У истоков Ночи

      В научных журналах писали, будто бы образы сна — не что иное, как бессознательное осмысление произошедшего наяву. Прежде, видя во снах ерунду вроде летающих лошадей и говорящих деревьев, Арлен лишь усмехался, но не теперь, стоя посреди подземного зала.       Он не видит лиц, лишь тени, множество теней, бесшумно скользящих вокруг. Облачённые в блестящие, точно карнавальные, плащи, они двигаются строго друг за другом, одна за одной, сливаясь воедино. Не слышно звука шагов, лишь давящая на уши тишина, и кажется: не на поверхности он вовсе, а под водой, в центре гипнотизирующего водоворота. Сквозь тени не то идёт, не то плывёт Грустная Леди, длинные кудри ореолом обрамляют холодное, неживое лицо. Она что-то шепчет, но не слышно слов, и волей-неволей ждёшь: когда, ну когда же устремятся вверх, к невидимому свету, мелкие пузырьки?       Она подходит ближе, протягивает руку; Арлен дёргается, пытаясь сбежать, но обрывки теней удерживают. В них вязнешь, точно в болоте, и не понимаешь: есть ли у них плоть, была ли когда-то? Грустная Леди смотрит прямо в глаза: в них нет неутолимого голода, какой пошёл бы дикой ночной твари, но странная смесь сожаления, злости и давней, глубоко спрятанной боли…       А затем сон прорезает пронзительный крик.       Арлен настолько привык к безмолвию сна, что не сразу сообразил: кричат наяву. Скатившись с кровати, он кое-как втиснулся в брюки. Криков больше не было: на смену им пришли возбуждённо что-то обсуждающие голоса. На бегу поправляя ворот смятой рубашки, он прислушался: кажется, или что-то случилось в кабинете Леоны?!       Добежав быстрее, чем в голове сложились самые страшные предположения, он замер на пороге. Там, где прежде царил строгий порядок, теперь прочно обосновался хаос: письменный стол лежал на боку, бумаги ковром покрывали пол, занавески свисали изодранными лохмотьями. Не пострадали лишь волчьи головы — и Арлен испытал нечто вроде смутного разочарования. Присевший на корточки Кинан, собирая многочисленные письма и счета, бормотал: — А ветка-то, ветка гаснет! Ой, не к добру, не к добру…       Не успел Арлен спросить, при чём тут, собственно, некая гаснущая ветка, как послышался злой вопль хозяйки кабинета: — И какого здесь произошло?! Живо объяснись!       Он машинально вскинул руки, готовый защищаться, но запоздало сообразил, что обращались не к нему. В углу комнаты съёжилась, обнимая колени, Кларисса. Мутно посмотрев на старшую Хранительницу, она с трудом проговорила: — Я услышала шум. Пошла проверить. Чудовище из подземелья. Оно снова появилось, понимаете? Оно не ушло. Оно почуяло, что здесь есть пропитание, и… — Наверное, оно питается бумагой?! — Леона схватила один из разбросанных по полу листов лишь затем, чтобы швырнуть Клариссе в лицо. — Будь это неразумная дрянь, обосновалась бы в погребе, не выше! Мне что-то подсказывает, что дело не в ночных чудовищах, а в тебе, деточка. Уж прости, что не верю на слово.       Чёрные глаза показались вдруг пустыми. Так смотришь в горлышко узкого кувшина, дно которого даже в самый солнечный день скрывает темнота. — Это Диана. Не я. Диана.       Решительно приблизившись, Леона схватила девушку за плечи: — Ах, теперь Диана? Наверное, это она — монстр, да? То самое чудовище из подземелья, — голос звучал преувеличенно ласково и тем самым не предвещал ничего хорошего. — Она специально выжидает, чтобы показаться только тебе и ещё парочке суеверных дурней, но почему-то не выходит в моём присутствии?       Словно не заметив задаваемых вопросов, Кларисса облизнула губы и хрипло прошептала: — Диана не говорит, смотрит в стену и молчит. Камень и стекло.       Едва проснувшийся мозг соображал медленно, и прежде чем мысль сложилась, послышался голос подоспевшего Роланда: — Подождите! Камень и стекло. Это же как в тот раз, помните? «Жаль, что твоя красота — из слабой плоти, а не из стекла или камня».       