Трое на двуспальной кровати. Второй финал

Странное все же ощущение: прийти в дом, где и не жил толком, а понимать, что все счастье осталось где-то тут. Например, на этом диване, все том же, не поменянном, куда уволок, балуясь, звенящую смехом женщину, присвоил, чтобы между стонами-всхлипами ее нежной покорности услышать короткое неразборчивое - “люблю”. На этом диване, на который пришел после шоу, пока она отмечала с семьей, открыл дверь своими ключами, приласкал веселых собачек, да и уснул, умиротворенный дыханием двух маленьких, пушистых комочков. А проснулся от нежного прикосновения руки и мягкого шепота, предлагающего найти более удобное место для сна. Сунул ключ в карман джинсов и пошел в глубину квартиры. Вот кухня, где пил кофе после первой ночи любви и писал записку. Тут же готовил яичницу, уставший переездом из Саранска и не знающий, что творится за дверью ванной комнаты, тут же варил утреннюю кашу, которая обернулась сложным разговором и непонятными ни одному мужчине слезами. Она обещала ему, что обязательно как-нибудь накормит своей едой. Не сбылось. Бог даст, сбудется. Ванная комната. Заметил новый кран, мелкие переделки в обстановке. Все-таки шла жизнь. И без него. А, в общем, и тут все по-прежнему. Вон пустой крючок, а раньше там висел его халат, который теперь обитает в каморке рядом с новым “Хрустальным”. Сколько же он оставил рядом с Этери! Сколько она сохранила его? Что может получиться в другом месте, если все, что дорого, лежит по углам квартиры женщины, которую оставил? Вот у Дудакова и не вышло. Не жаль. Хотя, если подумать, конечно, жаль. Шесть лет, в которые ничего не получалось, хотя могло бы получиться. Просто в другом месте и с другим человеком. Зашел в спальню. Снова улыбнулся, увидев извечный стул с извечным бардаком. Как же он любил непорядок, который устраивает Этери! Прошел дальше, автоматически приподнял подушку, чтобы положить ровнее, но зачем-то обхватил обеими руками, обнял и уткнулся носом. От наволочки пахло так же, как от волос любимой женщины. - Боже, какой я идиот!- с этими словами и опустился на чужую кровать, продолжая сжимать чужую подушку. Сколько так просидел, мерно покачиваясь, положив щеку на ткань наволочки, не знает. В конце концов вернул все на место, поднялся с намерением обязательно разобраться с вещами из коробки-склада его скарба. Даже примерно не мог сообразить, что же тогда забыл в этом доме? Стало быть, ничего важного и нужного. Включил свет в кладовке, нашел приступку, с которой можно было дотянуться до верхних полок. А вот коробки с красным скотчем не увидел. Попробовал подвигать вещи. Расчихался от пыли. Вышел, стянул кофту, рукава которой уже обметало пылищей, сходил за тряпкой и ведром с водой. Вольно, невольно пришлось устроить у Этери маленькую влажную уборку стирая вековые отложения. Часть складированного пришлось снять, чтобы добраться до более дальних залежей. Часть попередвигать, как квадратики пятнашек, выстраивая верные позиции. В конце концов нашел то, что искал. Спускаясь, зацепил ногой одну из снятых раньше больших коробок, так внезапно распахнулась, видимо, от неловкого пинка отклеилась малярная лента, которой крепились края. Попробовал было заклеить назад, да поставить на место, но края упорно открывались. Вздохнул, поприкидывал, решил, что придется поискать новую оклеивалку. Должно же что-то подходящее найтись у Этери? В небольшой коробке лежали несколько его старых футболок, на удивление обнаружилась пара джинсов, хотя даже не помнит, как бы им там оказаться. Зубная паста, почти полный тюбик. Покачал головой, вот уж, что можно было и выбросить, и использовать, но нет же! С изумлением там же обнаружил и пену для бритья, большой флакон, который не возил. Несколько сменных кассет на бритвенный станок, пару перчаток, видимо, когда-то выложил в прихожей, да так и остались. Чехол на телефон, который поменял на новый, но выбросить не успел, начатую книгу о путешествиях в девятнадцатом веке. И очешник. Точно не свой. Один из первых, которые появились у