У истоков Ночи

Когда бесконечно тянулись бессонные ночи, проведённые в патрулировании коридоров, казалось, ничто не может быть тяжелее и тревожнее. Сейчас никто не требовал от них еженочных дежурств, лишь изредка вменялось в обязанность обходить территорию штаба. Но прежде можно было выспаться днём; теперь же, стоило смолкнуть шагам и голосам, впивались в душу отдалённые крики. Сначала едва слышные, они становились всё громче, ввинчивались в уши; Арлен смотрел в спину напарника, прячущего голову под подушкой, и знал, что тот тоже хочет укрыться от тревожащих звуков, и так же ворочается, не в силах провалиться в сон. Глубоко в подвале, там, где белели меж каменными плитами кости прежних пленников, бесновалась Мария. Куда только делась её слабость, стоило прийти первому закату! Тогда Арлен, наплевав на обход, помчался вниз, но близ погреба замедлил шаг, и дальше шёл лишь из чистого упрямства. Под вой, какой мог бы доноситься из самой Бездны, рисовались пугающие картины: кровь на стенах, Эдмунд с разодранным горлом, Мария, жадно пьющая кровь собственного брата… Но, остановившись у двери, он услышал взволнованный, охрипший голос Эдмунда. Приоткрыл дверь – всего на мгновение, чтобы увидеть темноту, и небольшой круг света близ одинокой лампы. Заметил блеск цепей, крест-накрест оплетающих грудь бьющейся, визжащей Марии, скованные руки; к прокушенному запястью всё ещё прикован кинжал, и даже из-под многочисленных повязок виден незаживающий ожог вокруг раны. А её брат говорил, не мог не говорить: кажется, теперь он рассказывал какую-то сказку, возможно, из тех, что им обоим доводилось слышать в детстве от отца. Тогда он осторожно, боясь столкнуться взглядом с кем-то из Ситтлов, закрыл дверь – и, как мальчишка, испугавшийся подкроватного монстра, припустился наверх. Лишь бы не слышать постоянного воя. Лишь бы не видеть распахнутую пасть упыря, который совсем недавно был их соратницей. Даже если удастся вернуть Марию, повернуться к ней спиной точно получится ох как нескоро. Нужно ждать. Ещё одна ночь. Только одна. Поняв, что сон ему не светит, Арлен вскочил с кровати и вышел из комнаты. Быстрым шагом – мимо жутковатых картин, уставившихся в спину, вниз, в холл; не то чтобы он собирался выходить во двор или ещё что-то в этом роде, просто хотелось идти, не останавливаясь. Так, чтобы не было тишины. У дверей он застал Леону и незнакомого человека в полицейской форме. Наверное, они говорили о чём-то, но услышать удалось лишь обрывок диалога: - Ценю, что вы выбрались к нам, инспектор Грей. А теперь прошу меня извинить… Инспектор высокомерно покачал головой и скрылся за дверью. Пару мгновений старшая Хранительница стояла, всё ещё держась за дверную ручку. Затем на вдруг нахмурилась и отпустила столь забористое ругательство, что Арлен закашлялся, выдавая своё присутствие. - Я подозревала, что в катакомбах нечисто… Просила прислать кого-нибудь, и что?! Полезли сами, даже не сообщили, а теперь вот… - Что? – страшные картины в воображении сменяли одна другую, но Леона лишь небрежно отмахнулась: - Да ничего! Вообще ничего! Нашли только следы, мол, был там кто-то, и пару пятен крови. Ушла, зараза! А уж этот болван… Заявил, что не стоит волноваться, потому как не сегодня-завтра выходы из подземелий завалят, оставят только один-два охраняемых! - Завалят?.. – Арлен переспросил скорее оттого, что хотел перекрыть возникшую паузу, чем по действительной надобности. В конце концов, что плохого в завалах? Если подземные ходы перекроют, никто не сможет больше потеряться в холодной, сырой темноте. И никто не сможет выбраться на поверхность. - Я пыталась объяснить этому дурню, что толку в завалах… - Леона стиснула зубы. – Речь ведь идёт о долбанном высшем вампире! Из тех, которые могут обратиться туманом и просочиться сквозь камни… А он заявил, будто я, видите ли, «некомпетентна», а вампиров не существует, всё это – глупые сказки! Арлен неуютно завозился: совсем недавно он точно так же одарил бы её лишь снисходительной ухмылкой. Старшая Хранительница оскалилась: - Я предложила ему сходить в подвал, глянуть на дурёху. И что ты думаешь? Заявил, что девчонка талантливая актриса! Хорошо хоть Эдмунд уже в полуобмороке, а то точно разбил бы эту самодовольную рожу. Голос Леоны уже звучал тише: очевидно, минутная вспышка ярости постепенно сходила на нет. Нет. Не должно быть тишины. Иначе снова будут слышны крики. - Впрочем, завалят или нет, разницы никакой. Сука уже сбежала, сомневаюсь, что она совсем уж идиотка. Что ты вообще знаешь об этой твари? Я не про инспектора Грея, если что. И без того можно было догадаться, что когда-нибудь этот вопрос прозвучит. Арлен сжал руки в кулаки, после чего заговорил. Старшая Хранительница слушала, не перебивая и не задавая вопросов. Лишь когда он закончил, она напомнила: - Сука называла тебя Алистером. Говоришь, не знаешь, почему? - Совершенно верно. - Как звали твоего