Приманка

.

«Некоторые люди уходят слишком поздно, а некоторые — слишком рано... надо уходить вовремя...» Э. М. Ремарк «Жизнь взаймы».

Крис глазом моргнуть не успела, как вдруг оказалась заключённой в тёплые объятия. Но даже почти уже родная девушка сейчас была не в состоянии растопить сковавший сердце мороз. Корка льда плотно покрыла стенки лёгких, перекрывая дыхательные пути. По щекам беспрерывно катились холодные слезы, грудную клетку словно сдавило железными тисками, в глазах темнело, как перед обмороком. – Иди сюда, – прошептала Маша, мягко обвивая руками хрупкие плечи и оттаскивая её к ближайшей скамейке. Усадила напротив себя и крепко-крепко обняла, проводя пальцами по светлым волосам. Крис доверчиво уложила голову на чужое плечо, до боли в висках жмуря глаза. Но слезы умудрялись просачиваться даже сквозь плотно сомкнутые веки. Как бы она ни пыталась оградиться от внешнего мира, его ледяные скрюченные пальцы всё равно пробирались в израненную душу, кромсали её ещё больше, не оставляя на тонкой материи живого места. – Всё закончилось, Крис, – вновь подала голос Маша, отчаянно пытаясь хоть немного облегчить состояние девушки. – Для неё всё уже закончилось. Крис в ответ на это лишь громко всхлипнула, неосознанно сжимая в ладони ткань чужой кофты. Первые недели она надеялась на лучшее, наивно верила, что её любимая подруга вскоре вернётся домой и вновь будет согревать окружающих своим теплом. Со временем слабый лучик надежды постепенно угасал. Наставало понимание, что у их истории не будет счастливого конца. Последние полмесяца Крис представляла этот момент каждый день, пыталась морально подготовиться к самым страшным новостям в своей жизни, которые в любой момент могли обрушиться на голову. Но, как оказалось, подготовиться к чему-то подобному невозможно. Сотни раз прокрученные в голове слова были услышаны, словно впервые, и вонзились в сердце добела раскалёнными клинками. Крис хранила в себе снисходительную веру, что ей достаточно лишь убедиться в окончании страданий Оли – и станет легче. Лишь сейчас она поняла, что эти страшные мысли были всего-навсего жалким прикрытием не погибшей ещё надежды. Девушка сама себе не хотела признаваться, что она продолжает надеяться. Что Оля до сих пор живёт в её душе и постоянно находится рядом незримым фантомом. Что ни черта она не отпустила и ни с чем она не смирилась. В эту ночь жалкие остатки надежды с треском разбились о самую ужасную версию реальности и разлетелись на миллионы счастливых воспоминаний, от которых ещё долго будут наворачиваться слезы. Её Оли больше нет. Нет человека, который однажды нагло пробрался в её замкнутую от всего мира душу, отогрел покрытое инеем сердце и заставил впервые за несколько лет искренне улыбаться. Нет человека, которому она могла позвонить посреди ночи и рассказать о том, что тревожит прямо сейчас. Нет человека, в объятиях которого ей было не страшно засыпать. Такие люди не уходят в одиночку. Вместе с собой Оля забрала уверенность в завтрашнем дне, вечно искрящуюся внутри лёгкость и осознание собственной важности. Вместе с ней в прошлое канули ласковый, как пение соловьёв, смех; сентиментальные цитаты из романов Джейн Остин, которые Оля приплетала даже в самых унылых и не романтичных обстоятельствах; аромат того самого сладковатого кофе, который умела варить лишь она. И ещё тысячи её забавных, повседневных привычек, вынуждающих расслабленно улыбаться и замечать что-то волшебное в каждом, даже самом заурядном мгновении. Когда-то эта девушка посеяла семена счастья, из которых в любое время года вырастали душистые цветы, огораживающие от невзгод и разочарований. Но в эту ночь смерть без приглашения вторглась в нежный сад и безжалостно покосила то, что так долго оберегало тонкие души; с издевательским хохотом растоптала упавшие бутоны и взмахом костлявой руки вытянула из увядающих лепестков последние искорки жизни. На месте цветущего поля, дышащего любовью и умиротворением, осталась лишь выжженная, лысая земля. Несколько невероятно долгих минут спустя Крис всё же сделала над собой усилие и подняла голову, ловя на себе встревоженный, ласковый взгляд. – Что с ней? – звенящим голосом спросила девушка. – Крис, мне кажется, тебе не стоит... – робко проговорила Маша. – Я же всё равно увижу, – оборвала её Крис. – В каком смысле?.. – начала было Маша, но тут же осеклась. Глаза её округлились от ужаса. – Ты что, собираешься?.. – А кто ещё? – вновь перебила Крис, порывисто проводя ладонью по залитой слезами щеке. – Лариса? – Неужели никто, кроме вас, не может?.. – При этом отделении только мы с ней работаем с такого рода случаями. А доверить нашу подругу какому-то практиканту я вам не позволю, – Крис рвано выдохнула и опустила взгляд. – Маш, просто... Мне будет намного легче, если это сделаю я, а не какой-то инкогнито из московской больнички. Иначе я буду чувствовать себя... слишком беспомощной. Так что расскажи всё, как есть. Это единственное, чем ты можешь мне помочь. Маша некоторое время с болью во взгляде смотрела на разбитую, такую дорогую ей девушку. Вздохнула, собираясь с мыслями. И, стараясь не упустить ни единой детали, начала докладывать. – Крис, к сожалению, самые страшные опасения подтвердились, – несмело проговорила она. – Все эти два месяца Оля была жива. Её убили меньше суток назад и сразу же спрятали тело в лесу. Но спрятали ненадёжно. Буквально в километре от деревни. Дикие звери нашли её и... Тут Маша не выдержала и в который раз подавилась воздухом. Несколько секунд ей пришлось потратить на то, чтобы вернуть себе способность разговаривать. – И что? – прервала затянувшуюся паузу Крис. Тихо и пусто, глядя куда-то в сторону. – Я такого... никогда