***
Машина объехала главный вход, где выстроилась основная масса автомобилей и автобусов, и, обогнув его сзади, поехала по грунтовой дороге, выпустив людей перед конюшней. Они находились на задней полосе ипподрома, где не было ни билетных касс, ни инфраструктуры, предназначенной для людей. Здесь стоял сильный запах лошадей, хотя не было видно ни единого пятнышка грязи. Конюхи и жокеи незаметно обходили мужчин в костюмах, время от времени выводя из стойл крупных животных. Женщины с подносами шампанского и коктейлей непрерывно передвигались по пространству, едва избегая людей с хлопьями сена, что говорило Нилу о том, что они не привыкли к присутствию друг друга. Люди в комбинезонах сторонились людей в костюмах и в западных коктейльных платьях — странный набор представителей человечества. Нил никого не узнал, но он был единственным белым среди присутствующих; среди них не было никого смешанного происхождения, как, например, Табе. Он хорошо разбирался в иерархии собирающихся: одни мужчины вызывали уважение окружающих, другие — более пристальное внимание. Здесь были и мальчишки, того же положения, что и он: одни шли на полшага позади своих хозяев, другие стояли вдоль стены, непринужденно беседуя друг с другом. Были и женщины — одни с татуировками, видневшимися из декольте, другие — с настолько оголенной кожей, что легко было понять, что у них татуировок нет. Они совершенно не выглядели испуганными, наслаждаясь обществом людей, способных разорвать их на части. Четверо мужчин, похоже, имели здесь особую власть — Ичиро поочередно глубоко поклонился каждому из них, и это все, что нужно было знать Нилу, чтобы держаться как можно незаметнее и не попадаться им на глаза. Он сделал вид, что интересуется лошадьми, держась подальше от линии огня. Одна из лошадей высунула голову из стойла, когда он проходил мимо, и Нил протянул руку. Лошадь ткнулась мордой в его ладонь в поисках угощения. Нил никогда не трогал лошадей, но, похоже, животному понравилось, когда он погладил его рукой по морде. — Его можно угостить, сэр, — смотритель предложила ему кружочек моркови и показала, как держать ее, чтобы его не укусили за пальцы. — Он прекрасен, — сказал Нил, прижимая ладонь к носу зверя, мягкому, как бархат, под его прикосновением. — Согласен, — сказал Ичиро, прижимаясь к нему сзади так, что его вес придавил бедро Нила к дверце стойла. По тому, как близко он прижимался, было видно, что он не беспокоится о том, что кто-то узнает о характере их взаимоотношений. — Он длинноногий, спортивный, у него ярко-рыжие волосы, — он потянул зубами прядь волос Нила. — Может, мне его тоже купить? Или ты будешь ревновать? — Мы будем жить в одной квартире? — спросил Нил, и в ответ почувствовал смешок в области позвоночника. Если сосредоточиться, это почти ощущалось, как если бы он сам смеялся. Если заставить себя. Ичиро вложил в его руку небольшой конверт с деньгами, а другой провел по его бедру. — Можешь поставить на него, если хочешь. Или на другого, если он тебе больше понравится. — Я не знаю, как выбрать? Как ее зовут? — спросил он у женщины, которая упорно не смотрела ни на одного из них. Должно быть, кто-то научил их смотреть на собственные ботинки, если им становилось некомфортно. Возможно, это сработало бы с большинством здесь присутствующих людей, но часть из них почувствовала бы запах крови и пришла бы в возбуждение от этого жеста. Он не знал, как предупредить ее. — Его, он жеребец. Фе Эсперанс. Мне неизвестно значение. — Надежда, — легко перевел Нил. — С испанского. — Какой умный, — с нежностью сказал Ичиро. — Посмотри на них и выбери несколько, на которых поставим. Я найду тебя, когда придет время перейти в ложу. Он прошелся по рядам стойл, вежливо кивая всем, кто попадался ему на глаза, и пытаясь понять, как выбирают лошадь. Все они были примерно одинаковы, то и дело шевелили ушами в такт вторгшейся в их дом компании. В конце концов, перегруженный выбором, он достал из кармана телефон, чтобы записать некоторые имена. В этот момент на экране всплыло сообщение. Эндрю: Ты можешь мне позвонить? Нил безжалостно раздавил