Этери, когда появились и очки. Зачем-то отложил в сторону. Туда же положил книгу, футболки. Джинсы ему все равно уже были эти велики, так что к ним присматриваться не стоило. Вышло, что почти все без труда можно выбросить. Ах да, еще забрал бритвенные принадлежности. Им за годы точно ничего не сделалось. Остальное унес в мусорку недалеко от дома. На обратном пути вытащил чемодан из машины. Сложить то, что выбрал, выложить то, без чего вечер коротать неудобно. Свои вещи упаковал. Очешник Этери - тоже. Даже если это глупость, он имеет право на личные глупости. Вернулся в кладовку, взглянул на распахнутые края коробки. Понял, что смотрит на то самое старое пальто, в котором прошла ее олимпиада в Пхенчхане. Не любила его Этери. При первой же возможности, кажется, и перестала носить. А Сергею нравилось. Нежное, простое, строгое. Похожее на хозяйку. Присел, ласково погладил ткань, как гладил руку в этой одежде, когда совсем замирала устало от мук и печалей их главная блондинка во время той большой поездки. Для большой победы. И большой беды… Две буквы, а какие разные слова. Палец наткнулся на пуговицу, которая тут же откатилась в сторону и повисла на последней нитке. Покрутил задумчиво в пальцах, дернул. Засунул оторванную пуговицу в джинсы. Сам себя почувствовал мелким бессмысленным воришкой-фетишистом. Но, с другой стороны, у нее есть и его халат, и общие воспоминания, даже коробка с его вещами… была. А у Дудакова ничего. Вообще. Ничего такого, что было бы лично его, а не для всех. Потер ладонью штанину, чувствуя выпуклость на бедре от лежащей пуговки. Однако, за скотчем придется идти, оказывается, если у Этери и есть что-то подходящее для заклеивания коробок, Сергей просто не знает, где искать. Снова вышел за двери. За окном стемнело, зима набирала свои силы. Закутался в легкую курточку и рысью побежал к автомобилю. Для прогулок он точно не одет. Нашел магазин канцтоваров, выбрал широкий скотч. Потом подумал и завернул в ближайший ресторан, про который интернет говорил, что есть доставка и блюда на вынос. Пока сам обедал, ждал ужина, которым можно будет накормить уставшую женщину. Вернулся довольный собой. Доделал домашние дела. Заглянул в телефон и увидел вопрос от Ксении, как проходят обследования Алии. Отчитался. Было не жалко и не трудно. Поинтересовался их отдыхом. Получил видео пляжа и двух пар пяток в песке. Пожелал и дальше радоваться солнышку. Поговорили очень легко, мило, приятно. Так бы и жить дальше: он здесь, рядом с Этери. Катя и ее мать на связи в мирном настроении. О большем и не мечталось. Вот только даже сейчас ясно, что до мечты дорога вряд ли выложена коврами по гладкому, скорее буераками по распутице. Надо будет что-то сказать Катьке, когда заведется беседа об уходе. Только что? Маму, Катюш, твою я давно разлюбил? Ну, это правда, почти правда. Если не считать важной детали о том, что и не любил никогда. Совсем не факт, что Катерина поймет, как можно разлюбить ее маму? Вот если бы ему в детстве кто-то сказал, что его мать папа разлюбил, понял бы он отца? Он бы вряд ли его даже в тридцать понял. Может, даже уже, влюбившись в Этери, не понял бы. Любовь любовью, а мама - это мама. Люби себе на здоровье, только семью не разрушай. Если подумать, Егор его, пожалуй, до сих пор не понял. Да и не мудрено. Второй скандал, закончившийся разводом, был не из-за Ксюши, не из-за Кати. А осел папа в конце концов именно рядом с новой семьей и младшим ребенком. Он сыну подноготную не раскрывал. Что тут вообще можно понять, тем более, если уж говорить полностью и без прикрас: жил с одной женщиной, любил другую, отношения и ребенка завел с третьей. Выгнала любимая, выгнала преданная, остался с той, с которой остался. Найти бы хоть одно место, в котором в этой истории ты не скотина. Часы показали семь вечера. Написал Этери, спросил, когда ждать. Выходило, еще через три часа. Не так долго осталось до ворованного счастья. И собирается им наслаждаться Дуд полной мерой, не впуская ни одной беспокойной мысли. Завтра подумает. Все завтра.