Трое на двуспальной кровати. Второй финал

Этери проснулась одна. В полумраке предрассвета подумалось, что все, произошедшее с ней вечером и ночью, было лишь сном. Сережа не приезжал, не забирал ее от дверей “Хрустального”, не увозил в давно запылившееся воспоминание, от которого тянуло все поджилки. Не было откровенного разговора, не было бурного секса в совершенно неподходящем месте, не было жара парной и прохлады поцелуев. И дороги по узкой темной тропинке на руках у сильного, доброго, почти всемогущего мужчины тоже не было. И главных признаний, которые совсем не собиралась делать достоянием его ушей. Сейчас заворочается, найдет на второй половине кровати Мишель, мирно спящую рядом с хозяйкой. На этом сладкий сон и завершится. Додумать не успела. В тишине полумрака послышались неторопливые, аккуратные шаги. Рядом промялся матрас под тяжелым мужским телом. Ее ноги коснулась ледяная пятка. Поежилась, но не отодвинулась, а обняла второй стопой, согревая. - Ты чего не спишь?- прошептал Дудаков, целуя в щеку и еще больше кутаясь в одеяло. - Не хочу,- от радости, что сон вышел явью, и впрямь совсем расхотелось спать. Прижалась к теплому мужскому телу, носом уткнулась в шею, потом поцеловала туда же. - Проснулась, тебя нет,- вся обвилась вокруг любовника, руками, ногами.- Думала, мне все приснилась. Большая рука ласково погладила спину и притянула к себе женщину еще ближе. Было до невозможности приятно быть вот так вот вжатой в него. - Я включил теплые полы. За ночь все-таки выстыло немного,- пробормотал Сережа, ласково поглаживая спину и волосы.- Поспала бы ты еще. Я тебя разбужу через часок. Поедим, да выдвинемся к “Хрустальному”. К одиннадцати как раз приедем. - Не хочу спать,- упрямо повторила Этери. - И чего же ты хочешь?- придержал за бок, ища губами губы. И да, она именно этого и хотела: тягучего поцелуя, радости его близости. Нежности, становящейся страстью. - Я все еще хочу помочь,- спустилась ладонями на бедра интимно низко. - То ли мне порадоваться, что у меня такая отзывчивая к слабостям женщина, то ли возмутиться,что она меня в них подозревает?- засмеялся Дудаков, переворачивая блондинку на спину и нависая сверху. - Должны же у тебя быть какие-то слабости,- успевает проговорить между поцелуями.- А то нечестно, про мои ты все знаешь, все видел, а я про твои и не знаю, и не вижу. Сергей замирает на миг, останавливая ласковое пробуждение: - Ты девочка, у тебя должны быть слабости. А я дядька, мне не положено. И вполне удовлетворенный найденной мыслью возвращается к поцелуям, спускаясь на грудь. - А как же равноправие?- от мужских губ щекотно и хочется все время вздрагивать, ожидая новые прикосновения. - На работе борись за равноправие, с Данькой, когда программы ставите. Да хоть за доминирование,- ловит сосок, втягивая его в рот. Ворчание довольного находкой самца и легкий ох-вздох обрадованной самочки. Все-таки она находит возбужденную плоть, обхватывает длинными пальчиками сдвигает кожицу, открывая головку. В ответ ласка груди становится хищной, проходит где-то по краю нежности и боли, сосок воспаленно горит, готовый отреагировать даже на самое легкое соприкосновение, даже на влажную дорожку языка, заканчивающуюся на сморщенной страстью вершинке груди. Мужчине, нежно свирепствующем над ней и правда не нужна никакая помощь. Горячий член вздрагивает от предвкушения скорого обладания, смазка остается на движущейся вверх и вниз ладони. От осознания, что ему хорошо, а будет еще лучше, возбуждается и сама все больше и больше. И нравится думать, что не он решил, когда войти, а она увлекла его, прокладывая путь захваченному органу в складках своего тела. Поймала, окутала собой, соединила два тела в один общий порыв, где каждый элемент восхищался больше второй составляющей, чем собой. И получение собственного удовольствия видел лишь в радости второго тела. Большая ладонь, поддерживающая за бедро согнутую в колене ногу. Влажный лоб, то упирающийся в ее плечо, то отрывающийся, чтобы взгляд встретился с ее мутными, мало что видящими глазами. Но его длинные золотые ресницы и небо светящееся под ними, видела. А стоило голове прижаться к плечу вновь, горячее дыхание долетало до воспаленной кожи груди. И хотелось выгнуться, чтобы больше тепла осталось на коже. И совпадала своими волнами с его прибоем. - Моя девочка!- губы впились в шею, втягивая кожу, оставляя синяк, тело окончательно утонуло в теле, планируя там и остаться. И осталось его жизнью, его силой, его высшим восхищением. - У меня только одна слабость,- прижал к себе размякшее тонкое тело.- Эта слабость - ты, маленькая моя! В ней плескался его восторг, он был омыт ее счастьем. Ее сила. Его слабость. Держать в объятиях, пока рассвета не станет так много, что проявятся заботы и проблемы нового дня. Но пока властвуют тени ночи, ничего явного и определенного нет, двое в постели были единым. И Этери нравилось это единство. Собственно, ей всегда нравилось, как у них получалась общность, хоть товарищеская, хоть рабочая, хоть вот такая, когда от глубоких движения внутри большого мужского тела, сжимаешь пальцы на его плече, оставляя синяки от всей пятерни, и не знаешь, то ли выкричать эту радость в мир, то ли удержать в себе, чтобы никто не знал. Даже боги. Тем более их счастье вряд ли благословляется, если оно так коротко и невозможно. Маревная дрема полного умиротворения под успокаивающий стук родного сердца. Наверное, Сережа был прав, если бы она слушала его сердце каждую ночь, утром было бы легче переживать бессердечность мира. Обхватывает руками крепче, прижимается ухом к теплой большой груди. И покой кажется абсолютным. Нерушимым. Утомленный мужчина похрапывает во сне, лежа на спине. И от этого тоже радость, будто большой лев, не просыпаясь, оповещает всех о том, что территория занята. Ей в радость быть занятой территорией. Целует легонько в грудь, не открывая глаз, и этим, наверное, будит. - Я не даю тебе спать?- бормочет Дуд, думая повернуться на бок. - Нет. Я сплю,- трется щекой.- На тебе хорошо спится. Голову накрывает ладонь, придавливая слегка своей тяжестью. Так раньше он опускал руку на голову девчонок, возвращавшихся со льда после проката программ на стартах. Успокаивал, хвалил, оберегал и защищал. Большой, добрый, единственный, кто умел именно так. Дуд ушел, некому стало класть большую теплую руку на маленькие головки. Грустно вздохнула по невозвратной потере бережения. И поудобнее устроилась на полностью ее, хотя бы еще ненадолго, мужчине.