не видела, – откровенно призналась Маша. – Это... очень страшно. Правая рука, плечо, грудная клетка – всё, что не было прикрыто одеждой, пришлось буквально собирать по частям. Ноги и лицо не пострадали. – То есть как?.. – Крис даже дёрнулась и подняла глаза. – Подожди, животные же... – Сразу вгрызаются в мягкие ткани, я знаю, – Маша от волнения вновь начала хрустеть пальцами. – Крис, на её голову... был надет мешок из очень плотной ткани. Такой плотной, что звери не смогли его порвать. – Это... – Крис нахмурилась и закусила губу. – Странно, да, – кивнула Маша. – Получается, этот человек намеренно оставил её недалеко от деревни, защитил лицо от зубов животных... Словом, сделал всё, чтобы облегчить нам задачу. Я... я не знаю... Думаю, сейчас никто не в состоянии разбираться с этим. Крис некоторое время неотрывно на неё смотрела, словно не веря в услышанное. А потом вновь отвела взгляд и тихо всхлипнула, прикрывая глаза ладонью. – Мы что-нибудь придумаем, Крис, – прошептала Маша, снова осторожно обнимая её за плечи. – Я тебе обещаю, всё наладится. Неизвестно, прислушалась ли Крис к этим словам, или пропустила их мимо ушей, но, в любом случае, она ничего не ответила. Затихла и позволила себе расслабиться в ласковых руках. Их идиллия, однако, вскоре была прервана. Минуту спустя к скамейке как-то очень медленно и сокрушенно подошёл Денис. Девушки синхронно подняли на него взгляды. – Крис, – заговорил он тихо и чуть ли не с мольбой в голосе. И протянул руку. – Я без тебя не справлюсь. Крис несколько мгновений испуганно пялилась на его ладонь. Затем подняла глаза и в лёгкой панике помотала головой. Конечно же, она сразу поняла, какая задача теперь была взвалена на её плечи. Но от одной только мысли о предстоящем разговоре с Ларисой девушке стало нехорошо. – Ты ей нужна, – сказал Денис с такой интонацией, что сразу стало понятно: без Крис он не уйдёт, даже если её придётся тащить за уши. – Только ты сможешь ей помочь. Ни я, ни девчонки – никто, кроме тебя, не найдёт нужных слов. – Мне бы себе помочь, – с горькой усмешкой заметила Крис. – Хватит бегать друг от друга. Вы это вместе переживать должны. Эта потеря – для вас совершенно другая трагедия. Только ваша. Крис понимала, что в каждом его слове скользит мерзкая истина. Понимала, но сделать шаг навстречу единственному верному решению ей не позволял страх. – Ты себе не простишь, если сейчас отступишь, – добавил Денис, словно прочитав её мысли. И Крис подумала, что действительно не простит. С тяжёлым вздохом девушка поднялась со скамейки, лишь на короткое мгновение сжав в своей ладони чужие пальцы. Маша с тоской посмотрела вслед уходящим друзьям. Впервые ей было так больно за другого человека. Денис, конечно, попытался ободряюще обнять Крис за плечо, но та ожидаемо увернулась от его руки и, опустив взгляд в землю, покорно затопала рядом, сохраняя дистанцию в полметра. Их отношения всегда были неоднозначными и слегка напряжёнными. Нелегко всё же делить одного из самых близких людей. Неосознанная ревность порой вставала между ними стеной, и, наверное, лишь искренняя любовь к причине этой ревности заставляла ребят оставлять взаимные претензии при себе. Что ж, быть может, эта ночь даст шанс всё изменить. Следующие полчаса прошли для Лизы как-то рассеянно и неясно; словно она заблудилась в сыром августовском тумане. Девушка смутно помнила, как всё те же родные прохладные руки обнимают её за плечи, как её мягко выводят наружу, а лицо обдаëт промозглым ночным воздухом; как Мишель заботливо что-то шепчет ей на ухо, как слезы продолжают холодить щеки, а горькие всхлипы застревают в горле. А потом была бесконечно долгая дорога в неизвестном направлении. У Лизы не осталось сил задумываться о далёком пункте назначения. Он, как и всё, что ещё вчера было важным и привычным, остался где-то там, за гранью рвущегося наружу отчаяния. Кажется, несколько раз они останавливались, Мишель молчаливо прижимала девушку к себе, бормотала что-то ласковое и ободряющее и так тепло обнимала, что сердце замедляло ход. А когда Лиза переставала всхлипывать, они неспешно брели дальше, пересекали пустынные улицы, сумрачные дворы и пугающие своей удушливой тьмой закоулки. Приходить в себя Лиза начала лишь на пороге своей квартиры; после трижды озвученной просьбы открыть дверь. Вразумив наконец, что от неё требуется, она как-то машинально запустила руку в карман, дабы не остаться все-таки ночевать на лестничной площадке. Ледяные ключи едва не выпали из дрожащих пальцев. Бормоча себе под нос какие-то проклятия, Мишель выхватила звенящую вещицу из чужой ладони и сама расправилась с замком, запихивая девушку в тёмную прихожую. Громкий хлопок закрывшейся двери отрезвил Лизу окончательно. Солёные ручьи потекли по щекам в два раза активнее. Притупленная до сих пор боль и унылое непринятие происходящего в один момент сдались напору горького понимания и отчаяния, сметающего всё светлое на своём пути. До комнаты они снова не добрались. Силы иссякли в знакомом уже, узком и мрачном коридоре. Несколько дней назад они так же сидели на холодном ковре, пытаясь разглядеть эмоции на лицах друг друга и вздрагивая от вспышек молнии за окном. Сейчас казалось, что с той ночи прошла целая вечность. Что ночь эта, как и последние два месяца, и всё, что их наполняло, остались где-то в другой жизни. Лиза беспомощно прикрыла лицо ладонями, словно стремясь спрятать чуждую себе слабость, сдавленно всхлипнула и сжалась в комочек, пытаясь стать маленькой и незаметной, защититься и исчезнуть с радаров беспощадной реальности. Мишель же несмело подобралась поближе и снова заключила её в трепетные объятия. Возможно, она даже не до конца понимала, в чем дело, но