***
В раздевалке царила тишина. Все Бароны сидели тихо и неподвижно, взгляд прикован к полу. К экипировке. к рукам. К чему угодно, только не к Нилу. Словно он был призраком. Словно они не знали, как с ним разговаривать. Единственное исключение смотрело на него золотистым взглядом, и лицо его было… не совсем пустым. В глазах Эндрю мелькнуло что-то такое, что заставило Нила почувствовать себя спокойно, хотя он понятия не имел, что делать и как все исправить. Снаружи знакомый приглушенный звук тысяч голосов напоминал, что их время в этой комнате было ограничено. Подходило к концу. Через мгновение они должны будут выйти на корт, размяться. Играть как ни в чем не бывало. Это было ложью. Сто тысяч человек ждали на корте, чтобы посмотреть, как он развалится на части. Сто тысяч человек, которые знали, что когда-то его трахали, использовали и выбрасывали, как сломанную игрушку. Сто тысяч человек, собравшихся на корте ради худших моментов его жизни, и он ничего не мог с этим поделать. Они знали, и этого ужасного, болезненного знания было почти достаточно, чтобы он захотел забаррикадироваться в раздевалке и не выходить туда. Райсман тоже молчал. Он прислонился к стене, сложив руки и опустив голову. От него исходило напряжение, но не похоже, чтобы он собирался что-то сказать. Если бы не взгляд Эндрю, не его глаза, Нил подумал, что мог бы стать невидимым. От этого ощущения у него все сжалось в комок. Он не хотел, чтобы они смотрели на него, но и исчезать не желал. Их избегание причиняло такую же боль, как и их внимание. Он не знал, что делать. Майерс случайно встретился с ним взглядом, и на лице того отразилась такая неприкрытая жалость, что Нил захотел, чтобы тот не смотрел. Было невыносимо. Он не мог туда выйти. Он не мог смотреть в знающие лица. Это было невозможно. Нил отвел глаза. Ребекка. Она сидела, сгорбив широкие плечи, уставившись невидящим взглядом в кафельный пол, кожа вокруг глаз покраснела от натертостей и раздражения. Ее черные волосы обычно были аккуратно зачесаны назад и убраны под шлем, но сегодня она пропустила прядки. Мелкие кудряшки взбунтовались на висках. Из-за неровностей на обычно гладкой макушке линия роста волос отклонялась от аккуратного вдовьего пика. Волосы выглядели сальными, словно она не принимала душ несколько дней. Не успел он решить пошевелиться, как его ноги сами направились к ней. Она увидела его приближение и вздрогнула. — Я не хочу говорить об этом, — заранее предупредила она, когда он остановился в нескольких футах перед ней. Она была настолько выше его, что, даже сидя на скамейке, их лица были почти на одном уровне. Ее глаза были… паническими, остекленевшими. Она тоже не хотела здесь находиться. — Ты все еще хочешь играть? — это было первое, что он произнес вслух с тех пор, как они приземлились в Канзас-Сити сегодня днем. Первое подтверждение того, что, несмотря на сгорающий вокруг них мир, они собирались пойти и выиграть. Она уставилась на него тусклыми глазами. — Я не хочу туда идти, — сказала она, что было далеко не одним и тем же. — Я не хочу находиться здесь. — Но ты все еще хочешь играть в экси? — Нил, как ты можешь хотеть играть в экси прямо сейчас? — огрызнулась она, и, несмотря ни на что, Нил с трудом удержался от улыбки. — Ты чертов наркоман, ты знаешь об этом? — пробурчал Эндрю из угла, и Нил перевел на него взгляд в знак благодарности. Дэвис сидел примерно в трех шагах от скамейки и тихонько посмеивался. — Ты все еще хочешь, чтобы я играл так, будто ты меня прикрываешь? — Нил… — начала она. Но ее голос сорвался. — Что вы хотите делать? — спросил Дэвис. — Думаю, вы должны сами решить. Если хотите остаться здесь, то думаю, вы этого заслужили. Райсман открыл рот, чтобы что-то сказать, но Дэвис прервал