— Его настоящее имя — Натаниэль Веснински.
— Подожди секунду, я тебя не слышу.
Эндрю отошел от толпы, собравшейся вокруг его команды, но здесь было так много человек, что это едва ли имело смысл. Сотни тысяч людей давили со всех сторон, и от этого у него все утро по коже ползли мурашки, и теперь, после целой недели молчания, Кевин решил, что наступило идеальное время для звонка.
— Такие звуки, будто ты говоришь из аэродинамической трубы, — сказал Кевин.
— Из Центрального парка, — ответил ему Эндрю, увернувшись от железной ограды и нырнув в сам парк, который был не менее переполнен людьми. Вопли и крики были настолько громкими, что он едва мог слышать свои
мысли, а его команда находилась здесь с самого рассвета. По другую сторону железной ограды она расположила в качестве баррикады несколько пластиковых столов. Вернее, они использовали их как барьер между собой и бегунами, которые без конца проносились мимо, хватая стаканчики с водой или, что еще хуже, останавливаясь, чтобы попытаться сделать селфи с как можно большим количеством членов Нью-Йоркских Баронов.
— Точно, марафон. Я забыл, что он сегодня.
— Дай мне секунду.
Их автобус был припаркован неподалеку на случай, если им понадобится сделать перерыв или кому-то потребуется туалет. Бароны традиционно работали на станции помощи во время Нью-Йоркского марафона в течение многих лет, но они всегда меняли местоположение на дистанции, чтобы люди не приставали к ним. Иногда это даже срабатывало.
Он нырнул внутрь и захлопнул дверь, что помогло заглушить шум каждого тупого ублюдка в городе, по крайней мере, настолько, чтобы он мог слышать что-то кроме него.
— Хорошо, я в автобусе…
— Его зовут Натаниэль Веснински. Его отец был силовиком, потом он стал серийным убийцей, а потом его поймали, поэтому они заставили его сменить имя.
— Помедленнее, что?
— Тецудзи заставил его сменить имя, — сказал Кевин преувеличенно медленно, и Эндрю в изнеможении прижал руку к виску.
— Я не имел в виду буквально медленнее. О чем ты говоришь?
— О Ниле.
Автобус ощутимо потряхивало от топота снаружи, будто Эндрю сидел на воздушном шаре посреди грозы, и он решил обвинить полнейший хаос в том, что его мозг долго не мог прийти в себя.
Команда работала волонтерами уже почти четыре часа, наполняя крошечные бумажные стаканчики водой и раздавая их по рукам, подметая горы смятых выброшенных стаканчиков, делая селфи с фанатами и стараясь не слишком усердствовать, учитывая, что сегодня у них игра. Эндрю провел это время в состоянии между тревогой от того, сколько людей находилось в непосредственной близости от него, и попыткой не думать ни о чем вообще, а именно об их номере 10, который в пяти футах от него наполнял маленькие стаканчики так, словно от этого зависела его жизнь: глаза сосредоточенно прищуривались в те моменты, когда они, широко раскрытые и слегка панические, не были направлены на толпу, прямо как делал он сам.
Именно потому, что он изо всех сил старался не думать о нем, его мозгу потребовалось так много времени, чтобы собраться с мыслями.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Ты сказал мне записаться на встречу, — язвительно произнес Кевин. — А папа сказал, что я ничего не добьюсь, ожидая твоего звонка, так что мне пришлось позвонить самому.
Эндрю скрипнул зубами от разочарования. Он
собирался позвонить Кевину, как только выяснит… как только все выяснит. Не было смысла затевать этот разговор, пока Эндрю и сам не знал, что, черт возьми, происходит.
Ложь. Он знал, что происходит, просто не хотел об этом думать.
На прошлой неделе Нил Джостен сидел в его машине и ждал, когда он его ударит. На прошлой неделе Нил Джостен сказал ему, что он не мог покинуть гнездо. На прошлой неделе Нил Джостен превратился в его сознании из угрозы в жертву, и с тех пор он упорно избегал его. Каждый раз, когда он пытался думать о нем, вид того, как он готовится к удару, вызывал короткое замыкание в мозгу и резкую боль в груди.
Он сказал себе, что это был гнев. В любом случае, вскоре это переросло в гнев.
