У истоков Ночи

      С кончика пера сорвалась клякса, но Арлен этого даже не заметил, продолжая сверлить взглядом недописанное письмо. Недописанное? Вернее сказать, ненаписанное вовсе. Как он ни старался, пока получилась только пара строк:       «Здравствуй, Бетти! Я надеюсь, у тебя всё в порядке, и что ни ты, ни прислуга не находили больше на подушках змей. Что касается меня, мои дела…»       Он уже решил не писать о случившемся, а, если доведётся пересечься с бабушкой в ближайшие месяцы — и не рассказывать. Да и что можно сказать? Если даже позабыть о той роли, что он сыграл в смерти Клариссы, и сообщить о её гибели в телеграфном стиле, так ведь всенепременно Бетти примчится вызволять внука с опасной службы, закатит скандал… Не хватало только сорваться в её присутствии.       За спиной раздалось робкое покашливание: сперва тихо, затем — куда более настойчиво. Что ж, Кинан вряд ли отстанет. Отставить тоску, отложить перо, вдохнуть глубже… Поворот:       — Что-то случилось?       Напарник неуютно завозился:       — Тебя, это, Леона звала. Оно, говорит, не к спеху, но пусть подходит, как освободится, значит.       Втайне надеясь, что появилось какое-то дело, Арлен поднялся. Да, сейчас как нельзя лучше пришлись бы очередные ночные бдения, тени за спиной, призраки в зеркалах. Пока идёшь — болото тоски не затянет в свою холодную глубину.       — Ты вчерась во сне вопил. Резали как будто.       Спокойно. Не нужно бить людей за то, что они идиоты. Интересно, он вообще догадывается, насколько тяжело отгонять ненужные мысли, а после забивать пустоту в душе абстракцией вроде логических задачек или пересказа самому себе прочитанных книг? Насколько долго пришлось выметать из памяти вчерашний сон — сон, в котором он бесконечно тонул в густой чёрной воде?       — Не лезь, куда не просят. Хочешь поковыряться в чём-нибудь — возьми палку и тыкай в муравейник!       Конечно, не пристало джентльмену кричать и хлопать дверью, но, когда закипаешь, лучше выпустить немного пара, пока он не накопился. Чем дольше сдерживаешься, тем тяжелее потом, наедине с собой.       Войдя в кабинет, Арлен остановился на пороге, пронзённый стеклянными взглядами волчьих голов. Интересно, есть ли там, среди них, кто-то из членов ордена, из тех, с кем Леона когда-то сражалась бок о бок? Что это на самом деле — охотничьи трофеи или жестокое напоминание о выбранном пути?       Не обнаружив Леону за столом, он недоумённо огляделся. Ответом на невысказанный вопрос послужил шум из-за отгораживающей часть комнаты портьеры. Подойдя, он увидел старшую Хранительницу и Роланда: она задумчиво смотрела то на толстяка, то на изрядно потрёпанный чёрный камзол в своих руках.       — Н-да. Ладно, не трескается — на том спасибо, — проворчала Леона и только теперь, обернувшись, заметила Арлена. Не совсем понимая, что происходит, он нервно сглотнул:       — Вызывали?       — Да. Знатных ребят у нас в распоряжении не особо, но, что есть, то есть. Скажи, если тебя лет сто не дёргали ни на один приём, а тут вдруг притаскивают приглашение, что это может значить?       Несколько растерявшись, Арлен осторожно ответил:       — Два варианта. Первый — тебя после долгой опалы, наконец, признали равным и хотят снова ввести в высший свет.       — Либо?       — Либо какая-то крупная пакость. А к чему, собственно…       Старшая Хранительница небрежно швырнула в Роланда мундиром и кивнула в сторону стола: там, среди кучи бумаг, притаилось письмо в украшенном конверте.       — Господин Нивен прибыл вчера вечером. Почти одновременно с Себастьяном и остальными. Письмецо-то от Франклина Эртона, не больше и не меньше. Говорят, он важная шишка. Член придворного совета.       Что ж, жизнь приняла к сведенью отчаянную мольбу о каком-нибудь необычном деле, вот только, как всегда, излишне увлеклась. Пожалуй, впредь нужно будет формулировать желания несколько точнее. Арлен покосился на письмо:       — И у него проблемы с ночными?       — Скорее, у нас проблемы с Эртоном, — проворчала Леона, — Нам якобы надлежит явиться в загородное имение его семейки, где он сделает ну очень важное заявление. Будет торжественный приём, танцы и прочая дребедень. И куча богачей. Ваши семьи, кстати, тоже.       