Песнь Серафима

      Тьма перед глазами словно длилась вечность. Скарамучча никогда не придавал особого смысла течению времени. Для него оно всегда было замедленным, вялым, неспешным. За тысячелетия лет жизни в аду он очень хорошо приспособился к тому, что в то время, как в аду пройдет несколько дней, в человеческом мире могло пройти лишь несколько часов. Возможно, он освоился даже слишком хорошо. Иначе почему сейчас, когда время перед глазами поглотила черная дыра, он не осознавал происходящего?       Морозный воздух ударил в глаза, растрепал волосы и принес липкий, мягкий и пушистый снег, пледом покрывающий еловые ветви. Они бы могли видеть эту живописную картину, если бы не высота здания. Была почти середина весны, но в дальних областях Снежной все еще было холодно, и облачко пара было способно вылететь изо рта, искажая виднеющуюся картину.       Синьора упала на крышу недостройки. Из ее груди торчала золотая стрела, постепенно разъедающая тело падшего ангела, заставляя кровь кипеть и вспениваться, плоть шипеть, а кости плавиться и чернеть. Из ее груди и рта густым потоком вырвалась темная, почти что гнилая кровь, залившая бетон под ногами, по мере своего распространения напоминавшая болото. Трясина — да, пожалуй это было самое правильное слово, которое бы охарактеризовало состояние генерала теней, который неосознанно сомкнув кончики пальцев, почувствовал, как чужая женская ладонь падает на эту крышу.       Ангелам досталось все. Им почти невозможно было причинить боль, они не чувствовали ее, они чтили свою веру и идеалы, находясь там, на Небесах; они улыбались и смеялись, не зная грехов завести, уныния, гнева. Демонам досталось меньшее — чувствовать боль, но какова была жизнь без эмоций, когда тебя не трогали даже смерти самых близких людей? Эребос мог без оглядки оставить давних знакомых умирать, посадить на кол собственную ученицу, предать весь ад — он не чувствовал ничего. Это было верх мечтаний для такого как он. Но сейчас… Булькающей кровью, запахом гари и гнили, тлеющими огоньками белых ребер, проступающих через все более крупную дыру в груди Синьоры, пропитывалась его душа. — Синьора! — первым очнулся Аякс.       Прошло лишь две секунды всеобщего молчания. Второй падший подхватил девушку на руки, осторожно приподнимая голову и охватывая плечо. Ее золотистые волосы, испачканные собственной кровью, омытые ангельскими останками, сияли как золото, омытое гневом братоубийцы. Они струились ручьем точно в безбрежное алое озеро под ней.       Все, казалось, шло своим, совсем неправильным чередом. Подчиненная Кадзухи просто встала и сложила руки на груди, сам Кадзуха, кажется, вовсе растерялся, смотря то на возлюбленного, то на Синьору, истекающую кровью. — Я позову Рину, — коротко бросил он, и в конце концов убежал внутрь здания, оставляя Скарамуччу наедине с его замешательством, имеющим странный привкус непринятия на языке.       Почему он ушел? Так и должно было быть? Это странное чувство не было похоже на то, когда он своими руками убил собственного отца. Тогда он сознательно шел на это. Было больно, но он знал, что не смог бы поступить иначе. Он не хотел видеть, как боль от потери семьи продолжает разрушать мужчину. Но сейчас все было иначе, с Миюки и Синьорой всё было иначе. Эребос не мог осознать. Он видел, но находился словно в иллюзии. — Как была неудачницей, так и умерла ей, — отхаркнув новый ком крови, хмыкнула девушка, заставляя генерала очнуться. — С-стой, — он всеми силами попытался собрать себя в руки и пересел ближе к своей подчиненной.       Нет, рано было паниковать. В нем было столько сил, сколько не было ни у кого. Если не он, то никто не был в силах спасти Синьору. Просто нужно было как прежде собраться и зашить эту зияющую дыру. — Что ты делаешь, — девушка повернула голову, переводя взгляд помутневших от боли глаз, в которых отображались несобранные и не по годам неумелые действия тысячелетнего демона.       