тонкая душевная организация

— Ты очень громко думаешь, цыпа, — вдруг нарушает молчание Хёнджин. — Забей, мы оба виноваты. — Нет, только я, — упрямится Феликс и только собирается продолжить, как вдруг сверкает молния, заставляя его тут же заткнуться. Отсчитав ровно четыре Миссисипи, Феликс подпрыгивает от оглушительного раската грома и пытается слиться со стеной. — Только не говори, что ты боишься грозы. — Не скажу, — стиснув зубы, выдыхает Феликс и, обхватив свои колени, дёргается от второго раската грома. Дыхание сбивается, сердце колотится под кадыком, а паника начинает охватывать разум. — Да ну ёб твою ма-а-ать, цыпа, — воет Хёнджин, стукнувшись затылком о стену. Феликс был бы и рад ему ответить, поддержать, но зуб на зуб не попадает — говорить немного проблематично. Он очень старается отвлечь себя, вспоминая все строчки кода его проектной работы. Сбивается и прячет лицо в коленях, когда окна трясутся от третьего раската. Всего три Миссисипи. Молния ударила где-то недалеко. Пиздец-пиздец-пиздец. Кажется, что он умрёт от разрыва сердца. Феликс сейчас всё бы отдал за возможность спрятаться под кроватью и завернуться в одеяло. Он был уверен, что страх уже не такой сильный, как был в его десять, однако находиться на улице во время грозы, когда с неба рушатся вода, молнии и взрывоподобные звуки, выше его сил. Феликс превращается в того маленького мальчика, оставшегося одним в деревенском доме во время шторма, и медленно тонет в пучине кошмара. — Тш-ш, — вдруг вокруг него смыкаются чужие руки и прижимают к широкой груди. Горячее дыхание и тихий голос раздаются прямо у уха: — Давай попробуем тебя отвлечь? — сглотнув железный привкус страха, Феликс согласно мычит. — Хорошо, так… Хочешь секрет? — Феликс, шмыгнув, коротко кивает. — Как-то раз к нам в школу пришёл мальчик. Мелкий такой, смешной пиздец, весь конопатый, — Хёнджин тихо смеётся и крепче обнимает заново затрясшегося от раската грома Феликса. — Я своему на тот момент другу сказал, что он похож на солнышко, а он мне: фу, ты что, он же мальчик. Я тогда не понял, что такого, но реакция мне не понравилась, я всегда хотел быть очень крутым, — Феликс судорожно выдыхает, концентрируясь на успокаивающем голосе. — И я пролил ему на штаны сок и обозвал, чтобы смеялись над ним, а не надо мной. Глупый, маленький, злой Хван Хёнджин. Совсем дурачок был. Сжав губы в тонкую линию, Феликс жмурит глаза и жмётся ближе к телу Хёнджина. Единственному, что сейчас дарит ему чувство безопасности. — А знаешь, что самое удивительное? — Феликс отрицательно мотает головой, хватаясь заледеневшими пальцами за руки Хёнджина. — Этот мальчик ни разу мне ничего плохого не сказал… до недавних пор. Один раз он даже отдал мне свой учебник по литературе, чтобы меня не отругали. Рассказ Хёнджина заставляет вернуться на годы назад — в те времена, когда все они были мелкими и ещё более тупыми. Феликс много переживал из-за слов Хёнджина, плакал, не принимал свои веснушки и телосложение, было очень плохо и болезненно. Мама каждый день учила его не обращать внимания и не отвечать злом на зло — Феликс слушался и пытался быть хорошим. Он помнит тот день, когда пожертвовал собой и спас Хёнджина от очередной публичной выволочки, но не знал, что Хёнджин это тоже помнит. А ещё… — Ты назвал меня солнышком? — тихо спрашивает Феликс, скосив недоверчивый взгляд на Хёнджина. Страх медленно обрастает ростками смущения и веселья. — А ты только это услышал, цыпа? — смеётся Хёнджин. — Да, назвал. Сейчас ты, правда, больше тучку напоминаешь или злобного цыплёнка-зануду, но в целом… — Дурак, — тихонько усмехается Феликс и пихает его в плечо. — О, засмеялся, — довольно отмечает Хёнджин и бодает его лбом в висок. Феликс хохочет уже громче и шуточно отталкивает его, но Хёнджин на это лишь сильнее стискивает его тело руками и тянет на себя. Не удержав равновесие, они валятся на пол. Феликс застывает и смотрит то в глаза Хёнджина, то на губы, что оказываются слишком резко и слишком близко к его лицу. Как никогда прежде. Хёнджин, тоже не шевелясь, таращится на него и часто дышит. Лёгкие отказывают качать воздух, но на этот раз не от страха. Феликс чувствует на своей коже чужое горячее дыхание и что-то в животе, что в дорамах и сопливых романах обычно называют бабочками. Момент в лучших традициях подростковых ромкомов: ливень, разговор