У истоков Ночи

Вот уже третий день, не переставая, хлестал ледяной дождь. Достигая земли, он частично успевал замёрзнуть, и колол кожу – не то чтобы больно, но довольно-таки мерзко. Эдмунд поймал себя на мысли, что с завистью косится на заросшие шерстью лицо и руки напарницы. - Ну и мерзкая же погодка. Того и гляди, снег пойдёт. Хотелось взвыть – и дело было не только в дожде, скользкой платформе под ногами и квохчущей курице, сидящей в клетке у ног дородной крестьянки. И даже не в том, что кто-то показывал на Илин пальцем или с воплями нёсся к ближайшей церкви, хотя и на такое им пришлось насмотреться за те дни, что они провели в Гринберге, крохотном городке за сотни километров… да отовсюду! Всю дорогу, пока они тряслись в поездах и пытались не свихнуться, сидя в одной телеге с кучей коз, чей хозяин милостиво согласился подвезти потерявшихся путников, Эдмунд мечтал о серьёзном деле. В письме, полученном орденом, говорилось, что задание – государственной важности, и что любое промедление всенепременно повлечёт за собой последствия. Как же, «последствия»! По прибытии их ожидал старик, к которому старость пришла, потеряв мудрость по дороге, и курятник. - Не кисни, - Илин поморщилась и накинула капюшон. – Для них их курицы – и правда вопрос жизни и смерти. - Они вызвали нас, чтобы избавиться от обыкновенных лисиц, у которых голодный год! У них тут что, местной власти вообще нет?! Да сами бы взяли ружья, и… Эдмунд замолк. Что толку объяснять! Илин, кажется, даже в кучке птичьего помёта найдёт что-нибудь хорошее. - Просто мы могли бы заняться настоящим делом. А вместо этого – пустышки. Нарочно их, что ли, нам подсовывают?! - Ой, нашему малышу не дали плюшевого слоника! Ути-пути, не плачь, моя крошечка, мамочка скоро придёт и даст тебе покушать кашки… Эдмунд запрокинул голову и уставился в небо. Вдохнул. Выдохнул. И только после этого смог заговорить с ёрничающей напарницей: - Да я могу хоть каждый день спасать проклятых куриц, мне плевать! Но знаешь: членов ордена мало. И, пока мы тут спасаем глупых несушек, которые никому и даром не сдались, где-то могут погибнуть люди, а всё почему?! Да из-за того, что даже курицы, кажется, умнее, чем их хозяева! Крестьянка, явно расслышавшая, поджала губы и отошла в сторону, не забыв прихватить и пресловутую несушку. Отдышавшись, Эдмунд хмуро покосился на напарницу, но та лишь пожала плечами. - Нужно проверять каждый вызов. Даже глупый. Вдруг бы оказалось, что куриц и впрямь убивает нечисть, только она ещё не набралась сил и людей не трогает? А потом – ам! И нету полгорода. - Вдруг, вдруг… Не оказалось же! И это уже второй раз. Второй! Все остальные, даже этот толстяк, строящий из себя монаха, уже хотя бы раз повидали ночных. И у всех – расследования, убийства, тайны прошлого… А у них с напарницей – вздорная старуха с шутниками-внуками. И курицы, чтоб им всем передохнуть. Проклятые курицы. Сколько они уже ждут поезд? Час-два, не меньше. Наверное, где-нибудь в очередной раз обрушился мост, или размыло дорогу. Неудивительно – при таком-то ливне. Те, кто поумнее, давно уже забежали в гости к соседям, из чьих домов можно видеть станцию, и облепили окна. Им, по крайней мере, сухо и тепло. А Хранителей на постой не пустят, хоть обпросись. Как птичек спасать – так это пожалуйста, а в дом пустить – ни-ни. Ещё и денег слупят, и трепаться будут между собой, мол, господа из большого города, у них в карманах и бумажек, и золота завались и больше. - Простите… Мальчишка лет девяти с чумазым лицом. Эдмунд поморщился: очередной попрошайка? Неужели им так сложно уяснить, что орден Полуночных Хранителей существует не для того, чтобы спонсировать каждого встречного бездельника?! Прежде чем стать «богатеями», они с сестрой жили в таком же городишке, да ещё и на отшибе, у кладбищенской ограды. И что-то не опускались