Not Yours To Bleed

      Шум воды в раковине свидетельствовал о том, что Эндрю в раздевалке не один, несмотря на то, что пришел он сюда с рассветом. Не специально. Вернее, он не стал бы добровольно являться на стадион до рассвета, если бы у него не было назначено обязательное стресс-тестирование. Он не знал, является ли столь раннее пробуждение частью теста или же медики просто ублюдки. Он медленно тащился, сбрасывая верхнюю одежду и переобуваясь в кроссовки, — достаточно времени, чтобы включенный кран стал подозрительным.       Заглянув в уборную, он обнаружил Нила у первой раковины, облако пара, увлажнявшее его челку и затуманившее первые несколько метров зеркала.       — Ты принимаешь ванну? — протянул Эндрю, и через секунду поморщился, увидев, как Нил вздрогнул так сильно, что чуть не упал. Его ноги подкашивались, но в конце концов ему удалось удержаться в вертикальном положении, тяжело вздымая грудь.       — Спокойно, — сказал Эндрю, пытаясь выяснить, слышит ли его Нил или он находится где-то в своих мыслях.       — Он выпал из реальности больше чем на полчаса, — сообщил ему Ваймак на улице на прошлой неделе. — Полностью отключался всякий раз, стоило мне заговорить с ним напрямую. Что-то не так, Эндрю, тебе нужно быть осторожным. Не так, как сказал Кевин... для блага Нила. Парень до смерти меня напугал, не представляю, как он вообще играет.       Нил пару раз моргнул и посмотрел на него практически ясными глазами. Теперь, когда Эндрю знал, что нужно искать, он смог уловить момент, когда его зрачки расширились, и убедился, что он видит его, а не то, что он ожидал увидеть, испугавшись его. В ответ на его вопрос он жестом руки, которая была… фиолетовой, указал на раковину.       Эндрю сократил расстояние между ними, с удовлетворением заметивший, что тот не вздрогнул во второй раз, и протянул руку ладонью вверх, ожидая ответа. Нил моргнул, глядя на него из-под челки, и положил свою руку на его.       Холод почти выровнял кривизну; пальцы, обычно выглядевшими сломанными и странными, с причудливыми шишками и бугорками. Они распухли почти вдвое, и Эндрю видел под кожей места, где травмы настолько замедлили кровообращение, что оно не успевало за изменениями температуры. Нил размораживал свои руки в теплой воде. Он жестом попросил Нила протянуть ему вторую руку, что тот и сделал. Один из десяти пальцев имел нормальное кровообращение — безымянный правой руки. На остальных опухшая плоть начиналась от одной костяшки до другой. Они были едва теплыми — слишком холодными для того времени, которое они провели в почти кипящей воде.       — Теперь я пересмотрел всю эту ситуацию. Если ты собираешься продолжать следовать за ним, то должен знать, что он нездоров, — Эндрю не нуждался в том, чтобы его бывший тренер говорил ему об этом, ведь признаки были более чем очевидны.       Эндрю потянул его обратно к раковине и кивнул головой в ее сторону, давая Нилу знак продолжать. С тихим шипением он вновь погрузил руки в воду, позволяя проточной воде вернуть чувствительность ладоням.       — Ты когда-нибудь слышал о перчатках? — спросил Эндрю, чтобы прервать молчание, и Нил ухмыльнулся.       — У меня есть перчатки. Просто здесь все время пиздецки холодно.       Они лежали на раковине рядом с ним — потрепанные, тканевые, что не выдержали бы и десяти минут в такую погоду, не говоря уже о десятикилометровых прогулках в обе стороны, которые Нил совершал каждый день. Он подумал, не попросить ли ему у того прислужника из якудзы, который получал его зарплату, более качественную зимнюю одежду.       Нил сжал руки в кулаки под водой, чтобы разогнать кровь и ускорить процесс. Единственным признаком того, что это причиняло боль, было то, что его вес медленно перемещался с ноги на ногу, как будто он мог заставить себя молчать или не двигаться, но не и то и другое сразу.       — Нельзя командовать им, как ты привык это делать. Кевин делал это целый день, и он либо отключался, либо огрызался в ответ, пока не толкнул его. Было совершенно очевидно, что он просто хочет иметь возможность выбора. Ты должен быть готов дать ему выбор. И это нормально, если ты не готов, Эндрю. Это… это не так, как с Кевином. Ему нужно было то, что ты мог дать; Нилу нужно кое-что за пределами твоего конька. И я знаю, что ты можешь это дать, если захочешь. Но это только твое решение. Твой выбор.       Эндрю снова протянул руку, и Нил подчинился. Он согнул пальцы, проверяя их гибкость один за другим. Нил наблюдал за ним, выражение его лица менялось от беспокойства до тихого удивления, которое он испытывал, когда Эндрю прикасался к нему, и обратно.       — Все, что тебе понадобится, Эндрю. Все, что угодно. Ты можешь звонить мне в любое время по любому поводу, ты ведь знаешь об этом, правда? Он не мой ребенок, а вот ты — да. И я не могу позволить тебе идти вслепую, это убьет вас обоих.       Эндрю не совсем понимал, что имел в виду Ваймак и куда именно он шел. Он сомневался, что Нил тоже знал.       — Что ты делаешь в Новый год? — спросил он, и Нил оторвал взгляд от своих рук и снова посмотрел в глаза Эндрю.       — Точно не знаю. Наверное, буду занят. Но я еще не уверен.       — Кевин собирается приехать. И еще несколько человек, чтобы побывать на Таймс-сквер. Посмотреть на шар. Я не разрешил им приехать в прошлом году.       — Толпа, — мрачно сказал Нил.       — Ага, — согласился Эндрю, сжал ладони один раз, не слишком сильно, просто в знак признательности, а затем опустил руки. Он дернул головой в сторону все еще текущей воды, и Нил прошел мимо него, вернувшись к раковине и опустив в нее руки. Он воспользовался бумажным полотенцем, замедляя поток воды и позволяя воде в раковине медленно утечь. — После этого они вернутся в мою квартиру.       — Это предупреждение или приглашение?       — И то, и другое, — Эндрю скривил губы. — Если ты не «занят». Можешь зайти.       Нил несколько минут не отвечал, уделяя слишком много внимания своей простой задаче, обдумывая его слова.       — Посмотрим, — наконец сказал он, и Эндрю кивнул. Он вытащил бумажное полотенце и выключил воду, свернув мокрое полотенце в кулак, который казался достаточно функциональным, чтобы удержать клюшку для экси. Это, очевидно, было единственным, что волновало всех, кто заботился о Ниле, включая его самого. Эндрю не знал, почему эта мысль так его разозлила.       Час спустя Эндрю, с горящими от бега на беговой дорожке бедрами и липкой кожей от ЭКГ-пластырей, принимал душ и старательно игнорировал тонко завуалированное предложение помощника тренера провести дополнительное время на корте. Даже Нил, который сейчас бегал на тренировках с Джейсоном и Эшем, не смог уговорить его надеть экипировку. Он поставил свой Mas на стоянку для спортсменов и направился к метро, чтобы добраться до 3-й станции.       Он старался, очень старался не думать об этом как об обязанности, пока обходил покупателей стороной и мысленно перебирал в уме то, что ему нужно. Он также старался не сравнивать праздничную толпу с тем временем, когда сидел в колонии, но это была проигрышная попытка. Теперь он был человеком, который зарабатывал деньги, и от него ожидали, что он будет покупать вещи для людей. Он полтора часа разбирался с Би по поводу того, как ему дарить подарки, и в конце концов решился на это, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке.       Ему уже доводилось принимать подарки. Он знал, что иногда они ничего не значат, а иногда — все. Иногда это означало, что цена будет скрыта, и позже, когда он будет уязвим, ее вытащат и снова сунут ему в лицо, напоминая, что он что-то должен. Иногда их дарили, чтобы потом отнять. Мысль о том, чтобы вручить что-то другому человеку и ожидать, что он захочет ответить на подарок, или что тот, кому он вручил его, будет ожидать этого от него, даже чего-то настолько незначительного, как реакция, была некомфортной. Однажды он уже пытался отказаться от подарка и лишился места в доме за антисоциальное поведение, так что даже стать одариваемым — это не совсем выбор. Все это было почти невыносимым. Би представила это в такой форме, которую он мог принять, — даря что-то, он тем самым показывает, что не ожидает получить ничего взамен, и что большинство людей не испытывают страха, когда им что-то дарит близкий человек. Это перевело проблему на то, чтобы не позволить его багажу испортить всем праздник, и этого оказалось достаточно, чтобы подтолкнуть его к действию.       