по душам, два красивых — Феликс смотрится в зеркало и оценивает себя здраво — подростка с потенциалом неплохого лавхейта, дом только для двоих, нелепо удачная поза для первого поцелуя. И ведь так классно! Феликс подчиняется вдруг охватившему его желанию и медленно приближается к безумно мягким на вид губам, мелко подрагивая всем телом от предвкушения. — У меня в комнате окно открыто, — сглотнув, скороговоркой выпаливает Хёнджин, когда будто загипнотизированный Феликс оказывается в сантиметре от его губ. Повисает минутное молчание. — Ты, блять, прикалываешься? — почти орёт Феликс, разозлившись то ли на зазря потраченное время на улице, то ли на разрушенный момент, то ли на себя за минутную слабость и наивность. Скорее всего, на всё и сразу. Пыхтя и забыв о всё ещё не стихающей грозе, Феликс слезает с Хёнджина. — Пиздец, господи, блять, Хван Хёнджин, ты… — Да забыл я, с кем не бывает! — защищается Хёнджин, бегом преследующий Феликса. — Погоди ты, дай подсажу, ты не дотянешься! — Отъебись наконец от моего роста, каланча патлатая! Всё-таки дав себе помочь, Феликс не совсем случайно посильнее врезается ногой в чужое плечо, толкает оконную раму и, путаясь в длинной шторе, тяжело падает лицом вперёд. Видя перед глазами кровавые звёзды, Феликс болезненно стонет и пытается подняться. Безуспешно. Он решает ещё немного полежать и подумать о жизни, пока Хёнджин мягко опускается рядом. — Ты там живой? — Отъебись, Христа ради, — бубнит Феликс и отворачивает голову в противоположную от него сторону. Взгляд цепляется за свёрток из футболки под кроватью, из-под угла которой виднеется край чего-то подозрительно напоминающего анальную пробку. Кажется, он что-то где-то не совсем догоняет. В ту ночь Феликс снова видит Хёнджина. Он, одетый в розовый халат, медленно вплывает в его комнату и смотрит ему прямо в глаза. Феликс сглатывает, когда Хёнджин закусывает свою нижнюю — сочную и более пухлую, чем верхнюю — губу и скидывает с себя махровую ткань, оставаясь перед ним полностью обнажённым. — Только о тебе и думаю, цыпа, — томно шепчет Хёнджин, садясь на Феликса, и тихо стонет. Когда он потирается о его уже налитый кровью член, Феликс чувствует что-то инородное и твёрдое в области его входа. — Я немного шалил. Тебе нравится? Сознание тонет в вязком возбуждении. Феликс сжимает крепкие бёдра Хёнджина и толкается ему навстречу. Ему это чертовски нравится. Настолько, что он кончает во сне. Это — да чего уж, иначе уже точно ситуацию не описать — полный пиздец. — Что у вас тут произошло? — господин Хван оглядывает по очереди мрачного Феликса с распухшим носом и сопливого Хёнджина с синяками на руках. Переглянувшись с Хёнджином, они жмут плечами и молча возвращаются к завтраку. Говорить о вчерашнем никто из них не горит желанием. Слава всем богам или вселенскому провидению, или Венере в прогрессии, или что там ещё есть, никто из родителей их не расспрашивает о произошедшем — живы, и то хорошо. После слишком богатого на раскрытия тайн, откровения о прошлом, эмоции и физические увечья дня всё становится ещё более странным. Хёнджин почти всё время молчит и периодически — будто на автомате — кидает свои ‘цыпа’ и какие-то шутки. Феликс же решает его не трогать от греха подальше. Он и так услышал и увидел слишком много, а сказал и сделал ещё больше — Хёнджин, судя по всему и к его удивлению, далеко не идиот и понял, что Феликс тогда хотел его поцеловать… и отверг. Феликс вообще-то не надеялся на что-то, но… Ай, да чёрт с ним! Феликс устаёт бороться с самим собой и наконец признаёт, что Хёнджин ему всё-таки нравится как парень. Он очень красивый, а ещё забавный и милый. Феликсу нравится, когда Хёнджин зовёт его цыпой и по-идиотски шутит. Феликсу нравится, когда Хёнджин смеётся своим дурацким смехом и обязательно бьётся после этого головой или одной из своих длинных конечностей. Феликсу нравится его варварская манера говорить — кстати, во время того рассказа он ни разу не употребил ‘чё’ или ‘типа’, и это осознание почему-то удивляет даже больше, чем сама история. Феликсу нравится, как Хёнджин в ужасе убегает от бабочек и кривит своё великолепное лицо при виде воды. Феликсу нравится его ненавязчивая и местами — ладно, не местами — придурковатая манера заботиться. Феликсу вообще всё в нём начинает нравиться — или уже давно нравилось, а он только