отца? Деда? Прадеда? - Я понимаю, о чём вы думаете, - Арлен поёжился – холодно, то ли оттого, что прежде срока наступила зима, то ли от слишком пристального взгляда Леоны, - но я знаю имена своих предков на многие века назад. Среди них, смею заверить, не было ни одного Алистера. Пусть по-прежнему не звучало обвинений, но кожей ощущалось: его изучают, вскрывают душу и память, как труп в анатомическом театре, и выворачивают наизнанку. С какой, собственно, стати?! Мало ли что взбрело в голову какой-то ночной твари. Может, он просто показался ей похожим на кого-то – кого-то, кого она знала. А, так как сходство не обязательно предполагает родство, искать и предполагать можно до бесконечности. - Одно хорошо: рано или поздно вы с ней точно встретитесь. Хорошо?! Арлен повернулся к собеседнице ухом, думая, что ослышался. Снова рисковать напороться на шевелящиеся клыки, снова сражаться с тварью, не боящейся ни серебра, ни соли – хорошо?! Многое, многое просилось на язык, но вслух он произнёс лишь: - Выходит, никакой масштабной угрозы не было? Видения Марии – просто выдумки Грустной Леди? - Как-как ты её назвал? Леди?! – Леона нервно рассмеялась, - Видения… вот потому и ненавижу подобное у рекрутов. Привыкают полагаться на сны и прочую чепуху, а в итоге не замечают, как кто-то влез им в голову и там порылся. Странно только, что дурёха видела целые истории. Обычно контроль ощущается как-то попроще. Арлен вздрогнул: последняя фраза, вкупе с многозначительно сверкающим на шее амулетом из лунного камня, прозвучала крайне настораживающе. - Чего смотришь? Да, я в своё время тоже отличилась. Правда, всё было гораздо безобидней. Там парень помер, а с матерью не попрощался, вот и заграбастал себе моё тело, одолжил, так сказать. Ты на ус мотай: полный контроль – это для тварей недостижимая высота. Так, по мелочам из подсознания выскакивают. Вроде как ты сам о чём-то думаешь, а мысль на самом деле не твоя, а чужая. Почему она так разговорчива? Много слов, но ни одно не звучит искренне. Может ли быть, что вся эта история, нелепая в своей приторной трогательности, родилась в голове старшей Хранительницы только что? Слишком уж серьёзным и холодным оставался взгляд единственного глаза; кажется, холоднее снега, и обжигает, точно прижатый к коже лёд. Нужно спросить – спросить напрямую, не страшась; да уж, они наедине, остальные либо пытаются выспаться после ночного дежурства, либо так же бродят по коридорам – самое время! Нет, осторожность – прежде всего, но никто не запрещает начать издалека. Арлен чуть склонил голову: - Вы… много знаете о ночных. Заволнуется? Почувствует подвох? Набросится, в конце концов? Но последовала вымученная ухмылка. А взгляд, как прежде – напряжённый, цепкий: - Я-то знаю. А вот тебе неплохо бы знать и побольше, если не хочешь, чтобы какая-нибудь дрянь прокусила тебе глотку и сожрала сердце. Нет, бесстрастно говорить не получалось. Он никогда не видел вживую оборотня, лишь те отрубленные головы, что украшали стену кабинета, но что-то подсказывало: справиться с такой тварью без оружия будет проблематично. Убежать, впрочем, тоже. Но недостойно для наследника Бреттов трусить, отступать на полпути: - Дрянь вроде оборотня? И снова вспомнились пугающие трофеи, вывешенные напоказ. Вспомнилось: дикие звери часто сражаются друг с другом за право стать вожаком стаи. Что, если Леона убивает оборотней не потому, что те – порождения ночи, а потому лишь, что устраняет конкурентов?.. - Может, и вроде оборотня. Знаешь, почему с ними тяжелее, чем с другими ночными? Пока они в обличье человека, им невозможно навредить солью или ещё какой полумерой. Только кол или серебро. Так что подкрасться могут с любой стороны. - То есть, оборотнем может оказаться кто угодно? – всё сильнее казалось, что он идёт по тонкому, готовому вот-вот проломиться льду, наощупь, в полной темноте. – Например, вы? Сказал – и зажмурился, сообразив, что перегнул палку. Но ни яростного рыка, ни обвинений не последовало. Открыв глаза снова, он увидел криво усмехающуюся Леону: - Ещё немного – и я подумаю, что ты ищешь повод меня прикончить. - Я ничего такого не имел в виду, хотел лишь уточнить… - Арлен замолчал. Сколько раз прежде ему доводилось продумывать каждое слово, сколько раз – лгать в глаза! Но никогда он при этом не колотился в груди липкий ком ужаса. - Мне давно пора разобрать почту: там ещё парочка писем. И, вот ещё. Думаю, лучше на время забыть об этой, как ты её… Грустной Леди. Сейчас сука зализывает раны в какой-нибудь глубокой и тёмной дыре. Надеюсь, мы её ещё долго не увидим. Леона, резко развернувшись, направилась прочь, вновь оставив Арлена в одиночестве – наедине с пугающими мыслями и далёкими криками. Почему она сменила тему? Почему не сразу поверила, что он ничего не знает о Грустной Леди? Почему, наконец, никак не замолчит Мария, почему так отчаянно, жутко звучат эти едва слышные здесь вопли?! Ещё одна ночь. Только одна.