его. — Тренер, собственно, убирайтесь. Вон. Встреча только для игроков. Райсман нахмурился, но мягко. — Они должны играть. Вся лига разбирается с этим бардаком, мы не получим никакого особого отношения. Нил забыл. А может быть, до него не доходило, пока он не оказался перед Ребеккой, что и другие Вороны будут иметь с этим дело. Не только он и Жан. Были и другие. Настоящие люди, сломленные люди, которым придется ежедневно просыпаться в этой новой реальности. Где руки Рико обхватывали их горло, показывая синяки. — Согласен, если Нил и Ребекка не хотят играть, то они и не должны. — сказал Эш со своего места возле двери. — Мне все равно, если это будет стоить нам турнирной таблицы. — Весь мир знает, что они с нами сделали. — Нил произнес слова как ни в чем не бывало, хотя сердце у него сжалось, когда он подумал об этом слишком сильно. — Весь мир знает, какую цену мы заплатили. Но если мы позволим этому разрушить нас, то позволим им забрать то, что мы заработали. Понимаешь? Ребекка встретилась с ним взглядом. — Ты проливала кровь ради этого. Я проливал кровь ради этого. Я хочу этого. Хочу того, что я заработал. Она сделала глубокий, успокаивающий вдох. — Что ты заработал? Он усмехнулся. — Вот это. Место стартового нападающего. Знание того, что какой бы хуйней они меня ни закидали, я выйду на первое место. Никто не тренировался так, как мы, поэтому никто нас не победит. — У них тоже есть Ворон, — напомнила она ему. — Я, блять, не беспокоюсь о его номере, какой у него был, 34? — Нил насмешливо хмыкнул, и улыбка Ребекки прорвалась сквозь зубы, прежде чем она снова успела ее спрятать. — Он, наверное, тоже травмирован, — пробормотал кто-то сзади, но Нил не позаботился о том, чтобы посмотреть, кто это. — Наверное. Его, наверное, тошнит в мусорку, трясет, потому что ему предстоит встретиться с нами лицом к лицу. И знаешь что, Ребекка? Она приподняла бровь. — Он должен трястись в своих ебучих бутсах. Неужели ты и впрямь собираешься сидеть на скамейке запасных? Она вздрогнула и встала. Она возвышалась над ним. Она была слишком близко. Но Нил чувствовал себя неприкасаемым. — Ты сказала мне, что если они ебутся с одним Бароном, то получают всех. Это была ложь? — Абсолютно нет, — ответил Дэвис, но Нил не отрывал глаз от Ребекки. — Нет? Тогда, если они ебутся с одним Вороном, то получают меня. Ты все еще хочешь, чтобы я играл лицом вперед? Тогда ты сделаешь то же самое. Или можешь сидеть здесь и слушать, как это делаю я, потому что я иду туда. Он и Ребекка вели команду по туннелю с одинаковыми выражениями лиц. Это был не гнев. И не жестокость. Но что-то близкое. Толпа замолчала, когда они вышли, и на мгновение затихла, прежде чем начались обычные возгласы и крики. Большая часть толпы была одета в черное или темно-фиолетовое, приглушенные цвета превращали обычное буйство в нечто мрачное. В толпе чувствовалось напряжение, которое отличалось от обычного. И еще в ней ощущалась трезвость. Нил отгородился от них. Ничто не имело значения, кроме корта перед ним и игроков в синей форме позади него. Он не узнал бывшего Ворона, игравшего за Орионцев. Но это не означало, что он не узнал его, окинув взглядом. Игрок, чьи пальцы дрожали так сильно, что едва удерживали клюшку. Его глаза были широко раскрыты, словно он был в нескольких секундах от того, чтобы броситься обратно в туннель. Нил кивком головы подозвал Ребекку, и они вместе пересекли среднюю линию. Орионцы смотрели им вслед, их лица были изможденными. Несколько человек шагнули вперед, словно желая остановить их, но никто не заговорил и не поднял руки. Нил остановился перед дрожащим игроком. Вратарем, судя по экипировке. — Мы будем играть или нет? — спросил он так же, как и Ребекку. Все трое уставились друг на друга. — Если хочешь, можешь уползти в свою