У истоков Ночи

      Чудовище из подземелий не попадалось на глаза, но снова и снова поутру обнаруживались следы его присутствия: изодранные картины, раскиданные и распотрошённые бумаги. Любой дурак давно признал бы ночные патрули неэффективными, но Леона упрямо посылала младших товарищей навстречу тёмным коридорам. Повторялась, как прежде, бесконечная тишина, повторялись и мысли. Несколько радовало лишь то, что новых трупов в Эмбертауне не находили: хоть какая-то надежда.       За углом мелькнул размытый силуэт. Арлен потёр глаза, и силуэт тотчас испарился, как и положено галлюцинациям. Проклятая зима! Короткие дни, слишком длинные ночи. Снег заметает дороги, и кажется, даже если бы город сгорел дотла, это осталось бы незамеченным: полная потерянность в пространстве и времени.       Что в такой ситуации более-менее реально? Разве что чувство голода.       Дверь погреба легко открылась, и Арлен задумчиво провёл рукой по смазанным петлям. Существо в подземельях вряд ли очень велико, раз сумело миновать выход, не повредив дверной косяк. Хотелось бы верить, что размеры делают его менее опасным, но тотчас вставала перед внутренним взором хрупкая Бекки, Грустная Леди… Нет, отнюдь не ростом и не шириной плеч измеряется сила ночной твари.       А может, оно просто проходит не здесь? Возможно, где-то в глубине здания есть ещё потайные выходы, о которых не известно даже старшим Хранителям. Продолжая размышлять, Арлен покрутил в руках помидор. Неплохо бы помыть, да только где взять нормальную воду, а не это чуть позеленевшее недоразумение! Целую вечность не меняли, не иначе.       Между полок что-то громыхнуло, и послышался пронзительный вопль. Арлен, мигом забыв о желании подкрепиться, схватился за кинжал. Чудовище?! Если оно напало сейчас, в сумерках, если… Пол вдруг оказался слишком скользким и ушёл из-под ног, и только чудом удалось удержать равновесие на повороте.       Но вместо гигантской твари, способной растерзать в клочья любого встречного, он увидел хорошо знакомое лицо. Кларисса, передёргивая плечами от омерзения, оттирала от юбки размазанного чёрного мотылька. — И откуда только лезут! Фу, гадость! — бормотала она себе под нос чуть громче, чем следовало. Так говорят, когда скрывают страх. Арлену и самому делалось не по себе от мысли, что, возможно, обыкновенное насекомое является неким знамением, таинственным и предвещающим дурное. Ведь что мотыльку делать в холодном погребе посреди зимы?! Вслух, однако, он сказал: — Наверное, у них просто под полом гнездо. Не поверишь, Бетти как-то раз нашла на чердаке улей. Зашла, а пчёлы в разные стороны — то-то визга было!       Кларисса грустно улыбнулась, принимая условия игры. Правильно. Ему сейчас нужно делать вид, что он знает ответы на все вопросы. Ей — что ни капельки не страшно. — Ты здесь одна? Я думал, Леона подрядила Роланда за тобой присматривать. — Он спал после ночного дежурства. Не торчать же мне над его кроватью! — Кларисса сморщила нос и отмахнулась. — У тебя, кстати, к сапогу что-то прилипло.       Сделав вид, что не заметил её слов, Арлен переступил с ноги на ногу. Проклятый помидор. Настоящим спасением показалась книга в тяжёлом деревянном переплёте, выбивающаяся из общего антуража. — Это ты принесла? — Ага. Думала тут по поводу чудовища. Почему Леона не перекрыла выходы из подвалов? Почему гоняет всех туда-сюда? Ладно, допустим, она ни при чём, но тогда два варианта. Первый — она дура. Второй уже поинтереснее.       Продолжая говорить, Кларисса открыла книгу и принялась зачитывать вслух: — «Случилась история эта в далёкой деревне подле южной границы. Я и матушка Глэдис прибыли в утренних сумерках, подивившись безлюдности. Крестьяне обыкновенно поднимаются на заре, но здесь было тихо, и лишь у одного из домов мы увидали телегу».       