Жизнь после любви

Энакин всё сильнее страдал при мыслях о своей неудачной любви. Хотя и знал, что не надо об этом жалеть, но понимал, что сердцу не объяснить доводов разума. Разве разбитое сердце прислушается? Как жить дальше, даже если мозг уже настроился на это? Если бы не поддержка друзей, ему было бы совсем плохо. Но помощь друзей из Ордена и целителя Немы была необходима. Только они помогали держаться на плаву и не утонуть в глубине мрачных мыслей. Теперь он уже твёрдо решил пройти переобучение, прежде чем вернуться в Орден. Найти цель в жизни, заняться переосмыслением ценностей. Ведь должен где-то быть этот смысл, даже если сейчас страшная боль не позволяет разглядеть его. Всё-таки надо понять, как жить дальше, даже если не хочется. Друзья по-прежнему навещали его каждый день. И Нема всё время заходила проверить состояние и просто посидеть, поговорить с пациентом. Так было и в этот день, когда Кеноби, закончив заседание Совета, снова пришёл навестить Энакина. Он был у друга только вчера, но считал своим долгом появляться у него как можно чаще. В коридоре Магистр неожиданно встретил целителя Нему, шедшую очевидно с обхода или собрания целителей и решил расспросить её о состоянии здоровья их дорогого пациента, раз ему представилась такая возможность. — Здравствуйте, целитель, — начал мужчина как всегда безупречно вежливо — А скажите, пожалуйста, как обстоят дела у Энакина? Ему становится лучше? Женщина остановилась и пристально посмотрела на Оби-Вана, словно решая сказать ему или нет о своих подозрениях и все же решив, что стоит это сделать, произнесла через несколько секунд: — Понимаете, Магистр, у меня сложилось впечатление, что ему плохо не столько именно от раны и от того, что с ним было, сколько от обжигающего холода, от равнодушия, иными словами, пускай он сам не понял этого, только душа его ощущает недостаток любви. Он не чувствует тепла, не видит отклика, — с волнением ответила Нема. — Так, что же делать? — вскинулся на неё Кеноби, так и пронзая ее взглядом, словно ища ответ и намек на какой-то путь, таким можно будет пойти, общаясь с бывшим учеником. — А ты попробуй подойти к нему не как наставник, а как человек. Близкий человек, родной, — Нема сделала акцент на последнем слове, переходя с Магистром на Ты, что делала только в неформальной обстановке. — Как это следует понимать? — не до конца осознал Оби-Ван то, что ему нужно сделать. — Это совсем несложно, — уверенно произнесла Нема — Вспомни, как ты до этого реагировал на все тяжелые события, случавшиеся у Энакина. И представь теперь, что это с тобой все случилось. Каких бы действий тебе хотелось бы тогда от твоего учителя? Оби-Ван без труда мысленно воспроизвел те тринадцать лет, что прошли вместе с юным Скайуокером и живо представил себе каждое событие его жизни, пройденное с ним вместе. Смерть Квай-Гона, должная по идее сплотить двух его учеников, но по факту лишь отдалила сильнее. Кеноби считал, что скорбь является только обузой и не стоит углубляться в нее, а лучше загрузить себя работой, чтобы не думать. К этому же и Энакина приучал, да, видимо, плохо. Не учел разности характеров и отношения к произошедшему, да и возраста тоже. Ни разу не попытался откровенно поговорить с учеником, не узнал его чувства, не понял их. Разговаривал только про обучение и миссии. А позже, когда узнал, что у Энакина умерла мама, как он отреагировал? Решил, что Скайуокеру лучше побыть наедине с собой и не лезть к нему. Магистр Винду пошел было вслед за ним, но Оби-Ван удержал его, поймав за рукав: — Не трогай его, Мэйс, он сам с этим справится. Да нет, то то и оно, что не справился. Только загнал свою боль глубже в себя, превратив из острой в хроническую, чего бы не случилось, побудь с ним рядом близкий человек, ощущающий и уважающий его душу и чувства. Но едва ли был такой. Был один, но его тогда уже десять лет как поглотил погребальный костер. Вот у него, у Квай-Гона, получилось бы лучше других это. А он, Оби-Ван, так и не сделался настоящим наследником его учений, стал больше консерватором, чем последователем живой Силы. Жил согласно Кодексу, считая его образцом всего и столпом своего бытия. Был очень прилежным, буквально образцовым учеником. И теперь погорел на этом. Плохо понимая, что он сейчас делает, Кеноби вытащил из кармана миниатюрный голокрон в виде бирюзового шестигранника и подбросив на ладони высоко к потолку, другой рукой сорвал с пояса меч и активировав синий клинок, одним движением разрубил шестигранник еще в полете. — Я вижу, ты правильно понял меня, Оби-Ван, — прокомментировала это действие Нема — Теперь можешь идти к Энакину. Я думаю сейчас ты знаешь, что ему сказать.