раздевалку, но я играю. — Ты сумасшедший. Это безумие, — покачал головой второй мужчина. — Я не хочу… — Чего не хочешь? Чтобы они узнали? От этого ничего не изменится, где бы ты ни прятался — там или сражаясь здесь. Все, что это сделает, это скажет им, что они победили. — Иди нахуй. Нил пожал плечами. Он поискал взглядом Эндрю и обнаружил, что тот бегает по кругу вместе с остальными игроками Баронов, глаза вратаря на мгновение встретились с его. Он предоставлял им пространство. Но Дэвис бежал вместе с ним, шаг за шагом, и ему казалось, что, если кто-то на него замахнется, то окажется на другой стороне корта прежде, чем успеет нанести второй удар. — Это должно стоить того, что мы за это отдали, — сказал он. — Я не понимаю, о чем ты, блядь, говоришь. — Вероятно, он хотел, чтобы это прозвучало сердито, но всхлип в конце все испортил. — Для меня это стоит того. Сыграть сегодня, чтобы они знали, что я не развалюсь на куски из-за этого. — Я согласна, — сказала Ребекка. — Я играю ради себя. И ради Нила, наверное. Он в порядке. Нил ухмыльнулся и услышал, как камеры вспыхивают, словно в центре грозы, снова и снова. — Решай, что ты хочешь делать. — сказал Нил другому вратарю. — Что будет больнее — сидеть в раздевалке, одному, униженному, или быть с командой, пока я унижаю тебя лично. — Ты ебаная катастрофа, Джостен. Нил лишь пожал плечами. Время вышло, и все, что оставалось делать — это играть. Когда Нил занял свое место на корте, Ребекка у его левого плеча, другой Ворон на противоположной стороне корта, крепко держащий в руках клюшку, Нил дал себе время, секунду, чтобы почувствовать гордость за него, прежде чем сосредоточиться на том, чтобы разбить Орионцев в пух и прах. Он не хотел, чтобы его команда сомневалась в нем. Он не хотел, чтобы кто-то сомневался в нем, не мог допустить, чтобы кто-то подумал, что это может повлиять на его игру. Они хотели, чтобы он был последним на мертвом корте. Они хотели, чтобы он играл лицом вперед. Им лучше не отставать. Нил забил в течение первых двух минут, не столько выведя Баронов в лидеры, сколько вбивая их. Он обращал внимание на других защитников только тогда, когда они оказывались прямо на его пути, в остальное время он полагался на Ребекку. Он полагал, что если она и облажается, то он будет так заведен, что даже не почувствует удара, даже если пролетит весь путь. Это было дико. Это было безрассудно. Именно так ему и нужно было играть. Все отошло на задний план, и он мог сосредоточиться только на команде соперника, мяче и позиции Эша. Когда во второй четверти Райсман вывел его из игры, ведя в счете на шесть очков, он насмешливо посмотрел на тренера. Он не мог в это поверить. Он должен был испугаться, должен был инстинктивно поклониться ему, но весь его страх был словно заперт. — Вольно, Куджо. — пошутил Хименес, проходя мимо него, чтобы выйти, но его остановила клюшка Эндрю, ударившая по груди. — Не называй его так. — Обидчивый. — Но его взгляд метнулся к Нилу, и он наклонил голову в знак извинения, прежде чем выйти на корт. Он был полон энергии, слишком возбужден, чтобы сесть, и стоял, пока Эндрю сел, чтобы снять шлем и избавиться от пота, пропитавшего его бандану. — Ты сядешь или проломишь стену и убьешь кого-нибудь? — спросил он. — Я рассматриваю свои возможности. — огрызнулся Нил, и ухмылки, которую он получил в ответ, было почти достаточно, чтобы прорваться сквозь облако сосредоточенности. Почти, но не совсем. Его вернули в игру после перерыва — Дэвис снова выгнал тренеров из раздевалки в перерыве, «привилегия капитана», и они не стали спорить, так как выигрывали с таким большим отрывом. — Все идет исключительно хорошо, согласны? — вот и все, что было сказано. Оставшееся время они потратили на то, чтобы найти себе занятие на те