По ее совету он сосредоточился на других вещах, не задумываясь над процессом, не отрешаясь, а отвлекаясь на физические действия, и именно так он позвонил Рене из безлюдного патио кафе в центре Манхэттена. Непогода загнала всех в тесное помещение, и единственная причина, по которой столы и стулья не оказались сметены внутрь, заключалась в том, что они были прикреплены к бетону. Эндрю смахнул снег с сиденья, поставил мокко с белым шоколадом на колени, закинул ноги на стол и щелкнул на ее контакт, намереваясь проанализировать как советы Ваймака, так и свои собственные открытия.       — Э-эндрю? — спросила Рене, и Эндрю оттолкнулся обеими ногами от столешницы и встал, его пульс участился. Он никогда, ни разу, не слышал, чтобы Рене говорила так.       — Что случилось? — сумел прохрипеть он, когда адреналин хлынул в его организм, и горло едва не перехватило от быстроты реакции тела. Он почувствовал легкое головокружение, но это было вторично по сравнению с желанием двигаться, как будто кто-то приставил пистолет к его груди. По голосу Рене не было похоже, что она подавляла жестокость, — это было бы нормально. Ее голос звучал слабо, словно она плакала, а в том, как она произнесла его имя, чувствовалось неуверенное колебание, как будто она собиралась заплакать снова. Когда она не сразу ответила, он переспросил, понимая, что его голос сорвался на последнем слоге.       — Мы ничего не можем исправить, — сказала она после того, как сердце Эндрю еще минуту пыталось вырваться изо рта. — Мы, хм. Это Жан.       Первой мыслью Эндрю было то, что тот снова попытался покончить с собой. Возможно, ему это даже удалось, учитывая то, насколько разбитым звучал голос Рене. Сердце сжалось, но он стал пытаться восстановить дыхание. Он ничего не мог сделать за три тысячи километров, но его тело этого не понимало. Сделав еще один вздох, она продолжила.       — Он упал. Во время игры. Плохо.       — Насколько все плохо? — спросил Эндрю, чувствуя, как пульс слегка снизился, а тело перестало воспринимать признаки непосредственной угрозы.       — Плохо. Джереми сейчас с ним. Они не смогут сделать никаких снимков, пока не спадет отек, но он выбыл как минимум на сезон. Может, и дольше.       — Блядство, — совершенно бесполезно сказал Эндрю. Но Рене хмыкнула, издав маленький, печальный, односложный звук, и громко фыркнула.       — Это просто очень, очень хуево. Его… его выбрали для Корта. Отправляли в Детройт. — Эндрю услышал, как она сглотнула. — Он был в восторге, несмотря на то, что их тренер донимал его из-за этого.       — Каким образом?       — Типа «Если у тебя есть силы на Корт, то у тебя хватит сил и на общение с прессой», своего рода давление, словно Жан пользовался своим контрактом, не заботясь о команде. Просто остаточное недовольство от того, что они не смогли заработать на бессмысленном Идеальном Корте. Они ничего не смогли с этим поделать, кроме как заставить его пожалеть. И последнее на этой земле, Эндрю, последнее, что нужно Жану, — это еще одна причина для сожаления.       Эндрю хмыкнул в знак согласия и промолчал.       — Его колено. Он неправильно приземлился, и коленная чашечка вывернулась за ногу. Это было просто… невезение. Невезение и неудачное падение. Мне некого убивать, Эндрю, Ассам чувствует себя ужасно из-за случившегося.       Он предположил, что Жан делал подсечку Ассаму, когда это случилось. Он не стал задавать Рене вопросов. Если бы это произошло специально, Ассам был бы мертв.       — Он не должен был получить травму, — продолжала она. — Он этого не заслужил.       — Ты не можешь защитить его от всего.       — Может быть, это урок Бога…       — Не надо.       — Прости. Но ты прав. Я не могу защитить его от всего. Эндрю, я бы хотела. Он… он такой хороший. Такой милый. Я не знаю, как он это делает, но он такой. Я бы поменялась с ним местами, не задумываясь.       — Просто позаботься о нем, — предложил Эндрю, и он не без иронии заметил, что он — последний человек, который должен давать подобные советы. Именно в этот момент он понял, что уронил свой кофе, и теперь тот растапливал снег вокруг ног.       — Подожди, — Рене отвлеклась от телефона, чтобы задать кому-то вопрос, и через мгновение к ее голосу присоединился другой. Словно оба человека зажали телефон между щеками, деля его между собой.       — Привет, Эндрю. — У Джереми был измученный голос, будто он не спал целую неделю. — Думаю, Рене уже рассказала тебе. Сейчас он спит.       — Это хорошо, — он не знал, что еще сказать. Он почти был бы рад, если бы Ассам оказался виноватым, тогда он мог бы предложить помощь, по крайней мере, спрятать тело. Здесь же он был не в своей тарелке. Они оба были.       — Ты… — Эндрю застопорился. Все это, если подумать, казалось таким непостижимо большим. Возможно, из-за того, что рассказал ему Ваймак. Не его конек. Он даже не знал, что за конек. Он оборвал резкий, неуместный смех, который грозился вырваться из его горла. — Ты знаешь, что делать? — наконец спросил он Джереми.       — Ну, нет, конечно нет. — сказал Джереми, отчего только сильнее захотелось рассмеяться. — Мы пока не знаем, каков план действий, они должны сделать МРТ и определить, нужна ли операция, или он будет заниматься лечебной физкультурой. И я уверен, что невозможность играть поджарит его мозг, но мы все уладим. По одному шагу за раз. Сейчас это отдых, снятие отека и устранение боли, а затем мы пойдем дальше.       Рене и Эндрю напряженно слушали, и, должно быть, их внимание было ощутимо, потому что он продолжал.       — Я имею в виду, что мы можем попытаться предугадать, что произойдет. Например, я могу с уверенностью сказать, что он будет расстроен тем, что не сможет играть, ведь он расхаживает туда-обратно, когда стадион закрывают на уборку, примерно на час, и знаю, что я был бы расстроен, если бы у меня был шанс попасть на Корт и я не смог бы туда поехать. Очень расстроен. Поэтому, думаю, что сейчас важно просто быть рядом с ним и надеяться, что он скажет нам, что еще ему нужно.       Вскоре их разговор закончился, прерванный обходом медсестер, и Эндрю понял, что они все еще находились в реанимации. Должно быть, все произошло буквально сегодня утром.       Было легко, так легко, подобрать вещи, которые им понадобятся. То, что действительно могло бы помочь. Пару грелок для снятия ужасных болей, возникающих у активного человека, внезапно ставшего неподвижным, мягкие супинаторы, все эти несерьезные гомеопатические препараты, которые предлагала слишком услужливая сотрудница.       — Хотите, я упакую и отправлю это? — спросили они, и Эндрю кивнул. И это не было ужасно, не вызывало того склизкого чувства в нутре, ведь он знал, что эти вещи могут пригодиться. Не тогда, когда он был уверен, что Рене никогда не воспримет это как обязанность расплатиться с ним.       Остальное было достаточно легко — все магазины, как оказалось, имели возможность прямой доставки, так что ему не пришлось смотреть людям в глаза, пока они открывали подарки. Ники, вероятно, попытается связаться с ним по Facetime, но от этого можно отказаться. Он даже отправил кое-что Элисон, несмотря на то, что рассчитывал увидеть ее завтра. На выходе из Bloomingdales он остановился и надолго задержался у стеллажа с товарами импульсного спроса, прежде чем принял решение.       Ваймак сказал, что ему придется выйти за пределы своего конька.