В среду злость овладела им, и он столкнулся с нападающим в раздевалке. Он хотел доказательств. Доказательств того, что то, что он говорил ему, было реальностью, что его не обманывают, что это не какой-то изощренный трюк. Он ворвался в раздевалку, как бушующий ураган, и загнал Нила в угол, зажав его там с яростью на лице, чтобы скрыть все остальное, дать увидеть ему гнев, смятение и… другие вещи, которые он чувствовал ясно как день, направляясь прямо к нему, подобно шторму возмездия.
Нил тяжело сглотнул и напрягся, как тогда, в машине, готовый принять удар с полуопущенными глазами, а Эндрю почувствовал настолько сильное чувство стыда, что оно заглушило гнев, словно его и не было вовсе. Он ушел, не сказав ни слова, и больше не оглядывался. Он осознавал, что последнюю неделю попеременно то игнорировал нападающего, то смотрел на него, не пытаясь скрыть своего раздражения. Он также
понимал, что Джостен, вероятно, думает, что сейчас он не в себе, и ему следовало позвонить Би шесть дней назад, но он не смог заставить себя набрать ее номер. Было нечестно — по отношению к ней или к нему самому — откладывать звонок, когда он чувствовал себя настолько неуправляемым. Но чувство неуверенности, неспособности доверять другим или самому себе было так похоже на дымку от приема лекарств, застилающую глаза и рот, что он находился в заторможенном состоянии, в котором было опасно говорить с кем бы то ни было.
Легко было винить Кевина. Легко было просто спрятаться от всего мира, пока он выяснял, как мог так
ошибиться. Еще проще было бы просто отвергнуть то, что сказал ему Джостен, как ложь. Отбросить все доказательства того, что тот был всего лишь очередной жертвой гнезда, и крепко держаться за его роль угрозы, но он не мог этого сделать. Не тогда, когда он ударил первым. Воспоминание о Ниле, прижатом к кафелю, с расширенными от страха глазами, не покидало его, пока он засыпал.
Когда Эндрю промолчал, Кевин продолжил.
— Натаниэля продали нам… — он резко оборвал себя. — Мориямам, в возрасте десяти лет. Его мать пыталась бежать с ним, но была поймана и убита. Он вырос…
— Медленней. Не спеши, — Эндрю стиснул зубы. — Остановись на секунду.
Ни за что в жизни он бы не подумал, что в тот момент, когда Кевин будет готов наконец рассказать все подробности своей жизни в Эверморе, после того, как он годами выпытывал у него каждую маленькую историю, он не сможет его выслушать. Это было неправильно, по причинам, которые он не хотел выражать словами, но ему надоело игнорировать свои инстинкты.
— Почему ты мне это рассказываешь? — снова спросил он.
— Потому что ты должен знать причину, по которой он так опасен.
— Ты думаешь, я буду бояться его, потому что его отец был серийным убийцей?
— Нет, я говорю тебе, что ты должен бояться его, потому что он не такой, как ты или я. Он не знает, что хорошо, а что плохо. Он не знает, как быть кем-то другим, кроме того, кто он есть.
— И кто он, Кевин?
На другом конце телефона воцарилась тишина.
— Он нападающий…
— Черт возьми, Кевин.
— Он к тому же ненормальный. Я пытаюсь защитить тебя.
—
Ты пытаешься защитить
меня.
— Да, — абсолютно искренне сказал Кевин. — Натаниэль — отличный игрок, он способен выполнять свои функции, это очевидно. И… я хочу, чтобы он продолжал преуспевать. Я хочу этого для него. Но не за твой счет. Он не принимает правильных решений, или, по крайней мере, не принимает, когда это в его интересах. Вещи, которые имеют смысл для меня и тебя, не имеют смысла для него. Я знаю его уже
много лет, я видел, как тысячи игроков легким или трудным путем приспосабливались к гнезду, но Натаниэль так и не приспособился. Он просто продолжал выбирать боль, снова и снова. Неважно, стоял ли выбор между ужином или тем, чтобы из него выбили все дерьмо и заставили всю ночь убирать корт, он каждый раз выбирал второе. Нельзя жалеть человека, который принимает плохие решения, в какой-то момент ты просто перестаешь это делать, — Кевин на мгновение замолчал, прежде чем продолжить.
— Он не хотел, чтобы я уходил.
— Что?
— Т-ты знаешь. Той ночью. Когда Рико… — Кевин прервался. — Я не очень много помню. Было слишком больно. Но он не хотел отпускать меня. У меня торчала кость, и он пытался заставить меня лечь в постель. Они с Жаном спорили. Очень долго. И он не пришел. На поездку к Лисам, я имею в виду. Он остался там, в гнезде.