На заднем плане жалобно простонал что-то неразборчивое Роланд, для которого столкновение с родственниками, судя по всему, не сулило ничего хорошего. Представив, что придётся сейчас пересечься с Бетти, Арлен вполне разделял его чувства.       — А что за заявление? Там написано?       Леона покосилась на письмо, как на ядовитую змею:       — А то сам не знаешь, как любят эти шишки наводить таинственность на ровном месте. Нет, то есть, формально мы приглашены в благодарность за помощь в обнаружении пропавших девушек, только что-то тут не так, нутром чую.       — Одержимый? Ночные ведь любят брать кого-то под контроль, — робко предположил Роланд. Едва договорив, он в ужасе прикрыл рот ладонью и покосился на Арлена, отчего стало только хуже. Конечно, нельзя сделать вид, что ничего не было, когда умирает кто-то из товарищей; но, может, стоит задуматься, что не очень-то весело всё время ощущать себя так, словно вокруг очерчена жирная красная линия, и каждый, за неё заступивший, подлежит немедленной небесной каре?! Одно дело — целенаправленные попытки влезть в душу; другое — придача случайным фразам особого смысла. Всё это хотелось объяснить, в процессе, возможно, всё-таки не по-джентльменски врезав кому-нибудь, но Леона вмешалась неожиданно вовремя:       — Не исключено. Но я бы поставила на что-то ещё. Эртон, если слухи не врут, так трясётся за свой зад, что даже в сортир ходит в кольце охраны. Подбираться к нему — то ещё удовольствие. Говорят, и поместье ему под стать. Вроде дом, парк, статуи, знаете, всё налеплено кое-как, но дорогое. Красота! А под каждым кустом торчит по личному телохранителю, как бы чего не вышло.       Нет, что-то ещё стояло за привычной руганью. Что-то личное? Но теперь, слушая рассказы о поместье, он постепенно вспоминал Эртона. Видеть его лично не приходилось, но именно о нём частенько разговаривали полушёпотом важные джентльмены с бульдожьей хваткой. Они уважали его, как уважает стая своего вожака: как же, продержался в совете свыше всякого приличия! Двенадцать лет, кажется. Такой человек для большинства сродни божеству; окажи Хранители ему некогда услугу, вряд ли орден сейчас находился бы в таком упадке.       — Что ж, вы двое лучше меня разбираетесь во всей этой светской чепухе. Мы можем отказаться? Написать какое-нибудь вежливое письмецо, так и так, мы очень сожалеем, но явиться не можем, и всё такое.       Будь Арлен поглупее, непременно бы задал вопрос, читающийся на физиономии Роланда: суровая Полуночная Хранительница, убийца оборотней, боится кучку знати? Но и его самого не покидало ощущение, что перед ними поставили капкан и теперь ждут, пока щёлкнут железные челюсти. Он взял письмо и задумчиво покрутил в руках.       — Приём уже через три дня?       Правильно. Когда хотят застать врасплох — не дают опомниться, как не дают и возможности отказаться. Но, даже пролегай меж ними и встречей с господином Эртоном целая вечность, что можно написать в качестве причины для отказа? «Простите, мы не можем посетить Вас, так как выслеживаем особо опасную ночную тварь»? Да их на смех поднимут! Не так давно Арлен и сам бы в голос рассмеялся над столь нелепым оправданием. Нет, грядущего визита не избежать, и человек, столько лет продержавшийся в совете, отлично это понимает.       Верно истолковав заданный вопрос, Леона мрачно кивнула и повернулась к сундуку:       — Подбери себе что-нибудь.       Заметив недоумение в его лице, старшая Хранительница нехотя пояснила:       — У нас когда-то была униформа. Завалялось ещё с тех времён. После Волчьего Холмы мы её и не вытаскивали-то ни разу. Оно и понятно. На дело в ней не пойдёшь, лучше уж сразу повесить на груди табличку: «Если ты ночная тварь — беги»… Роланд!       — А?! — бедолага, не ожидавший столь резкого перехода, подскочил.       — Расскажи остальным. Похоже, от этой ерунды нам не отвертеться. И всё-таки, демоны его раздери, зачем мы ему понадобились, да ещё и практически полным составом?! Что он задумал? Проклятье, мог ли он всплыть ещё более не вовремя...       Она продолжала бормотать, даже отвернувшись к окну, будто говорила больше сама с собой, чем с присутствующими. Арлен склонился над сундуком, стараясь прогнать из мыслей настойчивый лязг сработавшего капкана.