была готова поддержать в любом случае. Говорят, присутствие близкого человека способно сглаживать углы, а его объятия и тёплые слова залечивают даже самые глубокие раны. В этот момент Лиза сполна убедилась в обратном. Она уже очень давно привыкла оставаться с самым больным наедине; сотни раз проливала горькие слезы, свернувшись калачиком в своей холодной постели; всё больше тонула в нежелании обременять своим отчаянием близких людей – ведь им было не легче. Не так сложно страдать в одиночестве. Боль, вызванная внешними обстоятельствами, смешивается с ощущением безразличия, что питают к этой боли молчаливые стены, сгустившиеся сумерки и отдыхающий на плите кофейник. И нет никакого столкновения несовместимого: лишь дополняющие друг друга боли и мокрая от слез подушка. Сейчас же всё по-другому: наряду с чем-то острым, жестоким, разрывающим в клочья израненную душу, тело ощущает забытую уже нежность. Ласковые ладони, что в своей манере ложатся на лопатки, трепетные поцелуи куда-то в висок, встревоженный шёпот, без конца повторяющий «Всё будет хорошо», «Всё образуется»... И от этого контраста чувства обостряются, и боль во много раз усиливается. Возможно, это наружу рвётся спрятанный в потёмках тонкого нутра, покинутый всеми ребёнок, нуждающийся в нежности и заботе. Эта ранимая личность живёт в каждом человеке, как бы мы ни старались её отрицать, и, по всей видимости, просыпается, когда мы ощущаем наконец необходимую нам теплоту. – Лиз... Беспорядочный поток размышлений прервал взволнованный шёпот окончательно растерявшейся девушки. Лиза даже затихла на мгновение, но взгляд поднять не решилась. – Лиз, – повторила Мишель чуть громче. – Посмотри на меня. В данный момент эта просьба казалась абсолютно невыполнимой. Мягкий голос доносился до неё, как сквозь толстый слой ваты. Словно ангел-хранитель пытался достучаться до потерявшей в него веру девушки. – Посмотри на меня, пожалуйста, – Мишель осторожно коснулась чужой щеки. Невесомо, нежно, словно боясь ранить её неаккуратным движением. Лиза ещё некоторое время боялась шевельнуться. Но затем, решившись все-таки довериться ласковым рукам и трепетному шёпоту, медленно подняла голову. Тусклый свет фонаря озарил её лицо: бледное, обескровленное, с докрасна искусанными губами, влажными от слез щеками и мокрыми ресницами. На неё было больно смотреть. Не видеть знакомой кривой усмешки или шутливо нахмуренных бровей, игривой искорки во взгляде или смущённо порозовевших щёк. Не видеть ничего, помимо боли и страха, отражённых в искрящихся слезами глазах. – Оля? – едва слышно спросила Мишель. Лиза порывисто кивнула, закусывая губу и снова громко всхлипывая. Мишель с безнадёжным вздохом уставилась куда-то в стену. Она никогда не теряла близких в таком буквальном смысле. Но главная трагедия происходящего заключалась даже не в самой потере, а в необходимости эту потерю досконально изучить, вдаваясь в страшные подробности, постоянно задумываясь о ней с профессиональной – и оттого наиболее ужасной и травмирующей – точки зрения. Сначала потерять, а потом ещё долгое время идти в ногу с потерей – такого Мишель даже представить себе не могла. – Я так вам сочувствую... – только и пробормотала девушка, обессиленно прислоняясь к Лизе и снова её обнимая. Казалось, за окном вот-вот загремит – как и в прошлый раз. Но сегодня даже стихия впала в уныние. Снаружи не доносилось ни шороха. И от этого молчания становилось ещё хуже. – Мишель, я... – подала наконец голос Лиза; слабо и тихо. – Я не хочу втягивать тебя в это... Ты и так за эти два месяца узнала и пережила слишком много тяжёлого, что не должно было тебя коснуться... Мишель, от волнения кусая свою щеку изнутри, мягко развернула заплаканное лицо к себе. Долго, с придыханием вглядывалась в затуманенные слезами глаза, большими пальцами заботливо проводя по влажным щекам. – Я ни о чем не жалею, – прошептала она, с трудом подобрав нужные слова. – И ничего не стала бы менять. – Ты этого не заслужила. – Ты тоже не заслужила сидеть сейчас и истязать себя в одиночестве, – Мишель вновь осторожно притянула её к себе, обнимая за шею и гладя по волосам. – Никто из вас этого не заслужил. – Я... – Лиза сорвалась на очередной всхлип, тая в её нежности, невольно расслабляясь в объятиях. – Не знаю... Я ощущаю... вину... – Лиз, – Мишель, кажется, сама чуть не расплакалась от тревоги за ослабевшую вдруг девушку. – Никто из вас не виноват в этом. Даже думать забудь. Послушай меня, пожалуйста... – она затихла на несколько мгновений, подбирая слова. Глубоко вздохнула и заговорила: – Вы самые прекрасные люди, которых я только знаю. Вы просто перевернули моё мировоззрение с ног на голову. Разрушили все предрассудки. Доказали, что даже в вашей профессии живы ещё умение любить и сопереживать чужим потерям. А это самое трудное: постоянно видеть смерть, боль, злость и наперекор всему оставаться добрым человеком... Я не представляю, откуда в вас столько силы. Но точно знаю, что она поможет вам преодолеть и это. – Даже если мы найдём людей, убивших её, мы всё равно никогда не сможем забыть. Эта боль останется с нами навсегда, – обречённо высказалась Лиза, в очередной раз всхлипывая. Слезы не иссякали. – Лиз, – Мишель отстранилась и вновь заглянула в глаза. – Людей... нужно отпускать. Как бы больно и сложно это не было – нужно. Потому что дорогие нам люди, ушедшие от нас, меньше всего хотели бы, чтобы мы до конца жизни страдали по ним. Оля любила вас всех и желала вам только счастья. Ради неё вы обязаны справиться с этим, отпустить и жить дальше. Веришь мне? – На словах это проще. – Конечно, проще. В реальности это невыносимо трудно. Но необходимо. Сама понимаешь, – Мишель заботливо