Трое на двуспальной кровати. Второй финал

Свет Дудакова совершенно не волновал. Хорошо, что есть свет, хоть наглядится. Волновало совсем другое: что это за заботливый Эдик на ночь глядя?! Зачем приходит? Почему думает утешать?! Ему совершенно нечего делать возле Этери в такое время, тем более вне рабочего пространства. И точка! Самое главное, обещал себе, что не будет ее ревновать. Достаточно того,что он собрался к ней, а она разрешила прийти. Это же много! Это больше всего. И все равно, какое там было прошлое, оно же прошло без него. У такой женщины должен был быть мужчина. Дуд, конечно, был больше за Даню, но нет так нет. Ревновать не надо ни к кому. Раз не мог беречь ее рядом с собой. Так говорила разумная часть Сергея. Правильная, рациональная, даже щедрая. Он ведь желал любимой счастья, раз уж ему суждено сложиться без Сережи. Но вот стоял, скрытый стеной, слышал заботу в голосе Аксенова и единственное, чего хотел - выйти, оказаться за спиной у женщины, предъявляя тем на нее неоспоримые права. А ведь прав-то и нет никаких! Потому целовал так, словно хотел присвоить, определить свое. Настоять на своем. Хотел повелевать ее телом, разумом, чувствами этим вечером. Хотел ответных ласк обожания и желания. И чтобы пряталась - не хотел. У нее такая грудь с чувствительно-нежными крупными сосками. Это надо видеть, чтобы восхищаться, а она только и твердит о темноте! Ну, зачем им темнота? - Сереж, пожалуйста,- показалось, даже всхлипнула.- Я так не могу! Вывернулась из рук, из-под губ, что с таким удовольствием исследовали открывшееся тело. И все-таки нажала на выключатель. - Ну, зачем?!- недовольно проворчал Дудаков. - Мне так спокойнее,- что-то в сумраке было эдакое, совершенно потрясающее, может, ее голос становился еще глубже и теплее. Но скорее дело в том, что в ней проснулась смелость. Тонкие пальцы прикоснулись к вороту и расстегнули две пуговицы на рубашке. Полные губы оставили два поцелуя. Пытался, не мешая ей, расстегнуть рукава, ненавидел часы, которые цеплялись за ткань. А между тем, все пуговицы выскочили из петель. Нежная богиня сумрака целовал его плечи, стягивая одежду с рук. В дверь постучали. Оба замерли. Первым сообразил Дуд: - Мне кажется, это наш ужин. Увидел, как она быстро натянула на себя его рубашку, которую не успела сбросить на пол, застегнула пуговицы и по полумраку двинулась чуть ли не на ощупь к выходу. Тут уж из чувства самосохранения стоило включить свет, да и как в темноте принимать заказ? Это очень странно, понимать, что для любого будет очевидно, что творится в комнате, откуда женщина выходит в мужской рубашке, а мужик стоит полуголым. Было бы всем неловко. Дальше порога официанта и не пустила. Закатывала тележку с блюдами уже сама. Сами расставляли еду, снимали крышки с дымящихся яств, выкатив несчастному парню его инвентарь. Дурацкая, смешная ситуация. Стыдная. Но этим отчего-то сладкая. Целовал женские губы со вкусом средиземноморского соуса от салата. И даже усесться нормально за стол не дал, посадил себе на колени. Попытался накормить. Уронил ей на джинсы помидорину. - Ты испортил мне джинсы от Ральфа Лорена!- возмутилась Этери. - Значит, штаны у тебя с одного мужика сняты, рубаха с другого!- притворно грозно поинтересовался Дудаков. Впрочем, притворства-то и было в нем меньше всего. Не хотел, чтобы так же, как сейчас его рубашку, носила еще чью-то одежду! расстегнул пуговицу на женских брюках. - Эй!- хлопнула ладонью по руке тянущей вниз собачку молнии.- Ты чем там занимаешься? - Создаю равновесие и избавляю тебя от запачкавшейся одежды,- поцеловал в шею.- Я буду полуголый сверху, а ты снизу. Это честно! - Забирай свою рубаху и не лезь к моим штанам!- возмутилась Этери. - Это было бы прекрасное зрелище, твои сладкие грудки, но есть я тогда не смогу, а поесть нам надо!- добился того, что штаны упали ниже коленей, оставалось только переступить, высвободив ноги. Порадовался ее согласию с его усилиями, когда скинула джинсы отбросив несколько в сторону стопой. Может, все-таки это была и не самая лучшая идея, знать, что на бедрах у тебя сидят почти голой попкой… не то, что пробуждает аппетит, по крайней мере к пище. Пришлось выпустить с коленей такое желанное тело, дать ей сесть на свое место. И спокойно все же поесть. - Кажется, мне именно этого не хватало!