сейчас это принимает. Вот только что с этим делать? Хёнджин ведь всё-таки невербально, но отказал в поцелуе, назвал педиком и в целом не подаёт признаков кого-то из представителей лгбт. Хотя… Феликс вспоминает то, как периодически ловит его взгляды на своё тело и пах. Ещё Хёнджин назвал его — десятилетнего, но его! — солнышком. А ещё есть это что-то под кроватью Хёнджина, подозрительно напоминающее анальную пробку. Да и то, как Хёнджин сам тянется к нему во время поездки, как-то наталкивает на приятные сердцу мысли… хотя это может быть просто попытка подружиться, что тоже не особо укладывается в картине мира Феликса. Голова пухнет. Ему бы поговорить с Джисоном об этом всём, но он сейчас в горах с Чанбином и Чонином — связи у него нет. Друзьями ещё называются! Они там веселятся, а Феликс страдает. Застонав, Феликс валится спиной на палубу катера и трёт лицо. — Чё разнылся, цыпа? — гундит всё ещё простывший Хёнджин где-то над ним. Феликс приоткрывает один глаз и сразу жмурится. Нет, ему не кажется. Хёнджин снова смотрит конкретно на его пах. Это точно не галлюцинации — с глазомером и пространственным мышлением у Феликса всё прекрасно. — Почему? — Чё? — Почему ты смотришь туда? — хмуро спрашивает Феликс, решив всмотреться в это бесяче прекрасное лицо. Хёнджин непонимающе склоняет голову вправо. — Куда ‘туда’? Он точно издевается! — На мой член, — не выдержав, прямо говорит Феликс и смотрит на опешившего Хёнджина снизу вверх. — Не в первый раз замечаю, как ты на него пялишься. Феликс готовится быть обсмеянным, посланным, к злости или возмущению, даже к кулаку в лицо. Ко всему, но не к тому, чему надо было. — Пытаюсь понять, насколько он у тебя большой, — ухмыляется Хёнджин после недолгих размышлений. — Чего? — теперь время Феликса пучить глаза и делать сложное лицо. — Зачем тебе это вообще? Оставив вопрос без ответа, Хёнджин подмигивает ему и уходит. Час от часу не легче. Окончательно запутавшись, Феликс пытается представить, что бы ему сказал Джисон. ‘Ебать! Ты реально влюбился в Хёнджина? Пиздец, я ща умру от смеха!’ ‘Иди к чёрту.’ ‘Ой, да ладно тебе, хватит сиськи мять. Он же пялится на тебя и думает о твоём члене. Хватай быка за рога и седлай! Ну или его на себя сади. Вообще было бы круто, я против стереотипов о пассивах.’ Заорав под водой, Феликс ещё раз понимает, что где-то в жизни он всё-таки ошибся и ему нужны новые друзья. Строго говоря, он сам придумал реплики своего бедового друга, но Феликс ни капли не сомневается, что он сказал бы именно это. Не зря ведь восемь лет уже дружат… кажется, Феликс по нему соскучился. — Феликс, вылезай из воды, — кричит ему отец. — Нам одного болеющего достаточно. — Я абсолютно здоров, господин Ли! — возмущается Хёнджин и сразу чихает. — Пардон, ошибся, пойду чаем закинусь, — шмыгнув, хихикает он и, кажется, уходит под смех отца Феликса. Такой дурацкий и нелепый. Очаровательный. Хлопнув себя по лбу, Феликс сетует на своё умение влюбляться и возвращается на катер. Время пролетает слишком быстро. Феликсу кажется, что они ещё вчера садились в самолёт до Чеджу, а до возвращения домой уже остаётся всего два дня. Если бы тогда, почти две недели назад, ему сказали, что он не захочет уезжать, Феликс бы рассмеялся тому человеку в лицо, но жизнь — штука очень странная и непредсказуемая. Ему будет чертовски не хватать этих ленивых дней отдыха на острове в компании Хёнджина и их родителей, совместных ужинов и прогулок. До конца каникул будет оставаться ещё много времени, но оно будет совсем не таким, как тут. Хёнджин не будет жить с ним через стенку, говорить каждый день ‘доброе утро, цыпа’ и ерошить его волосы со своим идиотским смехом. Феликс больше не сможет наблюдать за ним, не узнает, взаимны ли его чувства, не увидит его заспанное лицо. Не поспорит с ним и не поиграет в гляделки. В какой-то момент вообще кажется, что жизнь в целом кончится. Это, конечно, не так, она только начнётся, но ощущение упущенных возможностей бьёт не особо приятно. А если бы он так долго не отнекивался от своей симпатии? — Эй, цыпа, — Феликс охает, когда на гамак поверх него ложится Хёнджин. — Родители решили ещё раз съебаться от нас, прикинь? — Они реально готовы это сделать, несмотря на прошлый кошмар? — кряхтя, спрашивает Феликс и пытается лечь удобнее. Безуспешно. Ну и ладно, так, в общем-то, тоже неплохо. — Ты