больное, трепещущее существо в груди, проглотив все щебетания умирающей птицы, прежде чем они смогли вырваться из его горла. Сколько бы раз он ни прокручивал в голове их последний разговор, ища возможность, то будущее, в котором он все еще разговаривал с вратарем, приливная волна стыда и унижения грозила снова захлестнуть его. Он щелкнул большим пальцем, убирая сообщение, и начал составлять список лошадей. Он принял предложенный бокал шампанского и задумался о вероятности того, что в него что-то подмешали. Решив, что это не имеет никакого значения, он опрокинул бокал, и терпкий напиток зашипел на языке. Поэтому он был слегка взбудоражен, когда трех женщин раздели и заставили ползать по бетону. Когда их дергали за волосы и давали пощечины на потеху мужчинам в костюмах. Что это игра, он понял, когда одна из них отмахнулась от руки, лапающей ее грудь, но не рванула к выходу. Ее глаза оставались спокойны. Это видно по их реакции, слишком вялой, слишком податливой. Очевидно, эта игра пользовалась популярностью, потому что их все еще трахали, когда большая часть компании разошлась посмотреть на скачки. Конюхи вели пугливых лошадей мимо, не глядя, словно участники игры были невидимыми. — Ты знаешь разницу, потому что я научил тебя этому, Четыре. Твои реакции были настоящими, потому что я вырывал их из тебя. Снова, и снова, и снова. — Рико дышал ему в ухо. Нил дернулся и позволил Ичиро заправить волосы за то же самое ухо, отводя его подальше от стенаний.***
— Даже в отпуске — это бизнес, — Ичиро резко расписался и сел рядом с ним на ступеньки энгавы. Не успел Нил и глазом моргнуть, как между ними оказался полный чайный сервиз: саке, изысканные бутерброды, маленькие печенья, моти. Невзрачная женщина, низко поклонившись, наполнила чаши обоим и так же бесшумно ушла. Ичиро поднял чашу и отпил из нее, провожая взглядом удаляющуюся служанку. Утром они отправились в традиционный новогодний поход к святилищу, одетые в мягчайший шелк, к которому он когда-либо прикасался, и испытывающие головную боль от празднеств, которые закончились всего несколько часов назад. Несмотря на то, что храм был переполнен прихожанами, Ичиро и его телохранители, как и положено, раздвинули толпу и проигнорировали очередь. Протеста со стороны ожидавших не последовало, Ичиро получил достаточно времени, чтобы приобрести сенджафуда («финансовый успех» для себя, «спортивную удачу» для Нила) и отдать дань уважения. Нил следовал за ним по пятам, не отвлекаясь на посторонние мысли. Он давно перестал верить в Бога, но в святилище чувствовалось некое присутствие, и какая-то его часть все еще боялась, что нечто может узнать, чего он хочет, и отобрать это у него. — У Лорда Ирю есть амбиции и дочь, которую нужно устроить за пределами континента, — Ичиро вернул его в настоящее, осушив чашу и тут же наполнив ее снова. — Он предлагает мне ее в качестве невесты в обмен на определенные гарантии. Это была бы неплохая сделка, она отчаянно пытается выбраться из отцовского дома любым способом, а то, что он просит, ничтожно мало. Кроме того, они могут проследить свою родословную до Асикага, хотя бы по материнской линии. Мой отец одобрил бы это. Не ведение бизнеса в Новый год, а все остальное. — Она захочет уехать? — спросил Нил, и Ичиро улыбнулся. — Судя по всему, у нее был западный любовник, и ее отец узнал об этом. Он держит ее в своей комнате, пообещав, что она не покинет ее, пока не выйдет замуж. Я полагаю, что Нью-Йорк станет для нее желанной переменой. — Он протянул руку и взял с подноса чашу Нила, вложив ее ему в руку. Нил отпил, и теплая жидкость покрыла его язык. — И у меня есть опыт убеждения спасателей полюбить меня. Нил опустил голову. — Она заставит вас избавиться от меня? Ичиро рассмеялся, что было для него редкостью, звук был ярким и веселым. — Не бойся, Натаниэль. Женитьба не отразится на моей повседневной жизни, и уж точно не повлияет на нас. Вообще-то Нил не стал бы затягивать разговор, но Ичиро был в хорошем настроении, и это было… приятно. Разговаривать. — А разве… разве мое присутствие здесь не влияет на ваш статус? Ичиро наклонил голову, жестом