***

      День спустя маленький пакет ударился о бедра Нила, когда он пытался его поймать, светло-коричневый бумажный пакет был настолько мал, что чуть не соскользнул на пол, пока он возился с ним. Эндрю не стал смотреть, как он открывает пакет; вместо этого он занялся переодеванием.       Раздался тихий звук рвущейся бумаги, а затем наступила тишина. Она тянулась. Становилось не по себе, и наконец он оглянулся через плечо и увидел, как Нил уставился на предметы в своих руках. Черная кожа, мягкая, эластичная и непромокаемая, с подкладкой из кролика. Большой палец снова и снова поглаживал внутренний мех, выглядывавший вдоль запястья перчаток. Прикасался к нему. Смотрел. Наконец он поднял глаза на Эндрю, на лице отразилось замешательство.       — Теперь ты знаешь, — сказал Эндрю, пожав плечами. Он просунул голову сквозь экипировку.       — Знаю что? — спросил Нил.       — Что ты можешь владеть вещами.

***

      — Этого количества водки даже близко не достаточно, — сказал Кевин, порывшись в морозилке и вытащив оттуда полбутылки, которую Эндрю припрятал туда около месяца назад.       — На Новый год?       — Нет, на сегодня, — бесстрастно ответил Кевин. Эндрю не понял, шутит тот или нет. В любом случае, у него закончился шоколад, и он был не против пробежаться до магазина в полночь. Ему нужно было еще кое-что, но поход по магазинам придется отложить до рассвета. Или, что еще лучше, Ники и Эрик приземлятся через несколько часов, и он сможет заставить их пройтись по магазинам вместо него. В праздничный сезон в продуктовых магазинах и так царил апокалипсис, а сейчас толпы были просто невыносимы.       — Тут есть винный погреб, — сказал он ему, заходя в спальню, чтобы взять носки. Когда он оделся и приготовился идти, Кевин уже ждал его у двери с бумажником в руке.       Вместе они спустились по лестнице, не обращая внимания на лифт. Только когда они спустились на два пролета, он понял, что они оба сделали это из-за ностальгии — лифт в Лисьей Башне имел дурную славу, и в студенческие годы они оба предпочитали пользоваться исключительно лестницей. Спустившись, они оказались в вестибюле, ведущему к главному входу.       Как только они оказались в вестибюле, Кевин без предупреждения резко остановился, из-за чего Эндрю врезался в его спину, неловко оттолкнувшись от нападающего. Его нос находился примерно на одном уровне с нижней частью лопаток, поэтому он понятия не имел, что заставило того замереть. Раздраженный, он оттолкнулся руками от мускулистой поверхности спины и отстранился, ожидая, что Кевин продолжит идти. Когда тот не двинулся, он оглянулся по сторонам, чтобы посмотреть, что заставило его замереть на месте.       Черный Lexus припарковался у обочины. Нил. Человек, которого Эндрю видел всего один раз, но знал, что это Ичиро Морияма.       Они стояли на тротуаре, недалеко от дверей. Пока они смотрели, Нил шагнул вперед и открыл заднюю дверь машины, придерживая ее для старшего мужчины. Вместо того, чтобы заскочить внутрь, Ичиро схватил его за лацкан и втянул в грубый поцелуй с открытым ртом. Нил положил одну руку на дверь машины, а другую на его запястье, удерживая того на месте. Они отстранились друг от друга, но всего на несколько сантиметров: Ичиро наклонился к его уху и сказал что-то такое, что заставило Нила усмехнуться. Они вновь поцеловались, прижавшись друг к другу бедрами и грудью, и наконец разошлись. Ичиро скользнул в машину, Нил закрыл за ним дверь и обошел багажник, чтобы войти с другой стороны. Машина отъехала.       Десять секунд. Возможно, меньше. Если бы они шли на десять секунд медленнее или на десять секунд быстрее, то пропустили бы увиденное. Все тело Эндрю пылало жаром, на коже выступили бисеринки пота, а потом все остыло. Кевин дышал неглубоко, его глаза остекленели от паники. Не говоря ни слова, они развернулись и пошли обратно по лестнице на пятый этаж. Эндрю показалось, что за все время подъема никто из них не сделал ни одного вдоха.       