Он пытался, правда пытался. Голова вновь начала раскалываться. Для начала он связал наиболее отдаленные от стрелы участки, чтобы не дать им сгореть, затем двинулся дальше. Все было таким знакомым и незнакомым одновременно. Резко схватившись рукой за стрелу, Эребос почувствовал обжигающий и изничтожающий жар. — Перестань, — хрипло проговорила девушка, отстраняя от себя его руку. — Он пытается тебе помочь, дура! — воскликнул Аякс, чуть не тряхнув ее в своих руках. — Не говори и лежи спокойно! — Эребос, мы оба знаем, что это ничего не даст, — продолжила говорить Синьора. — Такую рану не залечить даже твоими тенями. — У меня должно быть достаточно сил, чтобы сделать это, — пробормотал себе под нос Скарамучча, одним движением откидывая стрелу прочь. — Ты… Ты же хотела пост генерала. Какого черта?! Не отчаивайся пока дышишь! — вспылил он. — Оставь, — продолжила упорствовать девушка, прикрывая глаза. — Эй! Не думай закрывать глаза! — воскликнул Аякс. Его тоже трясло. — Он правильно говорит, пока что ничего не решено! — Дураки, — выдохнула Синьора.       Во рту у Скарамуччи встал ком. Он знал, что может что-то сделать, но не знал как. У него не получалось. Ничего не выходило. Тени рвались под тонкий аккомпанемент шипения крови. Он не видел и не хотел видеть, что то были последние слова, которые девушка произнесла. — Не смей! — воскликнул генерал, резко оглядываясь на лицо падшей.       Больше он не смог ничего сказать. Он не видел этого, но был уверен в том, что последние частицы души уже были растворены в воздухе. Если бы только… Если бы только он уделил хоть долю своего времени, чтобы понять на что же на самом деле теперь способен. — Да… Это большая потеря для ада, генерал, вам придется доложить об этом Баал, — заметила стоящая поодаль демоница, которая закономерно совершенно ничего не чувствовала по отношению к этому зрелищу.       А вот Скарамучча чувствовал. Он очень хорошо чувствовал эту смесь собственной глупости, упорства, гнева, ненависти к себе и печали. Бомба замедленного действия начала отмерять секунды внутри его груди. Какой провод не выберешь, — исход будет одним. — Пошла она к чертям собачим, сука, — прошипел он в ответ на фразу Бей Доу. — Хэй, полегче, — ответила она. — Ничего ведь не поделаешь, правила есть правила, — девушка оперлась на свой клеймор, рассуждая как ни в чем не бывало.       Внутри Эребоса скопилась расплавленная лава. Она бурлила, просилась наружу, гнев в нем давно не находил себе выхода, подпитываемый охватившим планету бедствием под названием «Война». Ненависть, которую он так давно не ощущал в той мере, какой она была раньше, колола внутренности, пронзая каждую клетку. — Скара, я привел, — дверь распахнулась.       Кадзуха, буквально завалив на свое плечо, привел все еще отходящую от своего изысканного обеда ведьму. Но так и не прошел дальше. Взгляд сначала метнулся к темным шипам, в секунду разорвавшим демоницу на мелкие ошметки плоти, а затем в сторону возлюбленного, почти что наполовину погруженного в неосязаемую тьму. Половины его тела будто не существовало вовсе, а вторая стелилась теневыми разводами, медленно перетекая к длинным черным когтям, почти касающимся земли. — «Что… Что он только что сделал?» — спросила Кусари в голове, в то время, как Каэдэхаре пришлось закусить внутреннюю губу.       На заснеженных просторах, где солнце только-только начало подниматься со склона, происходило чистое безумие, которое переварить получилось бы не каждому: падший ангел все еще держал в руках труп, продолжавший сгорать; генерал теней, поглощенный гневом, разорвал на части ни в чем неповинную жительницу ада; генерал чревоугодия, сдерживал внутри собственный голод, обострившийся при виде души, незащищенной оболочкой, а на его плечи опиралась ведьма, только-только переставшая опустошать свой желудок от гнилой плоти и крови.       