Трое на двуспальной кровати. Второй финал

Сергею тесновато в этом автобусе, в этой одежде. Особенно в той части, что ниже пояса. Куртка на коленях прячет причину внезапной тесноты, но все же, все же, что-то надо сделать, о чем-то подумать, потому что через пять минут автобус въедет на парковку арены, надо будет встать и идти на выход. И куртку стоило взять подлиннее, тогда можно было надеть и спрятаться. Спрятать свои неприличные и такие яркие мечты. Пальцы у нее горячие, и даже не дрогнули, когда нарочно прижал своими. Хочется взять длинную руку, перецеловать каждый горячий пальчик, положить на свою щеку и смотреть в глаза. Может быть, и этого достаточно, так и думал, пока она задавала негромко профессиональные вопросы, а потом Этери подняла взгляд, отдавая записную книжку, кровь отхлынула от всех частей тела, кроме одной. И тонкие нежные пальцы хотелось положить уже совсем не на щеку. Он любил ее ладошки, скользящие по груди, замирающие на ребрах. И вжимающиеся в ягодицы, когда требовала быть ближе и полнее и сильнее, и быстрее. Нежные руки, соблазняющие, подгоняющие. Целовать в центр раскрытой цветком пятерни, дальше бежать на запястье и видеть, как пальчики, чуть прикрываются, становясь вечерним бутоном в ожидании солнца. По стеблю предплечья добраться до локтевого сгиба, ощутить, как от щекотки губ, напрягается под рукой сосок на небольшой груди. Поглаживать, увеличивая ее возбуждение, губами у локтя, руками над сердцем, бешено колотящимся. И знать, что с каждым ее коротким вздохом, каждым легким вздрагиванием становится горячее и влажнее там, куда устремлен сам. Доцеловать до плеча, укусить маленькую косточку, выпирающую на нем. Сгрести запястья над кудрявой головой, чтобы открыть чувствительную внутреннюю сторону руки. Заглянуть в чуть испуганные ожиданием слишком нежной ласки глаза. Провести почти нечувствительно от локтя до подмышки и слышать возбужденный вскрик. Пусть поцелуи будут пыткой, и для него, до предела возбужденного длинным тонким телом в испарине, и для нее, каждой клеткой ждущей нового прикосновения, что будет щекотать изнутри кожу. И все равно целовать. Сначала навершие груди, потом вниз, считать поцелуями выступающие дуги ребер на боку, красться в подмышку, открытую, беззащитную. Слизывать языком соль возбуждения и напряжения. Самому не понимать, сколько выдержишь. И выдерживать ровно до того момента, пока не обхватит стволу корня, стоящего настороженным хищником члена, не взмолится: - Сережа! Хочу! Искрить высоковольтным кабелем непреодолимости своих желаний. Не дай бог ей передумать, не дай бог! Закоротит навсегда. Сердце встанет, перестав понимать, зачем и куда оно гнало кровь. Быть благодарным, что не отказывает, раскрывается, принимает, отдает себя ему. Гнаться за взрывом. И жалеть, если она успевает первой, и радоваться, что она успевает первой. Долетать до цели быстрее, ощущая ее прогибающееся тело, вздрагивающие, обхватывающие так сильно бедра. То ли хрипеть, то ли рычать, то ли кричать, теряя себя в ней. Находя себя с ней. И возвращаясь в бренность ночи чувствовать тонкие пальчики на груди. Утыкаться носом в кудри. Молчать. Любить. - Будут проблемы,- это обещание ей и себе, если не будет, он их создаст. Выходит из автобуса, пропустив вперед спортсменов. Куртку продолжает держать наперевес в сцепленных на животе кистях рук. Думает о том, что сейчас дети разойдутся по раздевалкам, тренеры по своим делам. Пойдет рутинная жизнь. - Сереж, постой тут,- просит жена,- мне надо отойти на пару минут. - Хорошо,- ему в девичьи переодевальни вход закрыт, а Этери спокойно заглядывает к своим и исчезает за дверями. Подпирает стену, ни о чем не думает, кроме того, что Чемпионат России может принести массу впечатлений. Не то, чтобы приятных, но и не то, чтобы неожиданных. - Полегчало?