По ту сторону сна

— Возьми меня под руку. — Нет, — Тарталья демонстративно отворачивается, но продолжает идти с Императором нога в ногу. — Это приказ, — внимание каждого торговца уже было обращено на Правителя и его свиту, но даже сейчас Моракс не желал повышать голос, дабы не привлекать ещё больше чужих глаз. Выяснять, у кого из них двоих более крутой характер, среди оживлённых дорог было попросту неуместно. Юноша подчиняется не сразу. Несмотря на прошедший глубоко под землёй их тайный разговор, несмотря на заключённый контракт, Чайлд всё равно закатывает глаза и, перед тем как взять мужчину под локоть, тявкает ему в ответ что-то очень неприличное. Слугам Императора, что следуют за Правителем и его гостем, остаётся лишь молча нести уже купленное и наблюдать за их странными отношениями. Обширной кисточкой своего драконьего хвоста мужчина закрывает юношу от палящего полуденного солнца. — Добрый день! — Император по указанию Чайлда делает остановку у торговой точки некого портного из Фонтейна. — Я рад приветствовать Бога этих земель в своей скромной лавке, — мужчина говорил с явным акцентом и очень сильно нервничал. — Как счастливы, должно быть, люди, живущие здесь: разделять дороги с самим Императором — о, какая честь! — Благодарю вас за ваши слова, — Моракс учтиво кивает и дарит бледному от волнения и свалившейся на его плечи ответственности торговцу едва видимую улыбку. — Выбирай, — он тянет руку на себя, побуждая держащегося за него парня подойти ближе к разложенным на прилавке тканям. — О, супругу самого Божества я подам самые лучшие ткани! — не успевает Тарталья открыть и рта, как портной скрывается в глубине своей лавки. — С-супругу?! — чёрные кончики лисьих ушей мелко дрожат от возмущения, что овладевает Лисом, смущённым до корней волос. Он порывается отпрянуть от Императора, но тот не позволяет ему воплотить задуманное. Накрывает своей тяжёлой ладонью обе ладошки Тартальи и прижимает их своей руке только плотнее. — Разве этот торговец не знает, что Правитель Ли Юэ не обременён браком? — Задача подобных иностранцев — торговать, — Моракс использует свой хвост, чтобы подтолкнуть Чайлда ближе к себе под предлогом спасения от палящих солнечных лучей. — Таким людям достаточно знать, какой Бог властвует на земле, где непосредственно располагается их торговая лавка. И нет ничего удивительного, что человека, которому позволено прижиматься к телу Императора, держать за руку и перечить его слову, нарекли супругом. — Прошу, — множество тяжёлых и плотных, однотонных и расписанных тканей различных оттенков и цветов падают на стол перед парой. — Что вас интересует? Может, вот это? Портной поднимает насыщенно синюю ткань и прищуривает глаза, глядя Чайлду прямо в лицо. — Этот цвет очень подходит вашему глазу, — на лицо Тартальи была надета привычная маска. Ведь только Моракс и личный Лекарь имели право видеть второй его глаз, янтарный, подтверждающий нечистоту северной крови. — Он очень… — Мы возьмём его, — перебивает Чайлд, протягивая торговцу мешочек моры. Чем дольше они находятся у всех на виду, тем сильнее привлекают всеобщее внимания. Моракс явно желал продемонстрировать всем и каждому их близость — не дождётся! Он, Чайлд Тарталья, не собирается продолжать этот спектакль в «супружество!» Синие ткани отправляются в руки слуг, что уже держали такие же, только белые. Для создания подходящего наряда… Требовались только два цвета — это, несомненно, не могло не радовать. — Я приглашу человека, что снимет с тебя мерки, — по возвращении Тарталья был поставлен перед фактом. — Зачем? — задаётся вопросом юноша. До полнолуния оставались считанные дни — можно ведь было сэкономить время хотя бы на такой мелочи! — Я ведь уже нарисовал, как должен выглядеть костюм, хотя бы приблизительно. Пускай портные возьмут мою походную одежду за образец и сошьют… — Походная одежда? — переспрашивает Император. — Ты говоришь про тот комплект, что был надет на момент… Приглашения тебя в гости? — На момент моего пленения и до заключения контракта, всё так, — с вызовом, без тени ласковости в голосе отвечает Чайлд. — Оставайся на месте. Отдав очередной странный приказ, Моракс покидает помещение, но ненадолго. Обратно он возвращается в компании портных, но не это больше всего выводит Тарталью из равновесия. — Надевай, — старая, привычная глазу и сердцу одежда ложится Чайлду прямиком в руки. — Твои «походные» штаны, рубашка и пиджак. Надевай. «Да что на него нашло?» — одарив Императора подозрительным взглядом, Тарталья, не стесняясь посторонних, раздевается до нижнего белья. Отбрасывает подаренные ему в первые дни пребывания здесь традиционные одёжки в стороны и начинает натягивать на себя свои простые, лишённые пафоса серые штаны. Только, к его удивлению, те перестают налезать дальше на середине бёдер. Ч-что, больше никого это не смущает, правда? Тарталья упрямится. Злобно пыхтит и даже подпрыгивает в тщетной попытке натянуть на себя свою же одежду. И только тогда, когда изношенная и потёртая серая ткань начинает угрожающе трещать, он не сдаётся, но отступает от задуманного. — Не понимаю… — багровая рубашка непривычно жмёт в плечах, первые пуговицы на его груди едва ли сходятся. — Зачем вы ушили мою одежду? — Ушили? — лицо Императора лишено эмоций, и только брови его удивлённо приподнимаются. — Всё это время твоя одежда хранилась в шкафу, никто не имел права касаться её без моего дозволения. Неужели ты до сих пор не осознал? — Осознал? Что именно? — серый комплект вместе с багровой рубашкой откладываются Чайлдом в сторону. Он сдерживается и почти не хмурится, когда императорские портные подходят к нему с измерительными лентами. — Ты изменился, — приглушённо рокочет Моракс, растягивая каждое слово как карамель. Становится очевидно: мужчине нравится этот диалог. — Сколько часов ты упрямо занимался с луком в периоды моего отсутствия? Мышцы твоих плеч и груди — неужели не замечаешь, как проступили их контуры? «А вы… Вы замечаете во мне любые изменения, не так ли, Император?» — едва не срывается с языка Тартальи. Тот факт, что Правитель Ли Юэ обращает на него столько внимания, вызывал в душе Лиса различные чувства, от смущения до возмущения. Стрельба из лука — единственная физическая активность, что была доступна Тарталье в период его пребывания здесь как «гостя». И хотя навык ещё требовал совершенствования, тело юного Командира уже приспосабливалось к новому виду оружия: чего только стоили постоянно ноющие плечи и мышцы спины. Но если бы дело касалось только развития его мышечного каркаса, взгляд Императора не был бы столь… Жаден. Ведь до тренировок Тарталья был допущен не сразу, в своё свободное время ему было позволено только… Только есть и отдыхать. — Теперь ты выглядишь здоровым, — Моракс в который раз осматривает замершего парня с головы до ног. Не может налюбоваться. — Я понимаю: военная дисциплина обязывала тебя делиться провиантом с соратниками в ущерб себе. Но как в условиях постоянного голода ты умудрялся побеждать? — Секрет Снежной, — по-лисьи фырчит Чайлд, определённо не желая продолжать разговор. Он уже давно догадался, к чему клонит Бог. Пусть только попробует озвучить это вслух! — Твой высокий для человека рост обязывает тебя питаться, — голос Императора ласков и спокоен, как если бы он снова решил прочитать лекцию про вино из османтуса. — Признайся честно: приятно спать, когда твой позвоночник и рёбра не выпирают подобно каменистой гряде? — Я вас понял, — спешит прервать Императора Чайлд, не имеющий возможности уйти или вступить в бой — всё его тело было увешено некими специальными мерными лентами. — Вы можете не продолж… — Твои бёдра и бока — всё заметно округлилось, — Моракс смакует каждое произносимое слово и облизывается, как если бы прямо сейчас съел что-либо вкусное. Благодаря приёмам сытной, полной белка и жира пищи, а также вынужденному отдыху, Лис смог заметно поправиться прямо на его глазах. Не все питательные вещества ушли