У истоков Ночи

С какой-то стороны, идти по освещённому коридору было куда легче: лишь изредка Арлен дёргался, когда казалось, будто что-то шевельнулось за спиной. Нет, никакой опасности, просто неловкая, изломанная тень, не знающая, как и где укрыться от тепло-оранжевого, успокаивающе потрескивающего света. Постепенно возвращалась, забивая подальше тревогу, былая смелость. - Я не пойму. С чего ты вообще взял, что тут – логово какой-то нечисти? Эта часть уходит под город! Бьюсь об заклад, пройдём немного вперёд – и встретим охрану. - Что «под» – это точно, - Роланд в нерешительности остановился. Впереди туннель чуть расширялся; ровный пол закончился, начинались ступени. Крутые, каменные ступени, уводящие почти вертикально вниз. - Да тут же светло, не навернёшься! – Эдмунд, будто случайно задев толстяка плечом, первым двинулся по лестнице. – И потом, говорю вам: уже за тем углом точно будут люди. - Будут-то будут, да токмо люди разве?.. Вопрос Кинана остался без ответа. Конечно, можно окликнуть товарища, можно попытаться взять командование на себя – а толку?! Как будто есть другие пути, кроме гостеприимно ведущих в неизвестность ступеней. Лучше Хранителям держаться вместе – и надеяться, что никакие подземные чудовища не сумеют заставить их потерять друг друга. Потому что в одиночку здесь хватит пяти минут, чтобы свихнуться. - Я, конечно, не то чтобы гений, - вскоре нарушила тишину Кларисса, - Но что-то мне подсказывает: «выход» – это такая штука, которая обычно на поверхности земли, а не в её центре. И в самом деле, лестница и не думала заканчиваться: минута, пять, десять, вниз, вниз, вниз… Арлен хмурил брови, силясь вспомнить хотя бы приблизительную карту Эмбертауна: есть ли в городе обширные низины? Если да, то в какой части? И под городом ли они вообще, после стольких поворотов? Может, они всё это время блуждали по кругу, а может, и вовсе ушли под море… Нет, это уже смахивает на бред сумасшедшего. Город слишком велик, чтобы пересечь его пешком из конца в конец, да ещё всего за пару часов. Тем более что ступеньки вновь сменились более-менее ровной дорогой, и никто, кроме него, не выглядел испуганным. Или они просто предпочитают скрывать страх? Эдмунд уже брёл медленнее: то ли понял, что вряд ли впереди ожидает подмога, то ли сказывалась сестра, повисшая теперь на его плечах. Роланд, увлекшись, на ходу обматывал порез на руке уже третьим или четвёртым слоем то ли бинтов, то ли ткани: откуда у него столько?! Адекватной реакцией стала бы просьба прекратить: кровь уже остановилась, так есть ли смысл… Перед глазами проплыл обескровленный труп девушки, и слова, уже толпившиеся на языке, обрушились обратно в горло. Для окружающих это не прозвучало чем-то странным – так, сухой кашель, как если бы в рот и нос попало немного песка. Кларисса вскрикнула. Точнее, даже пискнула, тотчас зажав обеими руками рот. Арлен проследил направление её взгляда – и тотчас потянулся к кинжалу, прикидывая, попадёт ли, если метнёт с такого расстояния. Там, в дальней части туннеля, виднелась женская фигура в тёмно-зелёном платье. - Она, это, нас видела? – Кинан – просто мастер «незаметных» диалогов: шепчет, а сам на каждом шагу спотыкается, отправляя в полёт каменную крошку. А фигура вдалеке стоит неподвижно, будто издевается: услышала ведь, не могла не услышать! Эту возню, эти шорохи заметил бы и глухой слепец. Арлен впился взглядом в фигуру будущей противницы, и смотрел, смотрел, пока не заболели и не заслезились глаза. Он боялся даже моргнуть, боясь упустить миг, когда неведомая тварь, пусть и принявшая обманчиво хрупкий облик, сорвётся с места. Грустная Леди не шевелилась. Дразнит. Издевается! - Роланд, Кинан, держитесь правой стены, Мария, Кларисса – назад! Я и Эдмунд пойдём сле… И тут, прямо посреди спонтанного плана нападения, раздался женский смех. Сердце заколотилось быстро, так быстро, что почти сразу устало и решило на пару мгновений замереть; Арлен, приготовившийся было к атаке, не сразу понял, что хохочет Кларисса: - Да вы посмотрите! Это же манекен! Да, теперь, когда спала пелена страха, уже ничто не заставило бы принять за живую женщину