провела подушечками пальцев по чужой щеке, пытаясь вытереть солёные разводы. – Я не пытаюсь этим сказать, что вы теперь должны её забыть и жить так, будто ничего не произошло. Помнить и любить тоже важно. Но ещё важнее не держать. Понимаешь? Лиза слабо кивнула и снова зажмурилась. Слезы продолжали беспрерывным потоком литься из глаз. – Что будете делать? – спросила Мишель некоторое время спустя, уловив, видимо, что разговоры способны хоть как-то помочь ситуации. – А что делать? – пусто отозвалась Лиза. – Искать... – Ну, сначала же надо эту... экспертизу провести, да? А у вас в морге... И в этот момент Лиза обмерла. Кажется, об этой стороне вопроса она не задумывалась. – Блин... – только и выдохнула девушка, беспомощно утыкаясь носом прохладную шею. Мишель закусила губу и снова провела ладонью по тёмным волосам. Некоторое время повисшую тишину нарушало лишь рваное Лизино дыхание. – Думаешь, они смогут сделать это? – вполголоса спросила Мишель. – Думаю... – Лиза тяжело вздохнула и прикрыла глаза. – Думаю, они никому не уступят этой задачи. Для них это слишком значимо, чтобы довериться незнакомцам. – Лиз, – Мишель в который раз мягко коснулась её лица, заставляя посмотреть в глаза. – Раз вы способны на такое... вы сможете это пережить. Я верю. И она осторожно подалась вперёд, трепетно касаясь губами ледяной щеки. Лиза нашла в себе силы лишь на слабый кивок. От нежности вновь защемило сердце. Ощущение времени растворилось в ощущении боли. Неизвестно, сколько ещё они просидели в неосвещённом коридоре, согревая друг друга в объятиях. По восприятию – целую вечность. Но отсутствие и намёка на рассвет явно кричало об обратном; ночь не спешила заканчиваться. Её терпкая тьма с каждой секундой всё больше захватывала пустынный город, продрогшую квартиру и наполненную отчаянием душу. Казалось, что тьме этой не будет конца; что она одержала разгромную победу над всем светлым и добрым, что ещё вчера заставляло улыбаться. Ранним утром получив трагические новости, Настя пообещала как можно скорее вырваться к ребятам и великодушно позволила им полдня посидеть дома, прийти в себя. Честно, лучше бы она этой любезности не оказывала. Быть может, при срочном погружении в работу друзья смогли бы хоть немного отвлечься. А так им оставалось лишь сидеть в гулкой тишине своих квартир и заниматься самобичеванием. Этой ночью в городе было три точки концентрации крайней степени отчаяния. Безутешная, уставшая быть сильной Катя в компании ничего не понимающей, растерянной Тани и совершенно потухшей Маши, которую они подобрали на выходе из отделения. Почти до самого утра проплакавшая Лариса, с двух сторон объятая любимым человеком и лучшей подругой, которым было не менее больно, но которые не позволили себе и пикнуть, пока обессиленная девушка не уснула у них на руках. А потом они закрылись в пустой кухне и до рассвета проговорили за бутылкой припрятанного специально на такой случай вина. Общее горе разрушило ту стену, что невольно вставала между ребятами последние пару лет. Разбитая, уязвимая и хрупкая Лиза, что ещё долго всхлипывала и растворялась в ласковых объятиях. Лишь час спустя силы её иссякли, и она провалилась в беспокойный сон, не выпуская из своей руки чужую. Мишель же ещё долго не спала. Встревоженно глядела на такую нежную сейчас девушку, перебирала тёмные волосы и мягко целовала в щеку, оберегая от ночных кошмаров. Произошедшее тупой болью отдавалось в каждой чуткой душе. Боль за себя и свою личную потерю, боль за тех, кому Оля приходилась самым дорогим человеком, боль за саму Олю, лишившуюся жизни, которую она так искренне любила и с которой она распрощалась, вероятно, самым ужасным способом. К боли примешивался липкий страх. Страшно было узнать, что с ней происходило эти два месяца. Страшно было даже думать о том, в каком состоянии её тело сейчас. Маше и Денису, которые пока что единственные своими глазами увидели эту картину, остальные искренне сочувствовали. Страшнее всего было за тех, кому всё это лишь предстояло увидеть. Друзья прекрасно понимали, что Крис и Лариса никому не позволят прикоснуться к своей сестре и подруге. Одна из самых тяжёлых ночей в их жизнях тянулась бесконечно долго. Но даже когда на горизонте забрезжил прохладный июльский рассвет, тоска не отступила. Последние капли чего-то светлого тонули в горьком понимании, что самое трудное только впереди. Часам к пяти ребята всё же вяло подтянулись на работу. Медлить и откладывать на потом они не могли. На счету была каждая секунда. Встретившись, они долго стояли в обнимку посреди двора. Катя с Лизой, страдания которых хоть немного облегчила поддержка близких, в свою очередь пытались поддержать непривычно потухшего, молчаливого Дениса, которому этой ночью явно было тяжелее всех. Они с Олей всегда были связаны очень тёплыми дружескими отношениями. А к болезненной потере добавились горькие слезы Ларисы и неожиданные откровения опьяневшей с одного глотка Крис. Видеть их отчаяние было тяжелее, чем переживать собственное. Оторваться друг от друга их заставил лишь приход Маши. Ей тоже было не легче. Она ощущала себя чужой, как никогда. Эта трагедия не касалась её напрямую. Для неё Оля была такой же жертвой, как и все предыдущие. Но от всеобщего уныния и страха за ставшую слишком родной Крис девушка вся измучилась. По приходе она несколько раз обняла каждого, выразила свои соболезнования и постаралась хоть немного поднять настрой друзей. Смотреть на неразлучную троицу было невозможно; не слышать их смеха, подколов и шуток, не видеть улыбок и блестящих глаз. Не видеть ничего, кроме чертовской усталости, скользящей в опущенных взглядах, бледных лицах и медленных, словно заторможенных