дни, которые проторчат здесь до следующей игры. К тому моменту, когда их снова вызвали на корт, они еще не определились с командной прогулкой, но у них было несколько хороших вариантов. Нил играл так же, как и против Сирен, ничего не держа в запасе. Он не фолил и не затягивал игру, но его удары были настолько жестокими, что во второй половине нападающие Орионцев начали вздрагивать, когда они вступали в спарринг. Он не был уверен, были ли это его удары или тот факт, что они не могли держать мяч более полуминуты без того, чтобы Бароны не завладели им, но их настроение испортилось. С Бразосом в воротах те хотя бы не отставали, но сократить разрыв не смогли. Когда Нил нанес удар с колена, другой Ворон с усмешкой посмотрел на него. Нил лишь лениво отсалютовал ему и вернулся к Баронам на среднюю линию. Все шло хорошо, пока не началась третья четверть. — Нил, на скамейку. — Блядь, — прохрипел Нил, хватаясь за клюшку, словно собираясь спорить. — Нет. Через четыре дня у нас очередная игра, садись на скамейку. Он колебался еще мгновение, прежде чем рухнуть на дерево с таким видом, что мог бы заработать пять ударов, если бы играл за Хозяина. Он понятия не имел, что на него нашло. — У нас преимущество в десять очков, Нил, они никогда не отыграются. Ты сделал свое ебаное дело. — сказала Ребекка, задыхаясь. И хотя Орионцам удалось забить еще раз, к финальному свистку они и близко не стояли. Они выстроились в ряд для рукопожатия, и, к удивлению Нила, первым перед ним оказался вратарь Воронов. Он ничего не сказал, но искренне пожал Нилу руку и ушел, никого не тронув, и Нил засчитал это победой. Это было идеальное завершение идеальной игры, пока 14-й номер не наклонился к Хостеллер и не спросил, не против ли она помыться в душевой домашней команды, ведь ей, в конце концов, не привыкать. Рукопожатие переросло в настоящую драку, и, несмотря на то, что Нил вцепился рукой в заднюю часть его майки, оттаскивая от драки, было приятно наблюдать за тем, как Дэвис наносит ему удары. — Пусть он сам с этим разбирается. — сказал Эш, как только они избавились от криков. — Это самое меньшее, что мы можем сделать, и это поможет нам чувствовать себя лучше. Нил проследил за тем, как зуб прокатился по корту, но подумал о Рене, которая в три часа ночи заказывает молочные коктейли, потому что ничего другого не могла сделать, и кивнул.***
— Ты голоден? — спросил Эндрю, и Нил украдкой взглянул на него, не желая отвлекаться от дороги. До сих пор он выводил машину с парковки на улицы Канзас-Сити без происшествий, и теперь они выезжали из города, направляясь на запад. Нил молча похвалил себя за то, что не потерял самообладания на неожиданном мосту. По его мнению, это было похоже на то, как если бы его попросили управлять самолетом, но он справился. — А что? — Хотел узнать, сможешь ли ты проехать без жертв. — Эндрю достал телефон, чтобы предположительно что-то найти. Он растянулся на пассажирском сиденье, упираясь одной ногой в дверь, словно не беспокоился, что Нил разобьет их вечернюю машину — серебристую Camry. — Я ел на командном обеде. — успокоил его Нил. — И у меня будет еще одна возможность завтра утром. — Что это значит? — спросил Эндрю. — Кое-что есть, сверни к следующему съезду. Они прервали разговор, потому что Нилу потребовалось все его мастерство вождения, чтобы не врезаться ни во что у выезда Макдоналдса, который, очевидно, не был «слишком узким» для всех остальных. Он был так взволнован, что забыл предложить заплатить, хотя взял с собой небольшую сумму из выигрыша в Японии, на случай, если случится нечто подобное. — Это лишнее, — сказал он, жуя картошку фри, как только машина была надежно припаркована. Это был не первый раз, когда он ел ее, но впервые она была горячей. Это имело огромное