или даже ночную тварь обыкновенный швейный манекен; такие обычно в великом множестве встречаются у всякой портнихи. Свободно болтающиеся, пустые рукава, нелепо заколотая юбка… Кларисса давилась смехом и икотой, зажимала рот обеими руками. Пытается сделать вид, что уже не боится, а глаза шарят по туннелю, ищут малейший признак чужого присутствия. Потому что тот, кто сделал имитацию, должен был хотя бы раз встретиться с Грустной Леди лично. Не без опаски хранители приблизились к манекену, но тот не собирался оживать. Просто дешёвая ткань, набитая соломой, и деревянная ножка. И старое платье, повисшее неподвижной тряпкой. Кто и зачем оставил его здесь? Чего он, или она, или оно, пытается добиться?! - Игра, - прошептала Мария и медленно опустилась на пол, обхватив голову руками, - это просто игра. Люди поют о разном, и внутри у них разное, но делают они одно. Лучше её не слушать. Проще сойти с ума, чем понять, что доморощенная колдунья имеет в виду. Лучше просто пощупать плотную, гладкую ткань: давно ли она здесь? Может ли быть, что это просто совпадение, глупость? В научных журналах часто писали, что страх у человека может вызвать что угодно, любой объект: боящаяся змей госпожа может принять за змею брошенную верёвку, пугливый джентльмен – принять за затаившихся бандитов кучу мусора. В конце концов, мало ли на свете зелёных платьев?.. И всё же Арлен предпочёл не подходить вплотную: обошёл манекен по широкой дуге, вжимаясь спиной в стену туннеля. Кажется, отведёшь глаза – и простая тряпка обернётся неукротимой ночной тварью, вопьётся в горло. Нужно идти дальше. С какой радостью Арлен сейчас свернул бы в любой боковой туннель, где не горят факелы! Но перед ними лежал прямой путь без единого ответвления; лабиринт остался позади. Либо вперёд, по ярко освещённой тропе, либо назад, туда, где темнота, где шелестят голоса, которым давным-давно следовало замолчать. - Мы близко. Они близко. Хотелось заорать, встряхнуть Марию, точно перезрелую яблоню, потребовать более чёткого ответа. Арлен так бы и поступил – если бы не обстановка, неожиданно вздумавшая перемениться. Только что они брели по подземелью, и Кинан чуть пригибался, чтобы не цеплять лбом потолочные балки; теперь же впереди лежала идеально круглая зала с уходящими ввысь колоннами. Свет стремился охватить всю залу, но будто уставал тянуться ввысь на полпути, и потому каменные своды тонули в мерцающем полумраке. - Это невозможно. Такое – и под землёй… - Арлен запрокинул голову, силясь различить потолок. – Оно бы рухнуло под собственным весом! - Тебя в самом деле только это волнует?! – неожиданно нервно воскликнула Кларисса, и слишком громкий голос подхватило эхо. Арлен резко обернулся, намереваясь сказать, что под землёй нужно держать себя в руках, что малейший громкий звук может привести к обвалу. Но затем он проследил направление взгляда спутницы – и осёкся. Небольшая круглая выемка в полу, в самом центре залы. Вроде небольших «декоративных» прудиков с кувшинками и лягушками, какие почему-то считаются среди подружек Бетти признаком роскоши. Вот только выемка пуста: вместо зеленоватой, мутной воды – сухая коричневая корка на дне и разводы на стенках. - Кровь, - уголки губ Марии поползли вверх, и она опустилась на колени рядом с «прудиком». Ногти, и без того потемневшие от забившейся под них грязи и крови, поскребли коричневый налёт. Снова – неестественные, марионеточные движения. И уже не столько вопрос, сколько утверждение: - Ты заманила… заманила нас сюда! В лицо с размаху прилетел кулак, и Арлен не успел увернуться. Стало чуть темнее, но ненадолго, и заболела прикушенная щека. - Думай, что несёшь! – Эдмунд потёр костяшки пальцев, - Если ты ещё хоть намекнёшь, что моя сестра… … И глаза у неё – пустые, остекленевшие, совершенно кукольные. - Видят разное. Делают одно. А после прозвучал щелчок, показавшийся громким, очень громким – Мария беспомощно обхватила голову руками, принялась раскачиваться из стороны в сторону. Она напевала всё ту же песенку без слов, звучавшую прежде, сбивалась и начинала снова, никак не попадая в такт. А коридор за спиной наполнялся звуками, и