По ту сторону сна

— Каково его самочувствие? Перед троном Императора стоял главный Лекарь всей Гавани. Стоял на обеих ногах — нет нужды преклонять колени, когда находишься с правителем в близких дружественных отношениях. — Я полностью удовлетворён лечением, — мужчина поправляет очки на переносице и качает головой, так что кончики его длинных, зелёных волос невольно подметают пол. — Более ему не требуется моя помощь. И хотя «допрос» должен был осуществиться уже давным-давно, с «разговором по душам» пришлось сильно повременить. Тогда на арене, едва стоило Лису дать свой ответ, как он тут же грохнулся в обморок — огромное количество неглубоких, но множественных кровоточащих ран ввергло его организм в состояние шока. — Несмотря на то, что пациент предпочитал всему разнообразию блюд только рыбу… Его бока заметно округлились. Факт, озвученный Бай Чжу, вызвал на губах Моракса улыбку. Рыба, вылавливаемая из вод Гавани, ценилась в кулинарии за свою сочность и жирность. Неудивительно, что изолированный в четырёх стенах парень за какие-то две недели сумел отъесться. Лишённый права на прогулки и физическую активность… Ему и правда оставалось только есть и отдыхать, зализывая раны. — Я могу его посетить? — все эти дни доступ к пленнику имел лишь его Лекарь. И как бы ни сильно было желание, Император воспитывал в себе сдержанность. Лишний раз нервничать и гневаться его выздоравливающему пленнику было вовсе ни к чему. Ответ Бай Чжу был положительным. Тарталья не был готов к тому, что дверь выделенных ему покоев откроет не его Лекарь. Уже было развалившись на мягких простынях, ему приходится мгновенно напрячься и сесть, подобравшись, к самому изголовью кровати. Колкий взгляд разноцветных глаз служит Мораксу приветствием. Император, в свою очередь, тоже не спешит вступать в диалог. Глядеть на юношу спустя две недели разлуки было необычно: «отдых» в четырёх стенах действительно пошёл тому на пользу. Торс Чайлда был оголён, но даже сквозь перевязки было видно — рёбра Лиса больше не торчали так явно. В условиях постоянных сражений ему, важной боевой единице, питаться приходилось тем, что имелось — хватало не на всех. Зная себя и свою выдержку, юный Командир жертвовал собой, лишь бы только его люди ни в чём не нуждались. И как только они заплатили ему за эту благородность… — Этому Лису нравится его незапланированный отпуск? — Моракс усмехается, когда лицо юноши начинает украшать уже знакомый оскал. Мужчина же продолжает осмотр — в его янтарных глазах отражаются мягкие на вид бока. — Сыт? Откормлен? Тарталья не удостаивает Императора ответом. Не моргая, продолжает злобно смотреть прямо в чужое лицо. Лоснящийся и блестящий, пушистый лисий хвост заходится мелкой дрожью. Уголки его губ до сих пор были испачканы в жире и масле после недавнего завтрака. Конечно же, Чайлд понимает, что имеет в виду Моракс. Положение пленника изводило, было попросту унизительным: лишённый права покидать покои, всё это время ему было позволено только две вещи — есть и отдыхать. Отсутствие физической активности превращало его, грациозного и поджарого зверя в… Домашнего любимца. — Твой Лекарь заключил: ты здоров, — продолжает говорить Император, так и оставаясь на пороге. — Он также просил передать, чтобы ты не пугался вида шрама под рёбрами. Яд, которым была смазана стрела… Не способствует должной регенерации тканей. Послышалось приглушённое, хриплое рычание. И хотя слова мужчины были правдивы и лишены насмешки, юный Командир чувствовал себя крайне паршиво. Не в плане физическом — морально: он по праву мог гордиться другими своими шрамами, но этот уродливый след от стрелы… Будет до конца его дней напоминать о бесславном пленении. — Продолжим, на чём остановились? — Моракс делает шаг вперёд. Дрожь от ненависти и бессилия с головой охватывает забившегося в угол кровати. — Диалог? Или же «допрос с пристрастием?» Все