Макс открывает глаза

      Макс открывает глаза медленно, с тончайшей осторожностью. Веки тяжело слушаются, но все же поддаются, но яркий белый свет режет глаза, поэтому она закрывает их снова, не успевая сфокусироваться на лице перед собой.       Зато она хорошо слышит.       — Милая, — зовет непривычно нежный, но очень усталый голос мамы, а правую руку почти сводит от того, как крепко ее сжимают. — Ты меня слышишь?       Попытка ответа обречена на провал — из горла вырываются лишь хриплый звук.       — Я позову медсестру, — слышится откуда-то слева взволнованный шепелявый голос Дастина.       Дверь палаты глухо хлопает, когда он уходит, и Макс предпринимает еще одну попытку открыть глаза, но чувствует нежное поглаживание на тыльной стороне левой ладони. Она ожидает, что это Лукас, хотя рука, дарящая ласку, слишком маленькая.       — Не напрягай глаза, они только-только восстановились, — почему-то шепчет Эл совсем рядом, у уха.       Макс упрямая, поэтому не слушается. Мама перед ней — размытое пятно, Эл тоже, но даже так удается отметить, что чего-то в ее облике не хватает. Попытку поднять руку пресекают подоспевшие врачи.       Это дает старт долгой карусели тестов, анализов и осмотров. Глаза работают, руки работают, а от звука хруста костей остается только воспоминание. Речь еще не работает, но ей пообещали, что это вопрос времени.       Где бы она ни была все это время — ее вытащили. Как, какой ценой — она не может спросить. Пока что. Кто — и спрашивать не нужно, наверняка это Эл.       У Эл короткий ежик волос, но она улыбается все той же теплой улыбкой, только просит всех звать ее Джейн, делая исключение только для Уилла.       Не для Майка, которому она каждый раз преувеличенно-терпеливо напоминает свое имя. Уилл не выглядит так, как в ее видении, но, возможно, через пару лет будет, потому что у него есть все задатки. Он все также, как и прошлым летом, неловко улыбается и больше молчит, но выглядит самым взрослым из партии — Дастина перегнал по росту, а Уилера — по ширине плеч.       Лукаса Макс еще не видела.       От нее не отходит Дастин, и это немного напрягает. Он проводит в палате все свободное время, много болтает о том, что случилось после того, как она впала в кому, о месяцах борьбы с Векной, о долгожданной победе.       На прощание он каждый раз целует ее в лоб, и это очень странно, но Макс думает, что на него так повлияла смерть Эдди. О ней рассказывают Стив и Робин, навещающие ее в конце третьего дня. Нэнси приходит самой последней, зато после заходит каждый день.       Ей Макс и задает первый оформленный вопрос, который с усилием выдавливает из себя, хотя с врачами только-только закончила тренировать гласные звуки.       — Где Лукас?       Ответа она не получает.       Сначала Макс думает, что он пострадал. Ей никто не говорит, чтобы не волновать ее, не мешать трудоемкому восстановлению, которое забирает все силы. Может быть, он точно так же лежит на больничной койке прямо за стенкой, а по дороге к ней или от нее друзья забегают и к нему.       Это объясняет постоянное пребывание здесь Дастина. Это объясняет отсутствие Эрики.       Это хорошее объяснение. Да.       Макс перестает в него верить на исходе второй недели.       Мало того, что никто ни разу даже вскользь или намеком не упоминает Лукаса вообще, так и на звучащий каждый раз все четче вопрос, ради которого она из раза в раз напрягает голосовые связки, всегда остается без ответа.       Слезы бегут по лицу большую часть ночи — Макс приходит к самому неутешительному выводу. Война с этим монстром не могла обойтись без жертв, но даже со своей смертью, которая оказалась не настоящей, смириться было проще, чем с этим.       