помогли им разойтись.       — Ты не можешь мне приказывать.       — Натаниэль, хоть раз в своей чертовой жизни послушай меня. Не впутывай его в это.       — Во что, Кевин? — сказал Нил, вернувшись к английскому. — В Экси? Он мой товарищ по команде.       — В твои долбанные игры разума.       Нил почувствовал, как раздражение и стыд прорвались сквозь изнеможение. Он открыл рот, чтобы ответить, но, к его удивлению, Дэвис опередил его.       — Хорошая игра, Дэй, — сказал он справа от Нила, протягивая ему руку для пожатия. Вместо того, чтобы освободить руку своего капитана, ее пожала вице-капитан, повторяя обычные банальности.       — Спасибо за отличную игру. Обычно он не такой, — сказала она с юмором, кивнув головой на Кевина.       — Нет, он такой.       — Отвали, Натаниэль, — выплюнул Кевин и снова попытался отпихнуть своих товарищей по команде.       Нил сделал шаг вперед, но его путь преградила тонкая рука, перекинутая через грудь.       — Тише, тигр, он просто набросился на тебя, потому что ты его сильно ударил, — весело сказал Куниеда, широко ухмыляясь.       — Он злится, потому что мы только что победили ебанных Сирен, — завопила А’Жасмия, широко раскрыв глаза и оскалив зубы.       — Он подстрекает тебя, Джостен, а ты не так уж сильно помогаешь, как тебе кажется, — ответил Дэвис, но уголок его рта дернулся вверх. — Давайте разойдемся, пока никого не посадили на скамейку запасных, а?       Неохотно, некоторые с облегченными улыбками, а некоторые с разочарованными хмурыми лицами, две команды разошлись без драки с участием восемнадцати человек. Нил не знал, что чувствовать. Безусловно, он испытывал облегчение от победы. Но какая-то детская, глупая часть его души желала, чтобы все прошло по-другому. Он надеялся (и это было не так уж нелепо), что Кевин сможет хотя бы поговорить с ним, теперь, когда они оба твердо стояли на ногах, или настолько, насколько это вообще возможно. Куниеда всю дорогу с корта держал свою руку на его плече, что одновременно заставляло его ползать по коже и не давало ему повернуться, чтобы в последний раз взглянуть на Кевина.       Как единая группа, они покинули корт, прошли по аллее, через знакомые двери с шумоизоляцией, в которых располагалась домашняя раздевалка, и услышали, как толпа перешла от рева к приглушенному гулу, когда дверь за ними захлопнулась. Стоило ему двинуться, чтобы войти в раздевалку вместе с остальными членами команды, как Райсман схватил его за плечо крепкой хваткой, резко дернув на себя, и жестом приказал остальным членам команды продолжать без него. Все они, проходя мимо него, бросали либо настороженные и обеспокоенные взгляды, либо откровенно забавляющиеся. Райсман не отпускал его до тех пор, пока все не вошли в раздевалку, оставив его наедине с тренером.       Который сейчас находился в дюйме от его лица и кипел от гнева. Он ударил ладонью по двери, от чего Нил вздрогнул.       — Что это было, черт возьми? — заорал он, достаточно громко, чтобы его услышали через дверь товарищи по команде, некоторые из которых разразились смехом. Нил не смеялся. На самом деле, победа и последовавший за ней прилив сил поблекли и развеялись, как дым. Было удивительно, как быстро все онемело после пяти слов. Он все еще мог слышать рев в ушах и бешеный стук собственного сердца в груди. Но он словно отстранился от звуков и ощущений.       — Я занимаюсь этим гребаным спортом уже более тридцати лет, и я никогда не видел, чтобы кто-то так сильно проебался, — его голос был холодным, ледяным, и Нилу показалось странным, что он не чувствует чужого дыхания так близко. Оно должно быть горячим на его коже, но это не так. — Ты мог стоить нам этой гребаной игры. Ты мог стоить нам всего этого гребаного сезона. Ты понимаешь, что бы случилось, если бы ты заработал красную карточку? Мы бы распрощались с любыми шансами на выход в финал. Ты… — казалось, он боролся с собой минуту, а затем оттолкнул Нила от двери, чтобы их больше не могли подслушать. — Если бы ты был любым другим игроком, то разговор был бы совершенно иным. Но я не могу поменять тебя, поэтому ты будешь стоять и слушать, каким тупым пиздюком ты только что был, пока я не удостоверюсь, что ты все понял. Ясно? В следующий раз, когда я увижу, что ты ставишь свое эго выше команды, тебе не поздоровится, ты меня понял?       