Трое на двуспальной кровати. Второй финал

Спал Даня просто прекрасно, как и положено молодому здоровому мужчине в расцвете лет и сил, прожившему трудный и насыщенный со всех сторон день. Снилась ему музыка, его работа. Подготовка к олимпиаде в Китае, худенькое, серьезное личико его будущей чемпионки. Честно говоря, он не очень-то и верил, что так получится: вторая олимпиада и победа его главной заботы и предмета основной опеки. Собственно, Алину не считал в полной мере своей. Когда Загитова подходила к главному своему старту, у Дани не было ни столько опыта, ни столько понимания, чтобы довести до серьезного старта. Даже победный “Дон Кихот” - это ведь не его мечта, а Этери. Любила Тутберидзе торжество и силу музыки Минкуса. Не первая проба у нее. Перепосадили знакомый образ на новое исполнение, как хорошая портниха костюм, пошитый на другого. Если убрать всю шумиху в прессе, да и взглянуть объективно, что такое Алина Загитова? По сути она тот самый полноценный продукт ТШТ, в котором не разобрать, кто вложил больше в ее олимпийское “золото”: Этери, создавшая образ девочки-балерины, подогнавшая тик в тик две программы на юную фигуристку так, что те стали казаться второй творческой кожей, Дуд, разогнавший форму спортсменки в максимум к главному старту и дотянувший каждый элемент до идеала, возможного здесь и сейчас, мама Дани, проведшая столько времени над спиной, руками, позами Алины, стоявшая над ней в каждом па. И сам Глейхенгауз, опекавший, создававший молодой спортсменке среду, в которой было легче расти, веселящий и направляющий, когда это было нужно. А еще ведь были врачи, массажисты, Эдик, держащий постоянно руку на пульсе и готовый в любой момент, днем ли, ночью ли, в выходной или праздник сорваться и бежать по заботам спортсменов и тренеров. И потому, наверное, молодой хореограф не очень понимал, почему после такой большой и тяжелой работы, такой большой и серьезной победы, радость у всех была нецельная. Ладно Этери, у нее там с мамой… И Женя, конечно, как родной ребенок. Две неудачливые фигуристки великого тренера Плинера хотели чтобы наставник гордился их продолжением: дочерью Жанны и воспитанницей Этери. Учитель не дожил до Женькиной олимпиады. Да и Женька не стала триумфом, скорее скандалом. Пусть и совсем легким на фоне того, что будет дальше. Этери он мог понять. И ее полурадость. И ее попытку забыться в объятиях и радости Дани. Почему Дуд не мог быть нормальным и радоваться нормально, не понимал. С одной стороны, конечно, и он в Женю вложил много, но Женя всегда была продуктом Этери. даже прыжки ей ставила Тутберидзе, а Алину Дудаков сделал из болванки по сути. Да как сделал! А все равно, маялся от Алининого “золота”, будто и не победа. Уже после награждения, после празднования, когда ехали позади всех в автобусе и смотрели на одиноко сидящую Этери, между которой и остальными было два ряда в каждую сторону пустых кресел, Серега покачал головой и пробормотал: “Плохо”. Наверное, никто бы и не понял, но Даня спросил: - Что плохого-то? Два “серебра” везем. Одно “золото”. - Две проблемы везем: одну очевидную, другую - потенциальную,- и сложил руки крестом на груди.- Не вовремя. Кто их будет в разум приводить… да и как? Плохо! И вот вроде Глейхенгауз же видел всю историю Юли, на его глазах дело было, а почему-то не думал, что Женя и Алина смогут устроить разные варианты этой же истории, умноженные на два. Надеялся проскочить что ли? Не вышло. Впрочем, он-то, пожалуй, лишь выиграл от сложностей и неизбежного беспорядка постолимпийских перестроений: ему досталось и много любви, и много внимания, и много авансов. И много опыта, если подумать. Пришлось быстро вырастать, чтобы поддерживать конструкцию с Этери и Дудаковым. Пусть не стал им ровней, но и школяром не был больше. Вот друг Сережа Розанов не выдержал: ни ответственности, ни количества задач, а больше того давящей энергетики Этери, которая в тяжелые времена становилась для многих невыносимой. Как Розанов сбежал, так с Дани спрос стал еще больше. И дело было даже не в том, что он когда-то рекомендовался Серегу. Никто не винил молодого хореографа, хотя было трудно, пришлось на лету перестраиваться, привлекать новых тренеров, перераспределять задачи. Отправить Дуда опекать детей: и детей-фигуристов, и детей-тренеров. Дудаков подхватил направление безропотно, а может, ему и в