Очень хорошо, что в морозилке было всего полбутылки водки, потому что Кевин осушил ее меньше чем за десять секунд, наклонив бутылку и не переводя дыхания, пока она не закончилась. Он поставил пустую бутылку на стойку, долго смотрел на нее, а затем начал искать еще. Они молчали. Кевин нашел бутылку Everclear, запрятанную под кухонным шкафом, и начал опустошать и ее. К тому времени, когда Эндрю пришел в себя и попытался вмешаться, было уже слишком поздно что-либо предпринимать. Он выхватил бутылку у Кевина и сделал несколько длинных глотков, готовясь к тому, что будет дальше.       А потом Кевин начал кричать, в основном по-японски, и Эндрю возился с ним до позднего вечера следующего дня. Его ванная комната была залита рвотой. Одну из ламп пришлось выбросить вместе с ковром. Эндрю со времен второго курса не видел, чтобы тот так терял контроль над собой. Ему было достаточно наплевать, чтобы не пытаться остановить его или уложить в постель. Пусть себе бушует и швыряется вещами, а он понаблюдает, пытаясь понять смысл происходящего. Осмыслить все. Они немного поспали, Эндрю задремал на диване, но в ужасе проснулся, когда Кевин пошевелился, просто чтобы поднять голову из лужи рвоты.       Почти в три часа дня раздался тихий стук во входную дверь. Слабый и нерешительный, будто человек не был уверен в том, что его примут. На этот раз это было уместно.       Когда Эндрю открыл дверь, Нил показался почти запыхавшимся и обеспокоенным. Он едва колебался в дверном проеме, словно ему нужно было оставаться в движении. Под глазами у него залегли круги от бессонной ночи, но, кроме этого, казалось, он не испытывал никакой боли, и кровь ниоткуда не шла. Эндрю придержал дверь, не желая разговаривать с ним в коридоре и гадая, сможет ли Нил почувствовать его настроение.       Он начал с рассеянностью.       — Я не смогу прийти. На вечеринку, которую ты устраиваешь на Новый год, — начал он. — Я… — он замялся, столкнувшись лицом к лицу с Кевином, властно стоявшим на кухне. Он бросил взгляд в сторону Эндрю, который закрыл дверь и загородил ее своим телом.       Только через мгновение Нил понял, что что-то очень и очень не так. Там, где за долю секунды до этого были яркие глаза, лицо стало совершенно пустым, а тело инстинктивно приготовилось защищаться. Возможно, его застали врасплох, но он повернулся спиной к стене, бросил еще один взгляд на Кевина из-под челки, пытаясь ненавязчиво прощупать ситуацию, отчаянно пытаясь уловить настроение, найти выход из всего происходящего с наименьшей болью. Классическая реакция жертвы насилия или что-то другое? Эндрю уже не знал, что и думать.       — Натаниэль, — выплюнул Кевин, и Эндрю уловил момент, когда Нил решился не трусить, подавив порыв. Его плечи распрямились, и он снова вздернул подбородок, глядя Кевину прямо в глаза, хотя инстинкты подсказывали ему прямо противоположное.       — Кевин, — сказал он, кивнув, все еще пытаясь принюхаться к комнате, чтобы понять, что происходит.       — Я говорил Эндрю, что ты станешь проблемой, но я не думал, что ты опустишься так низко. Это отвратительно, даже для тебя.       Нил бросил взгляд на Эндрю, который, скрестив руки, продолжал загораживать дверь. Его лицо было совершенно пустым. Или, по крайней мере, ему так казалось. То, что Нил увидел на его лице, заставило того вздрогнуть.       Ему десять, его привела ото сна к полной боевой готовности рука, коснувшаяся бедра под одеялом, огорчение, поднимающееся, как давление в слезных каналах, потому, что он не успел заползти под кровать и вынудить его искать себя до того, как все начнется. Это было бы первым местом, которое тот проверил, но это было единственное сопротивление, которое хоть что-то значило. Он слишком мал, чтобы хоть как-то бороться.       — Ичиро знает, что ты умолял его младшего брата трахнуть тебя? Знает ли он, что весь состав Воронов был там?       Эндрю взглянул на Кевина. Дело было не в этом. Он знал, что Нил пережил такое, о чем он не мог даже слышать. Но он по глупости полагал, что все это осталось в прошлом.       Он посмотрел на Нила и увидел, что все краски покинули его лицо.       — Что ты получаешь за это на этот раз, а? Или ты окончательно решил, что тебе такое нравится?       