движениях. Траурной, молчаливой процессией они проследовали в кабинет. Лишь там, попав в знакомую рабочую атмосферу, ребятам удалось хоть немного проснуться. Слезам и слабости было место за пределами этой тоскливой, строгой комнаты. В её же стенах отчаяние как рукой сняло. Профессионализм не позволял и дальше пребывать в унынии. – Давайте на свежую голову проанализируем, что у нас есть, – вступила Лиза, кладя на стол тонкую папку с собранными вчера показаниями. Понятное дело, ни о какой свежей голове в данной ситуации и речи не шло, но возражать никто не стал. – У нас есть описание подозреваемого, – Шаманка выудила из папки нужный листок и в подробностях пересказала услышанное от мальчика и друзей его старшей сестры. – Нужно отправлять это всё в Москву, чтобы они делали фоторобот, – забормотал Денис, переварив информацию. – Знаете, что меня больше всего напрягает?.. – Знаю, – подключилась Маша. Обвела друзей взволнованным взглядом и коротко изложила: – Слишком просто. – Точнее и не скажешь, – кивнула Лиза. – У вас что? Давайте не будем вдаваться в подробности, но... я ещё со вчерашнего дня боюсь спросить, каким образом её лицо осталось цело. Маша с Денисом торопливо, чтобы не зацикливаться на страшных деталях, обрисовали ситуацию. – Мешок?.. – ошарашенно переспросила Катя. – То есть, как вариант, она могла быть задушена? – Точно была задушена, – отозвался Денис. – Все признаки налицо. Да и в целом... Знаете, такое ощущение, что с ней вообще ничего не делали. Синяков и порезов мы не увидели. Никаких следов пыток или чего-то подобного. – Скорее всего, её просто держали в заложниках с целью припугнуть нас, – сделала вывод Шаманка. – Это просто... – Лиза беспомощно приложила ладонь ко лбу. – Просто какая-то чертовщина. То есть сначала этот мужик переговорил с жителями деревни, таким образом сразу же переводя на свою личность все подозрения, потом убил Олю без видимой жестокости, до смешного ненадёжно её спрятал, защитил лицо от животных... – И после этого в открытую прошёл через село, прекрасно понимая, что его может увидеть кто угодно, – добавила Катя. – Это бред, – Лиза закусила губу и уставилась куда-то в стену, словно надеясь вычитать на ней решение запутанной задачи. – Так не бывает. – Это всё неспроста, – кивнул Денис. – Нас опять пытаются повести по ложному следу. Сейчас самое глупое, что мы можем сделать, – клюнуть на провокацию и начать гоняться за этим высоким и худощавым незнакомцем в плаще грибника. – А вдруг и экспертиза не даст достоверных сведений? – снова встряла Маша. – Однажды кто-то уже подделал документ. – Просто какое-то безумие... – Катя нахмурилась и уставилась в исписанные листы. – Неприятно себя ощущаешь, когда не можешь быть уверен ни в одном своём шаге, правда? – Правда... – вздохнула Лиза. – Боюсь, мы не узнаем больше, пока не получим результаты работы наших девочек. Для начала нужно обрести хоть малейшее понимание, что с ней сделали. Тогда уже можно будет строить какие-то версии. – По-моему, версия здесь только одна, – ответил Денис. – Всё, что происходило последние два месяца, было своего рода отвлекающим манёвром. Сначала нам сделали первое предупреждение, похитив человека, участвующего в следствии. Потом вынудили два месяца бороздить этот проклятый парк. Теперь пытаются окончательно сбить с ног, чтобы начать настоящий террор. – Когда Крис рассказала мне о произошедшем, она озвучила точно такие же догадки, – тихо призналась Маша. – Говорила, вас специально пытаются измотать сейчас, чтобы было легче потом. – Очень может быть, – нахмурилась Катя. – Помните, ещё после убийства Ани Ермаковой Настя сделала предположение, что всё это может быть одна огромная иерархия? Пока нижние слои, так скажем, отвлекают нас, верхушка готовит что-то ужасное. – Что бы там ни было... – снова заговорила Лиза. – Человек, стоящий во главе этого беспредела намного опаснее и умнее, чем мы предполагали. Мы не можем знать точно, насколько нас увели в сторону. И я... я просто не представляю, что с этим делать. – Напоминает сюжет дешёвого боевика, – красноречиво заключил Денис. На некоторое время воцарилась напряжённая тишина. Ледяной комочек страха вновь начал вибрировать где-то внутри. – Как Лариса? – осмелилась прервать молчание и задать мучивший всех вопрос Катя, оборачиваясь на друга. – Она... – начал было Денис уже с какими-то упадническими нотками в голосе. Но завершить фразу он не успел. В коридоре вдруг послышались торопливые шаги, а в следующую секунду в кабинет влетела, собственно, та, о ком зашла речь. Лариса была мертвенно-бледной и как будто исхудавшей, длинные волосы вспушились в неопрятном пучке, но в глазах горел такой огонь, что на фоне совершенно безэмоциональных друзей она единственная выглядела живым человеком. – Маша! – воскликнула девушка, в два шага пересекая помещение и подлетая к растерянным ребятам. – Ничего не хочу слышать! Просто обьясни, что это такое! В одно ловкое движение выхватив из кармана телефон, Лариса продемонстрировала обалдевшей Маше тусклый экран. На нём светилась переписка с Крис. Последнее сообщение, отправленное около двадцати минут назад, гласило: «Извини, что ушла. Но это срочно. Не звони.» – Я... не знаю... – пролепетала было Маша. – Не смей мне врать! – вскрикнула Лариса и так грохнула ладонью по столу, что стоящий на нём стакан с карандашами подскочил на полметра. Друзья аж дар речи потеряли от неожиданности и пугливо отпрянули к стене. – Нет, правда, я же не... – Только не говори «Я же не думала, что она возьмёт и на следующий день отправится в морг», – немного спокойнее, но не менее устрашающе прошипела Лариса, убирая телефон в карман. – С её характером ничего другого ожидать не стоило, и ты