Тяжело дыша, Эребос метался между светом и тенью, но даже не пытался притупить свой гнев. Этого было недостаточно. Одной сукой больше, одной меньше, но ненависть третьей сукой, впивалась прямо в остатки души, разрывая и их на части. На языке застыло желание крови. Ему до безумия хотелось впиться клыками кому-то в шею и разорвать на части, истребить весь мир, чтобы не осталось никого, и в итоге обезуметь ровно настолько, чтобы не понимать ни своих чувств, ни горящего в огне мира. Зубы ныли, когти чесались, воспаленный мозг закипал.       Смотря на него, никто и слова сказать не мог, словно замерев в ожидании перед хищником. Даже Кадзуха, до того кое-как, но выдерживающий ауру правительницы ада, готов был забыть о том, что перед ним стоял горячо любимый им человек, и броситься бежать, повинуясь животным инстинктам. Он просто чувствовал, что стоит подойти ближе, и его растерзают, разорвут на мелкие клочки, не дав времени понять, что произошло. Он не сможет защититься, тело занемеет, все мышление отдастся поглощающей безысходности. Даже Кусари не смогла сказать больше ни слова, будто боясь, что ее услышат даже в мыслях хозяина.       Ощущая каждой клеточкой тела этот панический ужас и оцепенение, лишь Катарина смогла едва заметно нагнуться, настолько медленно, чтобы не привлечь внимания. Только услышав от Кадзухи, что случилось, она тут же подорвалась с кровати, заставив остаться присматривавшего за ней Тевкра в лазарете, но теперь, если она не сделает хоть что-то, то все в здании бесспорно погибнут. В ней еще относительно свежи были воспоминания об одичании Эребоса прямо в церкви. Но тогда он бесновался, крушил и ломал, а сейчас этот холодный, промозглый гнев, напоминал айсберг, с дном которого не хотелось встретиться ни одному кораблю.       Осторожно отщелкнув клинок от кобуры, девушка сглотнула. Скарамучча дернулся в сторону звука, но не сделал ничего. Напряжение нарастало с каждой секундой все сильнее. Выдохнуть не получалось так же, как и вздохнуть. Сердце в груди колотилось настолько бешено, что, казалось, его стук услышат. — Вы чего замерли? — спросил голос позади, и генерал теней сорвался с поводка.       Резко оттолкнув от себя Кадзуху, Катарина без лишних промедлений вонзила кинжал в центр пентаграммы на своей икре, стиснув зубы от боли. Лезвие вошло вплоть до кости, но это не было так страшно, как вид того, что Эребос вонзил свои когти прямиком в тело Итто и резким движением прорвал его тело почти до самой земли — его кровь полилась водопадом по лестничной клетке, спускающейся ниже.       Яркая вспышка зеленого света распространилась далеко за пределы крыши, в секунду разлетелась начертаниями письмен, но этой же секунды генералу теней хватило, чтобы срубить голову бывшему генералу чревоугодия, а затем, неведомой силой, его вытолкнуло пространство, заставив отлететь далеко и упасть в лес. — К-какого хрена?! — прокричала в ответ голова Итто, слишком комично для всей ситуации скатывающаяся вниз по лестничному пролету.       Подбежав к краю крыши на чистейшем адреналине, ведьма пригляделась. Звериный вой доносился за несколько сотен метров от здания. Резко взлетевшая стая птиц, уже в небе распалась кровавым дождем под бурные аплодисменты десятка черных цепей, закрутившихся в воронку. Тревога не уходила. И хотя любая из нарисованных на ее теле пентаграмм по силе была равна самому сильному заклятью херувима, против падшего серафима, в котором находилось семя генерала, Катарина ни за что не смогла бы выиграть. Не выиграла бы и ведьма-прародительница. А удушающее лишь видом полотно кровавого тумана, распространяющегося по лесу, медленно, но приближалась к перенесенному из столицы зданию.       