на построение мышечной массы — прижимать к себе более мягкого, но не утратившего стройности юношу стало для Императора одним из приятнейших сердцу удовольствий. — Замолчите, — злобное шипение оглушает всех находящихся поблизости портных. Налитые румянцем щёки болезненно ноют и покалывают от притока крови — и как только Император не стыдится произносить такие вещи при посторонних?! — Твоего статуса недостаточно, чтобы приказывать мне замолчать, — Моракс начинает медленно шагать вокруг Чайлда, поддаваясь накатившему желанию рассмотреть его тело со всех сторон. — Я бы принял эту просьбу во внимание, будь ты моим супругом. — Господин, будьте добры, пригладьте шерсть, — один из портных крайне вежливо просит Чайлда прекратить пушить свой хвост. — Гость же таковой властью не обладает, — продолжает говорить Император, останавливаясь позади Тартальи. Смотрит, не может налюбоваться на тонкую змейку позвоночника, чьи косточки ныне уже не выпирают так сильно и страшно. Организм юного Командира был в приятном шоке от свалившегося на него изобилия пищи. В условиях лютых морозов, военных походов и постоянного дефицита ни о каких созданиях внутренних ресурсов не могло идти и речи. Сейчас же, дорвавшись до нежнейшей, сочной и жирной рыбки да до других изысканных блюд, тело Лиса заботилось сразу о будущем: голодание часто сопутствовало ему в прошлом, нельзя было допустить этого в будущем! Несмотря на то, что на боках юного Командира возникли заметные упругие складочки, Император не сомневался: Чайлд Тарталья остаётся всё таким же искусным воином и блестящим служащим. Опытным, тренированным… Неужели этот упрямец не понимает, что более здоровое тело даст ему заметные преимущества в будущих битвах? «И мне теперь есть, за что держаться», — Моракс прикрывает глаза и тихо выдыхает, принудительно успокаивая тело и дух. Если раньше корень лисьего хвоста представлял из себя костлявое, неприглядное зрелище, то теперь… Император не мог не думать о том, насколько удобно будет лежать его рука в этом месте. В ночь полнолуния в зале была зажжена каждая свеча. Все до единой. — Твой ритуальный костюм, — Моракс заходит в спальню Тартальи, уведомив о своём вхождении предварительным стуком. — Музыканты уже не могут дождаться начала представления. Одевайся. — Музыканты? — стопка аккуратно сложенных одежд передаётся в руки полностью обнажённому парню. Моракс, конечно же, был лишён привилегии видеть всё тело Тартальи голым: на пах сидящего были накинуты простыни. — Какие музыканты? — Разве для исполнения танца такого значения не нужна музыка? — задаёт вопрос мужчина, совершенно не нуждаясь в ответе. Если он пожелал, то значит музыка нужна. — Я пригласил коренных жителей Сумеру. С западных земель, на вырученную мору они смогут кормить свои семьи долгие годы. — Эм… Спасибо? — Тарталья явно не ожидал такой вовлечённости Императора в такое важное для него событие. Он вполне мог исполнить танец под звуки, представляемые им в голове, но… Музыканты с самих западных земель Сумеру? Неужели они владеют и духовыми, и барабаном? — Нас ждут, — напоминает мужчина, побуждая Чайлда взять в руки белоснежный топ и прилагающиеся к нему рукава. Драгоценности, украшающие ткани, не были желанием Лиса — то был великодушный «подарок» от самого Императора. Интересно, кто из них будет ещё наслаждаться этим сверканием больше? — А это ещё что? — не поднимаясь и не сбрасывая с себя простыней, Тарталья облачается в топ, поправляет резиночки рукавов на запястьях. — На моём эскизе были штаны. — Штаны? — Моракс хитро щурит глаза, вкладывая в тон своего голоса «неподдельное удивление». — Признаюсь, ошибка моя. Ты изобразил непривычно широкие штанины, потому я принял их за… — Это юбка? — юноша вертит одёжку в руках, подмечая: задняя её сторона была длиннее передней. — Лучшая атласная ткань, — Моракс не отводит глаз от одевающегося, так что Чайлду приходится постараться, чтобы надеть юбку на себя, при этом не «выставив напоказ» ничего лишнего. — Хочу видеть твои ноги. — Если вы желаете видеть мои ноги, значит, юбка была вовсе не «ошибкой»? Император сдержано качает головой, не давая конкретного ответа. В конце концов, Тарталья всё ещё не был его мужем, а оправдываться перед гостем Правителю Ли Юэ положено не было. Сейчас, облачённый в расписные, украшенные драгоценными камнями ткани, Чайлд Тарталья отражался в янтарных глазах настоящим Богом. Белоснежный топ с нежно-голубыми вставками и золотистым орнаментом визуально делал грудную клетку юноши шире, а талию уже. Объёмные, воздушные рукава скрывали за собой выпирающие плечевые мышцы, скрывали белёсые шрамы и как будто сужали ещё более и так тонкие запястья. Верх ритуального наряда создавал нежный, возвышенный образ, но не стоило забывать: эти ладони и запястья казались хрупкими только на вид. Тугие сухожилия, плотные мышцы — вот их настоящий каркас. Даже в таком уязвимом виде юный Командир оставался чистокровным хищником. «Чистокровным…» — Моракс смотрит в лицо Тарталье и не может, всё не может им налюбоваться. Его взгляд плывёт, он погружается в свои мысли настолько глубоко, что не с первого раза замечает: к нему обращаются. — Император? Император! — Чайлд рассеянно осматривается вокруг себя в поисках чего-то важного. — А вы… Вы не забыли про головной убор? Головной убор, имитирующий рога Богини Цветов, был едва ли не ключевым элементов всего образа. Танцевать без него всё равно, что не танцевать вовсе! — Как я мог позволить себе не выполнить твою просьбу в полном объёме? — усмехается мужчина, выуживая из-под своих одеяний сокрытую до сих пор «корону». — Возьми. — Но это… — Тарталья принимает головной убор в руки и хмурится, осознавая: у него нет выбора. — Рога Пушпаватики выглядели не так. — Я знаю, — просто отвечает Моракс, наблюдая за тем, как Чайлд надевает на себя корону, имитирующую его собственные, драконьи рога. — Но мой гость должен помнить, на чьей территории он находится. Как Правитель Ли Юэ я не могу допустить, чтобы некий другой Бог имел здесь больше влияния. «Пф, нашёл ведь, к чему пристать!» — аргумент про «другое Божество» кажется Тарталье попросту нелепым. — Почему бы просто не признать, что вам нравится видеть на мне что-то «ваше?» — смело спрашивает Чайлд, глядя мужчине прямо в лишённое эмоций лицо. — Я признаю, — тихо отвечает Император и неожиданно падает на колени перед сидящим на кровати. — Мне доставляет определённое удовольствие демонстрировать другим, кому на самом деле принадлежит этот гость. — Что вы… — Чайлд поправляет складки задирающейся юбки, так что украшенные камнями кисточки издают приятных слуху звон, напоминающий пение серебряных колокольчиков. «Смотреть на него сверху вниз… Так непривычно», — думает Лис, решая понаблюдать и не предпринимать никаких действий. Дракон пододвигается ближе к кровати и устраивается на своих коленях удобнее, после чего достаёт из рукавов некую стеклянную баночку. — Что вы… — непривычное для бодрого существа волнение мелькает в голосе Тартальи, отчего он принимает решение замолчать вовсе. Император смотрит на юношу исподлобья. Думает о том, что под такой наряд нужно было сделать ему более подходящую маску, но… Для изготовления чего-то подобного теперь не осталось времени. — Нравится то, что ты видишь? — бархатно рокочет Демонический Бог Скал и, не встретив сопротивления, берёт Тарталью за лодыжку. — А? — изумлению Лиса не было предела. За все дни, проведённые «в гостях» у Императора, тот никогда не упускал возможности продемонстрировать юному Командиру свою «доминантность». Сказать властное слово, укусить за ухо или плечо, нависнуть над ним, пользуясь разницей в росте — всегда пожалуйста. Но что же происходит сейчас? — Что ты чувствуешь, видя этого Императора в своих ногах? — пальцами одной руки Моракс мягко массирует кожу чужой ступни, второй же ладонью зачерпывая из баночки некую золотую, вязкую субстанцию. — Ты не просил об обуви, — испачканные в краске пальцы