Трое на двуспальной кровати. Второй финал

Даня ходил по своим мыслям и ощущениям, как кот по чужим охотничьим владениям: на полусогнутых и постоянно озираясь. Все, что бродило в голове, Глейхенгаузу не нравилось. В первую очередь ему не нравился Дудаков, которому нескрываемо нравилась Этери. Если бы можно было вернуться и посмотреть на себя шесть лет назад, то, кажется, увидел бы такие же глаза, какими сегодня Дуд глядел туда, куда смотреть ему, ни по статусу женатому, ни по его проступку, не следовало. Но морочил его не столько Серега, который, понятно, дурак дураком и не скрывает. Беспокоили его другие глаза, на которые словно шторки непроницаемые опустили много лет назад. Сегодня, показалось, между щелями этих плотных занавесок просочился лучик света. Совсем тоненький, призрачный, а меж тем - живой. И Даниил Маркович, верный товарищ и соратник Этери Георгиевны Тутберидзе. кажется, не сильно обрадовался тому, что взгляд ожил. Не было ничего хорошего в перспективе этого оживления. Дудаков совершенно несвободен, повязан семьей с маленьким ребенком, обязательствами перед спортсменами в Казани. Нет ни места, ни возможностей что-то серьезно изменить в раскладе. Как со временем понял по обрывочным проговоркам закрытой женщины Глейхенгауз, ушел из ТШТ Дуд не по доброй воле, тем более не по желанию, его отправили к другим берегам. Что-что, а принимать решения старший тренер умела. И за себя, и за других. И настаивать на принятом решении - тоже умела. Между прочим, Глейх даже отчасти обиделся, что Серегу она прогнала, а с ним, Даней, замечательно продолжила работать, приняв всего, со всеми недостатками, включая Олю. Он-то, дурак, думал, что ей сил не хватает разорвать и отказаться. А ей хватало не рвать. Было после ухода Дуда очень трудно. И из-за отсутствия полноценного второго тренера, которого, сколько Даниил не старался, а заменить не мог. И из-за уравновешивающего балансира, который был необходим группе. Их сильно перекашивало на эмоциональности обоих без спокойного молчания Дудакова. Тут и Темка мало помогал. Он был слишком маленьким, да еще и учеником Этери, то есть ни сам не мог взять в руки в нужный момент удила, чтобы натянуть повод, когда их несло вперед без руля и ветрил, ни быть услышанным Этери Георгиевной, что смотрела на Темку, как на малыша и как на заместителя того, кто должен был стоять на его месте. Стали приглашать третейским судьей Эдика. Храни его боженька, разбирался. Он мог и Этери прижать слегка, и в ситуацию вникнуть без нерва. Потом в общий состав влился полноценно Леша Тихонов, и вдвоем с Эдуардом стали более или менее одним Дудаковым. Так, с горем пополам, вырулили снова в нормальную колею. Вторая проблема была в молчании. Этери упорно замолкала, как вопросы проходили по близким к Сергею темам. А это ведь тоже непросто. Столько детей Сергеем Викторовичем выучены. И они же не могут не упоминать или не вспоминать Дуда. Этери всегда уходила, как только появлялся в воздухе призрак СВ. Ну, и как объяснить спортсмену, чего это с половины объяснения старший тренер машет рукой и говорит: - Делай так, как делаешь. Вначале совсем не понимал. А однажды случайно увидел: отвернулась, поехала к бортику. И губы кусает, чтобы не разреветься. Сдержалась. Всегда сдерживалась, но стало страшно. С тех пор смотрел очень внимательно. Очень серьезно. Мало ли что? К тому моменту с ухода техтренера прошло больше полугода. Полгода, а она все кусает губы. На одном из выездов получилось поговорить душевно. Запомнил навсегда: полумрак номера, длинные белые пальцы, тянущие на себя рукава черного свитера. - Побудь немножко со мной, Дань,- попросила тихо и как-то совсем по-родному.- Я никак не могу сегодня совладать с собой, а таблеток больше нет. - Таблеток?- не понял Глейхенгауз. - У меня приступ был,- уточнять не стала, какой,- давно уже. Врач прописал. Я курс выпила. Вроде больше не надо. Пока. - Врач?- смотрел совсем непонимающе. - Психиатр, Дань,- тихо и жестко пояснила направление.- Это после олимпиады, говорит. Ну, и всего вообще, конечно. Я не справилась. Сильно не справилась. Она не стала развивать, он не стал уточнять, но испугался очень. Было ли еще что-то по части фармакологии тоже не знал. Слабость Этери длилась недолго, один вечер. Наверное, тогда ее можно было обогреть, взять на руки. Сделать своей, но не понимал даже, как прикоснуться после ее откровения. Сидел и молчал. Она тоже молчала. Почти до утра, когда отпустила. И, честно говоря, за дверьми выдохнул. Было очень тяжело соответствовать статусу доверенного лица при насмерть болящей женщине. В итоге с ума никто не сошел. Жизнь текла своим чередом. Дотекла до итальянской олимпиады. Пофлешбэчило их там знатно. Не знал, за кого больше бояться - за Камилу или за Этери. Оказалось - за себя. Его скрутило сильнее всех: не спал, не ел. Поле командника все ждал, что вот сейчас стукнутся в двери и принесут кошмарную весть. В двери и правда стукнулись - Этери. - Мы с девчонками и родителями идем гулять. С нами хочешь? А ему - куда угодно, лишь бы подальше. Из номера вон. От собственного страха умчаться. Нарушили весь спортивный режим. Приволоклись в номера глубокой ночью. И все не могли разойтись. Поначалу было хотели отпустить девчонок, но зачем-то пошли в их номер. Адель и Соня долго не сдюжили, уснули чуть ли не друг на друге. Данька их разнес по кроватям. А троим не спалось. Тутберидзе взглянула на спящих и поманила неспящих за собой. Позвала в номер. Так дико и бессмысленно Даня не хохотал уже сто лет. Этери шутила на грани, даже за гранью, обещала, что в этот раз их зажмут еще сильнее, обязательно найдут что-то неуловимое, типа, генов пришельцев из других миров. - Это только если у Соньки,- чуть не каталась по полу Ками.- Вы ей третий год инопланетные программы ставите! Так хохотали,хохотали, а потом Этери положила ладошку на щеку Ками и та разрыдалась. Будто тумблер переключили. Обнимали подросшего ребенка, переглядывались. У обоих слезы стояли в глазах. Камила в тепле их объятий чуть не уснула. Вздрогнула, собралась к себе в номер. - Оставайся здесь,- то ли предложила, то ли приказала Этери.- если что, на тебя орать можно будет сразу, как появится представитель федерации. Сил посмеяться еще и над этой шуткой ни у кого не осталось. Даня ушел к себе. Женщины остались в номере Этери. Он не спал всю ночь. А они обе утром светились бодростью, видимо, поспали, благо тренировки были не с самого раннего времени. И эта ночь на олимпиаде была, наверное, последней, когда во взгляде старшего тренера “Хрустального” была жизнь большая, чем работа. Потом все замки закрылись, все шторы задернулись. Остался только профессионал. По живой и этим беззащитной Этери Даня скучал, но привык. И пробуждение этой жизни о Дудакова ему не казалось чем-то хорошим. Опасность была в таком оживании.