У истоков Ночи

В комнате царила темнота: очевидно, сосед уже отошёл ко сну. Арлен в нерешительности потоптался на пороге: быть может, стоит выйти, попросить у Леоны лампу или хотя бы свечу? В конце концов, он ограничился тем, что слегка приоткрыл дверь – так, что из коридора проникло немного мерцающего света. Всего лишь тонкая полоска, едва-едва озарившая голый каменный пол, спинку стула – и взъерошенную чёрную шевелюру человека, сидящего на нём. Нет, будущий сосед не спал: он пристроился у окна, опёршись на подоконник острыми торчащими локтями. Услышав шум, он обернулся – и на мгновение Арлену показалось, что глаза пока ещё незнакомого юноши блеснули, точно у кошки. - Извини, - смутился сосед. – Я сейчас, минутку… Яркий свет врезался в привыкшие к полумраку глаза, и Арлен на мгновение зажмурился, потирая сомкнутые веки. Когда же перестали мелькать повсюду фиолетово-зелёные круги, молодой лорд смог наконец-то разглядеть будущего соседа. Вот уж кто напоминал нечисть, с которой Хранителям положено сражаться: бледный, тощий, в волосах при желании могла бы обрести приют дружная птичья семья, а слишком крупные зубы торчат изо рта. Как у кролика. Или какого-нибудь особенно неудачливого кровососа. - Ты не вампир, часом? Клычки-то ого-го, - фыркнул Арлен, разглядывая комнату. Что ж, не так плохо, как можно было бы ожидать, разве что тесновато после привычной спальни в родовом поместье Бреттов. С другой стороны, вряд ли даже очень богатая организация станет селить каких-то там свежеиспечённых рекрутов в просторные хоромы. - А ты сам не ночной? – не остался в долгу взъерошенный «кролик». – От света вон как шарахнулся! А ещё говорят, что у рыжих души нет. - Я не рыжий! – оскорбился Арлен, на всякий случай покосившись на привычно золотистую прядку. Убедившись, что по пути волосы не успели самовольно перекраситься, молодой лорд тотчас успокоился. Тем временем «кролик» поднялся и показался ещё выше. С таким ростом только ловить лбом дверные косяки или цепляться при неудачном взмахе рук за каждую встречную люстру. Двигался он суетливо, ни на секунду не замирал. Чрезмерно широко улыбался, чрезмерно внимательно разглядывал нового знакомого, а в глазах одновременно мелькали десятки вопросов, которые «кролик» всё никак не решался задать. От него так и веяло чрезмерной открытостью и доброжелательностью. В общем, всё было слишком и чересчур, отчего смотрелось в высшей степени наигранно. Итак, пока что равносильны оба варианта: и то, что «кролик» - деревенский дурачок, зазубривший глупые суеверия как истину в последней инстанции, и то, что он – умело притворяющийся интриган. Что ж, если подумать, и в том, и в другом случае из него может выйти толк. - Позвольте представиться: Арлен Глендауэр Бретт, - молодой лорд слегка вздёрнул подбородок и протянул руку для рукопожатия. Фамильный взгляд потомственного аристократа, увы, не произвёл нужного впечатления: сложно смотреть сверху вниз на того, чьи щенячье-восторженные глаза возвышаются где-то над твоей макушкой. - А я – Кинан, Кинан Древ, - «кролик» долго мял протянутую ладонь, тряс обеими руками, из чего Арлен заключил: аристократов или, на худой конец, просто воспитанных людей в родне у Кинана не водилось. Нет, так хорошо притворяться невозможно. Надеясь не показаться грубым, молодой лорд осторожно высвободил руку: - И давно ты здесь, Кинан? Леди Мирайн сказала только, что дольше, чем я. Глаза «кролика» едва не вылезли из орбит. Как вскоре оказалось, далеко не из-за невинного вопроса. - За тобой посылали Леону?! Ничего себе! Надеюсь, ты не вздумал называть её леди, или ещё как-то вроде? Она всю эту светскую чушь ненавидит! Мол, её придумали, потому что больше нечем заниматься, только гонять слова туда-сюда. Уголки губ сами собой поползли вверх, и Арлен прикрыл рот ладонью, сдерживая рвущийся наружу хохот. Ненавидит, значит, светскую чушь? Однако у них с суровой дамой гораздо больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд. Вот только к чему бороться с тем, что представляет собой неизбежную часть жизни? Проще смириться, а недовольство выражать наедине с собой или, быть может, с парой-тройкой самых близких друзей: протестуя против норм этикета на людях, навредишь только своей собственной репутации. Видимо, Леоне просто нечего терять. - А ты шрамы её видел? – явно не ждал ответа Кинан: вопросы так и сыпались из него, и, будь они чем-то материальным – уже завалили бы всю маленькую комнату и начали бы вываливаться через окна. – Жуть, правда? Говорят, её оборотень потрепал – вдарил лапой по лицу, и глаза как не бывало! Они ж сильные, да и шустрые, говорят – не заметишь, а тебе уже в глаза прямо смотрят или в спину дышат. Тяпнет такой – и всё, будешь такой же, крови захочется, мяса человеческого… - А ещё голым по лесу носиться и на луну выть? – не удержавшись, фыркнул Арлен. Рассуждения звучали тем забавнее, что новый знакомый явно нёс околесицу всерьёз. - Ты, это… не шути так, - Кинан опасливо покосился на окно, за которым купалась в серо-синем тумане обгрызенная по краю луна. – Зачем по лесу носиться? Ночные, они наоборот, ближе к людям держатся. Не могут они без нас, понимаешь? Кое-кто вроде бы нормальный совсем, днём ходит, людям улыбается, а