обращаются с тобой хорошо, — шаг, ещё один. Ближе. — Я обращаюсь с тобой хорошо, — голос Императора холоден и полон некой… Торжественности? — Так почему бы не посодействовать? — Я от своих слов не отказывался, Ваше Императорское Величие, — шипит Тарталья, чувствуя, как под кожей перекатываются его до боли напряжённые, потерявшие былую форму мышцы. — Я готов отвечать. Отвечать на вопросы. «Императорское Величие» не успевает дойти кровати: в ту же секунду парень сам подползает к краю и слезает, спешно выпрямляясь во весь свой рост. Становится лицом к лицу Дракона и невольно щурится, когда на груди и руках натягивается нежная кожица едва заживших ран. — Наглости тебе не занимать, — Моракс улыбается и выдыхает драконий дым прямо в лицо напротив. Никто никогда не осмеливался так долго смотреть в глаза самому Правителю Ли Юэ. Но строптивому взгляду разноцветных глаз… Пожалуй, в душе этого Дракона найдётся особое место. — Хорошо, — из-за разницы в росте Тарталье приходилось сильно задирать подбородок. — Тогда первый вопрос: умеешь ли ты писать письма? — Что? — Чайлд уже был готов съязвить, но нелепый вопрос мгновенно рушит его боевой настрой. — Отвечай. — Я умею… Писать письма, — непонимание происходящего отражается на лице Тартальи настолько очевидно, что не может не забавлять. — Тогда напиши письмо, — откуда ни возьмись в руках Императора появляются чернила, перо и бумага. — Своей дорогой семье о том, что с тобой всё в порядке. — В-вы… — тело Лиса напрягается, выражая его готовность кинуться на Дракона в любую секунду. — Что вам нужно от моей семьи? — Разве ты не дорожишь ею? — голос мужчины тих и спокоен, оттого пугает и выводит из себя только сильнее. — Я сделал такой вывод, когда выудил из твоей одёжки это. Небольшая фотокарточка, на которой было запечатлено множество рыжеволосых макушек, заставляет сердце Чайлда трепетно сжаться. Моракс крутит её около его носа, после чего убирает себе за пазуху. — Дорожишь? — тон голоса мужчины становится ниже, проникая в самую душу. — Тогда тебе стоит позаботиться об их эмоциональном состоянии. — С какой целью вы так любезны со мной? — Ну, как же, — речь Императора вкрадчива и полна подозрительной любезности. — Подумай сам: разве истинным пленникам выделяют личного Лекаря и индивидуальные покои? Ты мой гость, Чайлд Тарталья, — каждое слово Моракса молоточком бьёт по вискам юного Командира. — Разве гость не имеет права дать о себе знать? Поведать в письме из чужой страны, что он жив и исправно выполняет свой долг? Твоя семья будет знать: волноваться нет смысла. Зная, что всё хорошо, они ведь не станут бить тревогу и просить послать за тобой помощь, не так ли? От возмущения Тарталья забывает, как сделать вдох. — Письмо твоё, безусловно, подвергнется моей цензуре. Нет смысла пытаться оставить там тайные послания — я увижу. — Даже если моя семья будет думать, что я… Я свободен, моя Богиня уже знает, что я… — Знает? Ты в этом уверен? — Моракс шумно выдыхает дым и взмахивает хвостом, так что пол под их ногами вздрагивает. — Даже если и так… Твоя Богиня вовсе не предупреждала меня о вашем визите в Разлом. Лис несдержанно фыркает, до сих пор не признавая своих поражений. — И хотя я заранее знал, что ты будешь назначен лидером этой тайной экспедиции, — Тарталья одаривает Императора неверящим взглядом. Правда знал? Или же блефует? — Если твоя Богиня не хочет обострения наших отношений, ей не следует в открытую признаваться во вторжении с целью шпионажа. На этот аргумент юный Командир не нашёл, что ответить. Их небольшой отряд, состоящий из физически развитых, неприхотливых и выносливых мужчин, действительно отправлялся в Разлом… С определённой целью. Но откуда об этом мог знать Правитель Ли Юэ? Как глубоко в их военную систему проникли предатели? И что… Что нужно Мораксу лично от него? — А я вам… Нужен зачем? — вопрос этот не давал