Османская империя
1454–1455 гг.
Становилось всё холоднее. Природа вокруг готовилась к долгому сну, и листья огромного бука, под которым благодаря отдалённости от гарема и главного сада можно было найти уединение, с каждым днём всё больше редели, устилая землю золотыми листьями. Находиться долго на улице было некомфортно. Кончик носа у Лале был красным, и это было заметно через тонкую ткань скрывавшей лицо чадры небесно-голубого оттенка. Если бы не тёплая шаль на голове, то уши постигла бы та же участь. Влад же, казалось, не чувствовал ночной прохлады, на нём был лишь кафтан и тонкий плащ. Лёгкий ветерок трепал чёрные волосы до плеч. Он стоял спиной к ней, рукой опираясь на ствол дерева, под которым трое друзей время от времени собирались и беседовали, греясь в лучах тёплого солнца. Лале ощутила ужасную тоску по тем беззаботным временам. С осенью неизбежно приходит и хандра. — Ты злишься. Поэтому молчишь. — Перестав жевать от досады свои губы, негромко произнесла она. Увиденная на раздаче денег сцена вопросов о причине злости не оставляла. Он всё знал. Сделав глубокий вдох, Влад повернул голову, не собираясь пока лишаться опоры. Новость, объявленная Мехмедом выбила его из колеи. — Злюсь? Я в гневе. — И пока ты позволяешь гневу бушевать внутри, ни одна ясная мысль в голову не придёт, — озвучив своё заключение, Лале осторожно коснулась скованного напряжением плеча. — Гнев нам не помощник. Никогда не был. Бассараб оставил дерево и всем корпусом повернулся к ней, чтобы видеть её миндалевидные глаза, в которых всегда можно было найти умиротворение. — Откуда в тебе столько терпеливости и смирения? — Смирения? — Девушка хмыкнула, вспоминая кое-что из прошлого. — Я не мирюсь с предстоящим браком, просто знаю наверняка, что не случись, ему не бывать. Не зря же в ночь хны у Хафсы моя кисточка сломалась. Влад, конечно же, не понял, какая связь между сломанной кистью и предстоящей свадьбой. А Лале пояснять не стала, лишь улыбалась, поражаясь сама себе, отчего же раньше не вспомнила этот случай! Примета, гласившая, что та, в чьих руках ломается кисть во время традиционного нанесения хны невесте, никогда не выйдет замуж… Вдруг, приподнятые уголки губ медленно сползли вниз, умиротворение во взгляде сменилось беспокойством. «Никогда не выйдет замуж.» Никак не: «Не выйдет замуж в первый раз, не выйдет замуж за нелюбимого.» Никогда. Вдруг, лёгкое дуновение ветра сменилось резкими порывами, то и дело норовившими сорвать с головы Лале шаль. И тело её задрожало, но уже не от холода, а от тягостного предчувствия. Смотря в синеву прекрасных глаз возлюбленного, видя в них любовь и преданность, девушка прекрасно знала, что не раздумывая отдаст за него жизнь. Или же попрощается с нею, если судьба не соблаговолит им. — Я люблю тебя, Влад. — С трепетной дрожью в голосе произнесла Лале, чувствуя, как защипало к глазах. Он не видел её мыслей, знать не знал причину пелены слёз. Однако сердцу в груди стало тесно, оно было переполнено ответной любовью к ней. — Я люблю тебя, Лале. — Влад рывком потянул её к себе в объятия. — Боже, как же я люблю тебя… — он хотел рассказать, что получил депешу от султана о своём возвращении домой по весне, но решил, что сейчас не время. Отстранившись немного, чтобы видеть её лицо, лишь предупредил: — Будь готова. Как только я придумаю способ бежать, мы это сделаем. — Только пообещай, что решений на горячую голову принимать не станешь. Недолго думая, Влад кивнул и кончиками пальцев коснулся её чадры, аккуратно стягивая её вниз. Лале затаила дыхание, прекрасно зная для чего, и инстинктивно приподнялась на цыпочках. Она была в восторге от поцелуев Влада и каждый раз молилась, чтобы очередное слияние губ продлилось дольше прежнего. Но, к её разочарованию, валахский принц слишком скоро отступал. Откуда же ей было знать, почему Владу приходится скорее возвращать себе самоконтроль, юных султанш в гареме искусству любви до свадьбы не обучали, а сплетни наложниц девушка слушать не любила. Правда в этот раз Лале показалось, что всё иначе; Влад завладел её губами резко, руки его подхватили девушку, подняли в воздух, и тут же спиной она оказалась прижата к стволу бука. Он целовал её