радость было возиться с мелкими, и спортсменами, и тренерами. Правда Данька даже тогда подозревал, что Сергею Викторовичу больше всего нравилось, когда радуется Этери. Не великая, между прочим, и тайна-то была. Еще друг-Роза ржал, когда узнал про роман Глейха с начальницей, что молодой жеребец старого ломового Дуда обошел на прямой в сторону кровати Тутберидзе. Даню, конечно, не украшает, что он это выслушивал и только подсмеивался, соглашаясь, но что было, то уж было. Он, правда, не очень всерьез рассматривал шуточки товарища: у Дудакова тогда все-таки Ксюша же была. И все, что с этим связано. Но было отчасти забавно думать, что скачет из шкуры вон Сергей, а выбирают его, Даню. Даня, конечно, быть преданным Сергеем Викторовичем никогда бы не смог, хотя Этери восхищался самозабвенно. Он просто не умел забывать себя в другом. Может быть, ни в чем вообще не умел себя забывать, разве что иногда в работе. Оттого и тренером себя по большому счету не видел. Ему хотелось ставить, творить, созидать. Тренером всегда был по остаточному принципу. В целом, все мог и все умел, но любил обучать только скольжению, которое было необходимо для красоты постановки. Диво ли, что с Сашкой они не очень сходились: ставить на нее трудно, ничего не чувствует и не предлагает в программе, ничего от себя дать не может; кататься не любит, с ним, Даней, точно не любила. С ней всем было трудно, но Этери эти трудности любила, Дудаков восхищался устремленностью и ценил любовь своей главной женщины к ребенку, а Дане просто было тяжело, потому почти не ставил на Сашку. С ней возилась больше всех Тутберидзе. Много Сергей. Дуду нравилось работать с кем-то вместе с Этери. Играл в общность. Хотя он и не играл. Он так жил. Камилу ей приволок в самый тяжелый момент, и для Камилы, и для обожаемой блондинки. Откопал бриллиант, благодаря своей Ксюхе, и тут же отдал в копилку совсем не Ксюше. Гранил бережно, чтобы засверкала Ками во всем блеске в нужный момент. С Аней работал не хуже, чем с остальными, но, в общем, и не больше. Когда Этери отправила Щербакову учить тройные у Артемки, Дуд не сказал ни слова. Отправила и отправила. Много позже, уже когда ушел и сам Дуд, Этери как-то проговорилась, глядя на Артема с удочкой, заводящего на триксель Лизу Андрееву: - Хорошо тогда Сергей Викторович придумал его Аней проверить,- резко замолчала, вспоминать о Дуде не хотела, вырвалось. - Не понял!- даже возмутился Глейхенгауз. - Чего тут не понять?- пожала плечами Тутберидзе.- Аня хороший материал, а вечно тягать людей на удочке не будешь, нужен сменщик… с пониманием. - А если бы он оказался бездарностью?!- обиделся за возможный обрыв карьеры Щербкаовой задним числом Глейх. - Дудаков свою зарплату тоже не зря получал. И уж кого, кого, а любимую Анюту бы не дал в обиду,- хмыкнула Этери. И это была правда. Кто бы что ни говорил, а Дуд верил в Щербакову вопреки всему. Вопреки перелому в юниорский сезон, вопреки сломанному пальцу перед олимпийским, вопреки всем проблемам со здоровьем, которые валились на Анну. Верил. Вроде и не делала видимого больше, чем для других, а все же незримо додавал на полслова, полвзгляда, полнаставления больше, чем прочим. На полобъятия в стороне от всевидящих глаз камер. Дудаков, вообще, не любил выносить на толпу свою нежность, если она была слишком искренней и абсолютной. Так он любил Этери, стоя в стороне, так любил Аню, не попадаясь со своими чувствами на глаза. Лишь иногда у него прорывалось, когда все было за гранью выносимости, как в Пекине. Обнимал хрупкую спину чемпионки и не скрывался: - Я знал. Я всегда говорил!.. А Анюта стеснялась, смущалась его большой вылившейся одним потоком на нее любви, вдруг ставшей очевидной и безмерной. Когда Дуд ушел, все, что сказала Аня, было: - Вот его забывать не хочется. Видимо, всех остальных, включая Даниила Марковича, она забыть была и не против. Из сна выплыл с давящим чувством, что Аня его старалась забыть. Открыл глаза. Оля уже собиралась на работу. Заметив. что муж проснулся спросила: - Твое желание еще в силе? - А?- не понял мужчина. - Сегодня УЗИ, где могут пол сказать. Ты, вроде, хотел,- напомнила супруга. - Да, конечно. Не проснулся еще,- улыбнулся и часто заморгал, стряхивая, и сон, и ложь предательства с ресниц. - Ну, тогда в два,- Оле было не до вглядывания в то, что зацепилась за ресницы мужа, она опаздывала.