У истоков Ночи

      Чем дальше от окна, тем меньше можно было разобрать, и тем чаще Арлен натыкался на неожиданное препятствие в виде брошенной на полу книги, кресла, статуи. Спички, предусмотрительно прихваченные Илин, то и дело напоминали о себе сухим стуком. Но нет: нельзя зажигать лампы. Кто-нибудь непременно увидит свет, и тогда их вылазка в хозяйские комнаты раскроется.       Но куда хуже темноты давила тишина. Илин молчала, выдавая своё присутствие лишь дыханием и лёгкими, словно кошачьими шагами, и безумно хотелось, чтобы она пусть шёпотом, но почаще бормотала что-то себе под нос, возможно — ругалась на их общую неосмотрительность. Чтобы убедиться: во мраке не случилось подмены, это не враг — всё ещё она.       Где-то вдалеке веселятся гости, а здесь засыхает на столешнице пятно крови — чьей? Быть может, Леона или господин Нивен… нет, они всегда начеку, к ним не подкрались бы на расстояние удара. Себастьян? Дай ему бокал чего покрепче — и он подставится сам.       Шаг за шагом Арлен продвигался вдоль стены, подтверждая неприятную догадку: та дверь, через которую они попали внутрь — единственная. Окно, на которое пленники библиотеки поначалу надеялись, оказалось накрепко заколочено.       Что-то громыхнуло; темнота голосом Илин воскликнула:       — Здесь камин!       — Странно, — не преминул заметить Арлен, — камин в одном помещении с кучей книг.       Лучше думать о простом, бытовом; о правилах, заученных в детстве и отставленных в угол теперь. Они были важны для юного лорда Бретта, наследника семейства, но отошли на второй план для Хранителя.       — Давай о пожарной безопасности в другой раз? По-моему, сейчас лучше задуматься, пролезем ли мы с тобой в трубу.       Не дав усомниться в своих намерениях, Илин рыбкой скользнула в камин. Пышная юбка, зацепившаяся за решётку, протестующе затрещала.       — Чтоб их, эти тряпки! Всегда терпеть не могла.       — А мне кажется, эти очень удобные, — возразил Арлен. И в самом деле, юбки, предназначенные для Полуночных Хранительниц, не предполагали под собой турнюра или кринолина — всего-то одну нижнюю юбку из материала пожёстче.       — Вот сам и носи! — в лицо прилетела пахнущая нафталином тряпка, и, пока Арлен мучительно раздумывал, действительно ли спутница ждёт, что он это наденет, Илин уже скрылась в камине:       — Тут, конечно, не видно ни черта, но для твоего спокойствия сообщаю: я поддела штаны. Так что за свою невинность можешь не волноваться, никто её красть не планирует и неловких сцен, где тебя застанут с циркачкой в одних панталонах, тебе не грозит… Чёрт! Замок!       Судя по гулкому звону, Илин от души треснула неожиданное препятствие кулаком.       — Вот скажи на милость, — ворчала она, выбираясь наружу, — какой смысл делать внутри каминной трубы заслонку с замком?!       — Наверное, чтобы воры не пролезли в дом, — предположил Арлен. Судя по движению воздуха, Илин махнула рукой:       — А! Всё равно там никому из нас не просочиться. Может, окно разобьём?       Поймав себя на мысли, что всерьёз обдумывает предложение спутницы, он слегка похлопал себя по лицу: явно нужно успокоиться, прийти в чувство и всё как следует обдумать. Звон стекла могут услышать; но, даже если они останутся незамеченными сейчас, разбитое окно — не тот след, который можно не заметить, особенно в холода. Хозяева непременно потребуют объяснений, и кого они, спрашивается, заподозрят в первую очередь? А если фальшивая Кларисса ещё и вынесла что-нибудь из дома, скажем, фамильные драгоценности, и объясняться придётся с полицией?       — Ладно, ладно. Сама понимаю, глупость предложила, — Илин, судя по всему, пришли в голову те же мысли.       Тем временем, будто решив из жалости поддержать их светом, из-за туч выплыл серп полумесяца — и что-то блеснуло между книг. Рычаг потайного хода, быть может? На это Арлену хотелось надеяться, но увы — всего лишь банка, задвинутая вглубь полки. Скорее машинально, чем из действительного интереса, он взял банку в руки и посмотрел на свет. Судя по очертаниям, внутри покоился законсервированный цветок.       Ирис. Это ирис. Сочно-фиолетовый, лишь слегка поблек в густом растворе, и на его фоне бледные пальцы отливают зеленцой…       — Мёртвые цветы в банке. Гадость, — интонации незнакомые, но голос… Как во сне, Арлен видел тонкие, до синевы прозрачные запястья, обтянутые зелёной тканью. Грустная Леди, но говорила она не так, как пристало древней нежити. Слишком… живо?       