Дыхание сбилось. Нет, нет, нет. «Почему Баал дала этому выжить?!» — набатом било в голове у Снежневой. — Н… Надо… Надо предупредить отца! — воскликнула она, почти срываясь с места, но стоило ей обернуться, как она заметила, что Кадзуха подбирает чужую душу, приобретающую свой оттенок в его руках, и поглощает. — Блять! — только и смогла выкрикнуть она, пытаясь подобрать слов, чтобы передать всю глубину своего возмущения на тему, что ее сводный брат решил меж делом перекусить. — Послушай меня, — подойдя ближе к Катарине, произнес Каэдэхара. — Используй проклятие тысячи врат, поверх наложи защитные руны и перечеркни ими его. — Ч… Что? Кадзуха! Не время строить из себя ведьмака! Ты демон, а не человек! Откуда ты вообще можешь знать об этом?! — взбеленилась девушка, которая не в силах была переварить свое возмущение и тревогу. — Я не знаю, ты правда, но она знает, — демон показательно провел пальцем по своим оковам.       Смотря на то, как железные кандалы падают с его рук, затем превращаясь в утонченную и прекрасную куклу, под капюшоном которой было знакомое с юных лет лицо, Катарина обомлела. — Царица… Великая… Ведьма-прародитель… ик, — не то от резко проглоченного воздуха, не то от страха и благоговейного трепета, но девушка начала икать. — Не время застывать, Рина, — с нажимом проговорил Кадзуха, все же не упуская из виду одного.       «Так вот твое настоящее имя?» — хотел было спросить он Кусари, но спросил под нос самого себя.       Больше возражений от ведьмы не последовала, и, действуя буквально по указке Каэдэхары, она исполнила все в самых мельчайших подробностях, несмотря на то, насколько сильно тряслись ее руки, насколько сильно ей было страшно, и насколько сильно ее поглощал интерес и невысказанное демону негодование.       Полностью сосредоточившись на управлении куклой, Вельзевул почти наощупь управлял ее пальцами. От такой сильной концентрации даже крики диких животных перестали поступать в его разум. Он тоже боялся, но делал. Выбора не оставалось.       Один за одним в небе всплывали иссиня-черные символы, встающие плотной преградой перед налитым изумрудом маревом. Защитное проклятие, созданное Катариной, все еще было проклятием, и перед собой демон больше не видел тех завораживающих видов тайги, окрашенной алой кровью и лучами рассвета. Перед его глазами теперь была лишь трясина, в которой деревья, согнувшись вдвое, растеряли свои иголки, снег, больше напоминавший скопившуюся плесень, тревожил нюх запахом гниющей листвы, а небо растеряло все краски. — Оставайся здесь и поддерживай проклятие, — коротко бросил Кадзуха, и прежде чем барьер успел полностью закрыться, спрыгнул с крыши, ветром перенося свое тело на этот замшелый снег.       Ему и раньше не приходилось сомневаться в том, что Катарина была действительно одаренной ведьмой, но такого уровня проклятие… Наверное, даже с помощью Кусари он сделать не смог бы. — «Ты с дуба рухнул?!» — воскликнула ведьма в его голове. — «Вот скажи мне, на кой черт ты вышел за пределы барьера? Только не говори мне о силе любви, он тебя прибьет, даже глазом не моргнув.» — Я постараюсь если не остановить его, то увести в другую сторону, — ответил ей Вельзевул, обнажив клинок и смиренно ожидая, когда Скарамучча доберется до него. — К тому же, он ведь не ест души, я смогу восстановиться, если что-то пойдет не так. — «А потом съешь пол страны,» — вполне серьезно ответила ему Кусари. — «Там уже не от него, а от тебя надо будет спасаться. Если бы ты предупредил, я бы рассказала, как защитить души, но ты опять бежишь впереди паровоза! Почему когда дело касается Эребоса, ты все время сходишь с ума?!» — Весна уходит. Плачут птицы. Глаза у рыб полны слезами, — ответил Кадзуха, улыбнувшись сам себе. — «Ты невыносим, сколько можно повторять, что я не понимаю твоих литературных изысканий, Кадзуха, ты понимаешь, что если тебя сейчас разорвет, то никто в этом