Ему четырнадцать лет, его лодыжка зажата в большой руке, и его, несмотря на все усилия, тащат по кровати. Он упирается пяткой, слышит громкое ворчание, а затем его руку хватают и выкручивают за спину, выворачивая плечо, и огромный вес вдавливает его в матрас, погружая тело, как лист в озеро, чтобы оно истлело, сгнило и исчезло под его давлением.       — Мы видели тебя прошлой ночью. С Ичиро. — Эндрю вклинился в разговор, заставляя себя вернуться к настоящему. Глаза Нила снова метнулись к нему. Он поднял руки перед собой, но не для того, чтобы заблокировать удар, а для того, чтобы начать дергать пальцами в разные стороны, растягивая костяшки, пока в тишине не раздался хруст.       — И самое ужасное, что у тебя даже не хватает приличия предупредить людей о том, что ты из себя представляешь. Ты позволяешь Эндрю обращаться с тобой как с человеком.       Ему шестнадцать, он с помощью дуршлага моет продукты в раковине, слушает фальшивое насвистывание Касс, которая натирает стол до блеска. Сегодня вечером к Дрейку придут друзья, и они занимаются уборкой. Боль в сердце распространяется от бедер до колен — тупая, непрекращающаяся агония.       Эндрю злился не из-за этого. Нет, из всех мыслей, которые приходили ему в голову за последние четырнадцать часов, в голове вертелся вопрос, на который ему больше всего нужен был ответ, — почему он выглядел таким довольным прошлой ночью, когда позволял Ичиро прикасаться к себе. Улыбка на его лице была искренней, он выглядел спокойным.       — Как ты мог это сделать? — вот что прозвучало из его уст.       Нил моргнул, но ничего не ответил, и Эндрю продолжил.       — Ты выглядел счастливым, — и вот он спросил. Потому что он знал, знал лучше, чем кто-либо другой, что это не может быть по обоюдному согласию. Нил принадлежал Ичиро. У Нила не было никаких средств защиты против своего собственного контракта. Нил не получал зарплату. Нил зависел от Ичиро Мориямы. Нил носил краски его семьи, вытатуированные на коже. Так почему же он улыбался?       Почему он совершает те же ошибки, что и когда-то давно Эндрю?       — Конечно, он выглядел счастливым, он получает все. Кто-то достаточно одержим желанием трахнуть его в задницу, чтобы он получал все, что захочет, как в детстве.       — Ты знаешь, что мой ебаный отец отчитал меня после фотосессии? Он сказал, что я был «несправедлив к тебе». Он сказал, что у тебя и так много всего происходит, и что я все усугубляю, но он не видел тебя на улице, просящим об поцелуе. Нет, все оказываются там, где ты хочешь. — Кевин повернулся к нему, и что бы ни выражало его лицо, оно было не таким пустым, как ему показалось, потому что Кевин выругался. Громко. — Я сказал тебе держаться, блять, подальше от Эндрю, — огрызнулся Кевин, — я говорил тебе не заражать его этим, что ты того не стоишь. А теперь он знает, и ему приходится иметь дело с осознанием того, что ты делаешь, всякий раз, когда он смотрит на тебя. Вот почему ты не покинул Гнездо. Тебе было слишком хорошо протрахивать свой путь к всему, что ты захочешь. Слишком занят, трахаясь с Ичиро, пока остальные живут в страхе. Для тебя нет ничего слишком низкого или запретного.       Ему семнадцать, и кожа на его костяшках под рубцами, между мозолями, трескается, когда он бьет ими по зубам мальчишки, забравшегося к нему на койку. Он не останавливается до тех пор, пока камера не заполняется надзирателями, а лицо мальчика не становится неузнаваемым. Они вытаскивают его наружу с торчащим членом, и под веселое улюлюканье других заключенных провожают в лазарет.       Оглядываясь назад, это было очевидно, так очевидно. Синяки на запястьях. Ночи, когда он присоединялся к нему на балконе с остекленевшими глазами, его тело все еще дрожало от напряжения, вызванного тем, что его использовали. Его изнеможение. Его «не спрашивай» — тихим бормотанием. Эндрю пропустил мимо ушей все знаки, которые сыпались на него один за другим. Он вытирал кровь с запястий, за которые его связали и трахали, и ему было не до того, чтобы спрашивать.       