Трое на двуспальной кровати. Второй финал

Сергей смотрит во встревоженный взгляд на любимом лице, появившемся в проеме открывшейся двери. Он так и знал, что надо идти, стучать, а не ждать ответов в телефоне. Когда бы она еще добралась до трубки? Уже и душ успела принять, а ему не написала. А у него самолет… уже скоро. И надо успеть обнять столько раз, чтобы хватило до возвращения к ней. - Я тебя не ждала,- делает шаг в сторону и открывает двери шире. - А я тебя заждался! Наверное, никогда и ничего более смешного Даня уже не увидит, чем его непоседливое ожидание. Он столько лет жил по случайно услышанным строчкам стихотворения - “не сказать никому, как жутко и смешно по тебе скучать”, а сегодня раскололся сухим поленом повдоль. Столько лет тосковал по всему, что с ней не сбылось, столько раз вспоминал краткость того, что сбылось. Их несколько дней семьи под одной крышей, ее одежду, вечно сбрасываемую на стул, переноску с Мишель, которая тянет вниз плечо, возможность просыпаться, обнимая и засыпать, слушая ее тихое дыхание. Хранил глубоко внутри, боялся даже случайно подставить любому безразличному, тем более недоброму взгляду. И сейчас, имея возможность быть рядом, хотел всего лишь оказаться максимально близко. Сделал шаг потянул к себе женщину, которую хотел обнять. Прикоснулся губами к щеке, виску. Вдохнул влажный вкус шампуня от ее кудрей. - Почему ты не уехал?- тихий голос, спокойный до безразличия, усталый. - Потому что я и не собирался уезжать,- поцелуев становится больше. - Зря все это,- высвобождается из обнимающих рук, делает шаг в сторону.- Потом будет очень тяжело и больно. - Больнее, чем было эти шесть лет уже не будет,- Сергей проходит в комнату.- Ничего хуже этих шести лет не будет, что бы ни случилось. Я теперь знаю точно. Когда Этери сбежала из Ташкента среди ночи от него, было больно, словно оторвали по-живому руку или ногу. И тогда казалось, больнее уже не будет. Все шесть лет было больнее, потому что страшнее фантомных болей нет ничего. Не будь работы и Катьки, спился бы, и даже не стал бы жалеть себя. Все равно - не жизнь. Так что ничего хуже прошедших лет уже не будет. - Будет,- Этери шла в комнату и вела его за собой.- Следующие за этим угаром годы, Сереж, будут еще тяжелее. - Жизнь со мной, наверное, не подарок, но даже она тебе будет не так мучительна, как мне жизнь без тебя,- он пошутил, грустно и нелепо, согласно своим ощущениям от того, что было и того, что будет, если снова расстаться. - Наверное,- пожала в ответ плечами Этери.- Только ее ведь не будет. Женщина быстро развернулась на пятках и взглянула в глаза гостя: - Сереж, все закончится. Если не здесь и не сегодня, то совсем скоро. Я это понимаю. Ты это понимаешь. Так?! Опровергнуть ничего не позволила. Продолжила чуть быстрее, теряя четкость речи, как у нее бывало, когда нервничала: - Я не хочу мечтать о несбыточном! Закрывать глаза на реальность. Ничего не вернется. Сейчас - вспышка. Ею снова опалит все, что внутри, а потом огонь затихнет. Останется ожог. И наплевать! Он так и не успел ничего ответить, опровергнуть, вступить в спор, потому что его лицо обхватили двумя ладонями, губами нашли губы. Этери целовала, словно даже поцелуем хотела создать боль. - Мне наплевать, понял! На то, что будет потом! Расстегнула пряжку ремня на брюках, вытягивала пояс, хоть никакой необходимости не было. Снимала с него свитер, распахивала рубашку. Будто торопилась получить в полное распоряжение Дудакова. Он и не сопротивлялся. Даже не занималась войной со светом, благо в комнате горел лишь ночник у кровати. Он тоже поспешил, освободил ее от единственного предмета одежды. Белый гостиничный халат упал на пол. Этери может быть во всем неправа, но в одном права безусловно - плевать на то, что будет потом, когда здесь и сейчас, так близко и так горячо. Хотел поднять на руки, унести в постель. Увернулась, схватила за запястье, потянула за собой: - Не мешай!