страстно, лишая возможности вдохнуть, проникая языком в рот и вызывая настоящий пожар внизу живота. Проскользнула в голове Бассараба гнусная мысль, которой он мог с лёгкостью поддаться: сделать её своей здесь и сейчас. Молодая кровь бурлила в жилах и требовала своё, но, когда Лале вцепилась руками в ладонь, беззаветно опустившуюся ей на грудь, рассудок к нему всё же вернулся. Влад отпустил её и стыдливо отвернулся. — Прости, Лале. Прости меня… — Влад… — девушка тяжело дышала; теперь ей было гораздо теплее. И новые ощущения даримые дерзкими ласками, хоть напугали, но понравились. — Тебе не за что извиняться, — Лале подошла к нему со спины и обняла обеими руками, уткнувшись носом в его плечо. — Я твоя, душой и телом. Навеки вечные. Правая часть губ скривилась в горькой усмешке. — Ты слишком хороша для дикаря как я. — А это решать не тебе. — Приглушённо хихикнула она, не сдерживая радости, когда он повернулся к ней опять и крепко прижал к груди.***
Однажды по утру Лале заметила, как из покоев фаворитки Мехмеда выходит врач в сопровождении слуг, шёпотом между собой что-то обсуждая. Амалу Лале знала не очень хорошо, но когда они пересекались в саду или в общей зале, то мило беседовали. И из уважения к ней и её дружелюбию, девушка решила узнать, здорова ли та. После двух коротких стуков, голос из-за дверей велел войти. Лале отварила дверь и просунула в проём сначала голову. Амала лежала на тахте с красными от слез глазами, при этом на губах играла широкая улыбка. — Не помешаю? — О, госпожа Лале, проходите. — Девушка засмущалась и начала подниматься с места, но Лале прошла в комнату и протестующе отправила её назад на подушки. — Не беспокойся, Амала, если тебе плохо — вставать не стоит. — Нет, мне совсем не плохо, — она сияла и светилась. Лале недоумевающе и с интересом оглядывала молодую красавицу. Что же подняло в ней такую противоречивую бурю? — То есть стало плохо, голова закружилась, и завтрак покинул мой желудок… Но теперь так хорошо! — фаворитка присела и потянулась к уху Лале. — Госпожа, я понесла от нашего падишаха! Лале не могла противиться её радости и позволила себя утянуть в это счастье. Искренне радуясь за индианку, девушка обняла её и пожелала здорового сына. Но при этом ощутила лёгкую тревогу, ведь Мехмед, судя по всему, всерьёз был увлечён восточной красавицей, что даже о самой Лале редко вспоминал. Теперь Амала не сможет делить с ним ложе… — Простите, женою его будете вы, а я вот так болтаю без стыда… — видимо, Амала заметила некоторое беспокойство на лице Лале. Пришлось поспешить с оправданиями, что ревность к падишаху тут ни при чём. — Будь моя воля, я бы отдала тебе эту честь. — Скромно пролепетала Лале и поспешила оставить будущую мать наедине наслаждаться мыслью о будущем малыше. Сердце пропустило несколько ударов, когда в голову ударили мысли о ребёнке. Всё это время хотелось одного, — провести всю жизнь с Владом в любви и счастье. Но о малыше не думала совсем. И сейчас нахлынуло странное чувство, стоило себе в воображении нарисовать пухлощёкого карапуза с чёрными волосиками и небесно-голубыми глазами. Да, раньше представления об их жизни не были столь идеальны, как теперь; князь и княгиня Бассараб, и их маленький сынишка. А может и дочь. Или, может, несколько малышей. Не важно… — Лале-хатун! — низкорослый и смуглый евнух приклонился перед девушкой, так беспощадно вырвавший её из мира грёз. — Повелитель в своём саду и желает вас видеть. Просил явиться с этим. — пухлые пальцы протянули её сложенный втрое клочок бумаги. «Ну, вот!» — с досадой подумалось ей. Жду тебя с холстом и красками. Уверен, ты продолжаешь втайне рисовать! Досада дважды. Прикусив губу, Лале отправилась к себе за инструментами и холстом и, гадая, что взбрело в голову этому дьяволу, пошла на улицу. Приятным сюрпризом оказался Аслан, явившийся для сопровождения вместе с другим солдатом; длинные волосы были спрятаны под бурком. Воины должны были смотреть себе в ноги и не сметь глазеть на женщин из гарема, но старый друг Лале давно изловчился подглядывать и подмигивать. Как и теперь. Девушка не сдержала улыбки, и захотелось ей крепко обнять его, — уж больно скучает; в последнее время они как-то