У истоков Ночи

      Снились какие-то обрывки слов, голосов и звуков, причудливо перемешиваясь со вздохами и стонами старого театра. Да, дряхлые дома, как и обыкновенные старики, редко удерживаются от ворчания. Одного они не могут: кричать, да ещё на разные голоса.       Ещё до конца не проснувшись, Илин вскочила. Мысли в голове толпились, налетали друг на друга, и только где-то на границе сознания держалась цель: найти источник звука. Как назло, усталый мозг никак не желал сосредотачиваться на главном. Налево? Направо? В таких зданиях, как это, шум распространяется непредсказуемо.       — Не надо! Он убьёт тебя!       Ларри? Берри? Их голоса сложно различить.       — Не подходи! Не тронь их!       Катлин?! Серебряный Человек ли там или обычный вор, с чего ей взбрело в голову привлекать внимание? Она даже не сумеет отбиться! Сердце прыгало, грудную клетку сдавило, но Илин стиснула зубы и побежала быстрее, ещё быстрее. Только бы успеть, только бы…       Дверь глухо стукнула о стену, и она очутилась нос к носу с перекошенной волчьей мордой.       Время замерло. Ситуация показалась столь абсурдной, что Илин задумалась, не во сне ли она видит эдакую образину. Она помнила волчьи головы в кабинете Леоны, но все они были действительно звериными; эта же морда представляла собой нечто среднее между животным и человеком.       Что оно здесь делает? Откуда оно здесь?       Оскалившись, тварь прыгнула; Илин успела лишь метнуться в сторону, зацепив плечом косяк. Затрещало дерево в унисон с криком Катлин; краем глаза Илин заметила её, забившуюся в угол, сжимающую в побледневших пальцах подсвечник, и кровь на полу.       Кровь? Чья?..       Рык из темноты напомнил, что оборотень — а что это ещё могло быть? — не спешит испаряться. Тварь потрясла крупной головой; из спутанной серой шерсти посыпались застрявшие щепки. Нечего и ждать, что она сама отключится, протаранив стенку. Илин потянулась к кинжалу, но чудовище прыгнуло снова. Она откатилась к стене и поняла, что больше бежать некуда, а встать никак не успеть. Прыжок — и в голове зазвенело от удара.       Странно, но, прижатая к полу, она думала о чём угодно, кроме грозящей смерти: о том, как же несёт у оборотня из пасти, о шерсти, которая то ли седая, то ли присыпана снегом, и о его кривых клыках. Мысль, что именно эти клыки сейчас вонзятся в горло, казалась далёкой и чужой.       А потом точно в макушку оборотня врезался тяжёлый подсвечник.       Гулкий звук и кровь, закапавшая на щеку, подействовали отрезвляюще. Вряд ли бронза серьёзно навредила чудовищу, скорее, оно растерялось и теперь пыталось собраться; Катлин занесла подсвечник для нового удара, когда тварь, решив разобраться с первоочерёдной угрозой, повернулась в её сторону.       — Беги! — заорала Илин и наугад пнула уродливое существо в живот, надеясь выиграть хоть пару секунд. Да, статус Хранительницы сам по себе не прибавляет боевых навыков или сверхсилы, что бы там ни выдумывали обыватели; а жаль, сейчас бы что-нибудь такое очень пригодилось. В коридоре уже слышались встревоженные голоса, топот ног, стук костылей Аланны. Только бы чудовище не переключилось на кого-нибудь ещё! А рукоять кинжала скользит в ладони, всё никак не ухватить.       Катлин, глядя прямо в глаза чудовищу, ещё раз взмахнула подсвечником прямо перед его носом. Оно угрожающе рыкнуло, но почему-то не двинулось с места, не попыталось напасть. Выбраться бы из-под его проклятых лап! Если бы оно сделало шаг, можно было бы вывернуться, а сейчас она в западне.       — Катлин.       Этот голос не принадлежал ни показавшемуся из-за угла Жилю, ни Мирелле за его плечом, ни тем более встревоженной Мими. Хриплый, как у заядлого курильщика, он исходил из глотки оборотня.       — Оставь её! Уйди! — в затылок оборотню прилетел ботинок. Только сейчас Илин сообразила, что Ларри и Берри тоже здесь. Однако странно — почему они не попытались вмешаться раньше? Додумывать мысль она не стала: тварь отвлеклась — самое время вспороть ей брюхо!       В последний миг тварь краем глаза заметила движение и отскочила, но кинжал всё равно встретился с плотью. В хриплом рыке проскочила нотка собачьего скулежа; омерзительное существо поджало раненую лапу.Илин вскочила и посмотрела прямо в глаза оборотня, вспоминая старое поверье, будто бы глаза как раз у них не изменяются независимо от обличья. А кто поручится, что это правда?! Ведь твердят ещё, что отсечённая часть тела принимает человеческую форму, но отрубленный палец так и остался волчьим.       Больше оно не нападало, но не стоило обманываться: ни следа страха, скорее, раздражение. Существо смотрело на сбежавшихся циркачей, особенно зло — на близнецов, съёжившихся на полу. Почему они не встают? Кровь. Если эта тварь их ранила…       Прогремел выстрел; оборотень, коротко рыкнув, метнулся к своему единственному спасению — разбитому окну. Мгновение — и он скрылся из виду, растворившись в темноте.       Себастьян опустил мушкет и, пробормотав что-то невнятное, приложился к фляжке.       — Все целы? — силы разом оставили Илин, и она села на пол, пытаясь отдышаться. Ну и ночка! Одно сумасшествие за другим. Как будто мало им было Серебряного Человека, записок, убийств! Мироздание отчего-то решило добавить в эту кашу оборотня.       