По ту сторону сна

— Ты уверена, что я могу выйти на сцену в таком виде? Сейчас, за несколько десятков минут до начала праздника, в служебной комнатке стояли друг на против друга, в общей сложности, двое человек в одинаковых костюмах. — Ты ведь уже репетировал в таком виде и единственное, что доставляло проблем, был топик, — нравоучительно вещает Нилу, оглядывая розовощёкого юношу придирчивым взглядом. — Больше ведь не спадает? — в ответ на вопрос Аякс отрицательно мотает головой. Что и говорить: его плоская грудь явно не способствовала удержанию на месте верхнего элемента этой одежды. «Как хорошо, что меня не может увидеть никто из родных…» — конечно, отец всегда учил своего сына помогать девушкам, что оказались в беде. Демонстрировать своё благородство, свою отзывчивость, но… Отец бы вряд ли смог понять согласие Аякса облачиться в девичью юбку! — Просто отлично, — Нилу перепроверяет ушитые места на бёдрах Аякса — строение его таза сильно отличалось от таза девушки. — Каблук для тебя не слишком большой? — Нет, не больше, чем на привычных мне сапогах, — сандали-сапоги на небольшом каблучке шли до середины голени и хорошо фиксировали его стопы и все ноги в целом. — Танцевать… Кхм, удобно. — Ты очень талантлив, Аякс, — Нилу смотрит на парня, пытающегося прикрыть руками свой оголённый живот, и мелодично смеётся. — Не волнуйся: всё пройдёт как надо. «И это не может не пугать», — думает юноша, мысленно цепляясь за последние слова Нилу. За всё время до сегодняшнего дня они встретились всего лишь дважды. За два неполных дня Аякс смог выучить танец, посвящённый владычице цветов и оазисов, хозяйке цветов, лунных ночей и грёз. Танец этот оказался вовсе не таким «лёгким», как отзывалась о нём опытная танцовщица. — И-и-и… Поклон! — девушка заканчивает выступление и невесомо опускается на колени, склоняя голову и прикрывая глаза. Её дыхание частое и прерывистое: несмотря на то, что начало выступление было плавным и полным изящных движений, вся оставшаяся часть танца содержала в себе огромное количество бойких элементов, требующих ловкости и, несомненно, харизмы. — Будь я на месте Богини Цветов, после такого подарка остался бы счастливым на целый год вперёд, — Аякс аплодирует девушке, по достоинству оценивая её мастерство и старательность. В каждое движение, в каждый свой жест даже во время простой репетиции Нилу вложила всю свою любовь к Пушпаватике — сомневаться в этом было попросту невозможно. — Спасибо, — Нилу жестом просит музыкантов прекратить играть и спускается со сцены, становясь напротив Аякса. — Сможешь повторить что-либо из увиденного? «Как я, по-твоему, смогу это сделать?» — думает парень, поднимаясь прямиком на сцену. — «Все вложения я делаю в свой мозг и, возможно, руки», — Аякс смотрит на собственные пальцы, усеянные мозолями из-за каждодневной работы с инструментами. — «А танцы… Это ведь, по сути своей, совсем-совсем другое!» Он становится в центр сцены, и Нилу вновь просит музыкантов повторить уже хорошо знакомую им мелодию. Плавные, мелодичные звуки духовых инструментов совсем скоро сменятся барабанной дробью — танец в честь Богини Цветов только на вид казался наивным и лишённым страсти. Страсть та была ничем иным, как влечением к самой жизни. Оазисы — плодородные и цветущие голубые островки среди безжизненных песков пустыни — лишь малая доля того, что подарила этому миру Хозяйка цветов и лунных ночей. И разве такое величественное существо, такая милосердная Богиня не заслуживает танца в свою честь? «Но почему… Почему я…» Лишь стоило губам первого музыканта соприкоснуться с духовым инструментом, как тело Аякса