показывая продолжить. — Разве наличие любовника-мужчины не порицается? — Напротив. Этого от меня ждут. Нил удивленно взглянул. Ичиро, опираясь на ладони, смотрел на балки, перекрывающие проход. — В некотором смысле, это повышает мой статус. У Нерона был Спор, у Александра Македонского — Багой. Даже у моего предка, Оды Нобунаги, был Ранмару. Это традиционно для лидеров содержать мальчика. Даже ожидаемо. Он протянул руку вниз и отодвинул поднос между ними, притянув Нила к себе. — Мы называем это вакасюдо. А иметь сына своего врага? Еще лучше, — он притянул Нила в глубокий, пылкий поцелуй. — Ты беспокоишься? О своем положении здесь? Со мной? У Нила сжался живот. Он не знал, как ответить. — Беспокоюсь, — наконец ответил он, глядя прямо в глаза Ичиро, чтобы тот мог понять, что он не лжет и ничего не скрывает от него. — Я беспокоюсь о том, чтобы сохранить ваш интерес. Я беспокоюсь о том, чтобы оправдать ваши ожидания. Его выбор оказался верным — Ичиро наградил его глубоким поцелуем, язык неторопливо прижимался к его собственному. — Возможно, есть несколько областей, в которых ты мог бы дать совет моей невесте. — Его взгляд был горячим, не оставляющим сомнений в том, что он имел в виду. Нил почувствовал искру… чего-то. Просто вспышку, которая появилась и исчезла слишком быстро, чтобы ее можно было определить. Может, разочарование. Страх. Ярость. Ичиро никогда не задумывался о том, кто он такой. С того момента, как он увидел его в пятнадцать лет, он знал, на что он годен. Кем он станет. Это заставило рот дернуться прежде, чем здравый смысл успел остановить его. — Вы думаете, она хочет стать нападающей? Ичиро поднял руку и провел большим пальцем по нижней губе Нила. — У тебя сегодня такой рот, Натаниэль. Думаю, я смогу занять его. Ичиро осторожно толкнул его назад, так, что он растянулся на дереве, а его юката распахнулась на груди и бедрах. Ичиро долго смотрел на него сверху вниз, заставляя нервничать, но материал халата был настолько тонким, что он мог сказать, что его лорд наслаждался видом. Вскоре он, не заботясь о том, что их могут увидеть, развязал халат, оставив на плечах верхнюю мантию, чтобы не замерзнуть. Он двинулся вверх по телу Нила, пока бедра не соприкоснулись с его плечами и нападающий не потерял вид на внутренний двор. Нил сразу же открыл рот и взял головку, проводя языком по ее нижней части. Он услышал над собой одобрительный стон, но лица не увидел. На несколько мгновений Ичиро позволил ему провести языком по головке члена, а затем придвинулся ближе и насадил его сильнее. Он почувствовал знакомое ощущение упирающегося члена в горло и стал заглатывать до тех пор, пока нос не уперся в живот и у него не перехватило дыхание. Это было знакомым чувством, хотя из-за неподатливой под ним древесины оно казалось еще более острым, потому что он не мог отодвинуть голову ни на миллиметр. А затем Ичиро отвел бедра назад и толкнулся, причем с такой силой, что у Нила сработал, казалось бы, отсутствующий рвотный рефлекс, заставивший его горло зайтись в спазме. Он услышал еще один одобрительный стон, и вес над ним сместился, позволяя Ичиро запустить одну руку в его волосы. Ощущение того, как его пальцы перебирают локоны, нервировало. Он не хотел связывать это ни с чем другим. Он не хотел думать о том, что Эндрю так же прикасался к нему на кухне. Ичиро редко предлагал подобные прикосновения. Вскоре хватка стала болезненной, и Нил застонал от облегчения. Этот звук подтолкнул Ичиро к более быстрым движениям: грубые, короткие толчки в горло, от которых он болезненно задыхался. Когда темп становился невыносимым, он замедлялся, растягивая удовольствие, не желая кончать так рано. Он уперся ладонями в пол и стал совершать более длинные толчки, двигая бедрами и проникая в его горло снова и снова, пока руки Нила не стали попеременно зарываться в его юкату и скрестись о доски пола. Он не зашел так далеко, чтобы когда-либо прикоснуться к Ичиро, не положил бы на него руки и не попытался бы остановить его движения, но несколько раз его ноги дергались, когда кислорода не поступало слишком долго, и Ичиро