— Кто тебя отвез?
— Старшекурсник. У него была машина, но мы не могли поехать в больницу, — голос Кевина начал затухать, становясь тише.
— Кевин. Дыши.
— Я дышу, — сказал он, его голос снова обрел силу, хотя бы из-за раздражения. Эндрю знал остальную часть истории. Он помнил, как нашел Кевина, свернувшегося клубком на сиденье первого ряда их автобуса, когда они выходили с зимнего банкета, — его кожа была бледной и покрытой капельками пота. Его окровавленная изуродованная рука была завернута в джерси Воронов, глаза были красными и опухшими, он едва воспринимал окружающий мир. Даже если бы Ваймак не был обладателем самого обливающегося кровью сердца, невозможно было не захотеть помочь этому дрожащему несчастному.
— Почему он не хотел, чтобы ты уходил?
— Я же говорил тебе, я почти не помню. Думаю, он беспокоился о составе. И о том, что у Рико не будет партнера.
Эндрю не стал упоминать, что Кевин тоже не хотел уходить. Это было бы ударом ниже пояса, а он зашел слишком далеко, чтобы снова втягивать его в такие размышления. Он не стал упоминать о том, что
Жан в тот вечер назвал себя главным, рассчитывая спросить об этом позже.
— Мне нужно, чтобы ты слушал, потому что тебе не понравится большая часть того, что я собираюсь сказать, — продолжал Кевин.
Эндрю хмыкнул.
— Я серьезно, Эндрю. Ты должен дать мне закончить. Ты должен дать мне договорить, потому что я не могу рассказать все, не объяснив первую часть, а я знаю, как сильно ты ненавидишь слушать о Рико.
Эндрю позволил своему молчанию сказать за него, и Кевин начал на очень ровной ноте.
— Рико был самым невероятным…
—
Кевин.
— Эндрю.
Он снова замолчал.
— Рико был самым невероятным спортсменом, которого я когда-либо встречал в своей жизни. Я рос среди бывших игроков с момента своего рождения, и никто из них даже близко не подошел к тому уровню, на котором находился он. Он был талантлив. У него были способности и стремление их развивать. Он упорно работал. Он посвятил себя спорту. Заслужил каждую похвалу, которую ему давали, тратил каждую полученную награду на то, чтобы улучшить себя. Он был предан спорту, жил ради него, любил его. Как и я. Ничто другое не имело значения, и мы собирались… — оборвал он себя. — Я знаю, ты ненавидишь это. Просто… просто послушай меня. Он был идеален. Ты понимаешь?
— Кевин, он был твоим абьюзером.
— Я знаю. Но это было только
после того, как появился Натаниэль.
Эндрю резко вдохнул.
— Я не говорю, что он не пострадал. Я не говорю, что Тецудзи не избивал его или что Рико не разрывал его на куски — я этого не говорю. Я говорю, что он
заманил его в ловушку. И это сработало. Эндрю. Он свел его с ума. Рико
покончил с собой.
— Ему было десять. Ты сказал, что ему было
десять.
— Это произошло не сразу. Но он
погубил его.
Эндрю был немного ошеломлен тем, как холодно прозвучал его голос, когда он, наконец, прочистил горло, чтобы заговорить.
— Ты обвиняешь его в том, что Рико нравилось причинять ему боль?
— Нет. Не обвиняю. Дело не в этом. Рико пришлось пойти на крайности, потому что он не слушал, и все стало хуже, а потом и вовсе опасно. Для всех, не только для нас. Есть еще кое-что, но я стараюсь не вдаваться в подробности, потому что знаю, что секс доставляет тебе неудобства.
— Я тебе перезвоню, — он с силой ударил большим пальцем по экрану, чтобы завершить вызов.
Только когда по краям его зрения появились шипастые черные пятна, он понял, что на самом деле не дышал. Его сердце бешено колотилось, и он не дышал уже около минуты. Он знал, что Кевин никогда не ходил на терапию. Он знал, что есть вещи, в которые Кевин верил — о мире и о себе — которые впечатались в его сознание так глубоко, что никогда не уйдут. Эндрю никогда не мог понять его невротическую потребность посвятить свою жизнь спорту, который в конечном итоге разлучит их всех. Он никогда не мог убедить его, что система дедовщины в Воронах была неправильной, или что Рико никогда не любил его на самом деле. Он всегда думал об этой ситуации как о спасении кого-то от абьюзивного брака — ему не нужно было убеждать Кевина, что оставленное позади не имеет никакой ценности, до тех пор, пока он мог удерживать его от возвращения. Что он и делал.