***

Энакин недавно проснулся после дневного отдыха. В виду того, что незадолго до момента ранения он почти неделю толком не спал и почти не ел, то в дополнение к нему заработал серьезное нервное истощение. Это ухудшило его состояние так сильно, что господин Сайд не особо надеялся на выздоровление пациента. И первое время поэтому он и целитель Нема буквально не отходили от Скайуокера, стабилизируя его состояние. Но даже сейчас, когда оно стало хоть ненамного лучше, ему все равно прописывалось побольше спать и получше питаться. Что было непростой задачей. Ведь спать он мог только под снотворным, иначе, стоило закрыть глаза, как Энакин начинал снова видеть то, что недавно пережил. Кабинет канцлера. Искаженное гневом лицо Палпатина. И Падме, его дорогая и любимая, что смотрела на него с холодной усмешкой, отвечая на вопрос Палпатина о том, нужен ли ей Скайуокер. «Нет, совсем нет, он для меня посторонний», — вот, что она сказала, а потом подошла к мнимому канцлеру и с ласковой улыбкой положила ладонь ему на плечо. Это не была милая улыбка наивной любящей девушки, такой доброй и простой. Это была совсем иная улыбка. Энакин такой не знал. Однако, совсем даже не всегда Энакин в своих снах видел то, что произошло на его глазах. Часто еще ему снилось, что его душа вышла из тела и он увидел прошлое время, то, как проводили его Падме и Палпатин. Его лучший друг и настоящий ее возлюбленный. Все было так отчетливо, словно так и происходило на самом деле. Вот они двое сидят в том самом кабинете, Падме напротив, на том же месте, куда всегда садился и Энакин, приходя туда. Они спорили о том, кому закончить начатое. А именно, сказать решающее слово, завершившее падение Скайуокера на Темную сторону. «Ты сделаешь это, у тебя это получится хорошо,» — горячо убеждал Палпатин, сжимая ладони любовницы в своих. «Нет, это надлежит сделать тебе,» — неожиданно твердо ответила Падме — «Ведь ты ему самый близкий, ближе тебя нет. Это не так сложно, как выглядит. Просто подойти и сказать. Я хочу, чтобы ты сделал это». — Вот же тварь! — вслух произнес Энакин, открывая глаза уже в своей нынешней реальности, не понимая толком, кого имея в виду, а наверно и сразу обоих, слившихся в одного, олицетворяющего единственное слово — Предательство. И тут, даже не заснув, юноша увидел новое видение, короткое и самое горькое. Последний взгляд Падме, брошенный на него из дверей кабинета, прежде, чем ее увел конвой. Совершенно пустой и равнодушный. Она не жалела о том, что сделала. Только о том, что ей не дали это закончить. Это ранило сильнее остального, сильнее пули, выпущенной ею. Вонзалось в сердце острым ножом, делая невозможной саму жизнь. Энакин не мог сдерживаться и первая слеза сорвалась с уголка правого глаза и стекая по виску, спустилась на волосы и впиталась с белую ткань подушки. Он не стал ее вытирать, да и не успел бы, послышался скрип дверей. К нему пришел очередной посетитель.