это знаешь! Почему ты сразу не написала мне или кому-нибудь из этих? – она махнула рукой в сторону перепуганной троицы. – Потому что, как мне кажется, она не хотела, чтобы ты... шла с ней... – виновато промямлила Маша, пытаясь втянуть голову в плечи. Взгляд Ларисы, наполненный болью и злостью, прожигал насквозь. – И ты думаешь, она сможет сделать это в одиночку и не свихнуться? – девушка вновь повысила голос. – Ларис, может, тебе правда не стоит?.. – осмелилась подать голос Катя. – Вы вообще замолчите! – рявкнула Лариса так, что друзья вздрогнули и ещё больше вжались друг в друга. – Вы че думаете, ей сейчас сильно легче, чем мне?! Оля была её единственным близким человеком! Девушка сделала громкий шаг назад и окинула всех четверых суровым взглядом. – Завтра у вас будет подробнейшее описание того, что с ней случилось, – натянуто пообещала она, явно с трудом сдерживая рвущиеся наружу слезы. – И если вы после этого не найдете того, кто её убил, я не знаю, что с вами сделаю. Выдав безрадостное напутствие, Лариса рванула к выходу и, прежде, чем кто-нибудь успел что-либо сказать, вылетела из кабинета, захлопывая дверь с такой силой, что стекла в оконных рамах печально задребезжали. Несколько секунд держалась напряжённая тишина. Маша чуть ли не позеленела; то ли от осознания своей оплошности, то ли от ещё большего страха за подруг. Сконфуженные Лиза с Катей обернулись на совершенно несчастного Дениса. – Вчера они с Крис молчали, – только и сказал он. – Это было намного хуже. Так что, считайте, уже приходит в себя. – Я ими восхищаюсь, – почти прошептала Катя, опуская взгляд. – Как вообще можно... Она обессиленно махнула рукой. – Да, точно, – вздохнула Лиза. И добавила с горькой усмешкой: – Они нас сделали. – Тогда берём пример, – заключил Денис. – Сейчас приедет Настя, будем думать, что нам дальше делать. Сила, бурлящая внутри разбитых судмедэкспертов, действовала лучше любого успокоительного. Она не позволяла дать слабину. Следующие три дня прошли в тихом ужасе. Каждая минута, по ощущениям, растягивалась на часы; каждый час тянулся, как целый год. Друзья пытались целиком и полностью уйти в работу, забить голову непрерывно поступающей информацией, как можно больше времени потратить на бессмысленные разговоры и обсуждения наизусть уже зазубренных показаний. В пределах участка или при диалогах с Настей, которая, в честь такого знаменательного события, вырвалась к своим формальным подчинённым на несколько дней, это удавалось. Удавалось даже не ассоциировать происходящее с Олей. Ребята сами не понимали, откуда в них столько выдержки и самообладания, – а может, всего-навсего профессиональной чёрствости. Они умудрялись не вспоминать о своей ушедшей подруге, при этом только и делая, что со всех сторон рассматривая её печальную участь. Но это их удивительное умение распространялось лишь на стены безразличного ко всему отделения, безразличную ко всему Настю и безразличные ко всему, бесконечно долгие дни. Как только они переступали порог участка, как только их недружелюбная коллега исчезала за поворотом, как только туманные сумерки клали на крыши города свою тяжёлую ладонь, отчаяние как по команде начинало пульсировать в груди и не желало успокаиваться до начала очередного рабочего дня. В первый вечер ни Крис, ни Лариса, так и не вышли в сеть. А когда друзья в потёмках прошли мимо здания морга, они с кричащей тоской отметили включённый на нижнем этаже свет. Ожидать их теперь стоило не раньше, чем под утро. Если уж подруги брались за такого рода случай, они предпочитали сделать всё разом, не откладывая муторной, но не менее страшной работы на потом. Ребята прекрасно понимали, чем эта ночь закончится. Понимали, что Крис и Лариса после проведения операции разойдутся в разные стороны и, возможно, даже не попрощаются. Видеть друг друга им сейчас было больно почти физически. Слишком много воспоминаний при взгляде в потухшие глаза. Поэтому на перекрёстке компания раскололась: Маша направилась к себе, на ходу отправляя Крис сообщение с просьбой прийти. И она была уверена, что девушка не сумеет отказать. Что она не сможет быть одна. Остальные же решили вместе дожидаться Ларису, и поэтому уныло поплелись в их с Денисом обитель. Телефоны Кати и Лизы буквально каждый час, почти одновременно, начинали печально жужжать: это им названивали встревоженные Таня и Мишель. От осознания того, насколько дороги они стали, казалось бы, абсолютно случайным, первым встречным девчонкам, сердце кровью обливалось. Попросив их не волноваться и не беспокоить до завтрашнего утра, подруги отключили мобильники, всеми силами пытаясь спрятаться от внешнего мира. Три пары оставленных в тёмном коридоре ботинок. Три чашки горячего травянистого чая. Три места на мягком диване в уютной гостиной. Три израненные души, давно уже слившиеся почти в единое целое. Кажется, настолько откровенных разговоров между ними ещё не было. Вместе они действительно прошли огонь, воду и медные трубы. От экстремальных способов списывания контрольных на беспечном первом курсе до нешуточных игр со смертью, раз за разом побеждать в которых им позволяла лишь чертовская удача. Они видели сотни трагедий, разрушенных семей, сломанных судеб. Думали, что закалились и уже точно готовы ко всему. Но сейчас, когда смерть впервые не обошла их стороной, а ударила в самое сердце, всё оказалось намного страшнее. Сон не шёл, хотя никто из них толком не выспался прошлой ночью. Если говорить откровенно, они просто боялись провалиться в очередной кошмар, вырваться из которого не смогли вчера. Слез не было тоже. То ли они иссякли ещё сутки назад, то ли сейчас для них, к сожалению или к счастью, не нашлось места. Лишь тихие, звенящие