начинают плавно чертить по голой коже причудливые узоры. — Я принял решение, что эти ноги не могут явиться в зал пустыми. — В-вы… — Тарталья невольно прикрывает рот руками и замирает, не понимая, как реагировать на внезапное проявление нежности и покорности со стороны этого Божества. И хотя Император чувствует, что парень не собирается одёргивать ногу, он продолжает крепко сжимать ту в своей руке. Достаточно толстые, видимые невооружённым глазом полосы золота образуют на ступнях и голенях «сапожки-сандали». Моракс не жалеет краски, продолжает чертить и чертить — с момента первой тренировки с луком и до сих пор он был лишён права касаться этого тела. Всё это время он прилежно соблюдал просьбу своего гостя, поэтому… Это рисование на коже сам Моракс воспринимал как небольшую уловку, как небольшую хитрость. — Твой запах подобен Глазурной Лилии, что впервые распустилась под светом луны, — Император склоняет голову и касается ступни юноши губами. Невесомо целует выступающую косточку, ведёт кончиком носа выше, избегая участков невысохшей краски. Перед танцем Тарталья омыл своё тело водой вперемешку с травами, что росли только на территории Ли Юэ. Рядом с Императором естественный запах Лиса изменился. Он уже давно не пах снегом и льдом, не носил на себе запах крови и железа. От до сих пор влажной лисьей шерсти чувствовался запах горного ветра, каменистой крошки, лилий и один специфический — Дракона. — Говорят, что когда Пушпаватика была жива… Во время каждого её танца из каждого оставленного ею следа вырастали душистые падисары, — Моракс чувственно, почти болезненно массирует исписанные им же икры парня. — Так скажи своему Императору: под этими ступнями расцветут падисары ещё прекрасней? — Император… Вам не положено вести себя так, — Тарталья шумно выдыхает и плотно прижимает уши к голове, теряясь в странных, до сих пор не тревожащих его душу чувствах. Этот Дракон, этот Правитель целой страны… Как может Божество так преспокойно чувствовать себя в ногах какого-то зверя? — Император здесь я, и я буду решать, как мне положено себя вести, — прежде, чем отстраниться и встать, мужчина широко открывает рот и царапает обнажённые колени своими клыками. — Подожди ещё пару минут перед тем, как встать. Местами краска ещё не высохла, — Моракс в последний раз бросает на смущённого юношу оценивающий взгляд, после чего выходит из комнаты. — Во что я только ввязался… — Тарталья опускает голову, одной рукой придерживая убор, что так сильно похож на рога Демонического Бога Скал. Он до сих пор чувствует фантомные касания к своим ногам. То, как сильные пальцы грубовато сжимают его икры, как гладкие словно стекло пальцы очерчивают по кругу лодыжки. Губы, пальцы… Перед глазами Чайлд до сих пор мог видеть расширяющиеся, жадно поглощающие запах ноздри. И всё же, несмотря на разыгравшуюся сценку, Чайлд не мог не уважать мужчину. Оторваться от почти раздвинутых перед своим носом обнажённых ног, отойти и покинуть спальню, подавив свою драконью жадность… Выдержке Императора действительно можно позавидовать. Юный Командир старался не думать о том, что будет, когда этот Дракон всё же сорвётся. Поставив чёрную шёрстку на ушах прямо и пригладив рыжую хвоста, Тарталья, глубоко вдохнув, ступает в зал. Идёт медленно к самому центру, плавно перекатываясь с пяток на носки и держа спину неизменно прямой. Останавливается, поднимает голову: Как и в первый день их встречи Император восседает на троне, почти что под самым потолком. На ступеньках же огромной лестницы располагались приглашённые музыканты. Всё остальное помещение было предоставлено Лису для исполнения им священного танца. — Ты будешь танцевать здесь, — голос громом расходится по всему залу, так что кажется, словно Моракс находится совсем-совсем рядом. — В центре зала, передо мной и для меня. Брови юноши изумлённо изгибаются. Неужели мужчина дал ему юбку, дал корону и самолично украсил его ноги… Для своего собственного наслаждения? — Для Пушпаватики, — упрямо шипит себе под нос Тарталья, не рискуя гневить Божество Ли Юэ. Ритуальный танец обязан исполниться этой ночью, и если Императору придётся что-либо не по душе… В его праве было разогнать музыкантов в любую секунду. Едва услышав первую ноту, Тарталья поднимает руки и выпрямляет ладони, ставя их параллельно своим стоящим торчком ушам. Становится на полупальцы, после чего резко подгибает колени и ступает на полную ступню, прогибаясь в пояснице. Его тело — река, а волны берут начало от самых кончиков болезненно напряжённых пальцев рук. Он использует для удержания равновесия хвост и нагибается, демонстрируя Императору, не отрывающему глаз от его тела, всю свою природную гибкость. Подлокотники трона покрываются сетью мелких трещин, настолько сильно мужчина впивается в них своими каменными ладонями. Оставаться сидящим и быть лишь посторонним наблюдателем, когда прямо перед твоими глазами течёт, переливается река… Невозможно. В реку эту необходимо окунуться. Звуки барабанов раскрепощают юношу. Его настроение заметно улучшается, в движениях более не видно ужимок: ритмичность и быстрота звучаний взывает к чему-то далёкому и древнему, дикому в его груди. Кисточки и бусины на юбке не находят покоя, от каждого бойкого удара бедром те подпрыгивают и взлетают, оглашая всё пространство зала своим серебряным пением. В своём танце Тарталья становится похож на ручей, несущий жизнь и плодородие. «Подумать только…» — невольно проносится в голове Моракса, глаза которого ощущаются невыносимо сухими — он просто не позволяет себе моргать. — «Этот хладнокровный воин, что был причиной прекращения сотни, если не тысячи жизней… Настолько гибок и полон чувств, полон жизни». Тарталья продолжает танцевать. Забывается, отдаёт всего себя той Богине, что когда-то танцевала рядом с его собственной матерью. Удары его округлившихся бёдер кружат Императору голову. И Моракс ловит себя на мысли, что готов снова припасть губами к этим обнажённым, творящим невыносимую красоту ступням. «Он… Он смотрит на меня», — Тарталья изгибается волной и украдкой поглядывает в сторону трона. И каждый раз, стоит только ему поднять глаза, он неизменно встречается со взглядом янтарным. — «Неужели вы, Моракс, завидуете тому, что этот Лис танцует не в вашу честь?» Юноша машет хвостом и ступает на полупальцы, второй ногой очерчивая в воздухе дугу. Ткани его массивной юбки парят, сверкают драгоценным блеском, пробуждая в душе Дракона единственное желание — обладать. Шаг, удар бедром, шаг, удар другим — Тарталья заканчивает делать последнюю связку и падает на колени, опуская голову и прикрывая глаза. В его ушах до сих пор отдаётся эхом стук барабана, а потому он физически не мог услышать шум от тяжёлых шагов. Не мог уловить тот момент, когда Император соизволил спуститься с трона. Лис не слышит, скорее чувствует — кто-то стоит прямо перед его лицом. Открывает глаза и смотрит снизу вверх в странно горящие, изнутри бурлящие жидким золотом глаза Дракона. Тарталья не собирается, как Моракс ранее, задерживаться в чужих ногах. Он поспешно встаёт и выпрямляет спину, быстро поправляя резиночки на запястьях и чуть съехавшую в бок корону из драконьих рогов. «А?» — грудная клетка окончившего танец парня колышется из-за частого дыхания, особо крупные капли испарины, выступившей на лбу, стекают вдоль висков. Удивительно, но Император выглядит таким же взбудораженным. Всегда бледное лицо мужчины отчего-то покрылось неаккуратными жёлтыми пятнами, от выступившей влаги угольные пряди чёлки липнут к горящим глазам. — Я даю тебе минуту, — на выдохе рычит Дракон, и узоры на его каменных ладонях вспыхивают ярко-оранжевым светом. — Минуту?.. — переспрашивает Чайлд, не припоминая Моракса в таком подвешенном состоянии. — Беги, — угрожающе низко шепчет Демонический Бог, не шевелясь и лишь только вытягивая шею. — Беги от меня, но если я найду… Тарталья не нуждался в подробностях. Он внезапно осознаёт: своим танцем нечто древнее