отдалились друг от друга, а ведь нет в мире никого, кто понимал бы её так хорошо, как Аслан. На улице сегодня временами моросило, небо всё гуще затягивало серыми тучами. Что бы не удумал Мехмед, делать это под открытым небом было бы некомфортно. Лале взмолилась о ливне, только скорее вернуться бы к себе. В султанском дворе, под золотыми кронами деревьев, раскинулся шатёр в разы больше нежели при султане Мураде II. Под шатром падишах стоял в высоком тюрбане, украшенном огромным рубином и пером павлиньего хвоста, чуть склонив голову над небольшим дубовым столом. Рядом с ним стоял и Заганос-паша — великий визирь. Они о чём-то переговаривались, разглядывая поверхность стола, на котором, судя по всему, лежала карта. Позади мужчин стоял и очаровательный юноша с кувшином в руках — Раду Бассараб, бросивший ревностный взгляд в сторону явившейся Лале. Аслан со стражником остались на пороге. Девушка же прошла под шатёр и низко присела, как подобает, склоняя голову вниз. Её недоуменный взгляд успел скользнуть по мольберту рядом. Пальцы крепче стиснули мешок, прижатый к груди, в который она спрятала свои художественные принадлежности; одна из весомых причин нежелания видеться с султаном крылась в том, что невозможно было знать, чего от него ожидать. — Ступай, паша, потом пришлю за тобой. — Мехмед отпустил визиря и подошёл к Лале. Судя по звону в его голосе, султан пребывал в отличном настроении. Возможно, ему уже сообщили о беременности фаворитки. — Кузина, — длинные пальцы коснулись её подбородка, позволяя Ладе поднять голову. — Сегодня ты особенно красива, или же я иначе смотрю? Она опустила взгляд вниз, но не от смущения. — Говорят, красота в глазах смотрящего, повелитель. — И то верно, — он расплылся в улыбке. — Раду, налей-ка нам с госпожой шербета. Темноволосый принц поспешил выполнять приказ. — Желаете, чтобы я что-то нарисовала? — Осторожно спросила она, наблюдая, как он пьёт из красивого бокала, а Адамово яблоко двигается вверх-вниз при каждом глотке. — Отнюдь не что-то, хатун. — Отставив бокал, он вытер уголки губ и просиял. — Меня. От удивления у Лале вытянулось лицо. Скрыть это было невозможно. Но Мехмеда такая реакция только позабавила. Он приблизился к ней и кончиками пальцев провел по щеке. — Мать свою ты нарисовала будто живую, меня впечатлило. Хочу и свой образ на века запечатлеть. Чтобы предки видели лицо человека, покорившего Балканы и всю Европу! — Говорил он почти шёпотом, но с такой страстью, словно под покровом ночи соблазнял возлюбленную. В голове у Лале мелькнула мысль о порочности чувства, переполнявшего молодого падишаха: «Не вороти лица своего от людей из-за высокомерия и не иди кичливо по земле. Воистину, Аллах не любит бахвалов и гордецов». Но лишь приподняла уголки губ в улыбке и негромко произнесла: — Пока нас помнят — мы живы. — Именно. — Мехмед выпятил грудь и оглянулся на свою скамью. — Мне сесть? Сколько это займёт? — Начнём с наброска. — Лале нырнула в свой мешок. — Но под шатром мало света. Нужно вынести скамью вон туда. — Носом девушка повела в сторону, прямо напротив света, на фоне мраморного фонтанчика. Аслан ободряюще улыбнулся ей, проходя мимо, чтобы отнести в указанное место скамью. Он понимал, что ей трудно быть здесь, неуютно, не смотря на прекрасную перспективу провести время за любимым занятием без надобности прятаться. Она не доверяла Мехмеду; он, впрочем, тоже. Лале поймала его взгляд и стало ей теплее. Лучший друг одним присутствием рассеивал вокруг мрак. Став смелее, девушка организовала рабочее место и устроилась за мольбертом, вооружившись карандашом с острым грифелем. Глядя на это острие, девушка ощутила укол совести, ведь из дорого и красивого кинжала, подаренного ей Владом, она сделала точилку для карандаша. Правда при этом чуть не лишилась пальцев, уж очень острый и слишком массивный для подобного применения. Интересно, что бы он сказал на это? Мысли о нём мгновенно заняли её головку. Мехмед сидел прямо, широко расставив ноги. На одно колено он положил руку, другую упер в бок. Острый и твердый взгляд чуть прищуренных глаз глядел прямо на художницу, полный решительности и готовности исполнить данное себе обещание — завоевать мир.