When I Look At You I See Myself (Когда я смотрю на тебя, я вижу себя)

      — Ло’ак, — отец произносит жестко и непреклонно, и его голос режет как камни, покоящиеся на песке и дне океана. Внезапно отчаяние в его глазах исчезает, и на замену приходит холодный бесчувственный военачальник. — Ты знаешь, почему я позвал тебя сюда?       И Ло’ак чувствует, как его оборона рушится. Его хвост взволнованно извивается, когда он опускает голову и смотрит на свои пальцы ног, зарывающиеся в песок. Если бы он копнул глубже, он бы наверняка оцарапал ноги о спрятанную под песком скалу. По крайней мере, с отцом-командиром он знает, чего ожидать – криков, лекций, наказаний. Он уже проходил через это. Сможет и сейчас. Чуть слышно он протягивает:       — Нет, сэр.       — Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой.       Из-под бровей Ло’ак бросает на отца острый взгляд, готовый ко всему, что может произойти. В ответ Джейк разочарованно вздыхает – что-то среднее между вздохом и рычанием сквозь зубы. Даже если Ло’ак послушен, каждая мелочь, которую он делает, все равно раздражает старшего.       Ветер доносит до них брызги воды, пока отец шагает к океану, разбивающемуся о скалы, а затем снова возвращается к сыну.       — Если ты не знаешь, то я скажу тебе почему, — отвечает мужчина, тыча пальцем в грудь Ло’ака, прежде чем начать расхаживать из стороны в сторону, как он всегда делал во время нравоучений.       — Каждый день ты уходишь до восхода солнца и возвращаешься с наступлением темноты, — говорит он, загибая пальцы. — Ты пропускаешь уроки с другими детьми. Ты проводишь все свое время с этим тулкуном и даже не общаешься со своими сестрами. Словно они потеряли двух братьев сразу. И еще, насчет мамы. Ты заставляешь ее молча сидеть и смотреть, как ты закрываешься в себе. Ты отказываешься от ее любви, хотя тебе очевидно нужна помощь…       — Мне не нужна помощь, — выплевывает Ло’ак и рычит, перебивая отца. — Прекрати обращаться со мной как с ребенком… — он мгновенно закрывает свой рот и замолкает, когда встречается с глазами родителя.       Хвост Джейка медленно покачивается, предупреждая. Под его пристальным взглядом Ло’ак не осмеливается даже вдохнуть. Он пытается сглотнуть, но не может, пока отец изучает его и будто с отвращением морщит нос. Так, будто он не может смотреть на собственного сына, на свидетельство своей демонической крови. Даже несмотря на то, что сын стоит прямо, как солдат, и явно не желает сдаваться.       Ло’ак стискивает зубы и снова смотрит себе под ноги. Чувство вины просачивается в него, цепляясь за пустоту в груди, сдавливающее и удушающее. Даже сильный ветер с побережья не способен сдуть это чувство. И океан определенно не мог забрать его, как бы мальчик не искал в нем утешения. Это его вина. Так скажи это, черт возьми. Он хочет это услышать из уст отца. Ему нужно услышать это, чтобы что-то изменилось. Потому что у него больше нет сил искать хоть какой-то намек на то, чего ему ожидать.       — Тогда, — холодно говорит отец, обходя вокруг него по песку. — Если у тебя проблемы, будь мужиком и имей смелость озвучить их. Это же ты всегда пытаешься доказать, верно? Что ты достаточно взрослый, чтобы не подчиняться приказам. Чтобы идти в бой и погибнуть на войне. Потому что это значит быть мужчиной.       Джейк останавливается позади него, возвышаясь над меньшей фигурой, и его тень падает на подростка, как затмение, заставляющее узкие плечи поежиться. Отец продолжает:       — Каждый выбор, который ты делаешь, может обернуться жизнью или смертью для твоей семьи, твоего народа, твоих братьев и сестер.       Услышав обвиняющий тон отца, Ло’ак сдерживает всхлип, застрявший у него в горле. Это то, чего мальчик отчаянно желал – покончить с нежностью, и чтобы его поставили на место, сказали ему все как есть. Но теперь, когда это наконец происходит, он дрожит, а дыхание учащается от страха.       Медленно, после долгой паузы, в течение которой каждый вдох отдается сдавливающей грудь тяжестью, отец обходит его. И Ло’ак снова может дышать.       — Ло’ак, — говорит он, стоя к нему спиной и глядя на океан. — Теперь ты старший. Ты станешь мужчиной в этой семье.       Джейк слегка поворачивает голову и произносит через плечо, просто и ясно:       — Мне нужно, чтобы ты принял это и начал вести себя соответствующе.       И при этих простых словах, сказанных без злости, просто как факт, что-то хрупкое ломается в груди Ло’ака. Нет, нет, нет. Он не хочет этого. Он делает неосознанный шаг назад, спотыкаясь о свой хвост, пока увеличивает дистанцию между ними. Он не хочет быть старшим. Это не то, чего он хотел. Он хочет вернуть все назад. Назад до того, как он облажался. И если он не может вернуться, он хочет понести наказание. Он хочет, чтобы это ползучее под кожей чувство исчезло.       — Ло’ак? — зовет отец, и подросток никогда в жизни не чувствовал себя таким маленьким, как в этот момент, когда папа оборачивается и впервые смотрит на него как на мужчину.       