задумчиво хмыкнул над ним, прежде чем дать ему передышку. Слезы непроизвольно текли к волосам. Он потерял еще один отрезок времени, а когда пришел в себя, то лежал, свернувшись калачиком, в пахнущих свежестью простынях, с влажными после душа волосами. Он надеялся, что за время своего отсутствия не сделал ничего неправильного. Так плохо было только однажды — в осенний сезон после отъезда Жана. В осенний сезон после того, как он убил Рико Морияму и провел семестр второго курса, изучая, что нравится Ичиро, пялясь на стену в своей спальне и подвергаясь избиениям Хозяином, пока не плакал с той же силой. Он мог быстро проматывать эти моменты, просто отключать мозг и дрейфовать.***
Нил прижался лбом к колену и вдохнул, обхватив ладонями стопы и глубоко вдохнув полной грудью, подготавливаясь. В другом конце комнаты сидели Ичиро и пожилой японец, пили чай и что-то рассматривали на планшете перед собой. Время от времени останавливаясь, чтобы указать друг другу на что-то. Никто из них, поглощенный своими делами, не поднимал на него глаз. Он был рад, что на него пока не обращают внимания, поскольку одежды на нем никакой не было. — Ты готов, Натаниэль? — голос Ичиро вывел его из задумчивости, и он послушно встал, бесшумно направившись к месту, где они ждали. Ичиро встал и, положив мягкие руки на его тазобедренные кости, поставил его в нужное положение. Нил уставился на свои пальцы, пока Ичиро не отвлек его мягким поцелуем, приподняв его подбородок и прижавшись губами к его губам. — Все, что мне от тебя нужно, — это тишина, ты сможешь ее сохранять для меня? — спросил он, и, когда Нил кивнул, нагнулся и достал из сумки с веревкой кусок шелка. Нежными пальцами он убрал волосы с его глаз и завязал на них шелковую ткань, натягивая так, чтобы свет не проникал через щелки. Он завязал ткань на затылке, оставив его в кромешной тьме, и следующие несколько часов Нил парил. Образно и буквально — они подвесили его к одной из балок во внутреннем дворе, прохладный воздух ласкал кожу, холодный ветер вызывал мурашки, пальцы болели. Он задыхался от этих ощущений, задыхался от паники, когда почувствовал на своем теле не две, а четыре руки, но другой мужчина, казалось, не был заинтересован в том, чтобы прикасаться к нему сверх того, что требовалось по инструкции. В течение нескольких часов тот постоянно давал указания и критические замечания. Дважды они останавливались, чтобы дать возможность третьему человеку, фотографу, сделать несколько снимков. Конечности Нила онемели, суставы болели от холода, но он ни разу не заговорил, не пропустил ни одного звука мимо ушей. Ичиро почтительно разговаривал с инструктором, без споров принимал его указания. Нила ни о чем не спрашивали, а к изменениям натяжения и положения было достаточно сложно приспособиться, чтобы не отвлекаться. Где-то глубоко за полдень он пришел к тому состоянию, в котором его мысли не мчались, но и от тела он не отделялся. Он чувствовал, как его сердце бьется, пытаясь доставить кровь к каждой конечности, и этот ритм приводил его в чувство. Это был первый момент покоя за долгое время, и он наслаждался ощущением, теряя всякое представление обо всем, что его окружало, как это иногда бывало, когда он выполнял сложный маневр на корте. Когда он наконец снова коснулся земли, это стало для него шоком: он забыл, в какой стороне верх. Странно было ощущать, как узлы развязывают руками после того, как они закончили. Ичиро всегда разрезал их, чтобы не тратить время на развязывание узлов, но, похоже, сейчас это было не вариантом. Смена привычного распорядка, дополнительное время, проведенное в бандаже в ожидании освобождения, раздражали его и подтачивали ощущение небытия, которое он испытывал, будучи связанным. Но как только он освободился и смог распрямить конечности, он выдохнул длинно и ровно, наслаждаясь отсутствием стеснения. Повязка была снята, и глаза заслезились, когда в них впервые за несколько часов попал свет. — Он очень хорошо справился, — сказал пожилой мужчина, впервые с момента начала их знакомства сказав что-то о Ниле. Нил предположил, что инструктору рассказали о