само по себе изогнулось. Несвойственная гибкость, появившаяся в запястных суставах, позволила ему показать случайным зевакам характерную волну. Волна берёт начало от кончиков его пальцев, захватывает каждую фалангу и перетекает на пястье. Таким лёгким, буквально воздушным Аякс не чувствовал себя ещё никогда в жизни. И хотя юноша каким-то чудом смог с первого раза запомнить каждое показанное ему движение, танец Аякса отличался от танца Нилу. Если девушка была скромным, едва взявшим своё начало из подземной реки ручейком, то юноша же… Казался полноправной, горной рекой, чьи воды по-настоящему могли обжечь неосторожных путников своим холодом. Бурный нрав танца Аякса раскрывается во всей красе, лишь стоит ладони музыканта впервые опуститься на гладкую поверхность барабана. И хотя сейчас на парне была его повседневная одежда, сама Нилу была убеждена: от таких полных чувств и страсти ударов бёдрами украшения на юбке запели бы серебряными колокольчиками. «Это ведь не я… Я не могу так танцевать», — всё больше случайных прохожих останавливалось, чтобы посмотреть на необычного, весьма талантливого молодого человека. — «Звуки этих барабанов пробуждают во мне что-то… Что-то древнее», — и только сейчас, прогибаясь в пояснице и делая характерную волну всем телом, Аякс осознаёт: за его танцующее тело отвечает ни кто иная, как поселившаяся в его теле призрачная лиса. «Какая ещё лиса?!» — как студент самой Академии Аякс в корне не принимает такое объяснение происходящему. Оно нерационально, оно не поддаётся никакому объяснению… Но зверь, сидящий глубоко в его душе и груди, продолжает упиваться барабаном, что звучал точно также и сто, и двести лет тому назад. Грудной клеткой Аякс делает несколько акцентов, ударяя ею в такт снова, и снова. Тряска, берущая начало от бёдер и охватывающая все его ноги, сопровождается одобрительными криками собравшейся около сцены толпы. Шаг, удар бедром, шаг, удар другим — Аякс заканчивает делать последнюю связку и падает на колени, опуская голову и прикрывая глаза. Ещё не успев отдышаться, он слышит заслуженные по праву аплодисменты. Громче всех, конечно же, в ладошки хлопала наивная, умеющая восхищаться чужими талантами красноволосая девушка. — Ты был просто бесподобен, Аякс! — лишь стоило едва стоящему на ногах парню спустится со сцены, как Нилу тут же возникла перед ним, не давая сделать и шагу вперёд. — Ты так изысканен, так пластичен, так… Нежен и страстен одновременно! — Аяксу кажется, что за всю свою недолгую жизнь он никогда не слышал в свой адрес столько комплиментов, если не брать в расчёт свою маму. — Запомнить связки за один раз? Даже я, признаюсь, не всегда с ходу запоминаю сюжеты танцев своей наставницы! — Это… Спасибо? — руки Аякса отчего-то дрожат. Целая буря несвойственных ему чувств бурлила, кипела в душе. Этот танец в честь одной-конкретной Богини… Пробудил в нём что-то древнее и мистическое. — У меня даже создалось впечатление, — продолжает говорить Нилу, вовсе не замечая состояния юноши, — что тебе не впервой было исполнять этот танец! Что-то внутри Аякса подсказывает: эта девушка как никто другой была близка к истине. — Возможно… Возможно и так, ха-ха, — и хотя диалог удаётся перевести в шутку, на душе у Аякса так и остаётся тревожно. Что с ним не так? Почему каждый вечер он продолжает следить за жизнью Дракона и Лиса? Лиса, что носил его внешность и что имел… Те же корни. «Сколько времени уже прошло с момента отправки мною письма?» — думал Аякс теперь, когда до выхода на сцену оставались считанные минуты. — «И когда же уже придёт ответ от мамы? Мне просто жизненно необходимо знать