проклятом штабе не спасется?!» — продолжала кричать на него ведьма. — «Все, хватит, призови меня и сделай, как я скажу. Не делай глупостей! Барьер должен выдержать!» — А если не выдержит? — пальцы генерала тревожно сжались на рукояти. — Он и правда вышел за грань людского, демонического и ангельского. Мы не можем быть уверены, что вообще хоть что-то его сдержит. — «Да просто не надо было из-за любви развязывать апокалипсис!» — Ты знаешь, что я не смог бы поступить по-другому, хватит слов, — шикнул на нее демон, вглядываясь в стволы деревьев, за которыми уже виделись приближающиеся тени. — «Тогда сколько ты планируешь его отвлекать? Пару секунд?! Да что ты вообще можешь сделать против этого, даже ни разу не одолев Моракса?!» — на исходе сил выкрикнула ведьма и тут же замолчала.       Едва успев заметить приближающуюся тень, Кадзуха развернулся и принял удар своим мечом. Счастье, что он выдержал, но вот его спина звонко хрустнула, силой удара ломая ближайшую столетнюю сосну.       Боль поразила каждую клеточку тела. Демон не был уверен до сих пор, может ли его тело вырабатывать адреналин, какой могло бы выработать человеческое тело, но теперь все вопросы отпали. Он почувствовал его. Он пропитал каждую клеточку тела, стоило лишь увидеть искаженное безумной, открывающий вид на ровные клыки ухмылкой лицо возлюбленного, его горящие фиолетовым глаза, длинные когти, с которых капала алая кровь, и половину совершенно бесформенного тела. Если бы у него спросили, видел ли он когда-то по-настоящему страшных демонов раньше, — он бы привел в пример того, кого повстречал в подземелье под церковью. Если бы ему задали этот вопрос завтра, — он бы рассказал о том, каким становится Эребос, когда его поглощает гнев.       Силой заставив тело успокоиться и двигаться несмотря на подавляющую ауру, Каэдэхара ощущал себя тем мелким юнцом, который только-только стал демоном: незнающим как двигаться, не полностью осознающим свое новое тело, имеющим целую гору стремлений остаться с тем, кого любил, и не знающим, как это сделать.       Чуть не выронив из рук меч от нового удара цепей, у него был лишь один шанс хоть как-то остановить Скарамуччу. Лишь один. Но для этого нужно было подобраться к нему вплотную, заставить смотреть точно в его глаза и не дать отвести взгляд. Но пока, раз за разом, его попытки сопровождались болью от ударов, нежеланием тела двигаться под удушающей аурой, и тем животным страхом, который пытался заставить демона отступить и бежать так далеко, как он только сможет. — «От тебя живого места не останется, прекрати это!» — вновь прокричала Кусари, и страх в ее голосе Кадзуха услышал впервые.       Ядовитая ухмылка расползалась на лице Эребоса еще шире. Это не было то, про что обычно пишут люди, это был практически до ушей разорванный рот, с каждой метаморфозой теней наполняющийся новым рядом клыков, языком, удлиняющимся настолько, что теперь походил на дополнительную плеть. Едва ли в этом создании можно было увидеть холодной красоты парня, имеющего колкий язык в совершенно ином смысле. — «Еб твою… Кадзуха, сзади!» — прокричала ведьма, неустанно болеющая за победу своего хозяина.       В этот раз, чуть привыкнув к неожиданным выпадам то из-под земли, то с поломанных веток деревьев, Кадзуха успел среагировать, и, приложив почти все силы, смог отбить толстую цепь, вылетевшую на него прямо из-под мха. — К… — послышалось прямо из-за спины, и Вельзевул обомлел. По его спине прошелся холодный тремор. — Кадзуха… Я ее слышу, — шепот над самым ухом уж точно не принадлежал его возлюбленному. Он был заторможенным, хриплым, меняющим тона, словно в сломанной пластинке. — ОТДАЙ МНЕ ЕЕ!       Затаив дыхание, Вельзевул заставил себя резко обернуться и наткнулся прямо на пожирающую сирень чужих глаз. Захотелось зажмуриться. Если бы он знал, что его возлюбленный мог быть таким… Нет, ничего бы не поменялось.       