Но он не мог сидеть и слушать, как Кевин признается, что Мориямы купили Нила как раба, а потом обвиняет его в том, что он выжил.
Кевин сказал ему, что Нил представляет угрозу, что он жесток и опасен, но ситуация была настолько ненормальной, настолько выходящей за рамки понимания, что его нельзя было винить за то, что он набросился на него, как нельзя винить собаку, над которой издеваются, за то, что она кусается. Трудно было смириться с мыслью о том, это торговля людьми, хоть он и просыпается в своей высотке на Манхэттене, а его GTR в целости и сохранности находится несколькими этажами ниже. Потому что именно ею и было — Нил не владел своим контрактом даже сейчас. Отец продал его в детстве людям, которые контролировали его, били и трахали…
Эндрю быстрым движением левой руки оторвал подлокотник у одного из сидений — пластик приятно щелкнул, издав резкий треск среди приглушенного рева бегунов.
Эндрю пришлось выкинуть из головы образ более юного Нила, которого он видел на видео, прежде чем он вытворит что-то похлеще. Ему было достаточно просто увидеть его рядом с Рико. Мозг услужливо предоставил образы Жана и Нила, с пустыми и голодными глазами, рычащих, смотрящих на него сверху вниз, словно реальная угроза не держала их за поводок.
Он чуть было не перезвонил ему прямо сейчас, но знал, что если позволит этому злобному, разрушительному, раненому существу внутри себя заговорить, его уже не удастся загнать обратно. Если он хотел свести повреждения имущества к минимуму, он не мог учить Кевина не обвинять жертву в дребезжащем автобусе, пока раскаленный гнев лизал его горло, а друг давил на каждый глубокий синяк, который у него был, пытаясь «защитить» его.
Когда он убедился, что гнев взят под контроль, он вышел из автобуса и вернулся к товарищам по команде. Он не знал, сколько времени прошло, но увидел, как льдисто-голубые глаза сверкнули в его сторону, чтобы отметить его возвращение, он ненадолго встретился с ними взглядом и сосредоточился на поставленной перед ним задаче.
Он мог задать вопрос. Он мог спросить о его отце, о матери. Спросить, жив ли кто-нибудь из них. Спросить, знал ли он, прежде чем его продали, какова будет его судьба. Но плечи Нила были расслаблены, а в глазах светился огонек, когда он рысью помчался собирать мусор, прижимая к груди полиэтиленовый пакет, изо всех сил стараясь пробираться через бегунов, не мешая им. Если бы Эндрю задал вопрос, он застыл бы всем телом, стерев с лица эмоции, и ушел бы в себя. Возможно, он даже снова вздрогнул бы, а этого нельзя было допускать. Не сейчас, когда его эмоции находились так близко к поверхности. Он не задал.
***
У них оставалось несколько часов до начала игры — достаточно времени, чтобы возмущаться насчет присутствия на стадионе, но недостаточно, чтобы оправдать поход домой. Секция на корте была частично заполнена людьми, обслуживающим персоналом, которые уже приступили к еде, ожидавшей их. По двое и по трое игроки поглощали рогалики, как и в первый день сезона.
— Я не понимаю, почему бегающие по городу идиоты вынуждают нас работать сверхурочно.
— Мейерс, ты никогда в жизни не работал сверхурочно, — поддразнил его Куниеда, проскальзывая мимо. Эндрю был рад, что он не единственный, кто не в восторге от раннего пробуждения и работы, учитывая, что вечером у них была игра. По крайней мере, их кормили.
— Это было волонтерство. За волонтерство не платят, в этом весь смысл, — добавила Элисон, присоединившись к ним в очереди за едой. При этом она протянула ему теплую чашку, несомненно, наполненную чем-то, что ему понравится больше черного кофе, который все остальные были вынуждены пить.
— Ты разоришься, богачка, покупая мне кофе в этом городе.
— Бароны оплатят. Это стоит того, чтобы подкупить тебя для хорошего поведения.