до того, чтобы клянчить у прохожих! - Тебе что-то нужно? – Илин наклонилась к ребёнку. Тот без страха уставился на заросшее лицо. Наверное, только с детьми такое и бывает. Правда, после этого они обычно начинают громко смеяться и кричать, что в город приехал цирк. - Денег ему надо. Всем надо, - Эдмунд отвернулся, показывая, что делиться с мальчонкой не станет ни при каких обстоятельствах. Тот не обиделся, только замахал руками: - Нет-нет! Уже заплатили! Надо же – что-то новенькое. А может, просто прикидывается? Эдмунд огляделся: бывают такие воришки, работают в паре. Один отвлекает, а другой обчищает карманы. Давно ведь замечено, что в Гринберге обитают два типа людей: мошенники и фермеры. Иногда и то, и другое в одном лице. - За что заплатили? – Илин всё-таки удивительно наивна. Зачем подходить так близко к бродяге?! Того и гляди, действительно блох подхватит. Мальчишка принялся рыться по карманам, после чего важно надулся и протянул Хранителям свёрток: - Письмо. Просили передать вам, господин – и чтобы прямо в руки, больше никому! Заметив, что «господин» подходить не собирается, маленький бродяга ткнул его в бок: - Вам письмо, говорю! - От кого? – не спешил принимать свёрток Эдмунд, лихорадочно обдумывая – кто, кто может знать, что искать его и Илин следует именно в Гринберге? Отец? Ага, как же. Тот самый отец, который кричал, что они ему не дети больше, если ступят за порог, и требовал оставить в покое сестру, не увозить её из Сэйблсайда. Старый ворчливый пень, отчего-то возомнивший, что они всю жизнь должны просидеть в той же мастерской и торговать гробами и похоронными саванами. Нет, вряд ли… Леона? Или ещё кто-то из ордена? Уже вероятнее. - Одна госпожа очень просила передать письмо как можно скорее, - для пущей убедительности мальчишка надул щёки. – Богатая! Платье – дорогущее! Эдмунд оглядел грязную рубашку, на которой не хватало пуговиц, потёртые штаны, продырявленный башмак, из которого торчал почерневший большой палец. Такому и скромное одеяние простой горожанки могло бы показаться роскошью, достойной королевского двора. - Вы брать-то будете или нет? Не надо – дело ваше, выкину где-нибудь. Ещё и торопит! Ощупав напоследок карманы и убедившись, что кошелёк не растворился в неизвестности, Эдмунд взял свёрнутый клочок бумаги: - А имя-то она не назвала? Вопрос повис в воздухе – маленький бродяга, рванув с места, умудрился исчезнуть среди редких домишек. Эдмунд растеряно покрутил в руках письмо – ни адреса, ни подписи, ничего. И как оно добиралось до Гринберга? По почте не пересылали – это точно. Даже марки нет. - Чего ты ждёшь-то?! Открывай! Вдруг и правда что-то важное. Ага. Не иначе как благодарственная грамота от спасённых куриц. С другой стороны, чего бояться? Это же просто бумажка – бомбу или ещё чего опасное для жизни в неё не запихнёшь. Но Эдмунд всё же не спешил, прощупывая свёрток – нет, вроде бы ничего не лежит, во всяком случае – ничего плотного… - Во имя Трёх! – простонала Илин, как будто у неё разом заболели все зубы, и выхватила письмо. – Не хочешь читать – отдай мне! - Дай сюда! Это мне письмо, а не тебе! – Эдмунд потянул свёрток на себя, и напарница уступила. Вряд ли из великодушия: скорее, просто боялась разорвать бумагу. Он вдохнул ещё раз, развернул, пробежался глазами по одной короткой фразе – и выронил послание. - Чего там такое?! Да что с тобой?! – Илин поспешно наклонилась, подхватывая уже успевший пострадать от воды листок. Обыкновенный листок, в верхней части украшенный отпечатком губ, а в нижней – кое-как приклеенной светлой прядью. Не успела она многозначительно хмыкнуть, что у Эдмунда, кажется, завелась тайная воздыхательница, как взгляд упёрся в написанное – и игривое настроение испарилось без следа. Изящным, затейливым почерком с завитушками на подмокшей бумаге значилось: «Я убила твою сестру».