Упорства Каэдэхаре было не занимать. Он одним скорым движением отбросил в сторону меч и попытался взять лицо Эребоса в ладони, но одна из его рук просто провалилась в пустоту, а затем резкая боль заставила содрогнуться. Изо рта генерала теней донеслись искаженные хриплые смешки, в то время, как с запястья хлынула кровь, а кисть пропала в беспросветной тьме. — «Не отводи глаз! Не смей!» — напомнила ему ведьма, и наверное, если бы не она, непроизвольно, но Кадзуха бы зажмурился.       Смотреть не отрываясь от глаз Скарамуччи было невыносимо трудно. И хотя Ведьзевул понимал, что делал, но ему казалось, что та бездна, хранившаяся внутри прожитых веков демона, смотрела на него в ответ. Он ясно чувствовал тени, оплетающие его ноги, сжимающие до выступа кровавой росы, он чувствовал, как все вокруг них ходило ходуном из-за постоянно извивающихся змеями цепей, еще он ясно чувствовал язык, который удавкой сдавливал его горло, но в этом моменте все замерло.       Кадзуха смотрел в глаза Эребоса не отрываясь. Он не мог видеть того, что видел другой, но он и не хотел. В груди тяжелым камнем залегла мысль, что сейчас он заставляет Скарамуччу переживать все самые ужасные и самые болезненные для него моменты, буквально высушивая его пыл через нескончаемые душевные страдания. В любой другой ситуации он ни за что и не под каким голодом более не стал бы этого делать по отношению к нему, но не сейчас. Если он отпустит его сейчас, то оставшихся в живых, собравшихся в одном месте ведьм, убьет либо генерал теней, либо он сам.       «Не моргать, не шевелиться, пока голод внутри Эребоса не высохнет,» — как мантру повторял в своей голове Каэдэхара. Все равно на то, насколько сильными будут его раны, все равно даже если в итоге останется одна лишь голова, нужно было добиться хоть проблеска рассудка. — Скара, — прохрипел Кадзуха, убедившись, что достаточно глубоко погрузил его в кошмар. — Возьми себя в руки, — говорить с удавкой на шее было сложно, и вряд ли Скарамучча слышал его сейчас, но для собственного успокоения демон не переставал. — Я знаю, что тебе… тяжело, но ты не должен терять голову.       Чувствуя невыносимую боль, Каэдэхаре все же пришлось прикусить губу, лишь бы не потерять сознание. Хотелось спать. Очень хотелось спать. Ему пришлось съесть душу Бей Доу, в ином случае его голод наступил бы быстрее, чем он смог бы вернуть Эребоса с небес на землю. Но хороши же они оба — один взбесился и разорвал ее, другой без толики сожаления поглотил душу. Возможно, в этой ситуации другого выбора и быть бы не могло, но все же, на задворках человечности Кадзухе казалось, что он должен был бы как минимум проявить уважение к той, кто первой провела ему лекцию о том, чем занимается генерал чревоугодия, и затем правдой, может и без особой веры, служила ему на протяжении минувшего адского тысячелетия.       Минута за минутой пролетел час. И только по истечению этого срока в Эребосе наконец показалась, как бы это смешно ни звучало, толика человечности. Тени возвращались в свою истинную форму, цепи осыпались темно-фиолетовой дымкой на поверхность, а удавка, сдавливающая шею, наконец покидала истерзанную кожу. — «П… Получилось… Кадзуха, получилось! Ты… Ты… Да как тебя назвать, черт мелкий, да тебе памятника мало!» — возликовала Кусари, но едва ли генерал был способен хоть что-то понять из ее речей.       Только страх отпустил, а тело больше ничего не сковывало, он упал прямо на Скарамуччу, заваливая его не то на мох, не то на снег. Демон не смог даже понять, что его понемногу восстановившаяся рука вновь провалилась в эту неосязаемую тьму, которая съела половину тела его возлюбленного.       