только выздоровел. — Они сказали, что запрут нас, — усмехается Хёнджин, утыкаясь лицом в плечо Феликса. Тело пробирает теплом, а сам он готов завизжать от восторга — так классно ему. — Тогда это всё объясняет. Ладно, — давя в себе совсем не мужские писки от такой близости, Феликс слабо улыбается и хлопает Хёнджина по спине. — Раздавишь, — нужно же поддерживать образ. — В детстве больше надо было есть, может, вырос бы покрепче, а так сам виноват. Вот и терпи. Потерпит и с радостью. Даже ругаться как-то не хочется. В душе загорается робкая надежда на то, что этот вечер каким-то образом поможет ему разобраться. Они останутся с Хёнджином наедине! Вдруг Феликсу удастся убедить себя поговорить с ним? Или Хёнджин сам что-нибудь предпримет? Шансы маловаты, но не равны нулю, а этого уже достаточно много. Феликс старается не думать о том, что они даже ближе к нулю, чем к одному проценту — это мелочи. Феликс чувствует себя заметно лучше и даже сам вызывается помыть посуду после завтрака — мама понимает это не совсем правильно и со смехом уверяет, что никто их запирать не будет. — Всё, мальчики, до завтра, — госпожа Хван обнимает их по очереди. — Не разнесите дом к нашему приходу. — Ничего не могу обещать, мам, — Хёнджин хлопает ресницами и, рассмеявшись, толкает напрягшихся родителей к выходу под звук фейспалма Феликса. — Да нормально всё будет, мы уже не те, кем были неделю назад, идите уже. Проводив машину взглядом, Феликс слабо улыбается и закусывает губу, покосившись на Хёнджина. Как же ему всё-таки идёт, когда волосы растрёпаны, а кожа покрыта лёгким медовым загаром — правда, Феликс не совсем понимает, как он умудрился загореть в своих худи и лонгсливах. — Дорама и пиво? — поймав его взгляд, с очаровательной ухмылкой спрашивает Хёнджин. Он, кажется, вообще никогда не изменится и не станет `нормальным` человеком. Оно и к лучшему, наверное. — Я стащил у них несколько банок, пока в машину грузил. — Ну… да? — Хёнджин смеётся, потрепав задумавшегося о последствиях своего выбора Феликса по голове, и заходит в дом. — А несколько — это сколько? — Не занудствуй, цыпа! Покачав головой, Феликс следует за ним. Что творится на экране — Феликс не знает. Всё его внимание сосредоточено на расслабленном Хёнджине, что сидит совсем близко, соприкасаясь с ним плечом. Феликс чувствует тепло от его тела и приятный фруктовый аромат и откровенно плывёт. Выпитая банка пива — для абсолютно не привыкшего него — усиливает эффект. Совсем затерявшись в ощущениях и лёгком опьянении, Феликс незаметно для самого себя тянется ближе и кладёт голову Хёнджину на плечо. — Напился? — со смешком спрашивает Хёнджин и тычет пальцем ему в бедро. — Не уверен, — бормочет Феликс. — Но чувствую себя странно. Хочу обниматься и разговаривать. — Если хочешь, то давай, — легко соглашается Хёнджин и, не дожидаясь ответа, полностью кладёт Феликса на себя. Чёртов писк снова просится наружу. — О чём хочешь поговорить? Окончательно разомлев в тёплых объятиях, Феликс расплывается в улыбке и утыкается лицом в широкую грудь. Становится совсем хорошо и так уютно, что Феликс готов уснуть. — Не знаю, о многом, — мычит Феликс, борясь с сонливостью. Если он всё же провалится в дрёму, то ни за что не простит себе впустую потраченное время наедине с Хёнджином. Он всё-таки для смелости выпил, а не чтобы выспаться. — Чем думаешь заняться после школы, например? Всё равно спрашивает какую-то ерунду… хотя в долгой перспективе это далеко не ерунда. — Ты всё-таки тот ещё зануда, цыпа, — беззлобно хохочет Хёнджин. — Но ладно. Я хочу поступить на хореографический. Хотя долго думал о литературе, если честно, но танцы мне всё-таки гораздо ближе, — Феликс, шокированный услышанным, резко поднимает голову и смотрит в весёлые глаза Хёнджина. — Не удивляйся так явно, высокомерная задница. Знаю, у меня образ не тот, но мне правда нравится. Я даже стихи периодически пишу, но это далеко не шедевр и вообще не по-пацански, так что показать не проси. Иначе мне придётся тебя убить. Феликс медленно моргает и, кивнув, возвращает голову на грудь Хёнджина. Новое открытие заставляет задуматься. Он ведь всегда видел и считал Хёнджина беспечным и местами даже глупым хулиганом, а он… стихи пишет. От собственной поверхностности мысли становится противно. Чего ещё он не знает об этом очаровательном школьном и его