о своих дальних родственниках!» «Ох… Этот костюм…» — под ликующие возгласы пришедших на праздник юноша становится в центр сцены. Осознание того, что он одет в одежду, которую, по писаниям, носила сама Богиня Цветов, вынуждает его ладони сделаться холодными и влажными. Ткани, из которых была выполнена его юбка, ощущались тяжёлыми. От каждого шага украшения подпрыгивали и издавали приятный слуху звон. Звон, что мог по-настоящему раскрыться непосредственно в самом танце. И хотя топик на его груди более не спадал, Аякс прикладывает все свои силы, чтобы не начать поправлять его прилюдно. На его бледном животе даже в полумраке сцены было видно характерное родимое пятно. «Я ведь так и забыл обратиться к лекарю…» Обнажённый живот, голые плечи и лопатки — о, как же хорошо, что люди из Академии считают ниже своего достоинства посещать этот Театр! Увидь кто-нибудь из учёных его в таком виде… Не объяснишь ведь, что образ этот посвящён самой Богине Цветов! «Главное… Сильно не мотать головой», — головной убор, украшенный массивными рогами, вынуждает Аякса держать голову и спину прямо. Белые элементы одежды ярко светились в свете луны, подчёркивая его не менее бледную кожу. Синие, голубые оттенки дорогих тканей сочетались с глазами — наряд Пушпаватики смотрелся на Аяксе более, чем естественно. Заиграла музыка. Аякс закрывает глаза. Делает глубокий вдох, справляясь с накатившим не кстати волнением, и шагает вперёд. Шаг, ещё шаг, как вдруг… Пальцы его ног утопают в мокром, рыхлом песке. В тот же миг голубые глаза изумлённо распахиваются — ни сцены, ни множества зрителей более не было. Только лунный свет, неизменно всё тот же, освещал тёмные воды, лениво лижущие берег некого оазиса. «Это… Это сон?» — Аякс делает шаг назад, звоном своих украшений привлекая чужое внимание. Множество золотистых, янтарных глаз вспыхивают то тут, то там. В центре оазиса, омытая лунным светом, неподвижно стояла одинокая женская фигура. Шаг, ещё шаг — девушка качает головой так сильно, что не остаётся сомнений: рога на её голове были настоящими и не могли упасть в воду, как если бы то был головной убор. Шаг, ещё шаг — ослепительная в своей красоте, она кружится в танце, и прямо из-под воды из каждого следа танцующей вырастают всё новые и новые, душистые падисары. Лисы, до сих пор скрывающиеся в тени зелени, спускаются к воде, обращённые людьми. Их уши с чёрными кисточками и хвосты кажутся Аяксу до боли знакомыми: именно такие лисьи черты имел знакомый ему во снах полукровка Чайлд Тарталья. Чей-то хвост касается его ноги, и Аякс сам не замечает, как ступает навстречу Богине. Ледяная вода отрезвляет и ноги вязнут в песке, но юноша упрямо продолжает двигаться прямиком к самой Пушпаватике. Голубоглазой, рыжеволосой и бледнокожей — она была воплощением самой лунной ночи. Воплощением самого глубокого сна. Происходящее с ним определённо было сном, неким наваждением. Но сейчас, кружась в танце наравне со Священными служительницами самой Богини, Аякс не мог думать о нереальности происходящего. Да и как этот оазис, эта ночь и эта Богиня могут быть нереальными? Танцуя вокруг неё, огибая каждый распустившийся под её ногами цветок, он чувствовал, чувствовал и слышал: дыхание других лисиц, биение их сердец в унисон; сладкий запах падисар и свежесть рассекаемой их ногами воды. Над головами танцующих светила полная луна. «Есть ли среди этих лисиц мать Чайлда Тартальи?» — из глубины собственных мыслей юношу вырывают громогласные аплодисменты. Он открывает глаза и неожиданно обнаруживает себя сидящим на коленях. Его выступление было завершено. Как он мог этого не заметить?