Макс открывает глаза

      Лукас никак не идет у Макс из головы. Она помнит его так ясно и четко, словно он вышел из комнаты всего пару часов назад.       Джейн теперь часто с ней. Они обещают друг другу ночевки после выписки, держатся за руки и много молчат. Главное, что она делает — раз за разом выпроваживает Дастина.       Макс не слишком жалует тактильный контакт, поэтому с друзьями и не обнимается почти никогда. Прощание с Байерсами не считается, потому что там и были-то только слезы да объятья.       Дастин постоянно лезет обниматься. Его много, он повсюду, вечно касается, осторожничает и тараторит. Макс от Уилера, сверкающего кислой миной, так не бесится, как от него.       Ее выписывают спустя месяц. Трейлерного парка больше нет, мама живет в общежитии, но Хоппер похлопотал, чтобы их заселили в маленький домишко недалеко от больницы — теперь не накладно появляться там три раза в неделю.       Усталость быстро одолевает ее, но в целом Макс восстановлена. Легко отделалась. Этот краткий комментарий легко читается в глазах врачей, не местных, чьи лица примелькались на улице за два года жизни в Хоукинсе, а правительственных, суровых и неэмоциональных.       Макс бесит даже то, что среди них нет женщин.       На выписку притаскиваются все. Вообще все. Дастин не отпускает ее руку из потной ладони, но это не отталкивает. Пока он не делает больше — нет.       — Что-то изменилось, да? — спрашивает он тихо, пока они едут в машине Нэнси. Его словно не заботит, что сидящий у противоположного окна Майк что-то услышит. — После того, как ты очнулась, ты словно сторонишься меня. Почему?       Что тут можно ответить? Не скажет же она, что Векна повредил что-то в ее воспоминаниях настолько, что она выдумала человека и, кажется, влюбилась в него? Что она предпочтет живому, теплому, сидящему рядом с ней Дастину несуществующего Лукаса-воспоминание.       — Возможно, мне нужно время, — выдавливает она из себя, зная, что это ложь.       — Я понимаю. Да, — по голосу слышно, что он не понимает. — Тебе просто нужно время. Ты сказала тоже самое, в конце октября и просто исчезла из нашей жизни! Я только подумал, что все наладилось…       — Я вернулась с того света, Дастин.       Макс ведь помнит, каким жутко неловким он был, когда пытался добиться ее внимания — все его попытки выглядели так забавно и нелепо. Лукас тоже казался ей тогда несуразным, но он сумел подобраться к ней совсем близко, понять ее, задать верные вопросы, сказать верные слова.       Если его никогда не существовало, то это с Дастином случился тот разговор на крыше автобуса на старой свалке? Сложно представить.       Чтобы отвлечься, она смотрит в окно. Шрамы от разломов еще свежие, новый слой асфальта — как запекшаяся корка на коже.       Их вид что-то трогает где-то глубоко, но они с мамой теперь живут слишком близко к больнице — машина тормозит на подъездной дорожке.       Домик и правда мал, но больше их трейлера, а значит им двоим будет достаточно. С гостями, правда, тесновато.       Вся партия подымается на второй этаж — скорее мансарду, чтобы помочь ей обустроиться на новом месте.       Уилер с торжественным видом крепит к стене постер с Кейт Буш и «Возвращения живых мертвецов», и Уилл принимается отчитывать его за неуместную шутку. Он сам размещает рядышком холст с авторским рисунком — они пятеро в средневековых одеждах. Видимо, Уилл старался уйти от привычки рисовать персонажей их игры, потому что Макс не прониклась ею, хоть и сыграла с ними пару компаний за Квиклинга, но так и не смог справиться с этим до конца.       Лукаса на картине отчаянно не хватает.       — О! У меня тоже кое-что есть!       Это — фото со Снежного бала. Их пятеро. Не самый удачный кадр: Уилл то ли устал до чертиков, то просто очень расстроен, Дастин кривляется, обнимая ее за плечи, Эл ошарашена вспышкой фотокамеры, а Майк смазан, словно вертел головой.       Чтобы не думать о том, как бы хорошо вписался Лукас, чтобы не скучать по нему до кома в горле, Макс подходит к окну.       Оно, как на зло, выходит на прошивающий дорогу шрам.       Макс была четвертой жертвой, нужной Векне для открытия порталов. Они и открылись, ребята рассказали ей об этом еще в первую неделю после того, как она пришла в себя, но Макс-то жива.       — Я прочел в газете, что сценарий для второй части «Назад в будущее» пишется полным ходом, — трещит Дастин.       — Ты читаешь газеты? — удивленно тянет Уилл.       — Читаю! Там много всего полезного можно найти! Но вы меня не слушаете!       — Наверняка ты читал ее, сидя на унитазе, Дастин, — поддевает Уилер.       Они такие идиоты. Макс смотрит на них с едва ли не материнской нежностью, но все равно чувствует, что последняя реплика лучше звучала бы голосом Лукаса.       Джейн подходит к ней ближе, оставляя мальчишек спорить, трогает за предплечье и внимательно прослеживает ее взгляд.       Сложно определить, куда именно за окном прикован ее взгляд: вид разнообразный, отсюда даже видно кончик башни с часами над библиотекой, но асфальтированные рубцы, наверное, почти отражаются в ее голубых глазах.       — Это, наверное, выглядело очень страшно, да? — спрашивает Макс все еще слабым и хриплым голосом, который, впрочем, подчиняется ей все лучше и лучше.       — Страшно, — соглашается Эл. — Но все кончилось.       — Интересно, почему разломы не схлопнулись? Я же была мертва всего несколько секунд, правда? Разве мое оживление не должно было повернуть все вспять?       Вопрос срывается с губ едва слышным. Это просто размышления вслух, не обращенные ни к кому конкретному, но все включаются молниеносно. Словно ждали, что она спросит. Словно уже говорили об этом.       — Факта смерти хватило, — начинает Уилер, но Дастин его перебивает.       — Мы не знаем четких условий проклятья Векны. Что вообще должно считаться смертью? Остановка сердца? Прекращение функционирования мозга? К тому же, разве он не обещал сразу после открытия изнанки уничтожение всего мира?       Макс перехватывает его горящий взгляд. Таким — заинтересованным и увлекающимся, он ей нравится, но все равно не настолько, чтобы с ним встречаться.       Дастина уже несет, он что-то чертит на листе бумаги, а остальные склоняются над ним. Макс видит пока лишь прямую линию.       — Вот это, — он рисует жирную точку слева, — момент, когда Векна проклял тебя. Это — момент, когда ты умерла, твое сердце перестало биться, — еще одна точка посередине. — Векна задал правила игры и все прошло так, как и должно быть ровно до того момента пока Джейн не воскресила тебя — вот здесь.       Рядом со второй точкой появляется третья. Дастин добавляет еще одну — в противоположном конце отрезка.       — А это что? — спрашивает Уилл, сразу же указывая на нее.       — Погоди. До этого дойдем, — отмахивается он, ведя ручкой дугу от первой точки ко второй. — Смотрите. Все происходящее шло от момента проклятья к моменту смерти. Следствие смерти — открытие порталов. Но ты, Макс, права, по логике, твоя жизни не может сосуществовать с открытой изнанкой. Момент воскрешения должен был отменить все условия, откатить назад.       — Но почему этого не произошло? — все, что говорит Дастин, только сильнее запутывает ее.       — Мы не знаем. Тем более это просто теория. Как я уже сказал — никто, кроме Векны не знает четких критериев его проклятья.       — Хорошо, что у него мы уже никогда ничего не спросим.       — Ты хочешь сказать, что Эл спровоцировала парадокс? — включается Майк.       — Майк, я устала повторять, — начинает Джейн, но парни ее не слушают, увлеченные своими нердовскими теориями.       — Да! Только парадокс должен был привести к фатальным последствиям. Наш мир бы самоуничтожился, время пошло вспять… Вариантов много.       — Но ничего не случилось.       — Или мы просто этого не знаем, — пожимает плечами Дастин, довольный. Видимо, он много думал об этом.       — А как долго я была, ну… мертвой?       На нее внимательно смотрят три пары глаз, словно этот вопрос неуместен или даже постыден. Хорошо, что Джейн все еще касается холодной кожи руки. У нее есть ответ на этот вопрос, она была там, пусть и не физически.       — Не дольше пары минут.       Макс еще не разобралась, верит ли она в Бога и прочую религиозную чушь, но вопрос о том, успевает ли душа отделиться от тела за эти самые минуты возникает в голове сам собой.       Тема сворачивается, разговор уходит совсем в другую сторону, перерастая в спор о важности сиквелов. Листок со схематичным наброском, похожим на условия задачки на скорость или время в пути остается лежать на письменном столе.       Друзья уходят еще до заката, но Дастин остается под каким-то дурацким предлогом. Он помогает ей застелить постель и вдруг лезет своими холодными мокрыми губами ей прямо в губы, Макс не может этого выдерживать.       — Дастин, стой, — просит она резче, чем хочет.       Обижать его нет никакого желания, но если выбирать между ссорой и поцелуем, она точно предпочтет первое. Не раздумывая.       Со стены на нее смотрит со снимка и рисунка отсутствие Лукаса. Ком снова подкатывает к горлу.       — Я так не могу, — говорит Макс тихо, но спустя секунду уже решительнее, — и не хочу. Ты мне очень дорог, но это не то.       Дастин старается держать лицо, но по нему все видно. Если бы она могла просто не помнить про Лукаса, который каждый вздох ощущается потерей, хотя никогда не существовал, может тогда Макс легко осталась бы с Дастином.       Нет. И в тех условиях — нет. Дастин друг, лучший друг, куда ближе и Майка, и Уилла, но ни в коем случае не тот, с кем можно встречаться.       — Я не хочу, чтобы ты уходил совсем, — тянет она. — Но я не могу с тобой встречаться.       — Это жестоко.       Может, он и прав.       От хлопка двери лист на столе чуть подлетает. Как Дастин сказал? «Парадокс должен был привести к фатальным последствиям»?       Пустота на месте Лукаса зияет. Макс тяжело оседает на кровать, прикрывая рот ладонью. Дыхание замирает, а картинка складывается во что-то сложное и ужасное.       Парадокс. Вот почему Лукаса теперь нет — это последствия поломки, которую спровоцировало ее, Макс, воскрешение. Выходит цена ее жизни — существование того, без кого, ей, кажется, не очень-то и хочется существовать.       Со вздохом в ее легкие проникает запах пыли и затхлости помещения, которое давно не проветривали, но у Макс нет сил открыть окно.       У нее нет сил даже заплакать.