Чувство под кожей перерастает в настолько сильное раздражение, что он не может сдержать себя. Ло’ак шипит в ответ, обнажая клыки.       — Аргх! — он кричит. — Прекрати! Перестань!       Он пинает ногой песок в направлении старшего.       — Перестань обращаться со мной как с ним. Понятно? — Ло’ак отчаянно жестикулирует. — Я не Нетейам. Я не он. Я не твой идеальный сынок!       — Но ты мой сын, — отец убирает руку от глаз, в которые попал песок, и Ло’ак замирает, когда папа приближается к нему, медленно, неизбежно.       Он паникует.       — Я не старший сын, — выплевывает подросток, пятясь назад.       — Видишь? — он поднимает руку. — Кровь демона. В отличие от Нетейама, во мне течет кровь демона. Или может… — дикий блеск сияет в глазах Ло’ака, когда он хватает острый камень и прижимает его к своему мизинцу.       — Ты хочешь, чтобы я отрезал его? Сделать из меня идеальную замену? Это не сработает. Поверь мне. Я уже думал об этом, — Ло’ак жестоко смеется. — Палец мало что изменит, когда все остальное не то. Видишь? Видишь?       Кровь стекает по синей коже, когда мальчик разрезает палец до кости. Но едва он успевает сделать это, лицо пронзает яркая вспышка боли. Его голову откидывает в сторону, и он падает на твердый песок, ударяясь рукой, выставленной, чтобы не разбить лицо о землю.       Ло’ак задыхается, пока камень, который он уронил, катится по земле. Слезы наворачиваются на глаза, когда он растерянно моргает. А потом он жмурится и стонет от острой боли, пронзающей его голову. Скула сильно ноет, а кровь из пальца стекает на песок, как и кровь из носа.       Позади него отец опускает руку и задыхается в гневе, глядя на него сверху вниз, как всегда глядя на него сверху вниз. И вот тогда мальчик понимает, что не сможет ничего исправить. Он умеет все только ломать, так почему бы ему не сломать все окончательно. Ло’ак хватает горсть песка и с рычанием швыряет ее в папино лицо.       — Гарх! — Джейк отшатывается назад и хватается за глаза, в то время как Ло’ак вскакивает на ноги и валит его на землю. Они оба падают и ударяются, а затем катятся по песку на мокрой скале, когда рефлексы отца включаются, и он прижимает Ло'ака к земле, со все еще закрытыми глазами.       Затем родитель пытается очистить глаза, и подросток выскальзывает на свободу. Он вскакивает и бежит по берегу, скользя по мокрому камню, и как только он снова находит опору, папа оказывается прямо за ним и поднимает его за волосы.       — Нет, ты не уйдешь, — тяжело рычит отец от напряжения, и Ло’ак вскрикивает, болтая ногами в воздухе. Он цепляется за руку отца, зажатую в его косах, и папа тут же швыряет его на землю. На этот раз Джейк набрасывается на него прежде, чем подросток успевает подняться на ноги, и тем самым сильно ударяет его головой о землю, крепко сжимая затылок.       Ло’ак борется и мечется, как дикий зверь, отчаянно ищущий спасения. Вода бьется о камни, и белая пена образуется на них, а отец все не отпускает. Вместо этого, кряхтя от напряжения, он обездвиживает Ло’ака, по очереди фиксируя одну конечность за другой, зажимая его бедра своими голенями и выкручивая руку за спину, как поступал с врагами.       Ло’ак вскрикивает от боли, а потом стискивает зубы, яростно дыша сквозь них, но все равно не перестает биться и брыкаться. Кровь бушует в его ушах, как волны, разбивающиеся о скалы. Отец давит на него, пытается измотать до полного истощения.       — Этого ты хочешь? — Джейк рычит сквозь громоподобный шум, яростный, отчаянный и умоляющий одновременно. Он давит на сына всем своим весом, заламывая руку все сильнее, пока мальчик не выгибается дугой и снова кричит, давясь собственной слюной. Слова отца заглушают грохот волн и сильный ветер. — Скажи мне, — он требует, тяжело дыша над ним. — Этого. Ты. Хочешь? Чтобы я причинил тебе боль? Наказал тебя? Оставил след?       И после этих слов вся борьба покидает Ло’ака. Он тут же перестает сопротивляться, его тело обмякает, подчиняясь. Слезы выступают у него на глазах и делают зрение расплывчатым, так что, даже если бы он попытался взглянуть на своего отца краем глаза, он не смог бы его увидеть. Его хвост в изнеможении извивается между их телами, и он изо всех сил пытается набрать в легкие достаточно воздуха, пока из носа текут сопли, перемешиваясь с кровью. Ло’ак сам не понимает, чего он хочет.       — Да, сэр! — он кричит.       В ответ папа обнажает клыки, и сильнее давит на него, затем ослабляет хватку и снова давит с разочарованным шипением.       — Ло’ак, — отец протягивает его имя под какофонию волн. Его голос звучит искаженно, напоминая завывание ветра или тот страшный вопль его матери, но это не совсем то.       — Ло’ак. Ло’ак. Ло’ак, — Джейк склоняет голову к сыну и болезненно вонзает ногти в его кожу, поскольку слишком крепко держится за него, прямо так же, как Нейтири делала с телом Нетейама, прежде чем его у нее отняли.