потом – раз! – и ребёнок у него родится весь в шерсти и с хвостом. А на самом деле такие-то как раз и есть оборотни, просто хорошо сущность свою звериную прячут. Так глубоко запихают, что порой сами о ней знать не знают. Оборотни, они ж хоть наполовину, да живые, а вот другие… другие хуже. Молодой лорд машинально кивал в такт словам, с каждой новой глупостью всё больше убеждаясь: союзника из Кинана не выйдет, в лучшем случае – мальчик на побегушках. Интересно, ему Хранители промыли мозги или он от природы такой, с придурью? - И что ж это за «другие»? Кинан поёжился и решительно задёрнул шторы, будто ему казалось, что некто злобный и жестокий сверлит его взглядом с той стороны стекла. - Много их, все разные. Леона говорит – всей жизни не хватит, чтобы разобраться. Живыми-то их толком не захватишь, не проверишь ничего – нет таких оков, чтобы удержать, убить разве только. У них одно только общее… - Людей ненавидят? – предположил Арлен и тут же удостоился снисходительно-покровительственного хлопка по плечу: - Ты вот, когда хлебец грызёшь, о чувствах хлебца задумываешься? Я ж сказал, не собираются они нас истреблять, подчинить если только… Ну, это я так думаю. Нет, они просто… другие. И видят, и чувствуют по-другому, только как именно, толком и не ясно. В общем, ничего не ясно, ничего не понятно и так далее, и тому подобное. Никаких систематизированных знаний, один только первобытный страх и святая уверенность: если что-то не укладывается в привычные рамки, то это бяка, а бяку надо бить дубиной. Если бяка не бьётся – значит, нужно просто взять дубину побольше. - А ты их видел-то, этих ночных? - Разок видал, случалось, - Кинан с размаху плюхнулся на кровать и уставился в потолок. – И жертв ихних видел, жуть жуткая. Они у нас коров драли, и людей иногда, если, значит, скотину защищать полезут. Меня мама тоже как-то поставила в хлеву – сторожить. Я ж в семье старший мужчина, как-никак. Стою я, значит, вилы держу, а тут смотрю – лезет, лезет что-то большое такое, лохматое, глаза сверкают. Ну и дал дёру, думал, со страху помру. А утром одной коровы не досчитались – мёртвая валялась, да так, что кости одни и шкура порванная… Арлен слушал деревенские байки вполуха – и мысленно перебирал возможные объяснения. К примеру, самые обыкновенные волки, у которых выдался голодный год и которые за неимением другой добычи принялись нападать на людей и скотину. Или даже обыкновенные мошенники, воспользовавшиеся чужими страхами: натянули на себя костюм из волчьей шкуры да пугали людей, чтобы спокойно забивать коров и продавать тайком ценное мясо. - … А потом они чуть сестру мою, Агату, не задрали, - Кинан сжал руки в кулаки. – За волосы её хвать – и в лес потащили! Хорошо, она закричала, сосед услыхал – и пальнул из ружья. А она потом говорить перестала – её спрашивают, кто тащил, зачем, а она плачет только и мычит, не разберёшь. Хранители потом сказали – ночные у тех, кто от них спасся, могут голос отобрать, чтобы не рассказал никому и чтоб люди в них не верили. Что ж, селективная немота, ничего особенного. Кажется, в какой-то газете доктор с труднопроизносимой и потому не запомнившейся фамилией рассказывал о некоем джентльмене, который, пережив железнодорожную катастрофу, утратил дар речи. Тот джентльмен впоследствии так и не заговорил снова, лишь передавал собеседникам записки. Что мешало попытаться так же «общаться» с сестрой Кинана? Очевидно, крестьянская девчушка просто не умела писать. - И они потом поймали ту дрянь, представляешь? – в голосе «кролика», на мгновение взгрустнувшего, вновь прорезались фанатичные нотки. – Сверху вроде бы волчара, только на двух ногах, а ноги почти совсем человечьи. Я тогда и решил – буду людей защищать, чтобы ночные по своим норам сидели и к нам, значит, не лезли. А ты-то как? Ты их встречал? Арлен не сразу сообразил, что Кинан замолчал и, сев на кровати, внимательно вглядывается в его лицо. Конечно, можно сказать правду, можно попытаться высказать свои предположения – вот только зачем? - Я сам почти не помню, а вот бабушка всё время вспоминает. К нам в дом как-то раз залетел чёрный мотылёк, а я, маленький, его поймал и стаканом накрыл. - Ой, дурак! – схватился за голову Кинан и ещё сильнее взъерошил спутанные волосы. – Их же трогать нельзя, а уж угрожать или там давить – совсем беда! Это же на самом деле души прилетают, а крылья у них чёрные, потому что грешили много, так много, что даже в Аду места им не нашлось. Такие обычно самые злые. - Да я, собственно, о том же, - торопливо перебил Арлен, не желающий выслушивать очередную кучку суеверий. – В общем, бабушка того мотылька выпустила, а на следующий день выяснилось, что мои родители погибли. Утонули во время лодочной прогулки. Он не ждал реакции от Кинана, и уж точно не думал, что его схватят за руку, чтобы пламенно воскликнуть: - Тебе ж даже хуже моего пришлось, да? У меня-то сестра живая, ну, не говорит, зато не померла же! Ничего, мы этим ночным покажем, перебьём всех до единого – будут знать, как к людям соваться! При этом он ободряюще улыбался, оголяя торчащие крупные зубы – может, и по-дурацки, зато совершенно искренне. И так заразительно, что молодой лорд невольно улыбнулся в ответ: - Ты прав. Покажем.