голоса или долгие, совсем не напряжённые паузы, сопровождаемые тёплыми объятиями. Лишь счастливые воспоминания об ушедших днях или тяжёлые раздумья о пугающей неизвестности самого близкого будущего. Они не знали, что с ними будет через месяц, неделю или сутки. Отпустит ли боль хоть немного или продолжит заточенным клювом долбить душу. Приблизятся ли они к разгадке хотя бы на маленький шажок или так и будут топтаться на месте и изнывать от собственного бессилия. Ненадолго задремать им удалось лишь под утро. Но беспокойный сон вскоре был прерван гулким хлопком двери. Лариса совершенно не удивилась, застав неразлучную троицу в полном составе. Кажется, от изнеможения она уже была не в состоянии удивиться хоть чему-то. Девушка в буквальном смысле валилась с ног. Под глазами у неё залегли тёмные круги. Кожа сияла мертвенной бледностью, а на щеках виднелись засохшие следы слез. Кравцова молча забралась на диван, устроилась поудобнее и уронила голову на плечо Дениса. А несколько минут спустя расслабилась и тревожно засопела. Она устала настолько, что уже не могла плакать. Желание уснуть и никогда не просыпаться давило способность чувствовать. Друзья же боялись вздохнуть, лишь бы не нарушить её хрупкий сон. Обнимали с трёх сторон, согревая своей любовью, порой поднимали глаза друг на друга и тут же их опускали. Невыносимо было видеть боль во взгляде, что ещё два дня назад искрился радостью. Лариса проснулась, лишь когда за окном стало совсем светло. А за чашкой утреннего кофе коротко изложила суть дела. Сделала она это сухо и равнодушно, не меняя интонации, словно речь шла не о её погибшей сестре, а о совершенно постороннем человеке. Сердце заныло ещё громче от созерцания этого мнимого спокойствия, что прикрывало разрушительное отчаяние. – Видны следы изнасилования, но этот человек потрудился сделать всё чисто, – натянутым, как скрипичная струна, голосом говорила девушка, сверля глазами стену. – Нашли несколько заживших гематом, нанесённых около месяца назад. Последние недели три-четыре к ней явно не прикасались, чтобы было меньше улик. Но Оля сама попыталась нам помочь. Мелкие частицы чужой кожи обнаружили под ногтями – значит, царапала. Между пальцев ног она спрятала пучок его волос. Стало быть, специально выдрала. Генетических совпадений с последними подозреваемыми или недавно вышедшими на свободу, естественно, не обнаружили. Завершив свой страшный монолог, Лариса на несколько секунд затихла, опуская взгляд в пол. По щеке её скатилась крошечная, блестящая слезинка. На большее не было сил. – Вам мы всё отправили, черновики сейчас тоже отдам, – подвела итог девушка, а голос её всё же едва уловимо дрогнул. Прохладная кухня вновь наполнилась теплотой объятий и не значимых абсолютно ничего и значимых бесконечно много слов поддержки. Прошло ещё два бесконечно тянущихся дня. Сегодня должна была состояться долгожданная встреча разлученных жестокой судьбой друзей. Если быть честным, до недавнего времени они несколько иначе себе эту встречу представляли. Так уж получилось, что каждый из звеньев неразлучной компании хоть раз в своей жизни был на похоронах близкого человека; в далёком детстве, в подростковом возрасте или несколько лет назад – пусть и в совершенно разные периоды, но подобный безрадостный опыт познали все. А конкретно эта церемония обещала остаться особенно глубокой раной на сердце. Маленькое городское кладбище дышало отчаянием, разлукой, слезами. В этом месте боль сотен человек сливалась в единое целое. Плачущие на ветру кресты, увядающие цветочные венки, затвердевшие земляные пригорки и бесчисленные чёрно-белые фотографии, с которых улыбались ушедшие навсегда. Молчаливые посетители с выражением тоски на лицах неспешно сновали туда-сюда по узким дорожкам, прибирались на могилах своих родных, что-то вполголоса им рассказывая. Кто-то обращал своё внимание на собравшихся с самого краю молодых людей, облачённых в строгие, чёрные костюмы, на первый взгляд, совершенно не подходящие их внутреннему миру, а кто-то равнодушно проходил мимо. Их было всего пятеро. Близняшки давно уже оборвали все связи с семьёй. Круг дорогих им людей ограничивался тремя весёлыми ребятами из Следственного и, конечно же, самой-самой любимой Крис. От осознания того, насколько же мало близких у них осталось, сердце начинало болезненно сжиматься, а страх вновь ледяными цепями сковывал тело. Наполненные болью, абсолютно остекленевшие взгляды были направлены на лежащую в тяжёлом гробу девушку. Оля почти не изменилась. Она словно уснула и видела приятный сон. На лице её замерли такие знакомые всем спокойствие, мягкость и нотка лукавства. Светлые ресницы оттеняли белоснежную кожу щёк, бледные губы как будто до сих пор ласково улыбались, русые волосы гладкими волнами рассыпались по плечам. Крис и Лариса сделали всё возможное, чтобы придать изувеченному телу его прекрасный первозданный облик. О произошедшей трагедии напоминало лишь практически полное отсутствие правой руки. Но девочки постарались скрыть и это. Одетая в закрытое, но очень лёгкое белое платье, опускающееся до лодыжек, она действительно напоминала ангела, коим метафорически являлась для всех собравшихся. В единственную ладонь, покоящуюся на груди, был вложен маленький букетик её любимых белых лилий. Казалось, она вот-вот откроет глаза, улыбнётся, начнёт что-то с увлечением рассказывать, вызывая дружные взрывы смеха, обнимет и поддержит, если кому-то станет грустно, подскажет, как выйти из трудной ситуации и придаст яркую позитивную окраску каждому, даже самому безрадостному мгновению. Традиционные ритуалы выполняют лишь руки. Мозг отключен напрочь, а сердце до краёв заполнено болью. Короткие прощальные