Не кофе заставил его встать с постели и прийти вовремя этим утром. По контракту он должен был трижды в год участвовать в благотворительных акциях, и марафон был самым легким из них. Из-за специфики мероприятия мало кто из бегунов хотел остановиться и поразговаривать с ними, независимо от того, насколько преданным был болельщик. Другие варианты обычно предполагали гораздо больше разговоров, и он скорее съел бы свою клюшку, чем выбрал бы их. По взаимному согласию всех сторон, ему не разрешили вернуться в Сент-Джуд.
Он перекусил и ничуть не удивился, когда Элисон направилась к месту, где расположились Эш и Нил. Он колебался лишь мгновение, прежде чем присоединиться к ним, выбрав место на два ряда выше их. Он увидел, как глаза Нила метнулись к нему, но тот ничего не сказал, не встал и не отошел, поэтому он сунул то, что оказалось латте на овсяном молоке, в подстаканник, который явно больше привык держать банку пива, и запихнул в рот кусочек ругелаха, чтобы избежать разговоров.
Элисон сделала глоток кофе, но наблюдала за тем, как Нил откусывает рогалик, с забавным выражением лица. Это выражение почти сразу же отразилось на лице самого Нила, который недовольно сморщил нос, пережевывая рогалик.
— Ты любишь рыбу, Нил? — спросила она голосом, который звучал… доброжелательно. Это был лучший способ описать его. Нил проглотил кусок так быстро, как только мог, и нерешительно кивнул.
— Я сейчас вернусь, не уходи, — сказала она ему, положила еду на пол и на лиловых каблуках направилась к столу. Через минуту она вернулась с новым рогаликом и протянула его ему. — Попробуй этот, а мне отдай тот, что ты взял.
Нил нерешительно откусил маленький кусочек, и его лицо озарилось довольным выражением.
— Да, этот лучше. Спасибо.
— Без проблем. Большинство людей не кладет каперсы в черничный рогалик. В новом, который у тебя, есть только локс и сливочный сыр.
— Ну как? — Куниеда спросил так, словно это был самый обычный разговор в мире, и они проводили занятия по профессиональному питанию на корте каждую субботу.
Нил на мгновение задумался.
— Лучше, чем пицца, но не так хорошо, как лапша.
Эш легонько шлепнул его по руке, и Эндрю уловил его мимолетное вздрагивание, хотя никто другой этого не заметил.
— Мы еще сделаем из тебя жителя Нью-Йорка. Как думаешь, что попробуем дальше, Элисон? Хот-доги?
— Определенно хот-доги.
На лице Нила появилась очень маленькая, довольная улыбка, которая вскоре сгладилась после очередного укуса. Пока они ели, стояла тишина, но она была… комфортной. Он не знал Эша хорошо, но он знал Элисон, и она наблюдала за Нилом со смесью доброты и любопытства, без тени враждебности.
— Думаешь, нам есть о чем беспокоиться сегодня вечером? — спросил Эш, и Нил на мгновение задумался, прежде чем покачать головой.
В целом, несмотря на ограниченное финансирование, Портленд Ворриорз являлись сложным соперником. Но череда обвинений в сексуальных домогательствах сократила их тренерскую команду до минимума, а также завершила карьеру двух их первых драфт-пикеров,это игрок, которого выбрала одна из команд высшей лиги так что их сезон хромал и ждал, когда Бароны избавят команду от страданий. С тем, как они играли, сегодняшний мачт не будет проблемой.
Вскоре пришло время собираться. Эндрю прошел в раздевалку вместе с остальными, достал из шкафчика свою экипировку и только потянулся за шлемом, когда из-за его плеча послышались звуки сильного, тяжелого удара, влажного треска и нескольких криков одновременно. Повернувшись, он увидел, что Нил закрывает лицо руками, между пальцами течет кровь, а Хименеса насильно удерживают Дэвис и Бразос. Пока Эндрю смотрел, он вывернулся и снова врезался в Джостена, прижав его к шкафчикам и отведя руку для нового удара.
Криков стало еще больше, и теперь тренеры и девушки-игроки тоже были в раздевалке, отталкивая нападающих друг от друга, перекрикивая друг друга, устраивая полный хаос.
— Ты ебаный пидор! Сукин сын! Ты думаешь, что можешь просто заменить меня и выйти сухим из воды?
— Ого! — пробормотал Майерс, его брови поползли вверх к линии волос, когда он наблюдал, как Хименес вышел из себя.
