У истоков Ночи

      В самом центре сцены стоял дешёвый гроб, испачканный комьями налипшей земли. Горели свечи. Высокий, тощий мужчина в длинном плаще окинул взглядом зрительный зал: — Внимание, леди и джентльмены! На ваших глазах свершится запретное магическое таинство, таинство возвращения из загробного мира. Вам доводилось, вероятно, слышать об ужасающих убийствах, что потрясли нас своей жестокостью; жертва чудовища, совершившего их — в этом гробу.       Он выдержал эффектную паузу, после чего осыпал крышку гроба ярко-красным порошком. Пронзительно взвизгнула и тут же захлебнулась скрипка. — Слышишь ли ты мой зов?       Повисла тревожная тишина, в которой особо отчётливо послышалось три удара. Крышка гроба затряслась; звеня, посыпались на пол гвозди, удерживавшие её на законном месте. Вот она с грохотом упала на сцену, и поднявшаяся из гроба девушка, медленно открыв глаза, недовольно тряхнула головой: — Я же просила так сильно не заколачивать! Мне вообще не нравится идея с гвоздями. Эффектно, конечно, но представь, что будет, если они случайно упадут в зал. Тем более быстро не уберёшь, а это открывающий номер, кто-нибудь из нас запросто может напороться.       Жиль, вздохнув, наклонился и помог Илин, путающейся в длинном платье, вылезти наружу: — Твоя правда. Накроем тебя крышкой и вынесем из-за кулис, уж чего-чего, а жути на местных нагнать не сложно. Ты как?       Илин попыталась как можно беспечнее улыбнуться: — Чуть не треснулась лбом о крышку, а так всё отлично. И корсет! Кажется, его слишком сильно затянули. Ладно, давай уберём этот мусор и попробуем ещё разок!       За что она всегда ценила долговязого, тощего «дядюшку», так это за понимание намёков. Он имел в виду отнюдь не проблемы в виде тесных туфель, корсета или ещё какой ерундовины. Скорее, Жилю мучительно хотелось спросить: «Ты уверенна, что сможешь выступать под именем Иви?»       Неподражаемой Женщины-Волчицы. Матери, убитой у неё на глазах. В точной копии того платья, в котором её некогда похоронили, с красной полосой на шее, изображающей разрез. Илин почесала колючую щеку, надеясь, что не придётся высказывать вслух и горькую, и радостную мысль: приятно, когда твоя злость намного сильнее боли. Тогда перестаёшь думать о погибших и начинаешь действовать: точно и безжалостно. Только так и можно. Только так и нужно. — Начнём с начала? — Пожалуй.       Тяжёлая крышка над головой снова отсекла свет. Ещё при посвящении в Хранители Илин довелось, как прочим, полежать в гробу, и потому сейчас она не испытывала священного трепета. Что такое гроб? Всего лишь длинный ящик с ручками. Наверное, в нём можно даже заснуть: дыра в одном из боков, укрытая от взглядов зрителей куском плотной ткани, не даст задохнуться. Если бы ещё не чесался нарисованный шрам на горле!       Снаружи доносился преувеличенно таинственный голос Жиля. Когда прозвучала нужная реплика, Илин три раза стукнула по крышке, после чего легко сдвинула её на бок и села, стараясь двигаться заторможено, будто в полусне. — Слушай мой голос, повинуйся моим словам; ты ответишь на мои вопросы? — Да.       Звук разносился эхом: самое то! Илин смотрела прямо перед собой, помня, что по роли ей не полагается излишняя подвижность. Но так и тянуло повернуть голову вправо, к зрительному залу, чернеющему, как гигантская пасть. Между ветхих скамей и стульев легко, пригнувшись, укрыться. — Как тебя зовут? — Иви.       Слух обостряется, каждый звук — громче, ярче. Собственное дыхание и биение сердца затапливают всё кругом, чудятся шаги: кто-то медленно скользит между рядов, прячется в тенях и ночных кошмарах, дожидаясь своего часа. За кулисами Мими терзает воющую скрипку, заглушая посторонние шумы. — Что с тобой произошло? — Человек с серебряным серпом пришёл ночью. Я пыталась убежать, но успела только спрятать дочь, — голос дрогнул. Илин упрямо закусила губу, повторяя про себя: ты должна, ты справишься. Серебряный Человек хитёр и будет скрываться до тех пор, пока не вынудишь его показать лицо.       