пробудилось не только в нём самом. Демонический Бог Скал тоже был зверем. Хватило всего одного танца, чтобы пробудить в душе Дракона настоящие инстинкты. Бежать по гладкому полу, когда ноги твои босы, а из «обуви» только нарисованные краской узоры, было тяжело. И хотя обратный отсчёт уже начался, юный Командир ещё никогда не чувствовал себя таким свободным. Ныне все помещения и коридоры были пусты — когда ещё Лис мог позволить себе пробежаться и уловить свист воздуха в своих же ушах? Он подбирает подол юбки и ускоряется, когда слышит позади себя грузный шаг. Императору не было нужды скрываться, он — полноправный охотник в этой спонтанной игре в прятки. От несдержанных взмахов массивного драконьего хвоста дрожат стены, но Тарталья абсолютно не чувствует страха — только озорство и желание продлить эту будоражащую кровь погоню. Для Лиса, настоящего хищника, быть добычей для хищника покрупнее противоестественно. Чайлд забегает за угол, демонстрируя преследователю только белый кончик лисьего хвоста, и пускается в бега пуще прежнего. Ночь полнолуния, танец в честь Пушпаватики и бег от самого Бога — всё это пьянит Тарталье голову, так что на очередном повороте он едва не врезается в стену. Потеря былой физической формы даёт о себе знать: юный Командир, готовый в данную секунду оббежать весь Тейват разом, начинает чувствовать предательскую дрожь в коленях и боль в ступнях. Бег босиком по каменистым полам ни коим образом не способствовал его здоровью, и Тарталья понимает это. В конце концов он забегает в первую попавшуюся по пути дверь. Не успевает Чайлд сделать и пары шагов вперёд, как дверь за его спиной снова распахивается. Существо, загнавшее свою жертву в угол, тяжело и шумно дышит открытым ртом: он нашёл Лиса по его запаху. — Из всех комнат, — загнанное дыхание едва даёт Мораксу право на членораздельную речь. — Ты решил забежать… В мои покои? «А?» — не отворачиваясь от зашедшего следом мужчины, Тарталья до боли косит глаза. В полумраке, создаваемом почти догоревшими свечами, замечает просторную кровать — неужели её размеры были обусловлены длиной и толщиной драконьего хвоста? — Вот уж совпадение, — хохочет Чайлд, одним движением ладони смахивая с взопревшего лба чёлку. Его топ и рукава липнут к вспотевшему телу, атласные ткани юбки не отстают от внутренних сторон мокрых бёдер. Взлохмаченный, запыхавшийся и взъерошенный, мокрый и пахнущий после долгой пробежки далеко не цветочной водой, в глазах Моракса Тарталья был до боли в животе, невыносимо сексуальным. Они оба раздражённо машут хвостами, атмосфера в помещении накаляет до такой степени, что становится трудно дышать. Их звериная кровь полна адреналина, гормоны отключают разум и взывают, побуждают действовать. Драконий дым вырывается из ноздрей прерывистыми облачками, когда Моракс делает шаг назад и открывает входную дверь — из-за силы хватки дверная ручка крошится в мгновение ока. — Я даю тебе возможность уйти, — мужчина становится рядом со свободным проходом, не перегораживая путь даже своим хвостом. — Я хочу тебя взять, Чайлд, — Демонический Бог Скал сжимает ладони в кулаки и тут же расслабляет их, после чего повторяет это действие снова, и снова. Воистину — Божественной выдержке не было предела. — У тебя есть последний шанс сказать мне «нет». Только посмотри, как этот Император милостив к тебе. Тарталья одаривает мужчину полным подозрения взглядом. Ему не верится, что существо, находящееся в таком состоянии, спокойно отпустит свою жертву на все четыре стороны. И всё же, ставить слова Правителя Ли Юэ под сомнения было страшным оскорблением. Лицо Моракса возвращает себе привычную бледность, и только сверкающие золотом глаза да полосы на руках выдают истинное состояние его божественного тела. — Уходи, — Дракон вытягивает руку и замирает, указывая подошедшему парню на выход. В одном шаге от Тартальи была свобода. Юноша смотрит прямо, устремляет свой взор в конец просторного коридора. Не задерживая взгляда, тут же переводит его на стоящего рядом мужчину. За всё это время Чайлд так и не смог позабыть ту первоначальную цель, с которой он был доставлен непосредственно к этому Божеству. И если раньше юный Командир видел в мужчине врага, то теперь… Воспринимал его, как минимум, нейтрально. Несмотря на желание поскорее прикоснуться к запретным знаниям, Моракс никогда не прибегал к попыткам надавить. Для достижения своей цели он выбрал иную модель поведения: быть рядом с юношей обходительным и мудрым, быть интересующимся, стать наставляющим… Стать чем-то большим, чем простое Божество чужой страны. Чайлд невольно припоминает все тренировки на полигоне, вспоминает каждую стрелу, выпущенную им из ранее ненавистного оружия — лука. Глуповатая улыбка-оскал невольно начинает украшать его розовощёкое лицо: теперь, по прошествии времени, как же забавно было вспоминать ту трёхчасовую лекцию про любимое Богом вино из османтуса. Вынужденная дрожь невольно охватывает лисье тело, и Чайлд исходит ледяными мурашками. Сейчас, стоя на пороге и глядя мужчине прямо в лицо, он вспоминает это же лицо, десятком минут ранее находившееся в его ногах. Никто и никогда не смотрел на него с такой нежностью и таким желанием. Глупо отрицать: Император целовал его ноги не только из-за желания поскорее покрыть. Император желал видеть юношу своим супругом, говорил об этом прямо и при посторонних. Осознание этого сушило глотку. Дыхание Тартальи до сих пор не восстановилось после погони, его молодая кровь, распалённая адреналином, жаждала чужой крови, взывала к битве. И юный Командир не мог противиться своим инстинктам. Он хитро щурится, снизу вверх с вызовом пялится в жадные драконьи глаза, а после… Без предупреждения бросается на вытянутую золотистую руку, впиваясь в мускулистое предплечье четырьмя клыками. Челюсти Лиса подобны металлическим зубьям капкана. Тарталья смыкает зубы, слышит их скрежет в своей голове, но не прекращает кусать. Суставы челюсти жалобно скрипят под угрозой раскрошиться как дверная ручка под рукой Божества, но осмелевший, озверевший парень не обращает на сигналы своего тела никакого внимания. Чайлд чувствует, как грубая, буквально каменная кожа лопается под напором его челюстей. Слышатся звуки трескающихся камней, на язык Тартальи попадают первые капли золотой, божественной крови. Он уже переступил границы дозволенного, пошёл на поводу у жажды, а потому был совсем не удивлён, когда вторая крупная ладонь хватает его за загривок и сжимает так больно, что темнеет в глазах. Попытка Императора оторвать Лиса от своей руки венчается успехом не сразу. Осознание того, что битва, наконец-то, началась, побуждает Тарталью грызть, вонзать в неподатливую каменную плоть что резцы, что коренные зубы. Юноша едва не ломает клыки, когда Божество отшвыривает его прочь в глубь комнаты. Он ударяется спиной о бортик кровати, но его боль от удара не может сравниться с болью от прокушенной до кости чужой руки. Истекающее золотом крови предплечье покрывается сетью мельчайших трещин — кто ещё, помимо юного Командира, нашёл бы смелость укусить камень? Тарталья тяжело опирается на кровать и в итоге садится, сдирая маску с лица и отбрасывая её под ноги замеревшего Божества. В разноцветных глазах юноши сверкают лукавые искры. Золотая кровь на губах как ни что иное подходит под радужку его единственного янтарного глаза. — Ты выбрал разговор на языке силы, — Моракс захлопывает дверь хвостом, так что вдоль стены от дверного косяка расползается пара трещин. — Наш общий с тобой язык, так что же? Я поговорю с тобой, Чайлд Тарталья. Голос Демонического Бога Скал звучит спокойно и размеренно, но угрожающе, устрашающе низко. Даже будучи во власти гнева и возбуждения, пока что Император не позволяет себе выглядеть, вести себя как животное. Выражение его лица обманчиво спокойно и приветливо, но Тарталья знает: мимические мышцы Правителя Ли Юэ лишены выразительности, зато глаза… Моракс шагает к сидящему на кровати парню