Арлен вздрогнул. Связь теперь тоже казалась очевидной. Если бы только это ещё что-нибудь объясняло, а не запутывало! Чудовище в подземельях, Луиза Бломсберри, прошлое Клариссы, Грустная Леди, неведомая Диана — рехнуться можно. Будто прочитав его мысли, Леона выпустила Клариссу и, пнув опрокинутый стол, протянула: — Итак. Какая-то, судя по разрушениям, немаленькая дрянь шатается по штабу, в Эмбертауне подыхают сперва животные, затем — люди, и где-то мотается кровососущая сучка. Есть идеи, что здесь общего?       Отлично. То есть, даже она, опытная Хранительница, не может сказать ничего дельного?! Арлен в поисках поддержки покосился на Клариссу, на Роланда, но первая всё ещё всхлипывала, вытирая слёзы кулаком, а второй рылся в бумагах. Поняв правильно, Леона тяжело вздохнула, но тут тишина была нарушена самым неожиданным способом. — Они ж девчонки все.       Все взгляды устремились на Кинана: от него, объективно глуповатого, никто не ожидал дельных замечаний. Решив, что сморозил что-то не то, деревенский дурачок опустил голову и забубнил: — Я как думаю? Грустная Леди — она ж, хоть и ночная, а ведь девица, в платье и всё такое. В городе и те, что померли, и пропали которые — ну никого, чтоб мужик был. И Марию она, значит, куснула, а не из нас кого…       Сообразив, чего не хватает в окружающем пейзаже, Арлен покосился на старшую Хранительницу: — А где Мария, кстати? И Эдмунда с Себастьяном нет… — Отбыли на поиски Илин. Надеюсь, я верно задала им направление. Выбрала же дурёха время, чтобы испариться!       Разговор мог бы отойти от изначальной темы, если бы не Кларисса. Она распахнула глаза и зябко обняла собственные плечи: — Тот каменный зал без окон. Вода. Там шумела вода. Я не помню там мужчин. — Ты вообще мало чего помнишь, — безжалостно отрезала Леона и нахмурилась. Линии застарелого шрама уродливо вздулись. — Зато, когда вспоминаешь, то очень уж вовремя.       Однажды, будучи ребёнком, Арлен увидел, как взрослый, приличного вида джентльмен избивает тростью собственных сыновей. Тогда он бросился на защиту мальчишек, которых едва знал. И сейчас перед его глазами вновь встала та городская улица, те испуганные взгляды малышей: отголосок их страха он видел в лице Клариссы. Как только Леоне не надоело нападать на беззащитных! Будь она мужчиной, он бы уже назвал её упрямым ослом, но «упрямая ослица» звучало не так солидно, и потому Арлен уже привычно вклинился между старшей Хранительницей и потенциальной жертвой. — Вам пора определиться, доверяете вы ей или нет. Если нет, то чего вам стоит пристроить её куда угодно подальше — да с вас бы сталось и вышвырнуть на улицу! А если доверяете — прислушивайтесь, демоны вас раздери, к её словам!       Роланд испуганно присел, как будто ожидал, что сейчас Леона выхватит из-за пояса пистолет и примется палить по незадачливым младшим товарищам. Но вместо этого она горько усмехнулась: — Как можно доверять тому, кто не доверяет себе? Это было бы с моей стороны глупо. Девчонка сама не знает, кто она. Сам-то думал, что выходит, если она говорит правду?       Ожидавший сопротивления Арлен осёкся. Старшая Хранительница чуть сдвинула брови: — Зал без окон, шумит вода. Смахивает на катакомбы под Эмбертауном, но знаешь что? Чтобы их обшарить, нужна вечность. А теперь задумайся, сколько времени мы потратим зря и сколько ещё народу издохнет, если окажется, что ночная тварь просто запутывала следы. — Трое учат нас искать любые пути, дабы помочь страждущим, — крайне неуверенно проблеял Роланд, прижимая к груди кипу собранных на полу листов.       Арлен вспомнил шевелящиеся клыки Грустной Леди, подземные коридоры, уходящие в никуда.       И промолчал.