Нил перестал выгибать пальцы назад. Одна рука была слабо зажата в другой, и не казалось, что он дышал.       Нил стоял, застыв на месте, пока они не закончили. Он позволил им высказаться до тех пор, пока все злобные, отвратительные чувства, возникшие прошлой ночью, не иссякли, и все, чего хотел Эндрю, — это чтобы все закончилось. Объяснений. Он отчаянно хотел, чтобы Нил сказал ему, что прошлой ночью он ошибся. Что все это было недоразумением. Что Нил смотрел на него осколками льда, проверяя его словами, как тогда, при их первой встрече. Сказал бы, какой он дурак, как ненавидит Ичиро Морияму, что вынужден притворяться, что ему с ним хорошо. Что трахаться с насильником — сущий ад, и что он готов отдать все, чтобы никогда его больше не видеть. Что он нарычит на них за то, что они слишком запутались в собственном дерьме, не видя того, что было перед ними, не понимая происходящего. Он напрягся и ждал, что Нил скажет ему правду. Но Эндрю уже давно научился этого не желать.       — Простите, — вместо этого прошептал Нил: его голова повисла, а плечи сгорбились, он пытался стать как можно меньше. Но Эндрю был ниже ростом, поэтому он мог видеть, как остекленели его глаза и какими невозможно голубыми они казались, наполненные слезами.       — Просто ответь на один вопрос, — услышал он собственные слова, а рот словно не принадлежал ему. Зрительный контакт Нила с ним был мимолетным, едва ли призрачным признанием, и он даже не думал, что получил бы его, если бы не оказался между ним и выходом.       — Это был твой выбор?       Нил заколебался, а затем качнул головой в знак согласия, не глядя ему в глаза. Эндрю ничего не сказал. Он отошел в сторону и позволил ему выскользнуть из квартиры, как побитой собаке, и только тихий щелчок был единственным звуком, когда он вышел.

***

      Как только дверь закрылась, Эндрю захотелось пойти за ним. Взять его за дурацкую руку и сказать, что сказанное Кевином его не касается, но возможно, он мог бы прояснить свои отношения с боссом мафии, с которым, как он видел, тот обменивался страстными поцелуями прошлой ночью? Только через несколько часов он собрался с силами, чтобы постучаться в дверь Нила. Ему нужно было время, чтобы принять душ и прийти в себя, чтобы говорить и не заблудиться в собственных мыслях. Чтобы придумать приемлемый сценарий. Ответа не последовало, и он вышел на балкон, чтобы посмотреть, не горит ли где-нибудь свет. Не было никаких признаков того, что в квартире кто-то есть, даже свет не горел с наступлением ночи.       На следующий день он снова постучал. И на следующий. И на следующий. Нила не было в квартире. Нила не было на стадионе. И только спустя несколько дней он в порыве безысходности открыл Instagram, отчаянно желая увидеть хоть какой-то признак того, что нападающий не повесился в собственном шкафу; отчаянно желая найти хоть какое-то доказательство его жизни. Вчера в Instagram опубликовали несколько фотографий Нила, набравших тысячи лайков и комментариев.       На одной из фотографий он застенчиво смотрел в камеру, выглядывая из-под челки, что можно было бы расценить как самоуничижение или застенчивость, одетый в мягкое серое кимоно, за которым виднелись темные деревянные здания старой Гинзы. В другой — он стоял на коленях на каменной лестнице в уличной одежде, пытаясь уговорить старую рыжую кошку разрешить себя погладить, длинные ноги подогнуты под себя, пока он тянулся к ее мягкой шерсти.       Япония. Нил был в Японии. Вот почему он не открывал дверь.       Он сказал себе, что все в порядке. Он сможет все исправить, когда тот вернется, потому что он должен был вернуться. Тренировки, полноценные командные тренировки, возобновятся менее, чем через неделю, так что время, в течение которого он мог отсутствовать, было ограничено. Он вернется. Он сможет все исправить.       Он перелистнул на третью, последнюю фотографию, — единственную, где было полностью видно лицо Нила, и сосредоточился на поразительном контрасте между кимоно и его яркими голубыми глазами. Потому что если он сосредоточится на том, какие они пустые, то совершит нечто непростительное.