Нет. Не совсем. Они победили. Он так старался, и они только что победили Кевина Дэя. Сына Экси. Однако, он просто кивнул и пробормотал почти неслышное «да, сэр», потому что знал — это единственный ответ, который может его спасти. Он жалел, что не может погрузиться в канализацию под ногами и исчезнуть.       — Ты играл всю игру так, будто был единственным игроком на корте, и я не собираюсь терпеть такое отношение в своей команде. Ты дважды промахнулся. Дэвис назвал две передачи, которые ты, блядь, полностью проигнорировал. Ты пойдешь и выступишь с публичным заявлением, а потом пойдешь домой и будешь долго и упорно думать о том, как ты облажался сегодня, потому что завтра я попрошу тебя перечислить все эти промахи. И наши списки должны, блядь, совпадать, ты меня понял, Джостен?       — Да, сэр.       — Дэвис, заходи сюда! — крикнул Райсман, не потрудившись придержать для него дверь. Через секунду появился их капитан, которому пришлось почти пригнуться, чтобы пройти через дверной проем.       — Возьми этого нападающего… — он произнес это слово как оскорбление. — И отправляйся устранять этот беспорядок. — Дэвис сохранял серьезное выражение лица до тех пор, пока мужчина не исчез, чтобы обратиться к остальным членам команды, а затем позволил своей ухмылке прорваться наружу, его зубы выделялись яркой белизной во мраке коридора и темноте его кожи.       — Тренер и правда сама доброта, да? — спросил он, но его губы сомкнулись, когда он увидел лицо Нила. — Эй, все в порядке. Это был умный ход. Может, немного глупый, конечно, но… — он запнулся. Он произнес еще несколько слов, но Нилу было трудно сосредоточиться. Вместо этого его мозг воспроизводил произошедшее.       — Эй, Нил, ты можешь подышать со мной?       Он следовал инструкциям. Почувствовал, как грудь расширяется и сжимается.       — Очень хорошо, Джостен. Еще немного. Сделай еще несколько глубоких вдохов, а когда будешь готов, скажи мне, чем пахнет коридор.       Это была настолько странная просьба, что он сразу же попытался переключить дыхание на нос и чуть не задохнулся. Потребовалось несколько попыток, чтобы взять себя в руки.       — Прачечной.       — Ага. Старый пот, и еще полироль для дерева. Теперь две вещи, которые ты можешь услышать.       — Тебя, — сразу же сказал он. — И толпу. Вроде того.       — Это потрясающе. Потому что я говорю уже минут десять, а ты впервые смог мне ответить. У тебя часто бывают такие панические атаки?       — Что?       — Я буду считать, что нет. Я знаю, что тренер только что напугал тебя до смерти, поэтому мы сделаем еще несколько глубоких вдохов, а потом поговорим о том, как выйти на улицу. Просто побудем здесь еще несколько минут, а потом выйдем, когда ты будешь готов. Это будет легко. Они попытаются быть засранцами по поводу того, что только что произошло, а ты положишь руку на Библию и поклянешься, что это произошло в горячке, потому что Дэй — надоедливый ублюдок, и ты был расстроен, и это никак не было преднамеренным. А потом все будет просто прекрасно, и тренер забудет об этом к тому времени, когда ты выиграешь следующую игру, хорошо?       — Он собирается… он собирается…       — Нет, не собирается. Что бы ты ни думал, он не будет этого делать, потому что мы пойдем и все исправим, хорошо? Просто следуй моим указаниям, и все будет в порядке.       Нил кивнул. Сглотнул и снова кивнул.       — Давай, Джостен, пойдем держать ответ, — мягко сказал Дэвис, но в уголках его рта все еще пряталась улыбка. Он толкнул двери и придержал их для него, когда он входил.