У истоков Ночи

      Бетти, вполне живая, радостная, окутанная, как обычно, облаком цветочных ароматов, хлопотала вокруг. Она говорила что-то о ремонте крыши, кажется, и о новом платье, купленном, разумеется, не во имя транжирства, но исключительно из желания продемонстрировать возвращение к прежнему положению их семейства. Ещё причитала, что внук будто бы немного вырос и сильно похудел, кожа да кости, и уверяла, что никакие деньги не стоят его здоровья и благополучия. Арлен медленно кивал, иногда вставлял слово-другое, и всё никак не мог отделаться от мысли, что всё происходит не по-настоящему. Каждое слово, сказанное бабушкой, слышалось ему заученной заранее репликой пьесы, и он отвечал то, что положено отвечать почтительному внуку. Но вместо родственного тепла, окутывающего с головы до ног, была лишь колючая тревога.       Разве она не чувствует этого? Не понимает, сколь неуместно её присутствие? Советник Эртон не из тех, кому свойственны благие порывы: приглашает к себе он лишь тех, кто одним знакомством с собою сулит некую выгоду. Совершенно некстати всплыла в голове история из давно прочитанной книги, где радушный хозяин приглашал к себе врагов, якобы чтобы заключить мир, они веселились вместе на пиру, а после двери залы крепко запирались, и нанятые убийцы устраивали резню.       — Бетти, — наконец сумел он ворваться в стремительный поток бессмысленных речей, — собирайся. Тебе нужно уехать, и как можно скорее.       Бабушка в растерянности похлопала ресницами, после чего по-девичьи надула губы:       — Дорогой, ты не в себе. Уехать посреди праздника от столь знатного господина — это попросту некрасиво. Кажется, ты там, в своём ордене, совершенно позабыл элементарные правила этикета!       — Да послушай же меня! — Арлен перехватил её, готовую умчаться навстречу веселью и возможной опасности, за пышную оборку рукава. Убедившись, что неугомонная старушка не вырвется, он медленно, словно ребёнку, проговорил:       — Здесь какой-то подвох, неужели не понимаешь? Советник почему-то пригласил вас, членов семей Хранителей, хотя никто бы его не упрекнул, пригласи он только состоящих в ордене. Мы не настолько знатны и уж тем более не настолько богаты, чтобы он желал союза с нами; Беттериджи с натяжкой входят в число тех, кому Эртон мог бы предложить сотрудничество, но и в их случае не просматривается явной нужды. Я думаю, ближе к полуночи что-то случится. Что-то не очень хорошее. И не хочу, чтобы ты при этом здесь присутствовала.       На миг Арлену показалось, что убеждение возымело успех, но понимание испарилось с лица Бетти, как вода с нагретой сковороды.       — Я бы не уехала, даже если бы очень захотела, к твоему сведению. Как понимаешь, я решила не тратиться на наёмный экипаж: меня подвезла одна добрая леди с личным экипажем, не возражавшая против попутчиц. Она, к слову, где-то здесь. Ох, я ведь хотела вас познакомить! Идём, идём!       Послушно, словно тряпичная кукла, Арлен последовал за бабушкой. Его вновь душным облаком окутала апатия. Воспоминания, причудливо сплетаясь с реальностью, образовывали диковинную смесь: разве не так же его таскали за собой большую часть детства, демонстрируя напудренным дамам, как любимую ручную зверушку? Лишь слабо всколыхнулся безумный страх, будто сейчас Бетти подведёт его к серебряноволосой вампирше в тёмно-зелёном платье.       Незнакомая леди не только не была вампиром и не носила зелёного, но даже «леди» могла бы называться с большой натяжкой. Полная, обтянутая тёмно-синими воланами и сетками, она походила на масленый пирожок в кружевной салфетке. Такая скорее сгодится в главные жертвы, чем в зловещие порождения ночи. Очевидно, решив, что полноты и едва заметных усиков недостаточно, судьба поставила рядом для сравнения удивительно тощую и высокую даму в серебре — ни дать ни взять швейная игла. Стоило приблизиться, и слух уловил обрывок разговора:       — Ужасно! Впрочем, этого следовало ожидать, ещё когда начали умирать животные. Я говорила — помните, вы приезжали с супругом две недели тому назад — говорила, что это очень дурной знак.       — Да погодите волноваться, дорогая, — «игла» улыбнулась, но получилось у неё как-то кисло. — Даже мой муж говорит, что четыре случая на весь город — не повод волноваться. Упаси Трое, это вовсе не эпидемия.       По этикету леди и джентльменам положено общаться в своём кругу, за исключением тех случаев, когда они представлены друг другу официально неким знакомым лицом. Однако меньше всего сейчас интересовали светские условности.       — Прошу прощения, однако не могли бы вы пояснить, о чём вы? — обе дамы синхронно обернулись, всем видом выражая крайнее недоумение. У «иглы» к недоумению примешалась вдобавок лёгкая брезгливость: кто посмел столь бесцеремонно ворваться в чужую беседу?! Бетти, незаметно для остальных дёрнув внука назад, засуетилась:       — Анджелина, Ладонна, позвольте представить вам моего мальчика: Арлена. Арлен, это леди Анджелина Белл и леди Ладонна Коулмен.       Её привычная игра — использовать все доступные слова, лишь бы не назваться бабушкой — продолжалась и позднее. «Милостиво» позабыв о заданном вопросе, дамы принялись обсуждать какую-то чушь вроде достатка своих мужей. Бетти, как почётной вдове, в разговоре полагалось умеренно вздыхать о покойном, но не забывать прихвастнуть доходами внука. Вновь заиграла музыка, тяжёлая, давящая на уши. Арлен стоял почти прямо, кажется, выдавал изредка уместную лёгкую улыбку, но сознание уносилось всё дальше. Что-то вроде, пожалуй, ощущает рыбак, чью лодку уносит волной в открытое море.       — Сколько же лет этому замечательному молодому человеку? — полная дама пытливо уставилась на Арлена. — Выглядит таким юным!       — Ах, Анджелина, неужто я так подурнела, что ты полагаешь, будто моему мальчику может быть больше двадцати? Шестнадцать, ему шестнадцать.       — Ох, молодость. Помню, моему дорогому Уорду было и того меньше, когда наши семьи решили породниться. Мы поженились спустя год… А вы, юноша? Есть ли у вас невеста?       Вот и он — тот вопрос, от которого передёргивало и прежде, теперь обратившийся в невыносимую пытку. Если бы и была — какое им дело?! По счастью, Бетти вновь поспешила ответить за него:       — Мой мальчик весь в работе, он и написать-то мне едва находит время.       Смутная надежда, что сейчас-то полная дама и её тощая спутница, не получив порцию романтических историй, отстанут, почти мгновенно угасла, стоило лишь взглянуть на лицо леди Ладонны.       — Быть может, вам стоило бы познакомиться с моей племянницей, Матильдой? Чудесная девочка, ей, правда, только четырнадцать… Не поверите — она так просилась на праздник, что я не сумела ей отказать. Хотя даже Анджелина твердит, будто бы вывести девочку в свет так рано — недопустимое потворство. Но что дурного в том, чтобы порадовать дитя покойного брата? Вон она, жмётся в углу… Быть может, вы могли бы пригласить её на следующий танец?       Меньше всего хотелось возвращаться и снова припоминать заученные в детстве движения. Нет, пожалуй, куда хуже будет изображать впоследствии вежливый интерес к Матильде, дабы её тётка не вздумала обидеться. Нужно отделываться от всего этого — и побыстрее! Прежде чем разум выдумал достаточно подходящую к случаю отговорку, с кончика языка сорвалось:       — Боюсь, я вынужден отказаться: я уже обещал танец одной госпоже. И мне пора!       — Той рыжеволосой леди? Арлен, подожди! — поздно! Вырвавшись на волю, он облегчённо вздохнул и только затем задумался: а ведь сейчас действительно придётся с кем-то танцевать. Обе почтенные дамы и бабушка сейчас смотрят в спину, и не менее пристальным вниманием одарят они ту девушку, что сейчас подвернётся под руку.       Словно спасение, за колонной мелькнуло серое пятно.       — Илин! Подожди!       Она недоумённо замерла, словно не могла даже представить, зачем к ней вообще обратились. Пожалуй, с ней можно будет поговорить обо всём, предупредить о девушках-марионетках среди гостей; она не поднимет шум, как это непременно произойдёт, если хоть словом обмолвиться Кинану.       Уже протянув руку, Арлен догадался спросить:       — Ты умеешь танцевать?       Илин слегка раздражённо повела плечами:       — Я из цирка, а не из леса. С радостью избавлю тебя от этой шумной назойливой женщины.       — Это моя бабушка, — уточнил Арлен, выводя «свою даму» поближе к центру зала. Так у них будет время улизнуть, когда музыка кончится, и тем самым избавиться от лишних расспросов. Пока звучали первые ноты, неторопливые и сонные, он поделился своими наблюдениями.       — Ты видел её после танца? — спросила Илин, едва он замолчал. Арлен медленно покачал головой.       — Нужно найти Леону, Нивена, Себастьяна — кого-нибудь одного, а лучше всех троих — и предупредить. Кто знает, что за веселье тут начнётся ближе к полуночи.       Всё-таки очень удачная мысль — переговариться в танце, особенно сейчас, когда медленный ритм позволяет не беречь дыхание. Во всяком случае, никто не выскочит из-за спины и не попытается присоединиться к разговору. Едва подумав об этом, Арлен споткнулся о ногу партнёрши и шепнул:       — Слушай, в танце обычно ведёт мужчина.       — Уж извини, — донеслось в ответ, — когда мы с Катлин учились танцевать, я всегда была за кавалера.       Да, этот танец выходил не таким ладным, как предыдущий. То и дело Илин с непривычки слишком отстранялась, едва не врезаясь в соседнюю пару, а уж сколько раз они наступали друг другу на ноги, Арлен перестал считать где-то после первого десятка раз. И всё же он продолжал про себя отсчитывать ритм, заглушая тревожные мысли: раз-два… нет, немного быстрее, раз-два…       — Ты как, держишься?       Замечательный вопрос. На него невозможно ответить честно, хотя бы потому, что сам точно не знаешь, насколько серьёзна невидимая рана. Это головокружение, душная тяжесть — они пройдут через минуту или предпочтут задержаться?       — Думаю, я это переживу.       Илин кивнула, словно и не надеялась на более точный ответ:       — Хорошо. По себе знаю, как это странно. Вроде все вокруг те же, и обстановка знакомая, а всё совсем не так, как ты помнишь. Как будто не по-настоящему. А на самом деле всё так же, просто ты изменился.       Интересно, размышления написаны у него на лбу, или она в самом деле чувствовала что-то похожее? Быть может, тогда, когда возвращалась к своей «семье»? Арлен не мог сказать наверняка; мог лишь вдохнуть чуть свободнее. Когда ты не один такой, всё сразу становится проще.       Танец закончился.       — Их нигде нет, — заметила Илин. — Странно. Себастьян уж точно должен был остаться в зале. Нужно их найти, и побыстрее.       «Побыстрее» звучало как отличная идея, тем более сквозь толпу уже неумолимо надвигалась Бетти и её спутницы. Если бабушка жаждала всего-то утопить внука в расспросах по поводу столь диковинного выбора дамы, то леди Ладонна, не стесняясь, морщила острый нос: как же, вместо её драгоценной племянницы нахал предпочёл цирковую уродку! Нет уж, всё это лучше обсудить потом, когда на горизонте не будет маячить неотвратимая катастрофа.       Мария, Эдмунд, Роланд, Кинан — ох, он всё ещё с теми двумя, что за болван… Больше ни одного чёрного с серебром мундира. Леона и Нивен ушли обсудить некий «деликатный вопрос» с одним из гостей и, вероятно, ещё не освободились, особенно если тот обладает нежной светской любовью к пустословию. А вот отсутствие Себастьяна внушало тревогу. Куда он успел испариться? Только сейчас Арлен сообразил, что не видел его довольно давно.       Вдох. Выдох. Паника ещё никогда не помогала.       — Скажем остальным, чтобы держались вместе и следили за гостями, — Илин решительно направилась к близнецам. — А потом осмотрим комнаты. Нарвёмся на хозяев или прислугу — делаем честные глаза и говорим, что ищем дорогое начальство. Цель им знать необязательно.       Арлен сосредоточенно кивнул и на всякий случай вновь огляделся. Пустое: старшие члены ордена словно испарились. Перекинувшись парой слов с Марией и Эдмундом, Илин вернулась:       — Всё, теперь они в курсе. Есть идеи, где будем искать?       Если бы старших отозвал на пару слов сам хозяин, Арлен непременно порекомендовал бы искать в кабинете. Но гостю, такому же, как они сами, туда хода нет. Скорее всего, они в одной из открытых комнат: не слишком далеко от бальной залы, но и не слишком близко. В отсутствие возможности запереться никто не станет рисковать и рассказывать о личных делах там, где могут подслушать посторонние. После недолгого размышления, Арлен указал в сторону коридора — не того, что вёл к входной двери, но уходящего вглубь особняка.       — Идём.       Странно, но музыка за спиной стихла почти сразу же, как если бы звучала где-то в другом мире. Здесь почти не было света, и лишь пара тусклых ламп кое-как разгоняла темноту. Чем дальше от бального зала — тем темнее. Что ж, в этом есть и плюсы: вряд ли Леона и Нивен в той части дома, где царит непроглядный мрак.       — Всегда было интересно, — шепнула Илин, — Зачем людям, у которых маленькие семьи, такие здоровущие домины? Иначе чувство собственной важности не помещается?       — Ну, у нас с бабушкой дом довольно старый, но тоже немаленький. Его ещё мой прадед строил для своей жены. Может, показать богатство хотел. Она не из знатных была, и его родители здорово обозлились. Хотели даже наследства лишить, но как-то всё улеглось…       Почему-то, рассказывая вполголоса семейную историю, Арлен чувствовал облегчение. Как будто память, ставшая далёкой и чужой в день, когда он принял клятву Хранителя, возвращалась, вновь становилась родной. Параллельно он прислушивался: может, донесутся из-за одной из дверей едва слышные голоса? Но коридор встретил их мёртвой тишиной, какой не бывает даже на старинных кладбищах. Напрасно они волновались о прислуге: кажется, в этой части дома не было ни души.       За поворотом вдруг мелькнуло красное пятно. Девушка, та самая! Арлен видел её лишь мгновение, но готов был поклясться — она посмотрела на них, посмотрела с живым интересом ребёнка, готового проткнуть бабочку булавкой. Бесшумно, точно призрак, она скрылась за дверью по левую руку.       — За ней! — Илин, опередив спутника, в считанные секунды достигла двери.       Комната своим видом, насколько позволял судить сгустившийся мрак, напоминала домашнюю библиотеку, удивительно небольшую для столь гигантского дома. Кое-как пристроились меж книжными шкафами статуи пухлощёких крылатых младенцев. В тусклом свете, пробивавшемся из коридора, они казались живыми и очень уродливыми карликами. Арлен задумчиво провёл рукой по руке ближайшего «младенца»: тот был покрыт толстым слоем пыли.       Советнику Эртону не по карману достаточное количество прислуги, чтобы содержать резиденцию в чистоте? Или он не считает нужным тратиться на это место?       — Эй, выходи! — Илин шагнула за порог; её тусклая тень слилась с темнотой. — Мы просто хотим поговорить!       Что-то зазвенело справа от книжного шкафа, как если бы небольшой металлический предмет ударился о стекло. Совсем рядом! Отгоняя навязчивые воспоминания о старых шахтёрских ходах, Арлен шагнул навстречу звуку и вытянул руки. Девушке в пышном платье так легко не проскользнуть мимо: в кои-то веки есть за что поблагодарить современную моду! Нужно поймать её — и тогда…       Лёгкое движение воздуха, шелест ткани — Арлен бросился наперерез, но почти сразу понял, что не успевает. Рыжеволосая девушка вихрем пронеслась совсем рядом. Илин, силясь удержать, ухватила лишь край тёмно-красного шлейфа; треск — и кусок платья остался в её руках. Фальшивая Кларисса выскочила в коридор, захлопнув дверь за собой. Выругавшись, Илин скорее машинально подёргала ручку.       — Отлично. Она нас заперла. Надо было держаться у двери — тогда она рано или поздно попыталась бы прорваться… Проклятье! — в сердцах она ударила по косяку.       Арлен же двинулся туда, где слышал накануне тихий звон. «Кларисса» специально постучала по какому-то стеклу — или что-то выронила? К счастью, по другую сторону от книжных полок обнаружилось занавешенное окно. Стоило отдёрнуть тяжёлую портьеру, взметнув в и без того душный воздух облако пыли, в библиотеке стало чуть светлее. Совсем немного, но и этого хватило, чтобы раглядеть изящный журнальный столик со столешницей из тёмного стекла. Даже на этой поверхности выделялся стилет, похожий на шило, и несколько почти чёрных пятен. Ещё даже не засохли…       Арлен прищурился, силясь разглядеть цвет. Илин, в свою очередь, принюхалась, после чего провела по пятну пальцем и лизнула тёмную жидкость.       — Кровь. Знаешь, мне это совсем, совсем не нравится…