неторопливо, каждое его движение величественно и грациозно. Драконья кровь капает на пол, тратится так напрасно и таким безбожным способом. — Из этой битвы я обязан выйти победителем, — от предвкушения сражения Тарталья чешется даже под кожей. Он снимает головной убор и отбрасывает его в сторону. Подумав, решает: ни что иное, будь то юбка или воздушные рукава, не помешает ему для исполнения задуманного. Лисьи уши плотно прижимаются к рыжей голове, хвост трясётся от болезненного напряжения в каждом маленьком позвонке. Он подбирается, напрягается подобно пружине, готовый в любое мгновение кинуться вперёд. Прямиком на противника. — Не выйдешь, — как само собой разумеющееся рокочет Моракс, в то же мгновение легко уворачиваясь от бросившегося на него человека. Удивительно, но это было первое сражение юного Командира без использования подручных средств. Даже будучи подростком Тарталья всегда шёл на противника с веткой или камнем, сейчас же… Его оружием, как и у Демонического Бога Скал, были когти и зубы, ловкость и острое желание победить. Спальня Императора была не тем помещением, что могло похвастаться своими просторами: и хотя потолки были высоки, большую часть комнаты занимала широкая кровать. Именно по этой кровати, не испытывая ни капли стыда, скакал неугомонный Лис, уворачиваясь от хлёстких ударов массивного драконьего хвоста. Тарталья прыгает, крутится и вертится, не даваясь Императору в руки. Буквально на глазах создаёт свой собственный танец, их танец, — летающие ткани синей юбки завораживают, мешают Мораксу сконцентрироваться на их «серьёзном» сражении. Сколько бы юноша ни изворачивался, сколько ни думал над более выгодным броском, Демоническому Богу Скал хватало одного маха рукой, чтобы скинуть атакующего со своей спины. И пока что Моракс позволяет юному Командиру играться. Демонстрирует своё превосходство лишь раз, когда кусает лезущий в лицо лисий хвост, слыша в ответ скулящее, полное возмущения тявканье. В очередной попытке повалить Бога с ног Чайлд прыгает на открывшуюся, незащищённую спину, цепляясь за каменные плечи когтями. Торжествующе воет и вонзает клыки в проступающие на шее набухшие сосуды. Увлечённый азартом, совсем выпускает из виду драконий хвост. Удар! — и юноша как мошка падает на кровать, оглушённый и захлёбывающийся попавшей в рот не своей кровью. — Простой человек, вкусивший Божественной крови, обречён на потерю рассудка, — Моракс нависает над лежащим на спине парнем, припечатывая его к кровати тяжестью собственного тела. — А что будет с тобой, потомок Священного зверя? — мужчина почти что ласково вытирает испачканные в золоте уголки чужих, растянувшихся в оскале губ. — Появится зависимость? Драконья жадность? — Уф! — Тарталья вьётся лентой, упирается ладонями в грудь Бога и предпринимает изначально обречённые на провал попытки освободиться. Ему жарко, даже в таком свободном наряде ему невыносимо жарко и душно. Невозможно сделать вдох, невозможно сбежать или хотя бы атаковать снова. Тяжесть драконьего тела кажется Лису сопоставимой с тяжестью самой огромной горы всего Ли Юэ. — М-м? — Моракс прикрывает глаза и легко улыбается, когда Чайлд хватается за его руки в попытке сбросить с себя. Ещё несколько секунд мужчина любуется откровенной ненавистью в разноцветных глазах, но строптивость поверженного быстро наскучивает. Императору хватает одной руки, чтобы сгрести оба запястья Тартальи и завести их ему за голову. Сила, заключённая в какой-то одной руке Бога, одновременно пугает и восхищает юного Командира. Он рефлекторно прекращает сопротивляться, переключая всё своё внимание на принудительно заведённые за голову руки. — Пустите, — тявкает Чайлд, прижимая уши к голове. Его хвост, отведённый в сторону, от возмущения и возбуждения пушится так сильно, что становится размером едва ли не с самого парня. — Только и можете, что защищаться да избегать стычки, Ваше Императорское Величие? Ядовитые слова, неосторожно капающие с языка не думающего над последствиями юноши, оседают внизу живота Бога порочным чувством возбуждения. Уж если этот безрассудный воин решился бросить вызов Дракону… Он ведь обязан принять всё, что даст ему этот Бог? Не отпуская заведённые за голову чужие запястья, пальцами второй руки Моракс касается подбородка Чайлда, побуждая того задрать голову выше. Едва добившись своего, перемещает ладонь на тонкое горло и давит, давит до тех пор, пока тело под ним не перестаёт трепыхаться. Очередная уловка работает: стоит мужчине убрать руку, как Тарталья рефлекторно открывает рот и закашливается. От недостатка кислорода кружится голова, восстановить же дыхание не позволяет проникший меж губ длинный, упругий язык. — М! — Чайлд вжимается затылком в простыни и издаёт свой первый стон, больше похожий на недовольное ворчание. Наглости Императора просто не было предела! — Тебе ведь нравится мой вкус — я даю тебе больше, — мужчина урчит прямо в чужие губы, собственными клыками вспарывает себе губы, чтобы лицо Лиса оказалось полностью испачканным в золоте. Губы, язык, щёки и даже волосы — божественная кровь омывает Священного зверя, вынуждая зрачки возбуждённо расшириться. Тарталья глотает, он вынужден пить кровь Бога, чтобы попросту не захлебнуться. Не имея возможности ни тявкнуть, ни огрызнуться, продолжает недовольно мычать, пока язык Божества продолжает откровенно хозяйничать едва ли ни в его глотке. Моракс смакует каждое мгновение. Перехватывает запястья юноши поудобнее и углубляет поцелуй, неторопливо вылизывая рот Тартальи и пачкая их лица в смеси из крови и слюны. Он ведёт этот поцелуй, не быстрый и не медленный, проводит языком по нёбу, вынуждая юношу задёргаться от противного чувства щекотки. — Твой язык так застенчив, совсем не хочет вступать в бой, — до неприличия хлюпающий звук оглашает всю спальню, стоит Императору прекратить посасывать язык Чайлда и отстраниться. Выражение лица исцелованного парня можно назвать абсолютно тупым. Совсем, совсем не так должен выглядеть прославленный воин… — Гр-р… Гр-р! — Тарталья сплёвывает излишки чужой крови и по-настоящему звереет. Ему определённо удаётся удивить Правителя Ли Юэ: юный Командир напрягается так сильно, что даже умудряется приподнять придавившего его сверху Бога. Новый раунд не то потешной, не то самой серьёзной битвы продолжается на широком поле императорской кровати. Зайди сейчас кто-то из слуг в императорские покои, тот смог бы увидеть только переплетение из хвостов да услышать звуки смыкающихся челюстей и разрывающейся плоти. Дракон и Лис продолжают кувыркаться, непременно стремясь подмять друг друга под себя. Искусанный и исцарапанный, обтявканный и залитый золотой кровью Император, безусловно, поддавался вошедшему в раж воину. Со специфическим удовольствием принимал все укусы и пинки от своего возлюбленного, прекрасно понимая: воспользуйся он своими клыками в полную силу, и шейные позвонки Лиса расколются надвое. — Неугомонный, — дав Тарталье наиграться вволю, мужчина делает подсечку хвостом, вынуждая «противника» пасть ничком на простыни. — Неудивительно, что именно ты был авангардом Демонической Богини Севера. И откуда в тебе столько прыти, полукровка? Моракс заводит руки Тартальи за спину и использует хвост, чтобы подложить под низ живота лежащего мягкие подушки. Чайлд чувствует, как неприлично высоко задирается почти сползшая из-за бешеной возни юбка. Не придумав ничего лучше, рефлекторно зажимает хвост между бёдер, прикрывая всё то, что неприлично показывать на людях. — Удобна ли моему дорогому гостю данная поза? — глубоким, пробирающим до самых костей голосом рокочет Моракс, надавливая парню на поясницу и вынуждая его задрать таз только выше. Тарталья что-то шипит, уткнувшись лицом в простыни, когда перепачканные в золотой крови руки хлопают его по внутренним сторонам бёдер, побуждая расставить ноги шире. Унизительная, для прославленного и непобедимого воина это просто возмутительная поза! — Я вырву ваши рога с корнем, чтобы