- сочувственно раздается справа. У Дани улыбка всепонимающего черта. - Откатают, полегчает,- будет прикидываться до упора дураком. - Я бы тебя убил, Дуд,- лениво, но при этом вполне зловеще говорит Глейхенгауз.- Правда, убил бы за то, какой она стала после твоего побега. - Вали нахер!- негромко рыкнул на зарвавшегося хореографа.- Что ты знаешь? - Да кое-что знаю, кое о чем догадываюсь,- пожал безразлично плечами Даниил.- Как оно тебе, счастьечко с молодухой-то, Серег? - Вали нахер!- повторил негромко Дудаков. - Мне всего лишь интересно, ты к этому стремился?- ему вот только от Даньки моралей не хватало, конечно. - Глейх, я похож на того, кто просил у тебя задушевного разговора о жизни?- огрызнулся на молодого коллегу Дудаков. - Ты похож на того, кому надо прикрывать ширинку курткой после десятиминутной беседы с Этери,- насмешливо прокомментировал собеседник.- Я и не думал, что в твои преклонные годы так бывает. - Я не думал, что мужики пялятся на мою ширинку,- слухи об ориентации Даньки продолжали ползать даже после пятилетки законного брака с Олей, так что поддевка была по-своему зачетной. - Ты слишком старый и слишком страшный, чтобы меня заинтересовать на уровне ширинки,- Глейхенгауз тоже мог в скабрезности, когда было надо.- Серег,- время острот, очевидно, закончиось,- ты сам сначала определись, а потом уж ее баламуть. Она только-только в себя пришла. Второй раз мы не выдержим. Сказал и отошел. Без уточнений. Без объяснений. А у Сережи сжалось в груди, представилось, как тяжело и больно забывала его Этери. Наверное, не менее тяжело, чем он ее. Может, Глейхенгауз и прав, не надо баламутить едва утихшие воды? Всем больно. Всем плохо. Станет еще больнее и еще хуже. Чего в конце концов сам-то Дуд хочет, ну, кроме очевидного: зажать где-нибудь в тихом, желательно не очень темном месте, стянуть все, что мешает ею любоваться и шесть лет пробежать за максимально короткий срок. Каждую ночь, каждый отпуск, каждый час, которого у них не было, а должны были быть. Но дальше-то что? Катьке только десять, пусть одиннадцать. Все трудности еще впереди. Все равно его дочь пока что ребенок. Он уехал, чтобы вырастить этого ребенка. Она его отправила растить девочку, которой было горько без папы. Ничего в этом не изменилось. Девочка все еще ребенок. Ей будет так же тяжело и горько без папы. И как всерьез поразмыслишь, что ты готов-то отдать ради женщины, к ногам которой мечтаешь сложить мир, то и выходит, что предложить нечего. Даже меньше, чем мог раньше, когда была совместная работа и взаимопомощь. Сейчас и то, и другое у тебя с женщиной, которой ничего не хотел отдавать и ни о чем не хотел попросить. Да и будет с тебя, Сергей Викторович. Помечтал? Иди работай! Из раздевалки выскочили его спортсменки, шустро затопали в зону разогрева. Дуд шел следом, выполняя давно привычные и знакомые функции надзирателя и корректировщика. С полпути его догнала Ксюша: - Тридцать минут разминки, потом выход на лед,- напомнила мужу и идущим чуть впереди девочкам. Все трое кивнули. Нашли удобный угол, занялись работой. Может, они на медали и не претендуют, а дело свое надо сделать хорошо. - Давай номер, который тебе Этери написала,- протянула руку Ксения,- позвоню, узнаю все. - Я сам позвоню,- отмахнулся от ладони жены Сергей и спохватился.- У тебя и без того забот хватает. Наверное, было даже наплевать, что подумает Ксюша. Нет, точно было наплевать.