С тяжёлым грохотом Катлин уронила подсвечник и кинулась к близнецам; она смотрела то в одно, то в другое лицо, и её губы безмолвно шевелились.       — Не бойся, — Ларри явно через силу улыбнулся: теперь, когда не требовалось следить за оборотнем, Илин заметила глубокий порез, тянущийся по его ноге от колена до бедра. Оба брата выглядели не лучшим образом; неудивительно, кровь-то у них общая. Нужно встать, помочь обработать рану, нужно…       — Зубы или когти? — из-за спины Себастьяна вынырнула Мария. Её ледяное лицо не выражало ни сочувствия, ни хотя бы удивления. Она что, каменная?! Да Илин сама бы вопила что-то неприличное и носилась по потолку, если бы не мысль, что из всей семьи она единственная, кто хотя бы что-то может сделать.       Ларри медленно моргнул; Мария, задумчиво осмотрев рану, выдала:       — Всё-таки когти. От зубов совсем другие следы.       — Поздравляю с поразительным открытием, — проворчала Илин, и тут Катлин в голос разрыдалась:       — Это из-за меня, из-за меня, из-за меня…       Не меняя своего каменного выражения, Мария повернулась к плачущей девушке. Смутная надежда, что сейчас-то в стеклянных глазах появится хоть искра человечности, не оправдалась.       — Ты что-то знаешь?       — Нет, но он назвал меня по имени. И не нападал, хотя мог бы; даже не попытался ни укусить, ни ударить, ничего… — она говорила всё тише и, в конце концов, бессильно закрыла лицо руками.       — Ты права. Если бы он хотел тебя убить — убил бы.       Рыдания усилились; нет, это просто невозможно! Превозмогая дрожь в коленях, Илин поднялась, подошла ближе и хлопнула Марию по плечу. Хлопнула чуть-чуть сильнее, чем следовало бы для дружеского жеста.       — Могла бы хоть изобразить сочувствие!       — Могла бы. Если бы видела только то, что видишь ты.       Все эти мистические недомолвки уже действуют на нервы! Округлив глаза и приоткрыв рот, Илин прижала руки к щекам:       — И что вы видите, о великая провидица? Просветите убогих!       Мария не отреагировала на откровенную подколку, лишь указала пальцем на близнецов:       — Они умрут в течение недели. Нет, не от этой раны — чудовище вернётся и закончит начатое. Оно придёт, как человек или как зверь; в начале весны умрёт хозяйка цирка, за ней — высокий мужчина. Потом — женщина на костылях. И всё это произойдёт, если мы не покончим с оборотнем. У нас нет времени на промахи и ошибки, — на слове «промахи» Себастьян подавился и шумно закашлялся.       Когда Илин была маленькой, их цирк частенько выступал на ярмарках; там встречался разный народ — и ловкие мошенники, и грабители, но особенно часто — гадалки. Размахивая руками над стеклянным шаром, они нагоняли таинственность и разбрасывались предсказаниями направо и налево; но отчего-то слова Марии не прошли мимо ушей, а засели глубоко внутри морозной иглой.       — Надо так надо, — пожала плечами Илин, словно речь шла о какой-то мелочи: семья надеется на неё и других Хранителей, и показать сейчас страх означает поколебать эту надежду. — Сколько у нас времени до ближайшего убийства, м? Неделя?       — Я сказала «в течение недели». Возможно, намного меньше.       Треснуть бы эту балду чем-нибудь тяжёлым да по белокурой головке! Может, на кладбище её завывания пришлись бы кстати, ну так и оставалась бы на кладбище, а не лезла к людям, пытающимся собраться с мыслями.       — Никаких точных сроков? Да, что-то твой хрустальный шар барахлит.       — Может, и барахлит; зато я могу сказать, что этот оборотень уже забрал троих. Двух мужчин и одну женщину.       Мими, перевязывавшая ногу Ларри, сдавленно охнула; морозная игла вошла глубже, так, что перехватило дыхание. Всколыхнулось потревоженное воспоминание: испуганный голос матери, тёмная фигура с серпом.       — Да нет, он не Серебряный Человек. Убийца точно был человеком, а не чудовищем. Уж такую-то рожу я бы запомнила, — слова были привычно небрежными, только голос всё никак не желал под них подстраиваться и продолжал срываться. Мария смерила её холодным, мало что выражающим взглядом.       — У любого оборотня два лица; ты видела одно, а сейчас встретилась со вторым. Он мог бы явиться как человек, если бы его ничего не разозлило. Не все оборотни принимают обличье зверя под влиянием Луны; кого-то из них в чудовище обращает кипящий гнев.       — … А ведь бывают такие, верно; девчонка дело говорит, — отмер Себастьян и, достав из кармана платок, промокнул пот со лба.       «Не разозлило»… Слова отдались в голове гулким эхом, и тотчас Илин вспомнила перекошенное лицо мистера Баркли, то презрение, с которым он рассуждал о циркачах, бродячего пса с внимательным взглядом. Всё настолько легко сошлось, что оставалось удивляться, как она не замечала совпадений раньше.       — И он хотел забрать тебя. Верно! Катлин, — Илин тронула руку плачущей подруге, заглянула ей в лицо, — мы поймаем его. Но многое, очень многое будет зависеть от тебя.       Тонкие пальцы, почерневшие от угля, ходили ходуном. Когда она заговорила, губы едва двигались:       — Если он появится ещё раз, я уйду с ним. Тогда никто не умрёт, верно? Никто.       Когда все вокруг слишком серьёзны, лучшее, что можно сделать — улыбнуться. Илин рассмеялась, пусть и несколько натянуто.       — Нет, таких жертв от тебя никто не требует. Всего-то ещё разок выйдешь на сцену.