звучали, звучали вдалеке монотонные голоса. Сейчас Арлен вполне готов был поверить, что из самой Бездны явились души шахтёров и прочих незваных гостей подземелий. И пришли они только лишь затем, чтобы выдрать бьющиеся сердца, увести за собой. Напротив, из тени, показалась фигура в тёмно-зелёном платье. Остальные, кажется, говорили что-то, даже кричали: Эдмунд поспешно пытался зарядить пистолет, Кинан – швырялся солью. Арлен же по-прежнему не двигался. Оттуда, из-под вуали, на него смотрели – именно на него. Страх… где же страх? Ведь именно бояться должен тот, кто оказался в западне. - Алистер. Грустная Леди стояла напротив, так близко, что под вуалью различались черты лица. Арлен даже не понял, произнесла ли она чужое имя вслух, или же он прочёл его по движению губ. Она, та самая девушка с портрета, в этом нет сомнений. Так же играет свет в серебристых кудрях; отчего-то не пугает, что огонь окрасился светло-голубым, став так похожим на лунное сияние. Всё в этом облике казалось естественным, и отчего-то – смутно знакомым. - Изыди, чудище! – Грустная Леди не покачнулась, хотя соль достигла цели, не закричала, хотя кожа там, где налипли на неё белые крупинки, лопнула и принялась расползаться, точно полотно, из которого выдернули нить. - Вы ведёте себя очень невоспитанно, - прозвенел прозрачный, чистый голос. - Чего стоишь, ослеп?! – заорал Эдмунд, пытаясь оттащить одновременно и сестру, и замершего Арлена. – Она из ночных! Вопрос, так мучивший, оказался сильнее страха. И наследник Бреттов, глядя в скрытые под чёрной вуалью глаза, прохрипел: - Что тебе от меня нужно? Почему ты говоришь со мной?.. Она смотрит, смотрит – и её глаза прозрачные, как её голос, как лунный свет, как взгляд Марии; губы вновь размыкаются, но лишь затем, чтобы повторить: - Алистер. В коротком слове – недоумение и страх, причудливо смешавшиеся со злобой. Тысячи, тысячи ответов роятся на языке – можно сказать, что она ошибается, что нет среди молодых Хранителей никого, кто носил бы это имя, можно объяснить, что даже такие, как она, способны что-то перепутать. Такие, как она – какие?.. Порождения ночи?.. Она не походила на тех, кого они встречали раньше. Грустная Леди не нападала, не пыталась напугать. Ещё пара мгновений – и она отвернулась от Арлена, устремив взгляд на Марию. Только одно имя. - Стой! Именем Трёх, остановись! Т-ты не пройдёшь! Арлен медленно моргнул, снова и снова пытаясь осознать происходящее. Между Марией и Грустной Леди сейчас вклинился Роланд. Толстяк трясся, но не отступал, как щит, выставив перед собой священный символ, выкованный из чистого серебра. Правильно. Ночные боятся серебра. Ночные боятся искренней веры. Грустная Леди легко пожала худыми плечами. И тонкими пальцами смяла металл, точно лист бумаги. Мгновение за мгновением, возвращались чувства: сперва – запах горящего мяса, и лишь затем – понимание, откуда он исходит. Она, прикоснувшаяся к серебру, дымилась, как от огня, но не визжала от боли, как Бекки, не спешила отступать. Так и не сошла с её лица спокойная, чуть отстранённая улыбка. Страхом ударило по голове с размаху, точно веслом. Забылось как-то, что на поясе закреплён кинжал, и даже уроки фехтования. Разум тихо попискивал, что неплохо бы достать оружие – и нападать, пока она смотрит в другую сторону, пока не обернулась снова, пока не стали громче шорохи и звуки шагов из туннелей по обе стороны от круглой залы. А обладатель разума – всеми силами держался прямо, боясь заскулить, как перепуганная псина. Грустная Леди склонила голову набок: - Девочка сопротивлялась. Не вините её. Впрочем… Происходящее казалось туманным сном. Это не наяву противница, такая прекрасная и пугающая одновременно, откидывает вуаль и наклоняется к Марии; не наяву облизывает бледные губы неожиданно длинным и тонким языком. Эдмунд кинулся вперёд, но она отмахнулась – и взрослый юноша отлетел, как тряпичная кукла. Кинан, занеся кол, почти достиг цели, когда Грустная Леди обернулась – и отшвырнула его, точно излишне назойливую шавку. Арлен проглотил ком в горле и попытался поудобнее перехватить ставшую скользкой рукоять кинжала. Та, будто смазанная