моя Богиня смогла повесить их над печкой, — от слов Тартальи, сказанных с такой откровенной злобой, к паху Императора притекает ещё больше крови. В общей сложности, этому Дракону требовалось в два раза больше крови для… Демонстрации своего возбуждения. Но пока что Лис не мог этого знать. Пока что. — Какие храбрые слова от человека, чья задница находится выше его головы, — Моракс налегает вперёд, полностью накрывая тело юноши своей тенью. — Скажи честно, Чайлд Тарталья. Что чувствуешь ты, независимый, гордый зверь, будучи под властью существа более сильного? Произнеси, произнеси это вслух: «Быть покрытым Божеством огромная честь для меня, Ваше Императорское Величие.» Разноцветные глаза Чайлда закатываются от ярости, настоящая пена собирается в уголках его покрытых золотом губ, но в его положении сопротивляться было абсолютно бессмысленно. Бессмысленно, но ему это нравилось. Особое, незнакомое ранее удовольствие приносили Чайлду его пресекаемые на корню попытки освободиться. Он хотел разорвать Божество зубами. Или же хотел, чтобы само Божество разорвало его на куски. И когда Демонический Бог Скал склоняется над его головой, Тарталья позорно чувствует, как намокают соприкасающиеся с членом синие ткани юбки. Обжигающее драконье дыхание опаляет нежную и беззащитную, ничем не прикрытую заднюю сторону его шеи. — Я постараюсь не убить тебя, — упругий, нечеловечески длинный язык Дракона обводит последний выпирающий шейный позвонок, скользит вдоль местечек, где шея переходит в едва прикрытые рукавами плечи. — Я постараюсь убить вас, — последнее, что успевает прокряхтеть юноша перед тем, как от накатившей за раз боли перед его глазами расползается беспросветная мгла. Мягкие губы Моракса обманчиво нежно формируют обширную кожную складку, и острые драконьи клыки впиваются в лисий загривок, позволяя Императору зафиксировать Чайлда в нужном ему положении. Инстинкты приказывают Лису не двигаться, но он, наплевав на законы природы, остервенело дёргается и визжит, забрызгивая пенистой слюной мокрые от крови и пота простыни. — Нравится, когда тебя берут силой? — мужчина треплет юношу за загривок, умудряясь пользоваться членораздельной речью даже не разжимая зубы. — И это весь твой протест? Этого воина Богини Севера хватило лишь на пару кувырков? Тарталья чисто физически не мог ответить на вопросы, по сути, риторического толка: от давления сверху он вжимается лицом в кровать, закусывает ткани столь остервенело, что слышится треск. Единственное, что мог позволить себе юный Командир, было шумное, оглушающее сопение. Ведь воину не положено кричать от боли, воину непозволительно захлёбываться возбуждёнными стонами. Одной ладонью продолжая удерживать заведённые за спину лисьи руки, после стольких дней Моракс, наконец-то, позволяет своим пальцам проскользнуть под топ и коснуться гладкой, влажной кожи. Удерживаемому за загривок и придавленному к кровати парню остаётся только плотнее сомкнуть челюсти. Удивительно, насколько чувственными и нежными могут быть ласки от существа, зубы которого используются для подавления чужой воли. Тарталья не сомневается: его ритуальный наряд действительно доставлял Императору неподдельное удовольствие. Создаётся впечатление, что, будь Лис полностью обнажён, происходящее не ощущалось бы настолько интимно. Гладкие, горячие как нагретые камни под солнцем, пальцы мужчины мягко очерчивают юношескую грудь, намеренно избегая сосков. — А-а… — от неожиданности Тарталья выпускает простыни изо рта. Казалось бы: Моракс уже проник под его топ, так зачем же ему… Зачем же убирать руку? — Моя глазурная лилия, — утробно рычит Император, отстраняясь на мгновении, чтобы затем поудобнее перехватить кожу шеи Чайлда резцами. — Моя… То был особый комплимент, то были слова, заключавшие в себе высшую форму привязанности. Глазурные лилии были символом Правителя Ли Юэ, настоящим достоянием нации. И хотя Тарталья не был знаком со всеми тонкостями и традициями этой страны, он ощущал подсознательно: ни одно слово с губ Императора никогда не сходит бессмысленно. От бредового, монотонно повторяющегося шёпота у Тартальи немеет затылок. Широкая ладонь возвращается на его грудь, ложась поверх топа. Пальцы мужчины бегло оглаживают ровную ткань, безошибочно находя первый, едва проступающий под одеждой сосок. — Ну-ну, — Моракс разжимает зубы и небрежно зализывает укус, после чего утыкается лицом в лисье плечо и усмехается. — Разве воину подобает убегать с поля битвы? Мужчина вылизывает тонкую шею, следует кончиком раздвоенного языка вдоль выпирающей от напряжения венки. От трепыханий распластанного под собой тела издаёт нетерпеливый, выдающий возбуждение рык. Мораксу нравится, что Тарталья, поверженный, но не признающий проигрыша, не оставляет попытку вырваться. Покорись он так просто, и их былое сражение попросту потеряло бы смысл. Император поддерживает нервную систему Лиса в перманентном возбуждении. Возбуждении не только эротического толка: нервные окончания Чайлда посылают в мозг импульсы противоположной природы, никак не позволяя выбрать одну модель поведения. От глубокого укуса на задней стороне шеи кожа пульсировала нестерпимой болью. Но в то же время давление от вылизывающего его языка так постыдно приятно, и так сильно переманивает ускользающее внимание на себя… Сквозь топ Моракс поочерёдно сжимает разнеженные соски, с чувством оттягивает сокрытую под тканью кожу. Набухшие от грубой ласки, те легко прощупываются, так что играться с двумя небольшими пуговками становится до безобразия просто. — Вы… В-вы не… — Тарталья мычит, до звёзд перед глазами смыкает глаза, заставляя себя терпеть и не поддаваться возбуждению. Но в чём смысл его жалких попыток сохранить достоинство? Он уже стоит перед Императором на коленях, он уже почти добровольно прогнул поясницу и задрал вверх таз. Не прекращая осыпать кожу разнеженной, раскрасневшейся шеи кусающими поцелуями, Моракс в последний раз оглаживает грудь Чайлда, подмечая, как ткань топа, ранее сухая, пропитывается потом насквозь. Он что-то тихо, ласково урчит Тарталье в плечо и кусается, ведёт ладонь ниже, оглаживая оголённый живот. — Этот Император выражает высшую степень довольства, — мужчина отпускает заведённые за спину руки парня лишь для того, чтобы положить обе свои ладони ему на бока. — Акт нашей близости для этого воина является аргументом в пользу супружества? «Как он может… Говорить о чём-то подобном, когда я и так стою перед ним в такой позе?» — несмотря на то, что теперь его руки были свободны, Тарталья не спешит пуститься в очередную атаку. Он вытягивает их вперёд, находя более удобную точку опоры, и сцепляет ладони в замок, концентрируя всё внимание на золотом пятнышке на пальце. — Отвечай, — Моракс крепче сжимает тело юноши в своих руках, с удивлением подмечая: его ладони, по сравнению с лисьим телом, настолько велики, что позволяют обхватить талию Чайлда практически целиком. — Мы сражаемся, о какой церемонии бракосочетания может идти речь? — великое усилие приходится приложить распластанному юноше, чтобы выдохнуть слова без запинки. — Если ты до сих пор видишь во мне противника, но не любовника, значит ли это, что я ласкаю тебя недостаточно? — глаза Тартальи взволнованно округляются, когда тон голоса Императора становится физически тяжёлым. Моракс не мог видеть румяного лисьего лица, но ему это было и не нужным. Ведь достаточно просто посмотреть на рыжие уши с чёрными кончиками: если раньше те привычно, воинственно стояли торчком, то теперь же плотно прижимались голове, словно спасаясь от потенциальных укусов. Приятно осознавать, что Тарталья остаётся стоять на коленях даже тогда, когда ничьи руки не пригвождают его более к простыням. И хотя юноша даже сейчас остаётся остёр на язык, Император вовсе не злится, понимая: слова — единственное оружие, что осталось у поверженного воина, привыкшего отовсюду выходить победителем. — Тогда этот Император не будет сдерживаться, — рокочет