различие, и ему было интересно, знает ли об этом Жан. — Я знаю, что в отеле есть обслуживание номеров и завтрак. Так что, в худшем случае, два приема пищи до четверга. Эндрю снова уставился на него, но он уже привык к этому, поэтому отправил в рот еще одну жаренную картошку, смакуя ее. — Что ты делаешь в Нью-Йорке? — Играю в Экси. — пошутил он. Кола тоже была приятной — он уже и не помнил, когда в последний раз пил ее; Ичиро всегда настаивал на том, чтобы заказать ему вино или коктейль. Он хмыкнул от удовольствия. — Мне нравится. — сказал он Эндрю, который еще не откусил ни кусочка. — Что? Я должен был ждать? — Что ты ешь в Нью-Йорке? — сказал он, слегка рассердившись. — План питания, — ответил он, в свою очередь уставившись на Эндрю. — Они что, не дают тебе еду? Эш сказал, что они всем дают еду. — Этого достаточно? — Да, этого достаточно, я не упаду в обморок на тренировке или что-то в этом роде. — Он прервал зрительный контакт, внезапно не уверенный, что понял вопрос. Эндрю начал есть, но было видно, что он обдумывает слова. — Тебе нужна дополнительная еда. И ты должен есть ее больше и разнообразнее. И должен иметь возможность есть то, что тебе нравится, а не только то, что предусмотрено планом питания. — Хорошо. — легко согласился Нил. — Как ты предлагаешь мне этого добиться? Что, по-твоему, я могу использовать на данном этапе? Эндрю закрыл челюсть и стиснул зубы. — Просто… все в порядке. И это очень хорошо, спасибо, Эндрю. — Не упоминай об этом. Ешь, и поедем куда-нибудь еще. — Эндрю постукивал пальцами по ручке двери и дергал ногой. Он был расстроен, поэтому Нил доел оставшуюся картошку фри и сдвинул машину с места, оставив остатки колы лишь с легким разочарованием. Они ехали на запад, пока город не остался позади, пока указатели на Лоуренс не стали единственным знаком в темноте. — Здесь остановись. — Эндрю указал на такой же темный пятачок, как и все остальное. Машина вильнула, съезжая с тротуара, но они остановились, наполовину заехав в канаву, наполовину высунувшись из нее. Когда Эндрю вышел из машины, Нил сделал то же самое, положил ключи в карман и надел толстовку, которую Эндрю велел ему взять с собой, когда он постучал в дверь его гостиничного номера в час ночи. Он надел перчатки из кроличьего меха и наблюдал, как Эндрю скользит по краю канавы и снова выбирается на другую сторону. — Идешь? — спросил он, и Нил поспешил следом, мышцы ныли от игры. Почва была насыщенной, плодородной. Лежала рядами, ожидая сезона посадки. Она прилипала к подошве его ботинок, а верхняя грязь въедалась в язычок и просачивалась в носки. Ощущения были не из приятных. Но он следовал за Эндрю по рядам, все дальше и дальше, пока машина не скрылась из виду и не наступила абсолютная темнота. Луна была наполовину полной, что позволяло слабо освещать верхние ряды — достаточно, чтобы сохранять равновесие, но недостаточно, чтобы видеть ясно. Когда Эндрю остановился, Нил чуть не налетел на него. — Мы прячем тело? — спросил он, когда Эндрю обернулся. — Это было бы хорошее место. — Нет деревьев. — поправил Эндрю. — Стервятники будут кружить вокруг тела, и тебя найдут к полудню. Самое позднее — к трем. — Так почему мы здесь? — спросил он, и Эндрю выразительно пожал плечами, чтобы Нил смог увидеть. — В одном из мест, где я жил, было такое же поле, — сказал он, и Нил огляделся вокруг. Теперь, когда они стояли на месте, ряды перестали двигаться, и на симметрию было приятно смотреть, она не вызывала головокружение. Было тихо — ветер и насекомые были единственным звуком. На далеком расстоянии промелькнули фары автомобиля, но это было неприятно, как будто не к месту, поэтому Нил не стал обращать на них внимания. — Раньше я прятался там от матери. Она выбивала из нас все дерьмо за слишком громкое