маслом, вывернулась из плохо гнущихся пальцев и со звоном упала на пол. Голоса из туннелей приближались. - Ты мне даже нравишься, девочка, - Грустная Леди взъерошила волосы беспомощно сжавшейся в клубок Марии. – Мы чем-то похожи, не так ли? Тебя боятся. Даже те, кто говорит, что всегда будет на твоей стороне. Пусть, пусть кто-нибудь что-нибудь сделает! Если соль не причиняет ей вреда, то пусть кто-нибудь ударит её ножом или выстрелит, или проткнёт колом; пусть даже Мария перестанет смотреть так бессильно и покорно, вывернется из-под обманчиво ласковой руки, вцепится в Грустную Леди, как дикий зверь, ногтями и зубами! Пусть начнётся бой – и тогда исчезнет тяжесть в теле, исчезнет оцепенение. Ведь не может же быть, чтобы каждый из них ощущал совсем рядом давящую, тяжёлую и неповоротливую силу, готовую пошевелиться, расплющить одним неосторожным движением. Откуда эта сила? Чья она? Не может же быть, чтобы в таком хрупком теле… Лицо Грустной Леди растянулось, точно маска, губы свернулись, и показались наружу клыки – тонкие, острые. Они не походили на человеческие, да что там: промелькнуло в голове воспоминание о чучеле какой-то глубоководной рыбы, увиденном в детстве в музее. В мозг впился взгляд Марии – отчаянный, умоляющий… А затем послышался хруст разрываемой плоти – и пронзительный крик. Арлен чувствовал, что пахнет кровью; понимал, что кричит и бьётся на полу Мария, зажимающая прокушенное запястье. Понимал и то, что дело не в ране – что там какая-то пара проколов! – а в яде, впрыснутом в кровь. Но по-прежнему не мог пошевелиться. Лёгкие разрывались – вдохнуть, хотя бы вдохнуть! - Нас прервали, Алистер, - Грустная Леди покачала головой, будто для неё все атаки молодых Хранителей были не более чем досадной помехой. Арлен приоткрыл рот, пытаясь объяснить её ошибку, но вышло только: - Я… не… - Можешь не говорить, - тонкие, обманчиво хрупкие руки скользнули по плечам, сомкнулись на шее: одно движение – и переломит пополам. За спиной, в коридоре, откуда они пришли, маячат тени в плащах: ночные?.. Люди?.. Уже не выходило бояться, не выходило думать. Хотелось зажмуриться, и после – открыть глаза где угодно, лишь бы не здесь, лишь бы подальше от Эмбертауна. Но Грустная Леди не давала ему и этой роскоши: глаза, обрамлённые светлыми, будто заиндевевшими ресницами, смотрели, не отрываясь, и казалось, будто тёмные зрачки становятся больше, больше, вращаются, поглощая голубоватый свет призрачных факелов, окутывая всё вокруг хрусткой темнотой… - Оставь его в покое! – что-то шмякнуло, словно с размаху рухнул на пол ком сырого теста, и по лицу Грустной Леди потекла кровь – не прозрачная, как можно было бы ожидать, исходя из её облика, а густая, почти чёрная. Ничего, кроме беспокойства, ей неожиданный удар не причинил: она лишь раздражённо обернулась, чтобы посмотреть на Клариссу, сжимавшую в руках где-то подобранный обломок балки. Юная леди Темплтон, которой сама природа велела быть хрупкой и зависимой, всхлипывала, давилась собственными рыданиями – и всё же сражалась. Контакт взглядов был разорван – и этого хватило Арлену, чтобы высвободиться и отскочить на пару шагов. Куда нужно бить – в сердце? Теперь-то он не остановится, не промахнётся… И почему только время бежит так быстро, а тело такое тяжёлое, непослушное, такое… Громыхнул выстрел, и Грустная Леди покачнулась. На какое-то мгновение Арлен даже поверил: сейчас, сейчас она упадёт, и останутся лишь те существа в плащах, столпившиеся поодаль. Они слабее, с ними наверняка легко будет справиться, наверняка… Но ночная тварь посмотрела ему в глаза, засмеялась – и исчезла, точно туман над водой, рассыпалась дождём искр, чтобы возникнуть снова чуть в стороне, за спинами своих приспешников в плащах. Мир крутился, переворачивался, и откуда-то послышался голос Леоны: - Какого демона… С вами я ещё поговорю, храбрецы хреновы! Что, в героев поиграть вздумали?! Как бы в ящик не сыграть! Арлен закрыл глаза и сполз по стене. Внутри не осталось ничего – всё испарилось, словно воздух из проткнутого воздушного шара. Кажется, были ещё выстрелы; кажется, кто-то ругался и кричал. Лишь бы очнуться не здесь.