Арлен кивал в такт словам, пока не понимая, к чему ведёт очередная легенда. Подобным бессмыслицам он потерял число, покуда поглощал книгу за книгой содержимое местной библиотеки. В каждой деревне имеются свои суеверия и сказки, и хорошо если в половине из них имеется практическая польза. Не подозревая о его мыслях, Кларисса присела на табурет и продолжила чтение: — «… Не разглядев поначалу содержимого, матушка Глэдис предположила: то собирается в путь торговец. Но куда более страшная правда бросилась в глаза, стоило приблизиться: не товар грузил незнакомый мужчина, а иссохшее тело, иссечённое глубокими ранами. Когда-то, верно, то была молодая девушка, и я, не сдержав любопытства, обратился к незнакомцу: не знает ли он, кто мог совершить столь чудовищное убийство. И он отвечал, буднично, слегка даже удивлённый вопросом: „Теневик её забрал. Вы, видать, не местные? Он, почитай, каждую ночь забирает кого“.       Ах, молодость! Матушка Глэдис пыталась увести меня подальше от могильщика, но будто вселился в меня проказливый бес. Отстранив её, я продолжал расспросы: кто такой Теневик, и отчего дозволено ему забирать людей? Признаться, думалось более о разбойнике, о сектанте — но о человеке. „Недурно бы вам уйти до заката, — заметил мужчина, — а то он с темнотой приходит“.       Я не был тогда монахом, лишь послушником, и, честно сказать, не верил в крестьянские бредни. Дурак, именно я уговорил матушку Глэдис остаться, и теперь мне суждено будет всю жизнь каяться в совершённой ошибке…»       Арлен кашлянул, напоминая о своём присутствии: даже его терпение подходило к концу, тем более что автор строк не отличался цветистым слогом. Кларисса тотчас зашелестела страницами: — Если коротко, эти двое остались в деревне на ночь. Важно другое. Вот! «… К наступлению ночи жители готовились — не так, как того ожидал я. Никто не запирал ворот и ставен, напротив, их распахивали настежь и ставили у каждой двери, у каждого окна по горящей свече. Ни одна, говорили они, не должна погаснуть. Мы с матушкой Глэдис стояли рядом, всего в паре метров друг от друга. Я ждал шумного обряда, ждал защитных заговоров, молитв, заклинаний — но селяне, неподвижные, молчали. Уже почти заснув, я вдруг услышал: „Он здесь“.       Все мы вглядывались в темноту, но я не видел ничего, кроме круга света близ наших свечей и огоньков вдалеке: именно они, едва чадящие, делали мрак непроглядным. Вдруг налетел ветер, и я едва успел прикрыть рукавом свечу, но матушка Глэдис замешкалась.       И тогда я впервые увидел его: сплошной ком темноты, походящий на силуэт зверя. Он перевалился через подоконник, ворвался в комнату, и мы успели услышать лишь крик матушки Глэдис. Я кинулся туда, где она прежде стояла, но увидел лишь доски пола и опрокинутую свечу. Чудовищный зверь, Теневик, испарился — и вместе с ним моя бедная наставница. А поутру мы отыскали её посреди деревни, у колодца, иссушенную и изодранную, как та девушка, что послужила причиной моих расспросов. Селяне смотрели столь буднично, что я возопил: „Есть ли у вас сердце“, — но в ответ услыхал равнодушное: „Она позволила свету погаснуть“.       Отныне, смею заверить, я никогда не сумею заснуть, ежели близ постели не горит свеча».       Закончив, Кларисса захлопнула книгу и медленно выдохнула. Мысли о глупых суевериях отошли на задний план, когда Арлен сообразил, о чём именно хотела поведать подруга: — Ты думаешь, наше чудовище — нечто вроде Теневика? Боится света, и потому не попадается нам на глаза, когда мы патрулируем коридоры с лампами в руках, но может возникнуть в любом неосвещённом месте?       Восхитительно. Ведь именно очередной неуловимой угрозы им так не хватало. — Скорее, Леона так думает. Тогда всё сходится: ночные дежурства, зажжённый свет. В книге о Теневике и ему подобных много чего написано, собраны записки очевидцев, даже парочки членов ордена. Говорится, что он не может навредить до тех пор, пока не окрепнет, и до поры до времени не причиняет хлопот. Только разносит всё вокруг. Ничего не напоминает? — она склонила голову чуть набок, точно ребёнок, ожидающий похвалы. Арлен покосился на дверь в подвал и, открыв её так, чтобы свет из погреба проникал внутрь, пробормотал: — Даже если так, что с этим делать? Как я понял, в той истории селяне смогли только отогнать Теневика, а не избавиться от него.       