дыхание, поэтому проще было просто не попадаться ей на глаза. — Эндрю наклонился к земле, присел на корточки, глубоко погрузив одну руку в почву. Нил присоединился к нему, не заботясь о сохранении одежды: он все равно был весь в грязи, поэтому сел, скрестив ноги. Еще через минуту к нему присоединился Эндрю, сев так, что их колени соприкоснулись. — Мне там понравилось. Следующее место было в городе, и он был слишком шумным. Нил молчал, не желая нарушать сложившуюся ситуацию. Не желая нарушать покой этого места, он молча надеялся, что Эндрю продолжит говорить. Если бы он порылся в памяти, то, наверное, смог бы вспомнить, в каком месте Эндрю жил, где была ферма. Но совсем другое дело, когда ему рассказывали напрямую. Представлять себе Эндрю в детстве, там, в темноте, одного. Пережидающего часы, прежде чем ему придется вернуться. — Я пробыл там недолго, может быть, лето. Один ребенок умер, и нас всех вернули в приют. — Зачем ты мне это рассказываешь? Из-за статьи? Ты мне ничего за нее не должен. — наконец прошептал Нил, когда Эндрю замолчал. — Потому что я собираюсь задать тебе вопрос, и мне нужен правдивый ответ. Нил пожевал внутреннюю сторону щеки, но кивнул, так чтобы Эндрю видел. Теперь, когда его глаза привыкли, он мог лучше разглядеть его лицо. Глаза. Звезды над головой — больше, чем он когда-либо видел в своей жизни. — Сегодняшняя вечерняя игра. Я понял. Ты хочешь, чтобы весь мир узнал, что Рико не сломал тебя. — сказал Эндрю, и Нил снова резко кивнул. — Он пытался. То дерьмо, что было в той статье, случилось. Это больно. Все кончено. Мне все равно, что люди знают. — Он не мог видеть лица Эндрю, но ложь казалась неправильной здесь, в темноте. — Я хочу, чтобы мне было все равно, — сказал он вместо этого и почувствовал, как пальцы Эндрю коснулись его колена в знак признания. — Рико выложился на полную и был близок к тому, чтобы сломать нас. Но я здесь, а он — нет. Эндрю позволил этой фразе повиснуть в воздухе на несколько минут. Достаточно долго, чтобы Нил почувствовал, что на этом все закончится. Достаточно долго, чтобы он почувствовал себя если не в своей тарелке, то довольным тем, что Эндрю все понял. — Так как же Ичиро это сделал? Что бы ни было между ними, это не было миром. Темный, горячий стыд нахлынул на него. Он с обидой взглянул на Эндрю и увидел, что тот смотрит на него в ответ. Как всегда. Он почти ожидал, что тот усмехнется — как раньше. Той усмешкой, которая обещала боль и сожаление. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что это за чувство, но как только оно возникло, он понял, что обиделся на Эндрю за то, что тот спросил. Но он просто сидел, не позволяя ему отступать, но и не нападая. — Он не сделал этого. — очередная ложь. Они оба знали это, и все же Эндрю позволил этому случиться. Единственным знаком признания было медленное моргание в темноте. И вдруг Нил понял, что тот позволит ему отступить, если он захочет. Он знал, что может попросить Эндрю не спрашивать и тот отвел бы его обратно в машину. Ему не нужно было этого делать. Он мог оставить ложь в силе, и они могли бы вернуться в отель, и Эндрю даже не стал бы мстить ему за решение не отвечать. Он не боялся, что тот уйдет или перестанет разрешать ему пользоваться телефоном, чтобы разговаривать с Жаном. Он сам мог решить не отвечать. — Он дал то, что мне было нужно, — сказал он вместо этого. — А ты отдал ему все. Нил вздрогнул и закрыл глаза. — Однажды я спросил тебя, хочешь ли ты принадлежать Ичиро. И ты ответил мне «да». — наконец сказал Эндрю, после затянувшегося молчания, отстраняясь, но не очень далеко. Нил все еще чувствовал его близость, а когда открыл глаза, тот был тут, близко. Очень близко. — Я не… я знал, что ты… — Эндрю прервал себя. — Однажды я сделал подобный