- приказ, короткий, не терпящий пререканий. Подтолкнула на матрас, села поверх его ног, поцеловала снова, словно укусила. - Будешь главной?- поймал кудрявую прядку, потер в пальцах, чувствуя женские губы на своем подбородке. Легкий укус, поцелуи вниз, по шее, язык, обводящий вздрагивающий кадык. На вопрос не ответила, слишком занятая его шеей. - Ну, будь!- не стал успокаивать ее порывы Сергей, даже руки заложил за голову, наслаждаясь лаской горячей женщины. Сквозь полузакрытые глаза смотрел на то, как она ворожит над его телом, спускаясь все ниже. Сердце билось в горле и замерло, когда белые крепкие зубки прихватили кончик соска, чуть потянув. Вскрикнул, поймав за затылок: - Маленькая ведьма!- и больше руку не закладывал за голову, дотянулся до женской груди, поймал между пальцами вишенку крупного, напряженного соска, чуть сжал, обнял ладонью всю грудь. И все же, ее игра была про убегание, исчезновение, сладкое мучение. Когда поднялась, сняв тяжесть своего тела с его бедер, сидя на которых целовала сначала ребра, потом живот, прикасаясь руками к скрытому под бельем члену, готовому хоть сейчас атаковать, стало пусто и одиноко. Хоть длилось его одиночество считанные секунды, успел стосковаться. Тонкие пальчики ухватились за пояс штанов и трусов стянули вниз, высвободили ноги из одежды. И ночника было мало, чтобы видеть, как между коленями опустилась, склонилась, спрятав лицо за кудрями, нежно поцеловала напряженный ствол у самого корня, будто размышляя, куда двинуться ниже, лаская мошонку или выше, забираясь на головку. Губами двинулась вниз, ноготками цепляла кожу на и без того доведенном до максимальной мужской силы члене. И если перед смертью вспоминают главное, то Сережа вспомнит эти прикосновения, тепло и влагу погружения в ее рот, ладошку водящую вверх и вниз. И будь у них больше времени, он бы разрешил себе отпущение от этих губ и рук, а потом так же заставил бы ее гореть в огне его поцелуев нежного межножья, углубляться языком в розовую раковину плоти, баловать набухающую чувствительную жемчужинку клитора. И лишь после, отдохнув, взял бы полной мерой и полной силой. Но время долгих игр впереди, сейчас хотелось полноты ощущения, глубины проникновения. И так тяжело прервать эту сладость ласк, отодвинуть собственные расслабление, чтобы найти свою радость в ее вздохах и стонах, готовности принять его, в каждом прикосновении. От груди целовал в подмышку, по ребрам вниз, снова к груди, теребил соски губами и зубами. Вел пальцами по раскрытой скользкой ее соками плоти. Входил глубоко и сразу,чувствуя, как изгибается, надеясь принять его максимально. Уже мутнел разумом, когда ощутил внезапное замирание и будто отстранение от его обезумевшей души ее сердца. - Не смей!- снова целовал, требовал вернуться в общее дыхание, общую страсть.- Будь со мной! Дождался возвращения, волн ее желания, омывающих его страсть. И радовался, что ему не двадцать, что терпения хватает для ее сложного долгого восхождения. Слушал всхлип восторга через сильное объятие влагалищем, расслабление собственной души, начавшееся еще до полного опустошения тела. И любил, и хотел, и никакого завершения не предвидел. Ей хорошо, у нее осталось все, кроме Сережи. А он потерял все вместе с ней. И второй раз так не будет. Слишком болит, то, чего больше нет. А она болит особенно тяжко, когда не рядом.