- вытянула длинные ножки под столом, отпивая вино. - Это тоже, кажется, было не лишним,- согласился Дуд, допивая из своего бокала.- Но у меня есть и помимо желания, без которых никак. Потянулся через стол и расстегнул свою рубаху почти до середины. В ответ одна из голых ножек легла на сидение стула между его ногами. Пальчики легко прикоснулись к ширинке. - Да, и такие мысли тоже есть,- прижал ее стопу плотнее, глядя в карие глаза, где наконец-то не было покоя.- Голод по тебе неистребим! - Пойдем,- ножка сбежала с того места, где мучительно-сладко ощущались ее прикосновения. Обогнула стол, подала свою руку, вложив ее в мужскую. Повела за собой, по дороге снова выключив свет. - Ты стала любить темноту?- Дудакову уже даже нравились эти ночные развлечения. - Она оставляет тайны,- прошептали ему в ответ невидимые губы, обдавая винным запахом скулу. - Тайны - это хорошо,- расстегнул оставшиеся пуговицы, но снимать рубашку не стал. Было что-то особенное и в этой темноте, и в том, что ее обнимали его руки и его рубаха. Уложил на спину, погладил от горла до низа живота, не касаясь груди и лобка. Спустился к стопам. Медленно целовал пальцы ног, высокий подъем, косточки щиколотки, колени с внутренней стороны. Бедра сверху, поглаживая руками с внешней стороны. Будто нарочно избегал более интимных ласк. Вернулся вверх через поцелуи живота, плеч. Груди едва коснулся, проводя по ребрам сбоку. Целовал в губы. Слушал ответы, но должного не слышал. Поцелуи были нежными, благодарными, чувственными, но не страстными. Это не были поцелуи женщины, которой хочется потерять себя, растворившись в сексе, любви, сплетении с мужским телом. Такая Этери у него уже была прошлым вечером. Хотел ту, из прошлого или хотя бы сделавшую шаг к ней. Хотелось равновесия, чтобы отдалась полностью, забылась с ним. Чтобы дыхание сбивалось у них одинаково. Целовал руки от запястий до локтя. - Разденься,- тихо попросила темнота голосом любимой. Сбросил остатки одежды, прижался всей длиной, почувствовал пальчики на своей вставшей плоти. Рука ее двигалась в явной надежде сильнее возбудить его, проводить в продолжение акта любви. - Ты куда-то торопишься?- и теперь уже прижался к соску губами, размышляя, облизнуть или прикусить, а может, поцеловать, втягивая кожу в вакуум рта. - Не надо меня ждать,- она действительно не планировала отпустить себя до конца, а он не планировал ничего другого. - Надо,- стянул трусики, едва касаясь пальцами провел вдоль теплых створок. Услышал тихий вздох и ощутил невольное движение бедер ближе к ладони. - Обязательно надо,- развернул на живот, поднял подол своей рубашки и обняв попку крепко поцеловал сначала одну ягодицу, а потом втянул в рот кожу другой, вызывая прилив крови. Целовал спину и шею, терся возбужденным членом между половинками попки, ощущал, как та приподнимается, ожидая, что сейчас он проникнет в нее сзади. И снова не оправдал надежд, развернув лицом к себе. - Я не смогу,- тихо призналась Этери. - Сможешь,- не поверил мужчина, целуя. Прикоснулся к клитору, ощутил, как движутся бедра, прокатываясь скользкой горячей горошинкой по подушечке среднего пальца. Закружился на бугорке, ощущая, как он набухает. До звона в ушах хотелось быть в ней. - Давай, маленькая!- вошел головкой,больше дразня, чем проникая, замер, оставляя засосы на груди. Она все пыталась добраться до основного действия, подавалась вперед бедрами, но он ловко отодвигался, не давая надеться на его член. Совсем мелко, без амплитуды двигался, распаляя желание, но не давая погружения. - Еще чуть-чуть,- пробормотал, наконец входя, держал за бедра одной рукой, второй все быстрее кружился по раскрытой точке наслаждения, пара толчков, мужское тело замерло, а палец ускорил темп. Еще пара толчков, движения сменились с круговых на продольные, прижал чуть сильнее. Толчок. Длинный женский крик, вырывающийся из дрожащего, извивающегося тела. Короткий мужской рык. Движения внутри принявшего его тела становятся сильнее, быстрее, до самой глубины, пока она под ним пролетает через все стадии безумного оргазма. Не видит ее слез, занятый своим восхождением. Добирается до удовольствия средь ее успокоения. наполняет собой. Легко выныривает, ослабевший, но счастливый, как все покорители великих вершин. - Все ты можешь, глупая,- прижимается щекой к ее плечу, гладит живот, открытый его ласкам. И так и не видит в темноте ее слез.