— Успокойтесь! — прорычал Райсман, но никто не обращал на него внимания. Они смотрели, как Хименес снова вырвался из хватки своих товарищей по команде и в третий раз бросился на Нила.
К счастью, мозг Нила, казалось, вернулся к работе или, по крайней мере, осознал происходящее. Теперь он был сосредоточен на другом нападающем, одной рукой все еще зажимал струйку крови, стекавшую по его лицу, а другую держал наготове, чтобы блокировать следующий удар. Он ждал до последней секунды, чтобы уклониться, увернуться от удара и использовать силу другого нападающего против него, позволяя тому врезаться в шкафчик позади него. Затем команда прекратила попытки схватить его и практически вклинилась между ними, создав стену из тел, подобно тому, как они сдерживали Кевина после их игры.
Нил оказался у Эндрю под боком — грудь пропитана кровью, нос задран вверх, дыхание от боли стало тяжелым. Тот коротко встретил взгляд Эндрю, и Эндрю ожидал увидеть холодную ярость, но вместо этого его ясные голубые глаза выглядели одновременно растерянными и пустыми, словно он не был уверен в том, что происходит. Не в полной мере осознавая свое движение, он ухватился за кончик рукава Нила и использовал его, чтобы оттащить того назад, просунув свое плечо перед нападающим так, чтобы оказаться между ним и задней стеной.
— Отпустите меня! — Хименес пытался прорваться сквозь игроков, но, учитывая, что между ним и Джостеном теперь находились Эндрю и вся их команда, шансов у него было мало. Хостеллер несколько раз толкнула его, пока кому-то не удалось оттащить его к двери.
— Чертовы дерьмовые нападающие и их чертовы комплексы бога! — сплюнул Райсман, следуя за Хименесом в коридор, не утруждаясь говорить потише. Это был второй раз, когда команде устраивали разборки с одним из игроков, но вместо криков одного голоса и тихих, почти неслышных ответов Нила «да, сэр», оба их голоса нарастали в сердитом крике.
— Что это было? — потрясенно спросил Куниеда, проведя рукой по волосам. — Что, блядь, только что произошло?
Поскольку драка закончилась, Нил воспользовался возможностью взять полотенце и прижать его к лицу.
— Я не знаю, — сказал он, но его голос был настолько невнятным из-за крови в горле, что было трудно разобрать слова.
— Отклони голову назад, парень, — приказал Дэвис, и Нил попытался, он так и сделал, но мысль о том, что ему придется открыть горло и он не сможет видеть других людей в комнате, должно быть, была невыносимой, потому что он прижимал подбородок обратно к груди через несколько секунд после каждой попытки направить нос к потолку. Даже медики не смогли заставить его продержаться дольше этого времени.
Поскольку Хименес и Райсман кричали в коридоре, медики вправили хрящ прямо там, на глазах у всех. Влажный хруст раздался во второй раз, и одного из их запасных защитников вырвало в мусорный бак. Эндрю не сводил глаз с груди Нила, когда та вздымалась, а он держал руки сцепленными на бедрах и не двигался, хотя его начала бить дрожь. Кто-то посветил ему в глаза фонариком, и это, похоже, удивило его настолько, что он начал успокаиваться. Прошло совсем немного времени, пока… да, он не поднял руки, чтобы оттянуть пальцы назад, отвлекаясь от боли, или от рук на нем — Эндрю не мог сказать точно.
Он подумал, не рассказать ли ему о трюке с резинкой. Если Джостен будет продолжать в том же духе, его пальцы сломаются.
— С виду все в порядке, нужно только приложить лед, — сказал медик, наклоняя голову Нила вперед-назад, чтобы убедиться, что нос встал на свое место. — Возможно, нам понадобится рентген, чтобы убедиться, что орбитальная кость…
— Я в п-рядк, — он не успел прочистить горло, поэтому его голос все еще звучал так, будто он находится под водой. Кровь вытекала из уголка его рта, дополняя беспорядок на груди.
Эндрю не хотел произносить вслух этот насмешливый звук, но, очевидно, у него не получилось, потому что глаза Нила метнулись к нему, а затем вернулись к медику.
— Мне н нужн рентгн.
Медик не стал с ним спорить, поскольку Райсман с такой силой распахнул дверь, что та ударилась о стену позади него, заставив половину команды подпрыгнуть.