Шум прибоя ласкал уши. Такой красивый восход сложно было представить. Солнце рассыпалось золотом по бескрайнему синему простору океана. Свежий ветер приносил с собой солоноватый запах, и все тело Кадзухи, запертого в чужой душе, окутывало безмерной страстью, такой пылкой и убежденной свободой, что он готов был упиваться этим чувством. Он чувствовал этот задор, с которым его почившая подруга бороздила морские просторы. Она не хотела и не планировала умирать.       Несмотря на это прекрасное начало сна, Каэдэхара не хотел смотреть дальше. Не из-за каких-то близких или родных чувств, хотя даже по меркам демонов, возможно, их с Бей Доу можно было назвать друзьями, а просто потому что он прекрасно знал чем все это закончиться.       За чаркой вина, или же за чашкой чая, почти мгновенно собирая вокруг себя компанию демонов, Бей Доу любила рассказывать одну и ту же историю, — притчу о том, почему нельзя доверять даже самым близким людям. — Капитан! До Инадзумы осталось всего ничего! Может быть допьем алкоголь сегодняшним вечером?! — воскликнул позади девушки рослый мужчина.       Он не выделялся какой-то особой внешностью. Просто был накаченным, его кожа отливала бронзой от постоянного нахождения на солнце, а шрамы рваными, вероятно, от крюков, или тросов. Гадать не приходилось. Все равно Кадзуха был не силен в этом. — Конечно! Время перед прибытием самое сладкое! — воодушевленно ответила девушка и засмеялась.       Она одним махом спрыгнула с носа корабля на палубу. Над ее головой взметнулись паруса, с гулким звуком словив поток воздуха. И все в ее глазах было бесконечно прекрасным, таким, что сложно было представить, что в ад эта девушка попала за множество грехов: алчность, кровопролития, расхищение могил. То было тяжелое время, в котором единственный способ выживания лежал через переступание запретов. — Тогда попроси Юна зажарить оставшуюся тушку тунца, устроим пир, — прихлопнула по плечу мужчины девушка, после чего обернулась к вышедшей из трюма своей команде. — Что это вы, тоже решили погреться на солнце? — спросила она, не подозревая, что ее ждало дальше. — Капитан, вы так любите пиры, — улыбнулся сопровождающий ее моряк. — Естественно! Намин, ты же меня знаешь, — почти что горделиво помахала рукой Бей Дой, — Нужно обмыть наш улов как полагается, не то бог морей разгневается на нас! Кто бы мог подумать, что та карта сокровищ окажется чистой правдой. — Правильно подметила, капитан! Ха-ха-ха, карта прямо-таки спасла нас, — бодро закивал головой сумерец.       Резко взгляд пиратки поднялся к небу, а опора под ногами пропала. Единственное, что смогла понять девушка, это то, что вся команда столпилась у края борта, а затем прохладная, чуть подогретая солнцем вода взметнулась брызгами под упавшей в ее воды русалкой.       Слегка растерявшись поначалу от резкой перемены положения, Кадзуха мог лишь вдохнуть в глубине этой души. Взгляд Бей Доу метнулся в сторону расползавшегося алого пятна на воде. — Эй, братцы, что это за шутки? — спросила она, сузив взгляд.       Капитан не была глупым человеком. Она поняла все практически сразу, от чего в ее душе взметнулся праведный гнев. — Что вы, без шуток, капитан! — крикнул сверху кок их судна. — Только сегодня позвольте отпировать тем рыбешкам, — он указал пальцем в сторону выплывшей на поверхность пары плавников.       В горле у девушки все сперло. Не наглотавшись воды, она чувствовала, что тонет. И Каэдэхара тонул вместе с ней. Он чувствовал, что ее поглощает вовсе не страх, а холодное принятие действительности. Даже когда резкая боль охватила ее тело, даже когда челюсти проплывающих мимо акул начали рвать ее плоть на части, даже когда на воде осталось лишь едва дышащее тело, она точно знала, что ее учесть будет примерно такой, — жизнь на воде, и гибель в ней. Единственное, что ее мучило в тот момент, это смех со стороны членов экипажа, которые при ярком свете, и с криками: «За здравие бывшего капитана», вылили на нее литровую деревянную кружку пива.