мужчина, игнорируя вовсе не случайно лезущий ему в лицо пушистый хвост. Он оглаживает ставшие благодаря ему мягкие бока, ощутимо сжимает кожу, так что на образуемых складочках остаются алеющие, образуемые на глазах следы. Драгоценные украшения звенят и поют, стоит только случайно задеть задравшуюся вверх юбку. — Уж постарайтесь, — огрызается Чайлд с улыбкой. Он определённо находит забавным то, как прерывает свою речь Демонический Бог, стоит лисьей шерсти попасть в его рот и прилипнуть к языку и нёбу. Они оба вымотаны вознёй, обмен укусами не проходит бесследно: загривок Лиса опухает и сочится сукровицей, из-за прокушенного до кости предплечья Дракону же с трудом удаётся управлять ладонью и пальцами. Из рукава своего одеяния Император выуживает стеклянный сосуд, до краёв полный некой жирной и маслянистой, желтоватой субстанцией. На поиск подходящей для их первой близости смазки не тратится ни секунды — Моракс знал, к чему приведёт танец Чайлда или, по крайне мере, сильно надеялся на подобный исход. Очередной болевой импульс, рождённый в прокушенном предплечье, вынуждает руку Императора дёрнуться. Стекло выпадает из скованных судорогой пальцев, и содержимое открытого горлышка обливает распластанное тело, пачкает простыни. В воздух вздымается резкий аромат горных растений, от горечи усиливающих половое влечение трав жжёт глаза и слизистые носа. Неаккуратные, тёмные пятна расплываются по синей юбке, безвозвратно пачкая атлас — испорченную маслом ткань остаётся только выбросить. Но Моракс не досадует, знает: одна просьба — и он прикажет портным сшить сто, тысячу подобных юбок, чтобы одна была краше последующей. От жирных масел блестят испачканные в золотой крови руки, жир стекает по внутренним сторонам юношеских бёдер. Смешиваясь с потом, он создаёт специфический запах, дразнящий их общее животное начало. — Скажи честно: сколько человек драло тебя под хвост? — от такой откровенной пошлости Тарталья находит в себе силы обернуться. От вида возвышающегося над ним Божества неприятно ноет, тянет низ живота — юноша спешит снова уткнуться лицом в кровать. Оборона — тоже нападение. — Сколько? Отвечай, — от требовательности, звучащей в громовом раскате драконьего голоса, встаёт каждый рыжий волосок лисьей шерсти. — Ах! А-а! — Тарталья пачкает подложенные под пах подушки собственной смазкой, изумлённо взвизгивает, стоит только чужой крепкой ладони грубо схватиться за корень его хвоста. — Отвечай! — Император несдержанно рычит, тянет Тарталью за хвост на себя, так что едва прикрытые юбкой ягодицы сталкиваются с пахом мужчины. Жирные масла пропитывают лисью шерсть, грязно пачкают обнажившуюся кожу, делая ту до невозможности скользкой. — Впрочем, это уже неважно, — Демонический Бог не отказывает себе в удовольствии погладить нижнюю сторону лисьего хвоста, особое внимание уделяя тонкой, нежнейшей кожице около ягодиц. — Отныне ты будешь пахнуть только мной, будешь носить на себе следы от моих зубов и стонать только моё имя. — Больно много вы на себя берёте, Ваше Императорское… А-ах! И Моракс, безусловно, верен каждому своему слову. Спустя пару минут от белого топа да воздушных рукавов остаются лишь жалкие обрывки, вереница из укусов следует вдоль позвоночника Чайлд, беря начало от следа на загривке и оканчиваясь у корня многострадального хвоста. Тарталья непрерывно стонет на одной ноте, стонет от обилия потревоженных болевых рецепторов кожи и хрипит, когда по этой же коже давяще проходится упругий, раздвоенный кончик языка. Один раз ему даже удаётся вырвать хвост из крепкой хватки и перевернуться на спину, вырвавшись из-под тяжести Бога. И как бы Чайлд ни хватался за драконьи рога, итогом очередной возни на кровати становится вновь задранный зад и схваченный зубами прямо за налившийся синяк загривок. Было больно. Язык боли сближает Дракона и Лиса гораздо более, чем язык силы, хотя оба эти языка, по сути своей, являются родственными. И кажется, что энергии их союза хватит на то, чтобы открыть печати в сотнях, в тысячах Разломах. Все знания, все запретные знания этого мира будут поданы Дракону и Лису, но то будет позже. Намного позже, а прямо сейчас Чайлд Тарталья оглушительно орёт от боли, когда все четыре драконьих клыка протыкают нежную кожу его ягодицы, оставляя после себя кровоточащие лунки — будущий шрам и будущая метка самого Императора. — Твой крик выдаёт в тебе страдающего, но почему тогда эти ткани столь грязны? — Моракс успокаивающе похлопывает парня по бёдрам, доставая из-под его живота подложенные ранее подушки. Любуется блестящими, не впитавшимися в них ниточками предсемени, после чего теряет всякий интерес, заменяя новыми. — А… А-а… — кряхтящие, полные противоречивых чувств звуки издаются откуда-то спереди, но Император едва ли обращает на то внимание. Мир этого Дракона ограничивается двумя раскрытыми половинками, на одной из которой пестрел, наливаясь цветом, его личный отличительный знак. Мир сужается, сводится к одному механическому действию: провести языком по поджавшимся яичкам и далее вверх, по испачканному в масле анусу и до основания рыжего хвоста. Монотонные, повторяющие раз за разом мазки меж ягодиц помогают Тарталье отвлечься от боли. Его дыхание становится более глубоким, осознание того, кто именно вылизывает его под хвостом, заставляет болезненную бледность уступить живому румянцу. Хвост, многострадальный хвост… Некогда лоснящийся и пушистый, гладкий и блестящий на солнце, теперь же лисий хвост представлял из себя жалкое, комичное зрелище: покрытые кровью шерстинки в мерцании гаснущих свечей сверкают золотом, от пролитого масла слипаются в торчащие иглами клочья. Жир ощущается кожей тяжело и неприятно, но неприглядней всего выглядит взъерошенный, растрёпанный грубым обращением корень — кто же повинен в том, что за это место так удобно держаться? И ныне ладонь Императора лежала там, задирая весь хвост таким образом, чтобы шерсть не лезла в рот и не колола глаза — довольно. Без просьб и без чьих-либо советов Тарталья принуждает себя расслабиться, сбросить сковавшие мышцы судорогу. Напряжённое болью тело не слушается, управлять собою же, искусанным и обласканным, даётся ему с огромным трудом. Покрытые толстым слоем разогретого от температуры тела жира, мышцы ануса не препятствуют проникновению внутрь что языка, что пальца, пальцев. Когда твою ягодицу украшает четыре глубокие, кровоточащие лунки, когда от отёка на оттасканном загривке пропадает возможность шевелить шеей, строить из себя недотрогу — бессмысленно и глупо. Ведь возможность уйти, убежать была. Раскрытая дверь манила свободой, и даже Император не в силах был взять обратно данное им же слово. Но Тарталья решился на битву. Он сам дал согласие на всё происходящее, пускай и согласие то было толка весьма и весьма сомнительного. — Хороший, — хлёсткий удар по прокушенной ягодице вырывает из глубины груди Чайлда очередной полустон-полувсхлип. — Этот Император почтёт за честь одарить великого воина Богини Севера своим присутствием. Что-то очень ребристое и нездорово горячее ложится меж ягодиц Тартальи, вынуждая того, несмотря на сковывающую боль в загривке, обернуться. Монструозного вида член утыкался своей текущей, сочащейся янтарной смазкой головкой прямо под лисий хвост. Тёмно-коричневый, от самого паха вдоль всего ствола шли витиеватые узоры, схожие с теми, что украшали божественные руки. От уздечки и ниже, до самых яиц шёл ряд гребенчатых выростов, издалека напоминавший настоящие горные возвышенности. Второй член Императора был точно таким же. — Это… — что в голубом, что в янтарном глазу Чайлда Тартальи отражались, в общей сложности, два драконьих органа. Располагающиеся рядом наподобие ветвей рогатки, они гордо смотрели вверх, набухшие и затвердевшие от притока золотой крови. — Моя благодарность за твоё доверие, — торжественно рычит Дракон, не отказывая себе в удовольствии испачкать лисью шерсть своим густым предсеменем. — Покажешь ли ты