личном бедствии? — Не грузись, а то я прям слышу, — Хёнджин мягко усмехается и гладит Феликса по спине. Приятно настолько, что хочется научиться мурлыкать. — Я знаю, как выгляжу и веду себя, и мне нормально. Требуют меньше, свободы больше. Да и не играю я особо, просто скрываю свою тонкую душевную организацию. В этом нет ничего такого… да и плюс я правда безалаберный, но классненький клоун. Слова Хёнджина будят волну негодования. Он слишком быстро подскакивает, почти валится на пол, но успевает упереться руками в плечи Хёнджина, чтобы посмотреть в его глаза. Внезапное желание сказать хоть что-то приятное лишает его какого-либо фильтра. — Ты не клоун, — строго заявляет Феликс, поджимая губы. — Ты забавный, заботливый, нелепый, драматичный и неуклюжий, но точно не клоун. Может, говоришь так, будто тебя в подворотне вырастили, но это другое. А ещё умный, наверное… не уверен, но уверен в этом, — Феликс прикусывает язык и мысленно чертыхается. — Я… то есть… ты классный, в общем. Осознание собственных слов вызывает навязчивое желание прожить оставшуюся жизнь на морском дне. Кто так подбадривает вообще? Феликс даже не уверен, он наговорил Хёнджину комплиментов или оскорбил несколько раз. — Вау, это ты мне так попытался что-то хорошее сказать? Готов засчитать балл за старания, — отойдя от секундного ступора, Хёнджин хитро улыбается и проводит тыльной стороной ладони по щеке Феликса. От этого лёгкого, невинного действия внутри начинается буря. — Прости, кстати, что обзывал твои веснушки. Они очень милые и красивые. — Ч-чего? — заикаясь, переспрашивает Феликс. Происходящее кажется очередным сном. — Мне иногда кажется, что ты других слов не знаешь. Веснушки у тебя милые и красивые, — закатывает глаза Хёнджин и зарывается своими невозможными пальцами ему в волосы. — Ты и сам весь очень милый и красивый, цыпа. Хьюстон, у нас проблемы, Ли Феликс сошёл с орбиты и потерял связь с командным центром! — Я тебе уже говорил, почему начал к тебе цепляться… — тише продолжает Хёнджин, проведя второй рукой вдоль его позвоночника. — Я исправился, вроде, но всё равно прошу прощения. Я был очень маленьким и глупым, — Феликс, затаив дыхание, разглядывает расслабленное лицо Хёнджина и плавится под его прикосновениями. — Но ты так забавно реагируешь, что я не могу прекратить тебя донимать. Надеюсь, это больше не обидно, — Феликс заторможенно кивает, вызывая чужой смешок. — И мне нравится, когда ты обращаешь на меня внимание. Я вот на тебя своё всегда обращаю. Особенно последние полгода. Вот такой вот я клишированный влюблённый парень. Скажи спасибо, что я тебя за волосы не дёргал, — хрюкает Хёнджин. — Ты вообще-то трепал их, так что не считается, — Феликс захлопывает рот, когда Хёнджин насмешливо выгибает бровь. Да ну блин! — Что… кхм, что ты имеешь в виду? — прочистив пересохшее горло, хрипло спрашивает Феликс и замирает то ли в страхе, то ли в предвкушении ответа. Он сейчас либо сойдёт с ума от того, как глупо и по всем канонам подростковых фильмов произойдёт то самое ‘взаимно’, либо убьёт Хёнджина и себя, если это очередная глупая шутка. Хёнджин, рассмеявшись, подтягивает его лицо ближе к своему и с хитрой улыбкой выдаёт: — Вгеился я в тебя, цыпа. Атмосфера с вполне настоящим треском рушится. — Да ты, блять, — Феликс, пытаясь выбраться из объятий, путается в своих и чужих конечностях, отпихивает от себя ржущего Хёнджина и падает на пол. — Нихрена не романтично, Хван Хёнджин! — возмущённо причитает он, поднявшись на ноги, и злобно зыркает на Хёнджина. — Ей-богу, тебе гораздо больше идёт, когда ты молчишь. — Так заткни меня, — с игривым вызовом произносит Хёнджин и облизывает губы. Произнесённые слова и наглое выражение этого преступно красивого лица будят в Феликсе что-то ему совсем не свойственное. Резко, почти грубо схватив Хёнджина за затылок, он притягивает его к себе и делает то, о чём так мечтал — пробует самые мягкие, пухлые, умопомрачительные и горькие от пива губы. По телу пробегает крупная дрожь, и Феликс, отпустив раздражение и расслабившись, блаженно отдаётся моменту. Ему кажется, что более идеальных губ для него не существует. Феликс жадно смакует каждую секунду их первого поцелуя, прижимаясь ближе к своему ночному кошмару и головной боли на протяжении последних восьми лет. Хёнджин, тоже войдя во вкус, тихо мычит и приоткрывает рот — Феликс, сходя с ума от ощущений, проникает языком в горячую полость и проводит им по нижнему ряду зубов, мягко скользит по чужому языку и валит Хёнджина на диван. Потеряв счёт времени и стыд, Феликс уже смелее и развязнее целует неожиданно податливого Хёнджина — Феликс был уверен, что он куда более властный и предпочитает вести — покусывая его губы и плотно прижимаясь к нему всем телом. Становится совсем жарко, дышать почти нечем, но отрываться от Хёнджина совсем не хочется. — Ах, блять! — звонко стонет Хёнджин, когда Феликс, опьянённый им, толкается в него своим возбуждением. — Пиздец, — Феликс опускается к его шее и оставляет несколько мокрых поцелуев. Когда Хёнджин пропускает руку между ними и сжимает его вставший член, в голове взрывается суперновая. — Ахуеть, я был прав. Ты куда таким вырос? — Ч-чего? — подняв расфокусированный от оглушающего возбуждения взгляд, Феликс моргает. — Хуй, говорю, у тебя большой, — хихикает Хёнджин. — Я так ахуел, когда в плавках тебя увидел, ты бы знал. — Ты серьёзно пялился на мой член, чтобы понять, какого он размера? Ты не шутил? — удивляется Феликс. — А зачем мне ещё на него пялиться? — резонно замечает Хёнджин, сжимая ногами бёдра Феликса и приближая его к себе. Он теряется: его больше раздражает или привлекает такая беззаботность Хёнджина в настолько интимный момент. — Кажется, мне нравятся милые мальчики с большими членами. И я очень хочу это проверить. — Сейчас? — голос непривычно для него подскакивает на пару октав от шока. Во-первых, внезапное раскрытие предпочтений Хёнджина вызывает ступор. Во-вторых, нет, Феликс совсем не против, но… все мысли улетучиваются, когда Хёнджин кусает его шею и облизывает. — Я… — Хёнджин повторяет своё действие, выбивая из Феликса стон. — Я не против, но у меня ничего нет, — закатывает глаза от удовольствия, когда Хёнджин ещё раз сжимает его член в руке и ведёт языком от кадыка к челюсти. — И я девственник. Прям совсем. — Не удивлён, — хмыкает Хёнджин, и Феликс щипает его за это за бок. Умеет же выводить. — Не переживай, я тоже, — жарко выдыхает Хёнджин ему на ухо и кусает за мочку. — Дальше совместной дрочки не заходило, но у меня с собой есть… всякое. Главный приз за самый неожиданный факт о Хван Хёнджине определённо присуждается этому. Феликс был уверен, что Хёнджин: гетеросексуал, давно не девственник и очень опытен. Оказывается, он глубоко ошибался во всех трёх пунктах, и это одновременно радует и совсем рушит его представления о мироздании. Что дальше? Аватар: легенда об Аанге — не лучший мультсериал всех времён? Социальное неравенство создано правительством, чтобы отвлечь население планеты от других, более серьёзных, проблем? Пак Чимин не самый горячий человек на планете Земля? — Ты чего подвис? — Хёнджин щёлкает его по носу и озадаченно смотрит на него. — Да так… есть теперь, о чём подумать на досуге, — рассеянно отвечает Феликс и сводит брови на переносице. — Так это всё-таки анальная пробка? — уточняет Феликс. Хёнджин непонимающе хлопает глазами. — Когда я упал у твоей кровати, заметил, но если… — Да она это, она, — фыркает Хёнджин. — Я продвинутый девственник, а ты глазастый, хотя слепой, — хохочет он и целует переосмысляющего свою жизнь Феликса в щёку. — Ну так что? Если ты не готов или не хочешь со мной, то обидно и неловко, конечно, но… Хван Хёнджин — самый неочевидный из всех геев гей — до этого смело совращающий и говорящий о своём опыте, вдруг краснеет и мило дует губы. Феликс не понимает, как этот человек умудряется сочетать в себе столько сторон, но ему определённо это нравится. — Хочу, Хёнджин, — уверенно говорит Феликс и закусывает губу. Уверенности хватило только на первую фразу. — Очень хочу. Только я боюсь сделать тебе больно… или сделать что-то вообще не то… Ты будешь мне подсказывать? Чтобы тебе понравилось. Улыбнувшись, Хёнджин кивает и затягивает Феликса в новый поцелуй. Не отрываясь друг от друга, стукаясь зубами и лицами, спотыкаясь об каждый угол, почти падая у кровати из-за разбросанных проводов, они наконец оказываются на постели. Феликс дрожащими от волнения и предвкушения руками стягивает с себя и Хёнджина футболки. — Ты такой красивый, — восхищённо выдыхает Феликс и, коротко поцеловав в губы, спускается к шее, от неё к груди и соскам — Хёнджин сильно дёргается и стонет, Феликс понимает намёк и уделяет им