— Собирайтесь! — прошипел он, выглядя абсолютно разъяренным. Подстегнутая к действию, большая часть команды собралась без раздумий, проталкиваясь поближе, чтобы услышать, что он скажет. Примечательно, что Хостеллер и Нил не приблизились ни на дюйм, просто застыли так, что казалось, будто они даже не дышат.
— Я не позволю игрокам,
любым игрокам ставить себя выше команды. Следующий игрок, который так облажается, получит воскресную уборку пляжа до конца года, как ебаный условно осужденный, я понятно объясняю?
— Да, тренер.
— Я не могу поверить, что мне приходится говорить это взрослым людям, но вы не стоите нам этого сезона, потому что не можете собраться с мыслями, это касается каждого из вас.
— Да, тренер.
— Джостен.
Нил поднялся на ноги без колебаний, руки по швам, лицо пустое, весь живот до пупка забрызган кровью.
— Он может играть сегодня? — спросил он у медика, который нерешительно кивнул. Райсман вздохнул и провел рукой по лицу, гнев почти весь рассеялся. Теперь он выглядел усталым. Он был напряжен, когда рассматривал внешний вид Нила. На обеих щеках уже начали появляться синяки. — Ты хорошо видишь? — прямо спросил он его.
— Да, сэр, я могу играть.
Райсман несколько минут рассматривал его, прежде чем обратиться к команде.
— Нил Джостен и Эш Куниеда с этого момента будут стартовыми нападающими.
Раздалась куча голосов, все говорили одновременно.
— Это решение — лучшее для
команды, — подчеркнул он, — Не в качестве награды для кого-то, но и не в качестве наказания. Это лучший ход для нашей линии нападения, и самая агрессивная стратегия победы, которую мы можем применить. Любой, у кого есть проблемы с этим, может подойти ко мне, — он не сказал «может быть уволен», однако это ощущение появилось, когда он выдохнул.
— Принесите ему гребаный лед, — сказал он вместо этого и ушел.
***
Эндрю следовал за командой по туннелю, слегка щурясь, когда яркий свет стадиона отражался от дерева и превращал все в белую вспышку. На мгновение, вместо того чтобы прищуриться и нахмуриться в раздражении, пока глаза не адаптируются, он заставил их расшириться. Он увидел перед собой аккуратную фигуру номера 10, который усмехнулся, несмотря на то, что оба его глаза были полностью затянуты черным кольцом, как у енота. На переносицу ему наклеили белую полоску ленты, чтобы удержать ту на месте.
— В стартовом составе команды Нью-Йоркских Баронов: Генри Дэвис, дилер, Эш Куниеда, нападающий, Нил Джостен, нападающий… — остальная часть объявления потонула во взрыве хаотичных аплодисментов, и ноги Нила, казалось, ни разу не коснулись земли, когда все они рысью прошли через плексиглас, чтобы встретиться лицом к лицу со своим противником на этот вечер.
И хотя синяки были значительными и ни одна из эмоций не была направлена на него, когда взгляд Нила Джостена остановился на нем, он ощутил шок, словно шаг по лестнице и пропуск ступени, словно прыжок головой вниз в ледяную воду, словно первое прикосновение зажигалки к керосину. Темные синяки сделали его глаза ясными, кристально голубыми, ярко сияющими из-под колец насилия. И решимость в них горела ярче, чем все, что он когда-либо видел. Нил выглядел готовым к бою. Готовым затащить весь стадион в зияющую пропасть своих способностей и утопить их силой своего духа. Его ухмылка растянулась шире, полная возбуждения, радости и опасности, и Эндрю сделал случайный шаг вперед, который он делать не собирался. Это была одна секунда, кажущаяся вечностью, прежде чем глаза Нила покинули его, чтобы окинуть остальную часть его королевства, его владений, чтобы посмотреть на людей, которым не повезло встать на его пути этим вечером. Эндрю застыл на месте, второй раз за сегодняшний день вынужденный напоминать себе о необходимости дышать.
Он мог представить себе Нила, который играл в экси, потому что это было все, что он знал. Того, кто изводил Лисов и изводил его быстрыми кулаками и резкими словами. Того, кто был подавлен Рико, кто, как выразился Жан, «в конце концов затих». Но впервые он увидел Нила, который пережил гнездо, пережил Рико, пережил, что его дважды бросила единственная семья, которую он когда-либо имел. Чье внутреннее пламя горело так ярко, что не смогло угаснуть в течение всей жизни под проливным дождем.
И теперь, когда он увидел его таким, было невозможно увидеть кого-то еще.