В глазах Жиля мелькнула неуверенность, но ни единым движением, ни единым словом он не выдал смятения. Правильно. Нельзя останавливать ход номера, даже если речь идёт о репетиции. — О, чудовищное убийство! Бедняжке Иви отрезали голову; глядите и судите сами, как пришлось постараться, чтобы залатать рану.       Крупная бледная кисть упёрлась под подбородок. Илин изо всех сил вытянула шею, чтобы издалека казалось, будто алая полоса под горлом расходится в стороны. Да, пожалуй, зрелище не для слабонервных, особенно если не знаешь наверняка, что перед тобой лишь постановка. — Скажи мне, Иви: ты можешь назвать убийцу? Ты видела его лицо?       Чиркнула по полу ножка скамьи. Илин вздрогнула, пытаясь понять, почудилось ли на этот раз. Всего один взгляд в зал, всего один, это ведь совсем немного. Но лицо Жиля в меру невозмутимо: он не видит ничего подозрительного. Нужно держаться. Перед поворотом в зал должна быть ещё одна реплика. — Я помню его. Я чувствую его. Он сейчас здесь, среди вас! — Илин повернулась — быстрее, резче, чем следовало. Скрипка смолкла. Дрожащая рука, простёртая к воображаемым зрителям, мечущийся из стороны в сторону взгляд. Никого.       Проклятое воображение. — Серебряный Человек слышит, видит. Он знает: разоблачение близко.       Внушительных размеров сабля, закреплённая на подставке за спиной, вдруг с лязгом опустилась, и пламя свечей отразилось в ней, окрасив в оранжево-алый. В тот же миг ударили часы. Илин, будто повинуясь оглушительному звуку, легла обратно в гроб. Сверху опустилась крышка.       Конец номера. — Мими, в следующий раз не дёргай так сильно. Эта штуковина чуть не свалилась! — выбравшись — не без помощи Жиля — наружу, Илин задумчиво поскребла пальцем саблю, тупую и, если присмотреться, у рукояти чуть поеденную ржавчиной. — А ты, малышка, не переигрывай. У тебя вид не воскресшего трупа, а потерявшегося щенка. Кстати! Мирелла просила передать, чтобы ты к ней зашла, как закончишь. Она ещё не уверена, что сцену с гробом действительно нужно оставить в программе. — Я же объясняла! Люди любят мистические истории, хотя бы потому, что никогда до конца в них не верят. Сейчас не прошлый век, нас не вздёрнут за колдовство или что там ещё.       Жиль, как всегда, в споре предпочёл не участвовать: согнувшись в три погибели, он волочил пустой гроб за кулисы. Мими отложила скрипку и принялась деловито гасить, одну за другой, свечи: — Ты же её знаешь. Она не любит рисковать нашей репутацией. Мы и так с трудом держимся на плаву. — А я бы рискнула. На шоу уродов слабонервные не ходят.       Вздрогнув, Илин обернулась. Что не так со звуком в этом театре? Несуществующие шорохи и стуки оглушительно громки, а вполне реальный стук костылей Аланны тих и неприметен, как и шаги семенящей следом Рози. — Вы закончили? — как всегда, громко и немного с вызовом, спросила Аланна. Илин покачала головой: — Нет. Ещё второй выход. Кстати, я решила его немного изменить.       До того будто дремавшая Рози вдруг встрепенулась и прошептала: — Не лучшая идея, по-моему. Зрителям больше нравится постоянство. — Поверь, это изменение будет выглядеть что надо! — выпутываясь из слишком длинного платья, Илин лихорадочно прикидывала, удастся ли реализовать задумку. К тому моменту, как она стёрла с горла краску и натянула более свободные рубашку и штаны, план сложился окончательно. — Я выбегаю на четвереньках, рычу на зрителей, изображаю волка, пока Жиль рассказывает о том, что меня воспитывали дикие собаки… Но это скучно! Жутко скучно. К тому же не вяжется с предыдущим номером. — И что ты предлагаешь, малышка? — невольно заинтересовалась Мими. Илин окинула циркачей победным взором: — Пусть он, как в первом выходе, изображает мага. Тогда мы можем выступить вместе с Катлин. Сначала он выводит её на сцену, говоря, что в этой-то девочке