особое внимание с помощью языка и зубов. — Феликс, — тихо вскрикнув из-за лёгкого укуса, Хёнджин поднимает его горящее лицо. — Я хочу кое-что попробовать. Хорошо? Сейчас Феликс готов согласиться вообще на что угодно. Он даёт Хёнджину усадить себя на кровати и стянуть с себя штаны вместе с бельём. Приходится приложить все свои внутренние силы к тому, чтобы не попытаться прикрыться. — Охренеть, — выдыхает Хёнджин при виде твёрдо стоящего члена и обхватывает его ладонью. Феликс вздрагивает от смеси новых приятных ощущений. — Без обид, но я реально не думал, что у тебя может быть большой. Средний, максимум, но… — Хёнджин, — предостерегающе зовёт Феликс, на что он весело хрюкает, вызывая давно привычное закатывание глаз, и ведёт языком от основания к головке. Все недовольства и просыпающееся негодование моментально улетучиваются. — Ох, вау… Хёнджин на пробу засовывает в рот головку, и Феликс почти умирает от того, как — иначе не описать — ахуенно это ощущается. Горячий язык и теснота сносят крышу. Хёнджин, войдя во вкус, облизывает член ещё несколько раз и уже смелее заглатывает его, но, задевая чувствительную кожу зубами, давится. — Зубы, зубы! — шипит Феликс, пытаясь уйти от прикосновений. — Хёнджин, мне больно! — Ой, ну прости! Не каждый день хуи сосу, — оскорблённо вскидывается Хёнджин и отстраняется. — Какой же ты… — Феликс трёт лицо, засмеявшись и застонав одновременно. Впрочем, лёгкости хоть в чём-то с Хёнджином можно не ждать — стоит это уже смиренно принять. — Ладно, давай потом как-нибудь. Иди сюда, пожалуйста. Недолго построив обиженную мордашку, Хёнджин встаёт с пола и, глядя Феликсу в глаза, спускает с себя штаны и боксеры. Феликс сглатывает собравшуюся во рту слюну, скользя взглядом по идеально сложенному телу, залипает на крупном, прямом члене и придвигается ближе, чтобы поцеловать Хёнджина в тазобедренную косточку, низ живота, лобок и, наконец, головку. Хёнджин над ним тяжело дышит и мелко подрагивает. Поняв, что всё делает правильно, Феликс кладёт ладони на его ягодицы и сжимает их, выцеловывая каждый доступный ему сантиметр. — Ликс, — на громком выдохе зовёт Хёнджин и берёт поднявшего на него взгляд Феликса за щёки. Феликс смотрит ему в глаза и подставляется под лёгкие поглаживания, чувствуя, как сгорает заживо от нежности и желания. — Сядь ближе к стене. Феликс слушается и с замершим от восхищения сердцем следит взглядом за Хёнджином. Он достаёт из своей сумки бутылёк со смазкой и презерватив — Феликс мысленно усмехается; и правда есть… всякое. Сразу возникает вопрос, не подстроено ли всё это специально, но он тут же от него отмахивается. Не смог бы же Хёнджин подговорить родителей организовать эту поездку, чтобы в итоге затащить его в постель. Вероятность минимальна. Но не равна нулю... В голове образовывается вакуум, когда Хёнджин седлает его бёдра и целует. Феликс порывисто отвечает, прижимая его ближе к себе. Все сны с участием Хёнджина меркнут перед тем, как это ощущается в реальности — каждая клеточка отзывается на прикосновения, сердце почти отказывает. Так жарко. Так хорошо. Так безумно, что не верится, но, даже если это симуляция, Феликс будет драться не на жизнь, а на смерть, чтобы остаться в ней. Когда Хёнджин, больно прикусив губу Феликса, приподнимается и вводит в себя первый палец, Феликс всё же умирает и возрождается. — Тебе удобно? — шепчет Феликс в плечо Хёнджина, сжимая одной рукой его бедро, а второй обнимая за поясницу. Хёнджин быстро кивает и просит Феликса продолжить его целовать. Феликс жмурится от эйфории и осыпает его покрытые испариной плечи своей нежностью — хочется подарить ему её всю до капли, чтобы Хёнджину было с ним хорошо, чтобы ему понравилось. Распадаясь на части, Феликс терпеливо ждёт, пока Хёнджин подготовит себя, целует, облизывает, гладит и обнимает. Ему не терпится ощутить его целиком и полностью, но подарить ему наслаждение кажется чем-то более важным. — Чёрт, ноги устали, — хнычет Хёнджин, и Феликс без лишних слов спешит помочь ему лечь на спину. — Хотел быть секси, блин, называется. — Ты очень секси, Хёнджин, — Феликс теряет рассудок, когда видит такого раскрытого Хёнджина в настолько развратной позе с собственными пальцами в себе. Пойдя на поводу у своих порывов, он опускается лицом к его входу, прикусывает одну из ягодиц рядом с ним и с ликованием ловит