Тарталье ни секунды покоя. — Уж явно не затем, чтобы просить за меня выкуп, — Лис позволяет себе глумливо усмехнуться. — Или же у Божества Торговли правда проблема с деньгами? Улыбка пропадает с губ Чайлда — взгляд Дракона темнеет, зрачки становятся двумя полосками-щёлочками. — Письмо, — повторяет Моракс. — Бери перо и пиши, Чайлд Тарталья. «Пользуется… Самым дорогим для меня, мерзавец», — письмо родным строка за строкой наполнялось лживыми словами. — «Заставляет выдавливать из себя положительные эмоции…» — писать о своём благополучии, будучи в плену у Бога, кажется юноше просто верхом абсурда. Исписанная бумага была тщательно изучена самим Императором. Конечно, ни один абзац не мог быть подвергнут критике: у Тартальи банально не было ни времени, ни специальных подсказок-кодов, чтобы зашифровать среди строк просьбу о помощи. — Я требую реванша, — взмахнув хвостом, обращается Чайлд напрямую к Богу. — Я согласен, — ответ Моракса заставляет «гостя» встрепенуться. — Но только на моём условии. «Условие», озвученное Императором, приводит Тарталью в состояние бешенства. И как только этот Божок смеет над ним насмехаться?! Имеет право предлагать ему для дуэли лук… Проклятое оружие! — Следующий вопрос, — Моракс остаётся стоять на месте, в то время как Чайлд садится на край кровати. — Твоя родословная. В разноцветных глазах мелькает отражение странных чувств. Лис мгновенно меняется в лице — и куда только пропадает его боевой настрой? — С какой целью вы задаёте мне такие вопросы? — в голосе юного Командира не было и капли страха. Давно было усвоено: его жизни здесь ничего не угрожает. Его не будут пытать, не будут калечить и использовать для шантажа… Так с какой целью проявляется к нему, врагу, такая забота? «Тем более, если он уже знает, за чем именно мы были отправлены в Разлом…» — юноша одаривает Императора подозрительным взглядом. — «Моё пребывание здесь просто лишено смысла». — Отвечай, — что и говорить, но Божество явно не собиралось пускаться в разъяснения. — Ты не в том положении, чтобы иметь право задавать мне встречные вопросы. На несколько долгих минут в комнате воцаряется напряжённое молчание. Тарталья не мог понять, какую выгоду может получить вражеское Божество из его потенциального рассказа. О чём он может упомянуть, а что лучше оставить тайной? — Так и быть, я помогу, — неожиданно рокочет Моракс. — Ты полукровка. — Тц, — юноша невольно касается своего янтарного глаза, после чего прикрывает веки. Маячащий у самого носа силуэт Императора ему уже попросту осточертел. — Даже если и так, то что? — Твоя родословная, — повторяет мужчина, и голос его срывается на рычание. — Я позволил тебе написать письмо семье. Будешь противиться далее — будешь лишён этой привилегии. Лицо Тартальи становится подобно лишённой эмоций, безжизненной фарфоровой маске. И только по подрагивающим чёрным кончикам ушей можно было понять: угроза была им услышана. Мать, отец… Его братья и сёстры — Тарталья не мог позволить себе, чтобы они переживали из-за его ошибок. Если он не даст им о себе знать, они наверняка обратятся в его воинскую часть и тогда… — Мой отец — чистокровный северянин, — гордо отвечает Чайлд, резко вздёргивая подбородок. Янтарные глаза Божества не обращают на голубую радужку — подтверждение его северной крови — никакого внимания. — А мать? — голос Императора глубок и вкрадчив. Он не отступит, не отстанет, пока не возьмёт своё — стоит ли сомневаться? — Вы ведь уже знаете, что я не чистокровный, — их диалог всё сильнее становится похож на допрос. — Так зачем заставляете меня говорить? — Мои знания основываются на слухах, — почему-то в этот раз Моракс позволяет себе объясниться. — Я хочу ознакомиться с первоисточником. — Моя мать была родом из Сумеру, — юноша говорит медленно и размеренно, взвешивая каждое слово. — Но сейчас она живёт в Снежной, вместе с отцом. — Расскажи