Здесь ещё кто-то. Мужчина, которому она никак не посмотрит в лицо. Он смеётся:       — А сколько цветок проживёт, отделённый от корней? День? Неделю? А так, залитый раствором, он будет жить много лет: наши кости истлеют, а он всё ещё будет стоять.       — Мёртвое не может жить, — Грустная Леди отворачивается, не давая и шанса разглядеть своего собеседника. За спиной открывается дверь.       — Господин?.. Вы и ваша супруга так давно здесь. Отец просил узнать, не желаете ли вы отобедать вместе с нами.       — Не стоит беспокоиться, — кажется, мужчина улыбается, — я всего лишь увлёкся исследованиями и совсем не следил за временем. Иди, Виктория; я присоединюсь чуть позже.       Грустная Леди вздрагивает, стискивает банку и сжимает зубы — человеческие, ровные, без следа чудовищных клыков.       — Госпожа Виктория? — обращается к ней юноша, и она с силой задвигает банку с цветком в глубь полки. Сейчас она обернётся, и можно будет как следует рассмотреть обоих собеседников, узнать…       … Но снова наступает ночь, и Грустная Леди смотрит на тот же цветок; листья облетели, и в небе покачивается полумесяц, почти такой же, как сегодня.       — Смешно. Ты действительно всё ещё здесь, — усмехается она, и вдруг резко оборачивается; в бреду кажется, что она почувствовала присутствие, и что она по-настоящему здесь, среди полок и уродливых статуй, и сейчас клыки сомкнутся на шее Илин или его самого…       А затем Арлен увидел потолок и встревоженное лицо спутницы, с чуть поблескивающими во мраке глазами.       — Я пыталась заслонку открыть, ну, ту, в камине… А ты упал, ни с того ни с сего. Хотела уже на помощь звать, катись оно всё, и тут ты заговорил. Думала, очнулся, но нет — глаза закрыты. Жутко, знаешь ли. И вот сейчас вроде всё.       Она говорила много и сбивчиво. Неужели так сильно беспокоилась? Арлен приподнялся на локтях:       — Что я говорил?       — Голос у тебя был такой… как будто не твой вообще, — Илин передёрнула плечами, будто стряхивая со спины мурашки. — Раза три точно. А говорил… сейчас.       Она откашлялась:       — «Элленор, Меня зовут Элленор». Говорит о чём-то?       Арлен устало потёр лоб и покосился на банку: та чудом не разбилась, лишь на боку пролегла трещина.       — Я видел её. Грустную Леди. Она с кем-то говорила… с мужчиной. Он называл её Викторией, и ей это очень не нравилось. Она словно была здесь, давно и совсем недавно.       — Ох, только не начинай разговаривать, как Мария: мне её одну с этими загадочными загадками вынести тяжело! — не одобряет, явно не одобряет! И как объяснить, что, в отличие от бледной «ведьмы», он начал видеть всё это не так давно, с того дня, как возникла в его жизни сереброволосая вампирша в тёмно-зелёном платье.       Виктория? Элленор?.. Почему кажется, что эти имена — ключ к разгадке?       — Нет, я больше не могу! — Илин стремительно вскочила. — Надо выбираться отсюда, а то, чего доброго, и у меня видения-дребедения начнутся. Открывайся, чтоб тебя!       С раздражённым рыком, подошедшим бы больше собаке, чем юной леди, она от души пнула дверь.       Та, скрипнув, неожиданно поддалась.       Удержав порыв кинуться к свободе бегом, Арлен осторожно приблизился. Мешочек с солью ждал своего часа за поясом. Кто знает, что окажется по ту сторону двери? Точно не приблудный слуга: тот, услышав голоса, непременно вошёл бы и потребовал ответа.       — Одно из трёх, — Илин, прищурившись, пыталась привыкнуть к свету. — Или мы идиоты, и дверь была открыта всё это время. Или я всё-таки сломала замок — сомнительно, он цел… Или нас заперли, а потом сами же выпустили. Есть идеи, зачем?       Арлен тяжело сглотнул и опёрся рукой на косяк. Голова всё ещё кружилась.       — Мне кажется… так делают, когда не хотят, чтобы мы чему-то помешали.       — Ну, мы здесь не одни, верно? — Илин довольно жалко улыбнулась. — Запирать, так всех. Иначе помешает кто-нибудь другой.       Так себе выходило оправдание, особенно если вспомнить, с чего началось их приключение. Могли ли Нивен и Леона так же попасться на крючок? И если да, то не означает ли это, что прямо сейчас в бальной зале происходит нечто страшное? Вновь так некстати вспомнились страшные истории тёмных веков, в которых лорд приглашал врагов на великолепный пир лишь затем, чтобы отравить или заколоть во сне. Вздор: их точно не хотят убить, иначе нанесли бы удар без лишних игр. Нет, здесь что-то другое — но что?       