его шрамах или, по крайней мере, предупредили, чтобы он не задавал никаких вопросов. — Так и есть, — согласился Ичиро, проводя пальцами по волосам и стирая следы от повязки. — Большое спасибо за ваши наставления, Ито-сама. Позвольте проводить вас до ворот. — Я попрошу слугу проводить меня. Очень необычно работать с mokei, что может выдерживать столько стрессовых поз в течение долгого времени. Мне будет приятно, если о нем позаботятся. — Конечно, — сразу же согласился Ичиро и, пригнув голову, ушел в дом, чтобы позвать слугу. Когда он вернулся, то принес Нилу юкату. — Вам не больно? — впервые мужчина обратился к нему напрямую, и это заставило Нила удивленно моргнуть. — Я в порядке, спасибо за заботу, — Нил низко поклонился, хотя его конечности все еще не были скоординированы, а равновесие было нарушено, и он не знал, стоило ли ему говорить без разрешения. Ему удалось, не шатаясь, пройти вместе с ними в дом, и вскоре его усадили на низкую подушку со стаканом холодного яблочного сока. Пряность и сладость на языке пробились сквозь остатки тумана в голове, и он, сам того не осознавая, осушил весь стакан. — Тебе действительно не больно? — когда мужчина уже ушел, спросил Ичиро, запустив руку в юкату, и провел пальцем по глубокой впадине на бицепсе, где веревка впилась в плоть. Место разрыва кровеносных сосудов под кожей было усеяно красными пятнами, скорее всего, завтра появится синяк. — Не так уж и плохо, — честно признался он. — К завтрашнему дню все пройдет, — а потом, потому что Ичиро был рядом и его лицо выглядело таким беззащитным, и потому что он устал молчать: — ключица немного побаливает. Старый перелом. — Я принесу тебе льда, — сказал Ичиро и, вскочив на ноги, вызвал еще одного слугу. В мгновение ока Нилу приложили к шее пакет со льдом. Было приятно просить о чем-то и получать это. Ичиро, очевидно, был доволен, что смог выполнить просьбу. Проблеск чего-то правильного лизнул какие-то мертвые места внутри него, и он скрестил ноги, глубже устраиваясь на подушке. — Ты… необыкновенно красивый, — тихо сказал Ичиро, отмахиваясь от слуги, который вернулся за опустевшим стаканом. Через несколько мгновений Нила снова стали целовать, на этот раз гораздо глубже и с возрастающей потребностью. Он почувствовал что-то нелепое — желание оттолкнуть Ичиро и попросить побыть одному. Несколько минут, чтобы переориентироваться, понять, где находится верх. Он чувствовал себя хрупким, грубым, чувствовал, что не мог себе этого позволить. В главной спальне одна стена была полностью занята окнами, которые можно было раздвигать и задвигать, как ширмы сёдзи, а на противоположной стене находилось зеркало, отражавшее красоту открытого двора и позволявшее Нилу беспрепятственно видеть, как его трахают на западного стиля матрасе. Краем глаза он улавливал движения своего тела под телом Ичиро, их татуировки двигались в странном головокружительном танце, когда он обхватывал его бедра и входил в него. Ярко-медный оттенок его собственных волос выделялся на фоне белых простыней, Ичиро двигался над ним. Нил заставил себя почувствовать: удовольствие, вспыхнувшее внутри него, было самым острым из всех, что он испытывал за последние дни, и он отдался ему. Он чувствовал, как оно режет его, как с каждым толчком он разрушался. Когда Ичиро протянул руку под ним, чтобы обхватить его член, он чувствовался не частью собственного тела, а проводом под напряжением. От кульминации у него перехватило дыхание, он застыл на месте, задыхаясь и с трудом втягивая сквозь зубы воздух, пока Ичиро двигался дальше. Вскоре его отпустили, отправив в комнаты, предназначенные для… кого-то другого, жены или ребенка, и он принял душ, как мог. Закутавшись в толстый халат, с розовой от жара воды кожей, он загибал пальцы назад, один за другим. Его кожа горела, и от этого было невозможно спастись. Жар накинулся на него, как одеяло, и он больше всего на свете желал вернуться на корт. Прогнать это и забыть. Он хотел покинуть свое тело, но в последнее время он так много времени проводил вне его, что не мог понять, как снова оказаться внутри. Он сжал челюсть и пожелал