Подскочив, Кларисса оживлённо заметалась между полок: — О том и речь! Нужно будет зажечь по свече — у каждого входа в подвал. В книге сказано — если Теневик не сможет выйти за пределы своего обиталища, он ослабнет и постепенно исчезнет… — … А ещё в цветочных бутонах живут маленькие феи, — прервал изложение плана раздражённый голос Леоны. У этой женщины, кажется, настоящее чутьё на тот самый момент, что носит гордое имя: «Не вовремя»! — Да, у нас собрано много книг, но знаете что? Большая их часть — чепуха. К нам одно время свозили весь мусор, что находили в городских архивах, все нелепые истории и сказки. Кажется, где-то даже была история о демонической простыне, которая задушила старушку-хозяйку. Кстати! Сдаётся мне, что я просила кое-кого не шляться в одиночестве.       Прежде Кларисса легко бы отбилась от нападок, но сейчас растерянно съёжилась, и Арлен поспешил как можно более небрежно проговорить: — Но ведь она не в одиночестве, верно? Кларисса просила меня стать её сопровождающим.       Словно не заметив чужих слов, Леона отобрала книгу и быстро пролистала с брезгливым выражением: ровно пожилая чопорная дама, увидавшая картинки легкомысленного содержания. — Чушь, чушь, полная чушь! — резюмировала старшая Хранительница. — Давным-давно надо бы разобрать эту писанину. Теневик, надо же!       Продолжая бормотать, она направилась к выходу, но у самой лестницы обернулась и бросила через плечо: — Зажечь свечи, распахнуть двери… А коврик «Добро пожаловать» не положить? Да, ночные не любят огонь, но знают: где свет, там добыча. Мы не отпугнём тварь свечками, только укажем ей путь. И хорошо, если только ей, а не кому похуже.       В детстве у Арлена имелись превосходные деревянные кубики с буквами, из которых он, маленький, выстраивал слова. А затем раскидывал, и буквы разлетались в разные стороны. Так же теперь Леона разметала уже начавшие выстраиваться мысли, оставив лишь очередные обрывки без единой возможности вновь связать всё воедино. Из забытья вывел голос Клариссы, разом помертвевший: — Укажет путь? Я не думала о таком! А если… если в самом деле? Если мной сейчас кто-то управлял, чтобы я указала выход из подземелий? Показала дорогу из катакомб Эмбертауна?       Только минуту назад она казалась живой и бойкой, как раньше, но теперь чёрные глаза словно покрылись тонкой ледяной коркой. Арлен неуютно поёжился: здесь похолодало, или то причудливая игра воображения?       Замерзать положено водоёмам, а не глазам. — И этот «кто-то» подсунул в библиотеку книгу, где по чистой случайности расписано, как именно. Тебе не кажется, что это ещё большая чушь? Ты могла ошибиться, или ошибается Леона. С ночными не поймёшь, где правда, а где выдумки.       Кларисса мучительно поморщилась и пошевелила стремительно бледнеющими губами, но не издала ни звука. Арлен шагнул ей навстречу, собираясь увести к камину, туда, где льду положено растаять. — Она мне снится. Грустная Леди.       Он замер на середине движения и вопросительно заглянул ей в лицо, получив уже знакомый взгляд в пустоту. — Мне снится, что я снова в катакомбах, и она гонится за мной. Я бегу, бегу изо всех сил, но она всё равно догоняет и кусает меня, а потом ведёт в тот зал, и там так много людей, у которых не видно лиц. Света почти нет, он рассеянный, где-то высоко, как в тот раз, когда я выпала из лодки.       Давящая на уши тишина, люди в плащах. Арлен передёрнулся. Сны, разумеется, всего лишь отражение дневных забот — но случайно ли разным людям снится одно и то же? Кларисса вдруг расстегнула верхнюю пуговицу блузки и оттянула воротник, принявшись ощупывать горло: — Что, если это не сон? Что, если она укусила меня, а я не помню?!       С каждым словом сквозь прежнее напускное спокойствие прорезалось отчаяние. Арлен перехватил дрожащие ладони и успокаивающе сжал, разглядывая бледную шею — разумеется, без каких-либо следов укуса. — Это просто ночной кошмар.       Холодные пальцы, стиснувшие в ответ его руку, постепенно становились теплее.