В полночь.       — Ничего себе! — присвистнула Илин и ткнула пальцем в меланхолично тикающие напольные часы. — Мы почти два часа там проторчали!       Всего десять минут до полуночи… куда только девалось время? Неужто они в самом деле блуждали в поисках выхода так долго? И сколько он пролежал без сознания, в плену неясного видения?       Путаясь в коридорах, они бежали обратно. В миг, когда Арлену уже казалось, что где-то они свернули не туда и теперь блуждают по кругу, из-за очередной двери послышалась музыка.       — Сюда! — Илин толкнула дверь, и ослепительный свет бальной залы заставил зажмуриться.       Поискав взглядом, Арлен облегчённо выдохнул. Нивен и Леона были уже здесь и вполголоса о чём-то расспрашивали Марию: слов на расстоянии не разобрать. По крайней мере, всё в порядке с ними; отыскать бы сейчас Себастьяна, и спокойствие почти полностью восстановится. А там можно будет и поразмыслить о видениях. Что это — попытки Грустной Леди контролировать его разум? Или случайные подсказки, просачивающиеся в его сознание… почему? Какая между ними может быть связь?       Протолкнувшись сквозь пёструю стайку великосветских дам под их бурные причитания, Арлен направился к старшим Хранителям. Необходимо доложить им обо всём, прежде чем…       Музыка стихла, и пронзительный звон колокольчика едва не заставил зажать уши. Отличный, однако, способ привлечь внимание к собственной персоне! Сперва советник Эртон показался на удивление выше, чем прежде, и только затем запоздало дошло: он поднялся на возвышение, откуда испуганными тараканами разбегались музыканты.       — Дорогие гости!       Эта радостная вкрадчивость была хорошо знакома Арлену, и не сулила ничего хорошего. Что сейчас произойдёт? Быть может, исказятся лица гостий — девушек из катакомб, и они бросятся в атаку? Или все гости, все эти дамы и господа, и даже, быть может, члены их семей окажутся лишь марионетками, погаснут свечи, и разнесётся по мрачному особняку торжествующий хохот Грустной Леди?..       — Думаю, многим из вас известно, сколь непростые времена наступают. Трое, храня нас от войн и катастроф, послали другое испытание: в Эмбертауне за последний месяц произошло несколько весьма загадочных смертей. Сперва умирали только животные, но не так давно скончались от неизвестной болезни двое почтенных горожан. Разумеется, пока рано говорить об эпидемии, тем более что тела, с согласия родственников, переданы для изучения, и, вероятно, лекарство будет вскорости найдено.       Точно. Та самая «не эпидемия», о которой говорили новые знакомые Бетти. Это наверняка как-то связано с Грустной Леди… и при чём здесь эти два имени? Какой смысл?       — Почему же лекарства до сих пор нет, раз в нём возникла необходимость? Дело ли в том, что учёные не способны до конца понять механизмы работы человеческого тела? О нет, вопрос, друзья мои, в деньгах — и только в деньгах.       Тотчас начались перешёптывания; суть их в основном сводилась к тому, что сейчас и праздник в доме богатейшего господина не обходится без вымогательства. Успокаивая собравшихся, Эртон вскинул руки:       — Не подумайте, я не из тех, кто станет вымаливать пожертвования, подобно нищему на паперти. Изучив все статьи расходов, Совет обнаружил следующее: вот уже много столетий наши деньги тратятся — на что? На защиту от призраков и вурдалаков, блуждающих в ночи, на охоту на ведьм и демонов!       Сердце сжалось от дурного предчувствия.       — Сегодня здесь присутствует орден Полуночных Хранителей в полном составе, те, кого решение Совета касается непосредственно. И оно таково: орден будет распущен. Всем его членам, разумеется, будут предложены места на государственной службе, сообразно образованию, воспитанию и… кхм… природному предназначению.       Упади ему на голову потолок, Арлен удивился бы куда меньше. Он шагнул вперёд — они не понимают, это не болезнь, это не исправить лекарствами, нужно рассказать им о Грустной Леди, объяснить так, чтобы поверили. Но ещё раньше, чем кто-то из них открыл рот, громыхнула дверь. Растрёпанный слуга, задыхаясь от бега, закричал:       — Господин Эртон! Ваш сын… мёртв! Убили! Сохрани Трое, убили!       Стрелки сошлись, и в мёртвой тишине раздался бой часов.       Наступила полночь.