точно нет ничего необычного. Мы сымитируем превращение в волка-оборотня — в меня! Заодно обе замаскируемся, чтобы выглядеть похожими, и наденем одинаковую одежду. Смотрите: Жиль говорит о том, что страх иногда кроется в неожиданных местах, Катлин начинает выть… Мы гасим лампу, а затем выхожу я. — Забавно, — лениво вынесла вердикт Аланна, но Илин уже полностью захватила новая задумка: — Пока не горит свет, Катлин «упадёт» за левую скамью. Я заранее спрячусь там же и поднимусь вместо неё. Но не просто поднимусь! Я наброшусь на Жиля, словно хочу его загрызть, а он оттолкнёт меня на во-он ту софу. Придумаем какую-нибудь страшную историю про оборотня, и народ валом повалит.       Переведя дыхание, Илин победно оглядела собравшихся. Мими затушила последнюю свечу, зажигая вместо неё обыкновенную лампу: — Отличная идея, малышка. Только надо заранее предупредить, что вход с оружием запрещён, а то кто-нибудь особо нервный может в тебя пальнуть. — Аланна права. На шоу уродов слабонервные не ходят.       Слегка пожав плечами, Рози прижала руки к груди: — Жиль, может, и высокий, но вы примерно одного веса. Ты его с ног сшибёшь! Ваш старый номер, по крайней мере, наверняка никого не травмирует.       С грохотом Жиль отпустил софу: — Помолчи, женщина! Я, может, и худоват, но пока ещё не обессилел! Давай, показывай, что задумала!       Илин быстро вдохнула, пригнулась и тихо рыкнула, изображая зверя. Даже жаль в такие моменты, что нет хвоста, для пущей достоверности. Жиль, правильно истолковав её взгляд, сделал шаг назад, ближе к софе. Затем «волчица» прыгнула, как если бы намеревалась впиться ему горло. — Давай, — шепнула она Жилю на ухо, маскируя подсказку попыткой укуса. Тот, кивнув, отшвырнул её от себя — на софу. Но в последний миг лицо Илин вдруг перекосилось, и она, извернувшись, упала — не на мягкие подушки, а рядом. — Малышка, ты цела? — всполошилась Мими, кидаясь к ошалело трясущей головой Илин. Стиснув зубы, она прошептала: — Я нарочно. Упади я туда, всё кончилось бы куда хуже.       Аланна и Рози переглянулись, и первая хохотнула: — Правильно. Когда ошибаешься, всегда надо говорить: так и задумано, буду вся в синяках, авось, и правда за мертвеца примут!       Смех смолк, когда Илин подняла руку, так, чтобы окружающие увидели глубокую кровоточащую царапину. Нет, так не выглядит ободранная кожа, только разрезанная.       Поднявшись, она скинула на пол многочисленные подушки и слегка надавила на софу. Сквозь мягкую поверхность пледа проступили острия гвоздей. Сердце ещё колотилось, как безумное, но Илин нашла в себе силы проговорить: — Там один торчит сбоку. Я увидела, как он блеснул, и постаралась развернуться в прыжке. Лучше уж спиной на доски, чем…       Она не договорила, но всё и без того было очевиднее некуда. Аланна стыдливо примолкла; побелевшая Рози что-то бормотала себе под нос: наверняка молитву. Жиль помог подняться, беспрестанно бормоча: — Я не заметил! Клянусь, там плед, подушки, я просто не увидел! Если бы я всё проверил, если бы… — Прекрати, Жиль. Я ещё не умерла, чтобы так причитать, — буркнула Илин, осматривая гвозди. Нет, не театральный реквизит для какого-нибудь «не чувствующего боли» мага: кто-то постарался, превращая обыкновенное сиденье в малоприметную, но оттого не менее неприятную при падении ловушку. Думать, насколько больно было бы сейчас, упади она на подушки спиной, не хотелось. — Эй, гляньте-ка! Там что-то приколото к подушке!       Оборачиваясь, Илин уже знала, что увидит в руке Мими.       «На арене тебя ждёт смерть». — Мы ещё посмотрим, — зло бросила она в пустой зал, сжимая в кулаке очередную записку. Когда злишься, не страшно. Вот только волей-неволей высматриваешь в каждом углу, за каждой портьерой тень чужака, жаждешь увидеть столь отчаянно, что уже почти не замечаешь текущей по руке крови. Но перед тобой лишь полумрак, лишь очертания хорошо знакомых предметов.       Больше ничего.