выбор, чтобы защитить кое-кого. Я понимаю, почему ты так поступил. — Это был мой выбор. Я беру на себя всю ответственность. — Принятие ответственности не делает это твоим выбором. Может быть, говорить об этом было нормально, потому что поле не казалось реалистичным местом. Звездный свет был настолько слабым, что края рядов выглядели как разрывы в действительности, а грязь — как зияющая черная пасть, в которой они плавали, не тронутые. Шоссе было линией, машина — якорем, но в остальном они плыли в пустоте. Черная дыра. Но она продолжалась, не имея края. Нил не чувствовал себя ограниченным. Он чувствовал себя свободным. И он рассказал ему об этом. Каким безнадежным был тот последний год, как медленно уменьшалась его цель — от того, чтобы дожить до выпуска, до того, чтобы пережить каждый день. Как в некоторые дни Жан был единственным, что заставляло его вставать с постели. Ичиро предложил сделку, и Нил согласился. Вытащил Жана. Убежал. Его отец. Первый раз, когда Ичиро пришел за ним. — Он получил все, что хотел. — осознав, сказал Эндрю. — Два соперника мертвы. Ты, в его постели, благодарный за это. Все, что он дал тебе, было для него самого. — Н… нет. — Да. — Он ничего не заплатил за тебя. — Нилу приходилось держать себя в руках, чтобы не вздрогнуть от гнева Эндрю. Он знал, что гнев был направлен не на него. — Он должен был… он должен был предложить… — Ему пришлось прервать себя и сделать глубокий, хриплый вдох. Когда он заговорил снова, его голос был ровным. Лишенный эмоций. — Если бы ты умер, если бы Натан убил тебя, ему все равно пришлось бы отдать Жана и Кевина в профессиональные команды. — Эндрю… — Нил искал способ объяснить. — Мне нужно было то, что он дал мне. — Он создал это. — прохрипел Эндрю. — Он сделал так, что единственным выбором для тебя было согласиться, добровольно, потому что он не хотел тебя заставлять. Он хотел, чтобы ты сам заставил себя. Чтобы ты не сопротивлялся. — Он… он никогда не бил меня. — Нил не понимал, почему ему так важно защищать его, находясь за тысячу миль от него, в этой темной полосе разлуки. — Он никогда не бил меня. И он не… он не такой, как Рико. — Нил, я видел синяки. Я видел, как ты истекаешь кровью. — Это другое. — Как это «другое»? — Ты знаешь. — рыкнул Нил, и Эндрю вздрогнул. Он перевел дыхание, чтобы продолжить уже мягче. — Рико получал удовольствие от того, что причинял мне боль. А Ичиро — нет. — Ему когда-нибудь приходилось применять силу? Или ты просто позволял ему получать то, что он хочет? — Я… — Как он наказывает тебя, Нил? — Я не хочу об этом говорить. — Хорошо, хорошо. Мы не должны об этом говорить. — Эндрю провел обеими руками по лицу и сделал еще один дрожащий вдох. — Ты любишь его? Нил наклонил голову и увидел, что Эндрю следит за движением. Он не понимал, почему Эндрю спрашивает. Влюблен ли он в Ичиро? Он так не думал. А должен был. Ичиро считал что так и есть, он говорил об этом в Японии. Но когда Нил думал о любви, он думал о защите. О том, чтобы поставить себя между ними и болью и не двигаться, как бы больно ни было, и что бы с ним ни случилось, как бы ни разрывало его на части. О том, чтобы прикрыть тело Жана своим, даже если он был слишком мал, чтобы закрыть его всего. О том, чтобы прикрыть Кевина перед хозяином, даже если это означало удар тростью. А до этого — руки Мэри в его волосах, оттаскивающие его с дороги, когда разбивалось стекло и раздавались хриплые голоса. Мэри отдала свою жизнь, чтобы защитить его от неизбежного. Мать любила его. Он знал это так же точно, как и то, что он любил своих братьев. Но Ичиро? Он покачал головой. — Я бы не рассердился… Я бы не стал тебя винить, если бы ты любил его. Такое случается. — ровно сказал Эндрю. Но Нил снова покачал головой. Нил провел рукой по колену