Скулеж и подвывания душит подушка, а воспоминания сменяются одно за другим. Вот Лукас еще не сломавшимся голосом спрашивает в подсобке Аркады свое почти фатальное: «Ты готова к риску?», вот тянется ее поцеловать на Снежном балу, вот спрашивает ее о том, скучает ли она по Калифорнии — тот самый вопрос, которого ей так не хватало, и который никто до него не додумался задать.       Сейчас ей кажется огромной глупостью их вечные споры и размолвки, глупостью кажется даже расставание — решение, в котором Макс никогда не сомневалась до. Ей не хотелось никого отягощать, а те чувства, что дарили учащающиеся поцелуи, казались неправильными. Из-за Билли, не из-за Лукаса.       Ее скорбь гнездится под сердцем несколько дней, пока в один из визитов в ее палату Майка и Уилла, ее взгляд не цепляется за то, как неподдельно они веселы и беззаботны.       Словно их лучших друг не умер несколько недель назад.       Она видела, как выглядит их утрата — день прощания с Байерсами нанес ее на их лица, словно макияж. Или маску. Майк ходил в ней весь учебный год лишь от того, что Уилл и Эл уехали. Не умерли.       Что-то не сходится.       Не стерпев, Макс ловит Уилера за руку. Против воли краснеет, вспоминая то самое видение, но приказывает себе не вспоминать и упрямо, назло самой себе, смотрит ему прямо в глаза, повторяя в очередной раз:       — Где Лукас?       — Да о ком ты спрашиваешь постоянно? — выдергивает свою ладонь из хватки Майк, хмурясь. — Кто такой Лукас?       Макс хочет попросить его не издеваться, раскричаться, обозвать самыми грубыми словами, которым и Билли позавидовал бы, но она не может.       Уилл за его спиной хмурится. Тоже не понимает.       — Ваш друг, — единственное, на что хватает ее связок сейчас.       Уилер в недоумении. Вся его порывистость и раздражительность сходит на нет, а хмурость больше обеспокоенная, чем злая.       — Я не знаю никого по имени Лукас.       Ответить не выходит. Она бесполезно открывает и закрывает рот, но сдается, в отчаянии закрывает глаза.       Уилл пихает ей в руку тетрадку и карандаш.       — Напиши, что хочешь сказать.       Это хорошее решение. Макс предпочитает шариковые ручки, но сейчас не время капризничать. Слова легко складываются в предложения — просто набор фактов о Лукасе. Она перечисляет все, что идет в голову: фамилию, дату рождения, адрес, имена родителей, то, что он состоит в баскетбольной команде, что за рейнджера играл в их дурацкой игре, что хорошо справлялся с математикой, но всегда списывал химию у Дастина, а английский — у Майка.       Недоумение никаких не сходит с их лиц.       — Майк, посмотри на это адрес, — указывает Уилл. — Это же совсем рядом с тобой. Кто там живет?       — Какая-то семья, — пожимает плечами Уилер. — Но у них точно нет детей нашего возраста. И возраста Холли тоже, мы бы знали, раз это совсем близко.       — И у нас в партии никогда не было рейнджера.       — Гарет играл за рейнджера в Адском пламени, но он родился летом, а не зимой. Ты же не о нем?       Макс понятия не имеет, кто такой Гарет. К злости примешивается страх, который в моменте кажется куда сильнее того, что застужал перед тем, как войти в дом Крилов на верную смерть. Если не Лукас, то кто был с ней тогда?       Она снова скребет карандашем по бумаге: «Вы вчетвером нарядились Охотниками за привидениями на Хэллуин в восьмом классе».       — Нас трое: Венкман, Стэнц и Спенглер. Зеддмора мало кто любит, он даже не ученый!       Притворяться так невозможно, да и зачем? Уилера Макс может заподозрить в издевательстве из вредности, но не Уилла. На самом деле обоих — нет. Не в таком.       Проведенные после того, как она очнулась дни ничем не похожи на воспоминания-видения. Это не эпизодично, она живет здесь, есть, пьет, засыпает и просыпается. Это никак не может быть еще один эпизод, а значит — что? Она придумала Лукаса?