подробнее о матери, — Лис с досадой фырчит — и почему Император такой настырный? — Тебе придётся рассказать — помни про письмо. — Она родом с западных земель Сумеру, — нехотя продолжает свой рассказ Чайлд. Он страшится сболтнуть чего-то лишнего: как никак, разговор шёл о самом дорогом в его жизни. О семье. — Не те, что пустынны… Её Родина — плодородные и полные жизни земли владычицы цветов и оазисов. — Она была лисицей и служила Пушпаватике? — вопрос Моракса заставляет юношу вздрогнуть. И откуда только такая проницательность? — Лисицы — священные звери, лунными ночами служившие нашей Богине, — подтверждает догадку Императора Чайлд — лгать не было смысла. — Нашей? — в голосе Моракса слышится очевидная улыбка. — Кому же ты предан, Чайлд Тарталья? Что голубой, что янтарный глаз Лиса широко распахивается. Его оговорка была случайной, была такой… Такой неосторожной. Ошибка, среди этих мягких простыней да сытных обедов он совсем потерял форму! Ошибка, ещё одна ошибка! — Я предан… Демонической Богине Севера, — Тарталья спотыкается на каждом слове. Горячая волна возмущения накатывает на него с головой, вынуждая задохнуться. Никто, никто не смеет сомневаться в его преданности! — То, что моя мать служила Пушпаватике, не имеет ко мне никакого отношения! — Неужели? — ухмылку с лица Дракона юноша желает содрать собственными когтями. — Ты — потомок Священного зверя, что носит в себе кровь севера и юга. Твоя внешность, твоя звериная натура и нестерпимый характер — я повторю свой вопрос: кому принадлежит твоя преданность, Чайлд Тарталья? Лисицы — вестницы счастья и радости, что даровала им Пушпаватика, испокон веков служили Богине Цветов. Солнечными днями они следили за порядком среди песков, ночью же, обращённые людьми, танцевали вместе с Владычицей грёз под луной, совершая известные лишь им ритуалы. Их глаза были похожи на карамель, на мёд и на янтарь; на золотистый песок и раскалённое добела солнце. Среди множества худощавых и поджарых тел кружилась в танце и сама Пушпаватика — её огненно-рыжие волосы в ночной темноте отливали настоящей медью. Ныне же царство оазисов и цветов было уничтожено. Служительницы-лисы нашли укрытия среди песчаных нор, а кто-то… Нашёл свою судьбу за пределами былых плодородных, родных земель. В порту беглая лисица повстречала на тот момент холостого, бездетного мужчину. Мужчину, одетого для южной страны чересчур тепло. Сердце его оказалось таким же тёплым, как надетые на ладони «ру-ка-ви-цы». Так вышло, что среди всех своих братьев и сестёр лишь только Чайлд унаследовал звериные черты своей матери. В этом заключалась его уникальность, его ценность. Мать-лисица, что, по ощущениям, в прошлой жизни танцевала с Богиней Цветов под луной, видела в сыне отголосок своей истории. Потому и знакомила его с традициями Сумеру больше, чем остальных детей. Говорила ему одному про прекрасную Пушпаватику, про её остроконечные рога, так ярко выделяющиеся среди множества пушистых лисьих ушей. Но жаркие пески, ослепительное солнце и страдающие от тяжести пыльцы цветы — всё это слабо представлялось лисёнку, рождённому среди вечных льдов и снегов. Он был воспитан, был взращён в атмосфере почитания Правительницы Снежной. Но уши и хвост всегда служили ему напоминанием о других его корнях. — Слухи о тебе подтвердились — это не может не радовать, — в голосе Императора слышалось явное облегчение. — Так дело в моём происхождении? — что-то щёлкнуло в рыжей голове. — Скажи мне, юноша, — Моракс скрещивает руки на груди и одаривает Лиса снисходительным взглядом. — С какой целью вы были отправлены в Разлом? Чайлд мешкается — уж что-что, но эту информацию ему рассекречивать явно не стоило. — Не потому ли, что твоя Демоническая Богиня интересуется… Моим стремлением познать запретные знания? — Так это правда? — Тарталья ошеломлённо выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. — Эти «знания…» Они существуют? Ответом юноше служит лёгкая улыбка. — Не думаю, что твой отряд был в курсе цели ваших поисков, — Тарталья единожды кивает, подтверждая слова Императора. — Тогда нет смысла скрывать: я отпущу тебя домой, если ты будешь сотрудничать. — С-сотрудничать? — что требуется Правителю Ли Юэ от какого-то лиса? — Доступ к запретным знаниям требует… Определённой цены. Какая удача — в руках у меня находится потомок Священного зверя. — Что от меня нужно? — теперь Чайлд понимает, почему его не убили ещё на подходе к Разлому. Почему с ним так хорошо обращались… Всё дело в его происхождении. «Хоть какая-то польза, что я полукровка. Или же, это всё-таки проклятье?» — Для снятия печати и проведения ритуала нужны некоторые компоненты, — скрывать что-либо от пленника более не было смысла. — Шерсть, волосы. Слёзы, слюна, пот… Кровь. — Всё это уже собрано твоим Лекарем, — продолжает говорить Моракс. Тарталья кривится, хотя, чего ещё можно было ожидать от Дракона? — Осталось лишь то, что невозможно собрать без твоего непосредственного участия. Это сперма, — чёрные кончики лисьих ушей видимо вздрагивают. — И энергия. — Энергия? — если сперму, так и быть, он ещё сможет… Одолжить, то что подразумевалось под последним словом? — Энергия ритуального совокупления, — и хотя тон голоса Дракона скуп на эмоции, откровенность его речи вынуждает Тарталью впасть в ступор. — Та Бездна, тот проход, что запечатан глубоко в Разломе… Жаден до сил священных сущностей. Печать на знаниях крепка. Несмотря на дальнейшие пояснения, в себя Лис так и не приходит. Замирает, тупым прямым взглядом ошеломлённых глаз смотрит в спокойное лицо напротив. Как… Как можно так холоднокровно говорить о таких вещах? Волны мурашек проходятся по телу Чайлда, от осознания болезненно ноет, горячо печёт затылок. Его держат, держат здесь… Чтобы подложить под Императора?! — Я никогда не лягу под вас, — на корню обрубает парень, и щёки его предательски краснеют. Сама только мысль о том, чтобы разделить ложе с вражеским Божеством… Нет, это просто недопустимо! — Тогда я возьму тебя силой, — голос Императора подобен громовым раскатам. И хотя угроза, нависшая над головой Тартальи, была очевидной, юноша понимает: она никогда не воплотится во что-то реальное. Где-то на границе подсознания Лис чувствовал, что «ритуал», о котором говорит мужчина, не может допускать принуждения. Будь всё так просто… Не было бы нужды ухаживать за ним, раненым, так долго. Император мог взять своё давным-давно. Конституция тела позволила бы Богу подавить любую попытку сопротивления. — Не возьмёте, — Тарталья дарит мужчине озорную, хитрую улыбку. — Если всё так просто, почему не взяли меня раньше? «Смышлёный», — Моракс усмехается. Что и говорить, но голова у парнишки определённо соображала. — Если захочешь вернуться к семье, то позволишь покрыть себя в любом случае. Лисий хвост снова заходится мелкой дрожью. В рыжей голове крепчает одна-единственная мысль: никакой он не «гость». Он пленник, пленник «с привилегиями». Его будут держать здесь, держать на невидимой цепи рядом с чужим Богом, пока… — Ты незаменим. Твоя ценность неоспорима, — и хотя слова Моракса вновь являются простыми фактами, отчего-то они находят отклик в душе юноши. Отклик странный, отклик такой, от которого одновременно хочется впиться зубами в горло этого зазнавшегося Божка, а после всё же позволить ему… «О чём я только думаю!» — сама мысль о том, что ему придётся сделать ради освобождения, заставляет подниматься дыбом шерсть на хвосте и ушах. — Я даю тебе время собраться с духом, но не стоит слишком долго испытывать моё терпение, — Император забирает письмо, всем своим видом показывая: диалог окончен. Отходит и перед тем, как уйти, оборачивается. — Чувствуй себя как дома, Чайлд. Об закрытую Мораксом дверь бьётся брошенный со всей дури ни в чём не повинный подсвечник.