оказаться где угодно, в любом другом месте. Даже вообще нигде. Он вспомнил, как несколько раз, когда Жан был в таком состоянии, с потухшими глазами, он прижимался к нему и пытался помочь, как мог. Мысль о Жане нахлынула на него, и он вцепился в нее обеими руками. Жан, господствующий на поле в изумрудно-зеленой форме. Жан, сверкающий острой улыбкой своим партнерам. Жан, ради которого все это затевалось. Который делал все это стоящим того. Он даже позволил себе представить Кевина, но не таким, каким он был сейчас, а таким, каким он был до того, как ему пришлось убить мягкие части себя, чтобы выжить после освобождения. Лучшие воспоминания о нем. Кевин, тайком приносящий ему дополнительную еду. Кевин, показывающий ему новое упражнение снова и снова, пока он не освоит его. Кевин, отвлекающий защитника, чтобы он мог незаметно вернуться в комнату. Кевин, ерошивший ему волосы и ухмылявшийся, когда он наконец-то делал что-то, заслужившее одобрение Хозяина. Он должен был выжить. Потому что пока он выживал, они жили. Он подошел к своему чемодану и стал рыться в нем в поисках пары боксеров, намереваясь одеться и заставить себя что-нибудь съесть. Это было последнее, что ему сейчас хотелось делать, но надо было хотя бы попытаться. Порывшись, он обнаружил черные кожаные перчатки. Он понятия не имел, зачем взял их с собой. Он не задумываясь сунул их в чемодан, но теперь рассматривал перчатки, ощущая невозможную мягкость внутренней подкладки. Он взял их с собой, потому что Эндрю сказал ему, что они его. Он сказал, что они принадлежат ему. А Эндрю ему не лгал. Он взял их с собой, потому что Эндрю сказал, что это его вещи, и он ему поверил. Все, что говорил Эндрю, было правдой. — Ты выглядел счастливым. Он вывернул безымянный палец, и тот с громким щелчком поддался. Нил закричал, он услышал звук, но был слишком сосредоточен на боли в руке, чтобы заметить что-то еще. И еще звук бегущих шагов. Бумажная дверь распахнулась, сотрясаясь, и двое незнакомых ему мужчин ворвались внутрь, выискивая угрозу и распахивая ванную настежь в поисках незваных гостей. Только убедившись, что посторонних нет, они обратились к нему, сунув вакидзаси в ножны. Их глаза были встревожены, когда они столпились вокруг него. — Misete, — приказал ближайший из них, и Нил зашипел сквозь зубы. Мужчина протянул руку ладонью вверх. Как Эндрю в то утро на стадионе. Нил прижал руку к груди и покачал головой, обнажив зубы. Другой грубо схватил его за локоть, а третий нежно обхватил запястье, поворачивая его руку туда-сюда. Безымянный палец лежал под углом, пястная кость была раздроблена на две части. Они переговаривались на быстром японском языке, их голоса звучали слишком далеко, чтобы он мог их услышать. И тут появился Ичиро, только что вымывшийся и одетый, с выражением озабоченности на лице, когда он обхватил Нила за челюсть. — Что случилось? — спросил он. — Упал, — соврал Нил. — Я упал и ударился о дверной косяк, — он махнул свободной рукой в сторону ванной, и все трое, нахмурившись, проследовали за ним. Он не мог сказать им, что сделал это сам. Он не хотел знать, что с ним будет, если они об этом узнают, но у него были кое-какие идеи. Если они начнут связывать его по ночам, он сломается. — У тебя закружилась голова? — Немного. — Вызовите врача, я хочу, чтобы его полностью обследовали. Скажи ему, что нам нужен передвижной рентген. — Я в порядке. Я в порядке, — сказал Нил, и Ичиро обхватил его голову руками, проведя большим пальцем по его губам, чтобы заставить его замолчать. Быстрым рывком один из них вернул его палец в исходное положение. Он вскрикнул от шока, но звук был смягчен пальцами Ичиро, поглаживающими его губы. — Я не могу пропустить эту встречу. Но ты будешь вести себя хорошо и позволишь врачу осмотреть себя, — это был приказ, и, хотя ему не хотелось, он кивнул в знак согласия. — Он на вашем попечении, — сказал Ичиро телохранителям, которые низко поклонились ему по пояс. Они сидели с ним, пока врач делал рентгеновские снимки, осматривал его руку, измерял показатели, рекомендовал покой и повышенную калорийность пищи. Один из них, тот самый, который пытался смотреть сквозь него, когда он рассказывал свою ложь о дверном косяке, принес ему апельсин и очистил его от кожуры, передавая ему одну дольку за другой. Ему некуда было их девать, поэтому он давился ими. Они не отходили от него, пока доктор не ушел, и даже после того, как Нил натянул на голову одеяло, они остались.***