Эндрю, спрашивая разрешения. Когда Эндрю опустил руку, разрешая прикосновение, он погладил ее, как делал это с ним. — Я уверен. Я не люблю его, я в долгу перед ним. — Ты в долгу перед ним. — как попугай повторил Эндрю, его лицо вытянулось. — Ты сказал Жану, что это было предрешено, что ты окажешься в его постели. — Так и было. — Что он охотился за тобой с пятнадцати лет. И все же ты в долгу перед ним. — Он выполнил свою часть сделки. — тихо сказал Нил. — Жан и Кевин в безопасности. Рико мертв. — И тебе придется провести остаток жизни, выплачивая долг? Таковы условия? Нил кивнул. — Нет, скажи это. Вслух, — поправил Эндрю, и на одну душераздирающую секунду Нилу показалось, что он отстраняется. Но вместо этого он поднялся на колени, увлекая за собой Нила, пока тот не оказался прижатым к его груди, в изгибе его шеи, стоя на коленях посреди пустоты, их ноги были переплетены у бедра. Нил сглотнул. Сделал вдох, потом еще один. — Я заключил сделку с Ичиро Мориямой, — начал он и, когда Эндрю кивнул, продолжил: — Вытащил Жана и Кевина из гнезда и обеспечил их безопасность. Взамен он владеет мной. Как собакой. — Он выплюнул это слово, и Эндрю напрягся, прижавшись к нему. Он приготовился к тому, что скажет Эндрю. — Хорошо. — Хорошо? — недоверчиво спросил Нил, и Эндрю пожал плечами. — Надо же с чего-то начинать, — сказал он, наконец ослабив смертельную хватку на спине Нила и положив руку ему на шею так, чтобы их носы не соприкасались. — Да? — спросил он, и Нил прижал их губы друг к другу. В темноте прикосновение губ было волнительным. Слабый свет и интенсивность их разговора сплелись воедино и пригвоздили его к этому месту. Он лишь слегка опешил, когда Эндрю толкнул его, усаживая на землю и прижимая к себе, пока их головы не легли на мягкую грязь, а тела не изогнулись, чтобы втиснуться между рядами. Звезды расстилались, как одеяло, от горизонта до горизонта. — Мы покроемся грязью, — пожаловался Нил, но Эндрю лишь успокоил его. — Какая разница? Все в порядке. Холод здесь не кусался, в толстовках было более чем комфортно, тепло Эндрю поддерживало его, пока он робко смотрел на вселенную. Они молчали, и это было удобно, и Нил избегал говорить что-либо, что могло бы снова начать вопросы об Ичиро. Это была странная смесь желания поговорить об этом, потому что казалось, что здесь, в темноте, он может это сделать. Но в то же время он не хотел нарушать тишину. Он хотел остаться здесь, между грязью и звездами, с Эндрю. Может быть, навсегда. — Выхода нет, — тихо сказал он. Наконец, когда все, что сказал ему Эндрю, улеглось. Он оглянулся, чтобы посмотреть, понял ли Эндрю, есть ли у него что сказать в ответ. Эндрю спал. Его голова лежала на одной руке, дыхание было глубоким и ровным, грудь вздымалась медленными, ровными вздохами. Иней начал скапливаться на капюшоне, где его дыхание отражалось от груди. Нил осознал все места, в которых они соприкасались: голень, от бедра до колена, предплечье, упирающееся в ребра. Но Эндрю сам уложил его сюда, и, конечно, если он не будет двигаться, то тот проснется и будет чувствовать себя в безопасности. Не составило труда устроиться поудобнее, заправить рукав в перчатку, чтобы не замерзнуть, и просто дрейфовать. Он не спал, но дремал, вбирая в себя ощущение этого места, плывя по течению. Он проснулся, когда небо начало светлеть. Эндрю тоже проснулся, и Нил старался не шевелиться, чтобы дать ему привыкнуть к своему положению. В награду за это Эндрю провел рукой по его волосам, выводя его из полусонного состояния. — Нам пора возвращаться, — сказал он ему, неохотно садясь. Тело Нила затекло от игры, холода и сна на земле, но он без протеста поднялся на ноги и пошел по следам в пыли к машине. В первых лучах рассвета грязь под их ногами была серой, а не черной.