громкий стон. Повторяет так ещё несколько раз, записывая на внутренний диктофон каждый волшебный звук. — Не могу, хочу тебя, — Хёнджин коротко стонет и нетерпеливо вытаскивает из себя пальцы — Феликс зависает при виде разработанного кольца мышц и, точно заворожённый, мягко проводит по нему губами. Сердце, кажется, нарушая все законы физики и биологии, расколачивает его рёбра изнутри. Феликс никогда бы не подумал, что способен на подобное. — Цыпа, либо ты меня сейчас трахнешь, либо я тебе член откушу. Да как вообще таким возможно быть! Раздражённо фыркнув, Феликс шлёпает его по бедру — заносит в открытый список, что и это Хёнджину нравится — и, не без труда из-за онемевших пальцев натянув на себя презерватив, подносит головку ко входу Хёнджина. Перед глазами всё плывёт и рябит, когда Феликс медленно погружается до основания и падает на липкого от пота Хёнджина. — Погоди, — сдавленно произносит Хёнджин, хмурясь. — Дай привыкнуть. — Да, — хрипло отзывается Феликс, с трудом заставляя лёгкие работать. В Хёнджине так узко и горячо, что появляется желание сразу сорваться на дикий темп и кончить примерно через долю секунды. Это какое-то сумасшествие. Так много ощущений и чувств разом, что Феликс вполне реально может отключиться и не удивится этому. — Скажи… когда будешь готов, — с трудом выговаривает Феликс и оставляет несколько смазанных поцелуев на лице Хёнджина. Может, это всё же снова его больное, измученное невыпущенной сексуальной энергией сознание? — Давай, цыпа, — умудрившись ухмыльнуться, Хёнджин сжимает его кожу на спине и не оставляет сомнений в том, что это реально. Замычав от боли, Феликс прикусывает его за ключицу и делает первый аккуратный толчок. Феликс не сможет сказать точно, как долго и качественно это длится — у него вообще ни о чём думать не получается. Есть только стонущий под ним Хёнджин, его цепкие пальцы, раскрасневшиеся, распухшие от поцелуев губы и его пульсирующая узость вокруг члена Феликса. Мощная волна эйфории сносит всё напрочь из головы. Он старается двигаться плавно, но то и дело сбивается, молясь всевышним, чтобы это никогда не кончалось. — Вот так, — Хёнджин высоко стонет, обхватывая свой член, и Феликс, уткнувшись лбом ему в шею, продолжает двигаться в том же темпе. Пока не чувствует, как Хёнджин сжимается вокруг него. Ослепительный фейерверк вмиг оглушает, отбрасывая его дрейфовать по просторам соседней галактики. Феликс, громко застонав, устало валится на Хёнджина. Разум кристально чист, мышцы гудят, всё плохое сменяется лёгким и светлым. Феликс уже хочет повторить и не раз — надо только отдохнуть, и он будет готов. — Ахуеть, — резюмирует Феликс, когда дыхание и сердцебиение восстанавливаются, а способность разговаривать возвращается. — Ага, — чуть погодя соглашается Хёнджин, прислонившись подбородком к его макушке. — Кстати, будешь моим парнем, цыпа? Не-воз-мож-ный. — После такого ты на мне вообще жениться должен, — довольно мычит Феликс. — Это вообще-то ты меня в зад отымел, цыпа. — Да господи, завались уже, — смеётся Феликс и затыкает своего парня поцелуем.

***

— Ебануться, — Джисон хлопает глазами, переваривая рассказ Феликса. — Не этого я ожидал, отпуская тебя на Чеджу с другим мальчиком, конечно, но… — фыркнув, Феликс кидает в него горсть чипс, одну из которых Джисон спокойно берёт в рот и расплывается в широкой улыбке. — Красава, мальчик мой сладкий! Я против стереотипов о пассивах, так что уважуха. — Я скучал, но всё равно верну тебя везде в чёрный список, — качает головой Феликс, но улыбается. Видимо, это правда злой рок. Деградирующий Плутон, или как там это называется. Родовое проклятье. Короче, судьбой ему положено иметь дело с абсолютно и полностью отбитыми людьми — тут уже ничего не поделаешь, а он и не хочет. — Стереотипы о ролях в постели реально говно, — согласно кивает Хёнджин и целует тяжело вздохнувшего Феликса в щёку. — Не куксись, цыпа. У тебя ахуенные друг и парень, так что нечего так вздыхать. Это вообще моя привилегия. Ну… и не поспоришь. Жизнь Феликса легка и беззаботна. Была бы, если бы в ней не было Хван Хёнджина. Этого раздражающего, драматичного, неуклюжего, по-идиотски шутящего, сквернословящего, очаровательного, заботливого и забавного хулигана-одноклассника, главного кошмара и головной боли Феликса на протяжении последних восьми лет. И это было бы ужасно.