— Вперед, — сказал Ичиро, коснувшись его поясницы и кивнув, чтобы он поднялся по лестнице, ведущей к небольшому самолету. Несмотря на то, что у него все еще оставалась здоровая рука, ему не разрешили ничего нести — ни свой багаж, ни непомерное количество прощальных подарков, которые они собрали, пытаясь улететь. Левая рука была обездвижена металлической скобой, державшей прямо мизинец и безымянный палец. Он был благодарен, что скоба держится на липучке и ее можно снять, чтобы играть. Ичиро уже заканчивал прощаться, так что он поклонился и сделал то, что ему было сказано. На его месте сидела женщина. Вернее, там, где он собирался сидеть: руки сложены поперек тела, ноги скрещены на коленях, глаза покраснели от слез. Ее волосы свисали через плечо на грудь, прямые и блестящие, как занавес. Она была одета в брючный костюм, и стоило ей заметить присутствие Нила, как она вскочила на ноги, ее печальные глаза ожесточились, когда она взглянула на него. Стоя на каблуках, она была на несколько сантиметров ниже его, но двигалась уверенно, как женщина, привыкшая держать все под контролем. Он оказался совершенно ошеломлен, когда она схватила его за лицо, ее костлявые пальцы впились в его подбородок, поворачивая его лицо то в одну, то в другую сторону для осмотра. Еще больше он опешил, когда она выправила рубашку из его брюк, обнажив живот. Он потянул вниз ткань, пытаясь остановить ее, не причиняя ей боли и не касаясь ее кожи, но она отшвырнула его руку, с отвращением фыркнув при виде его гипса, и не спеша стала рассматривать его шрамы. Когда она наконец снова встретилась с ним взглядом, ее глаза горели огнем и были залиты свежими слезами. Несмотря на гнев, она дрожала. — Можешь передать своему хозяину, что меня не нужно бить и морить голодом, чтобы я стала послушной, — сказала она на точном, ледяном японском языке. — Это сделал не он, — сказал Нил, заправляя рубашку обратно так быстро, как только мог одной рукой. Сердце учащенно билось, но он не мог сказать, что не догадался. Он провел пальцами по лицу. — Я пришел таким. Я Нил Джостен. Натаниэль, — поправился он через мгновение. — Вы — Ирю-сан? Она торопливо оглядела его, будто не была уверена, что собирается ответить. Нил почувствовал, как его губы сжались в тонкую линию. — Ирю Ашика, — наконец призналась она, отодвигаясь от него и возвращаясь на свое место, чтобы смотреть в окно, максимально отстраняясь от него в этом небольшом пространстве. Нил занял самое дальнее от нее место, по-прежнему держась в задней части самолета, насколько это возможно. Если повезет, похмелье Ичиро будет настолько сильным, что он проспит весь обратный путь до Нью-Йорка. Нил не мог представить, что тот окажется настолько бесцеремонным, чтобы... он тут же отбросил эту мысль. Ашика делила время между тем, чтобы наблюдать, как Ичиро пожимает руки лордам, пришедшим проводить его на взлетную полосу, обменивается напутственными подарками и формальными поклонами благодарности, и тем, чтобы следить за Нилом краем глаза. — Он не обжег тебе лицо? — наконец спросила она, и Нил покачал головой. — Он нормальный. — Нил не был уверен, почему он это сказал. Что заставило его продолжить разговор. Он не сомневался, что эта женщина станет женой Ичиро; если Ичиро так решил, значит, так и будет. Отчасти он уже боялся того, что она может с ним сделать. Но ее поведение напоминало ему новичков в Гнезде: они цеплялись за любую ярость, когда их самих разрывали на части, чтобы затем переделать. Что бы она ни делала, как бы ни решила сломаться — по милости или по собственному выбору, — следующие недели будут для нее тяжелыми. Он не мог заставить себя сделать их еще тяжелее. — Он — лучшее, что когда-либо случалось со мной, — сказал он с мрачной усмешкой и вставил наушники.