себя достойным в этой битве, юный Командир? От возбуждённых ударов драконьего хвоста по полу содрогаются потолок и стены. Облизанные, раскрасневшиеся и припухшие от растяжки мышцы ануса не противятся вторжению, но прежде, чем одарить Тарталью собой, Моракс в последний раз подсказывает ему, как нужно вести себя рядом с Императором. И Чайлд чувствует: как снова давят ему на поясницу, как похлопывают по внутренним сторонам бёдер и как задирают его хвост вверх, так что белый кончик едва ли не касается рыжей макушки. И когда подготовка кончается, Демонический Бог Скал вступает в битву. Хватается за мягкий бок и маслянистый хвост и толкается внутрь, дёргая юношу на себя. Хриплое рычание, сменяющееся на жалкое тявканье, становится для Чайлда боевым кличем. В его распахнутых, округлых глазах отражается всё состояние его внутреннего мира. Юный Командир недооценил своего противника. Преимущества в этом сражении получить не предоставлялось возможности. — Это золотце так податливо… Благородный металл, — Моракс примирительно оглаживает юношу по позвоночнику, помогая тому свыкнуться с проникновением. Несмотря на озлобленность и агрессивность, мышцы Лиса тянулись охотно — только бы подождать. Но, к великому сожалению Императора, сейчас Тарталья был не в силах осознать всю красоту говоримых ему комплиментов. Икая и с трудом переводя дыхание, Чайлд Тарталья извивается на простынях, содрогаясь от глубоких толчков в его самое уязвимое место. Демонический Бог Скал тянет юношу на себя, вынуждая приветствовать каждое движение: звуки бьющейся потной, жирной кожи об кожу стремительно заполняют пространство спальни, отзываясь в их ушах настоящей барабанной дробью. Упругие, мясистые гребни скользят вдоль нижней стеночки юноши, от стимуляции особо чувствительной точки внутри себя он бесстыдно течёт на подушки и безвозвратно испорченную юбку. Не сбавляя своего бешеного ритма, Моракс продолжает вбивать лисье тело в кровать, едва слыша за хлюпаньем масла и собственных соков протяжные, милые стоны. Драконья тень опасно накрывает Тарталью снова. С живота, с груди Императора на поясницу и спину юноши струится пот, и Правитель Ли Юэ вновь склоняется, смыкает зубы на лисьем загривке чуть ниже первого укуса. — А! Ах-а! — перед тем, как инстинкт приказывает Лису подчиниться, он успевает сделать последний рывок. Извернувшись, закинуть руку назад и вцепиться в драконьи рога мёртвой хваткой. И Император не против последней воли юного Командира. «Так даже лучше», — думает он. — «Не будет скользить вперёд от каждого толчка сзади». «Горячо, горячо-горячо», — пульсирует в висках Чайлда, когда Моракс буквально ложится на него всем своим телом, подминая под себя и буквально втрахивая его в кровать. — «Горячо…» — по укусу на его ягодице скользит набухшая головка второго члена, бесполезно истекая смазкой и только пачкая покрасневшую кожу. Щёки и шея, грудь и спина Правителя Ли Юэ окрашиваются в насыщенно-жёлтый — то была особенность божества, в чьих венах протекала кровь, отличающаяся от красной крови смертных. Золотистый румянец изумительно контрастирует с янтарными глазами, но Тарталья был лишён возможности полюбоваться такой красотой. Сейчас он был занят абсолютно иными чувствами. — М-моракс!.. — задушенный, вымученный восклик подначивает мужчину ускорить, углубить движения. Он перехватывает юношу поудобнее и урчит ему прямо в затылок, наслаждаясь такой долгожданной близостью. Когда такая характерная, заносчивая божья тварь как Чайлд Тарталья стонет твоё имя… Не это ли главное достижение всей долгой драконьей жизни? Лисий хвост, несмотря на обилие грязи, вновь пушится. Мелко дрожит, стукаясь об тело Моракса, и невольно щекочет пожелтевшую кожу. Инстинкты подсказывают Тарталье укусить простынь под собой точно так же, как ныне делает это Император с его загривком. Бёдра юного Командира движутся сами собой, он трётся, толкается в мягкость подложенных под живот подушек, на несколько мгновений умудряясь почувствовать себя чистокровным самцом. — Буду верить, что это сгодится, — Моракс чувствует, как плотно обхватывают его член мышцы ануса, и двигаться становится тяжело, но он прорывается силой. Пропитанные смазкой, испачканные в сперме подушки вынимаются из-под распластанного тела до абсурда аккуратно, осторожно отодвигаются в сторону драконьим хвостом. «О таком подарке Бай Чжу отзовётся нелестно», — в планы Императора не входило мучить обессиленного оргазмом парня. Последние толчки вглубь своего тела Тарталья сопровождает животными криками, от силы движений драконьих бёдер трескаются, ломаются ножки кровати. Стойкий, мускусный запах их тел, запах взмокшей шерсти и драконьей крови подводят Правителя Ли Юэ к краю. Моракс кладёт ладонь на шею Чайлда, запрокидывая его голову назад. Поцелуй-борьба, поцелуй-битва знаменуется стуком зубов друг об друга. И даже это сражение Тарталья проигрывает. Перестаёт отвечать на посасывание своего языка, стоит только каждому гребешку на драконьем члене ощутимо набухнуть. — Места… Во мне нет столько… — Тело этого воина хорошо тренировано, — Моракс отвечает прямо в чужие, окрашенные в алый и золотой губы. — Это тело способно выносить здорового императорского наследника. «Помутился рассудком от старости? Моё нутро не под стать нутру самки!» — мелькает в голове Чайлда, но всё бессмысленно. Драконий узел расширяется, разрастается, плотно прилагая к чувствительным мышцам и не давая излитому семени вытечь напрасно. Поток густой спермы, кажется, наполняет Тарталью под завязку, заставляя ощутить себя невыносимо грузным. До невозможности наполненным, так что небольшая, но видимая округлость образуется внизу юношеского живота. Поддаваясь жадной, драконьей природе, Моракс кладёт туда ладонь, оставляя после себя отличительную метку, метку самого Императора. Ему недостаточно укуса на ягодице: две золотые линии, образующие ромб, проникают глубоко в кожу Лиса, наделяя его частью божественной силы и связывая духовно. Мой. «Какой стыд, да простит мою грешную душу Богиня», — дымка звериного возбуждения постепенно сходит на нет, так некстати возвращая Тарталье способность мыслить. Думать, будучи нанизанным на разбухший узел, думать, когда длинный язык ритмично вылизывает твою шею и плечи, было больно буквально физически. Юный Командир, некогда авангард самой Демонической Богини Севера, весь пропах драконьим семенем. О-о, как смеет он теперь стоять поодаль Неё! Этот смрад, этот режущий глаза мускусный запах не должен быть почувствован Ею! Ни в коем, ни в коем случае! — Ж-животное, — глухо выдыхает Чайлд, выгибая шею, подставляясь под ласки. — Да, — просто соглашается Моракс, не прерывая своего увлекательного действа. — И ты тоже. Ты тоже, Священный зверь. Дракон и Лис так и остаются лежать, не отталкивая друг друга: особенности божественной анатомии и физиологии не позволяли сцепке окончиться скоро. Предполагалось, что чем дольше семя находится внутри одарённого тела, тем выше его вероятность понести. Будучи самцом, Лис никак не мог стать тяжёлым. Но, в конце концов, ни о каком зачатии изначально не шло никаких речей. Глупость, их сцепка одна сплошная… — Ваше урчание… Ваше тело вибрирует всё, не только глотка и грудь, — уведомляет Тарталья, не слыша ничего вокруг: от сытого рокота Божества закладывало уши. Урчание Дракона, любующегося одним только видом своего партнёра, напоминало мурлыкание самого толстого, самого жирного рыбацкого кота. Вибрации, рождаемые в широкой груди, тревожили горло и глотку, после чего будто бы шли в обратном направлении, доходя до самой кисточки хвоста. Особо сильным колебаниям поддавались гребенчатые выросты обоих членов, до сих пор полнокровных. — Если мои зубы задрожат от вашего мурлыканья, и я откушу вам язык — не моя вина, — устало предупреждает Тарталья, никак не препятствуя Мораксу, тянущемуся к нему для очередного поцелуя в губы. Ленивый поцелуй-битва, потешный поцелуй-сражение… Страсть схлынула. Остались чувства.