фразы, ложащиеся на едва уловимо дрожащие голоса, быстрый поцелуй в ледяной лоб и не погибшая ещё, наивно-глупая надежда, что всё происходящее – всего лишь затянувшийся ночной кошмар. Но вот беспросветная тень от тяжёлой крышки гроба омрачает свет её лица, загребает под себя хрупкие плечи, изящную ладонь и нежные лилии, поглощает кончики рассыпчатых волос и подол белого платья, накрывает фарфоровые лодыжки и носки похоронных ботинок. Хлопок этой крышки не сравнится ни с чем другим. Ни с грохотом закрывшейся двери, когда обиженная девушка вылетает из комнаты; ни с ударом грома в знойный июльский день, разорванный долгожданной, суровой грозой; ни с выстрелом из пистолета, даже если пуля летит тебе прямо в лоб. Этот звук куда страшнее. Он означает конец. То, что уже нельзя исправить никаким способом. В нём разливаются всепоглощающая безнадёжность, особо остро ощутимая боль от утраты чего-то бесценного, терзающий душу страх за тех, кто стоит сейчас рядом, и ещё бесконечно много того, что не описывается никакими метафорами. Когда усилием служащих гроб опускается в глубокую, как будто бы бездонную яму, сверху на него с тихим шорохом падают пять пригоршней влажной земли. И шорох этот продолжает череду звуков, так и кричащих: «Всё кончено». Слезы застревают где-то в горле, душат, внутри словно просыпается дикий зверь, острыми когтями раздирающий кровоточащее сердце. От безысходности хочется содрать с себя кожу. Солнце над головой тускнеет, а в душе – и вовсе потухает. Становится очень холодно и, несмотря на присутствие самых дорогих, невыносимо одиноко. Старые кладбищенские лопаты со звоном вонзаются в вырытую землю. Каждое их небрежное движение отдаётся в голове притупленными пульсациями, растекается по венам жгучей тоской. На лицах служащих безразличие. Они роют и закапывают могилы чуть ли не ежедневно. Они уже привыкли видеть убитых горем близких погибшего, научились от этого горя отгораживаться. Чем больше светлая крышка скрывалась под землёй, тем темнее становилось на душе, тем слабее грело солнце. Мёртвую тишину нарушал лишь звон лопат. Невольно прижавшиеся друг к другу друзья не смели и пикнуть. Они всё ещё ощущали на себе тёплый Олин взгляд; не хотели, чтобы она видела их слезы. Но вот гладкое дерево окончательно исчезло под слоем сырой почвы. Глубокая яма стремительно заполнялась. Слишком стремительно. Последние бесценные мгновения близости с ушедшей девушкой ускользали, как золотистые кленовые листья, что в октябре отрывают от веток порывы прохладного ветра. Завершилось всё как-то незаметно. Теперь у их ног был лишь свежий земляной пригорок. И внутри, по ощущениям, помимо сырой земли, тоже ничего не осталось. Закончив свою работу и окинув друзей унылыми взглядами, кладбищенские сторожа с лопатами наперевес спешно удалились, предоставляя наконец возможность пережить утрату наедине с самыми близкими. Дальнейшие несколько минут прошли, как в замедленной съёмке. Почти что не отдавая отчёт своим действиям, они по очереди подступили к пригорку, оставили у его основания букеты белых лилий, коснулись холодной земли дрожащими пальцами. А потом ещё долго молчали, выстроившись в неровную линейку, сверлили свежую могилу абсолютно потухшими взглядами, постепенно начинали приходить в себя. Приходить в себя значит вновь обретать способность чувствовать; сбрасывать образ бездушного робота; позволить боли вырваться наружу. Первой не выдержала Лариса. Она приложила ладонь к глазам, ловя набегающие слезы, сдавленно всхлипнула и стала медленно, мелко вздрагивая и сжимаясь в комочек, отходить в сторону. За ней никто не пошёл. И все почему-то сразу обернулись на Крис, что с душераздирающей тоской в глазах провожала подругу взглядом. – Что? – глухо спросила она, поймав на себе несчастные взгляды друзей. Лиза с Денисом лишь безнадёжно переглянулись, а Катя со вздохом сделала шаг вперёд и положила холодные ладони ей на плечи, открыто заглядывая в глаза. – Крис, ты ей нужна, – тихо, но очень твёрдо и внушительно заявила девушка. – Больше, чем все мы вместе взятые. Когда же ты это поймёшь? – Я понимаю... – Крис едва слышно шмыгнула носом. – Мне просто кажется... ей сейчас слишком тяжело со мной. – С тобой тяжело, – согласилась Катя. И добавила серьёзно: – Но без тебя ещё тяжелее. Вам нужно разрушить эту грань. Пережить это вместе. Потому что только вы и сумеете помочь друг другу. Мы не сможем понять вас полностью. Для вас это совершенно другая потеря. И справляться с ней вы должны рука об руку. Пожалуйста... – тут Шаманка не выдержала и сама едва не сорвалась на всхлип. В светлых глазах заискрились слезы. – Никто уже не в силах смотреть на то, как вы мучаетесь... Крис несколько мгновений смотрела на неё, подняла глаза на Лизу с Денисом, которые тут же с готовностью закивали головами. Тяжело вздохнула и осторожно, неуверенно, внутренне сжимаясь от страха, пошла за Ларисой. Кравцова уже не сдерживала бурный поток слез, спрятав лицо в ладонях. Громко всхлипывала и дрожала, словно в лихорадке. Страшно было представлять, что она сейчас чувствует. – Ларис... – только и прошептала Крис, осторожно протягивая руки и несмело её обнимая. Лариса же, вопреки всем опасениям, доверчиво расслабилась в родных объятиях, несдержанно всхлипывая и невыносимо нежно обнимая в ответ. Несколько минут они даже не двигались. Лариса тихо плакала, лицом уткнувшись в чужое плечо. Крис же сдерживалась из последних сил, ласково проводя ладонью по длинным волосам. Из плотно зажмуренных глаз ручьём сочились слезы. При взгляде на эту трогательную сцену не расчувствоваться самим было невозможно. Катя очень старалась хныкать потише, ведь Денис с Лизой всё так же не спешили составлять ей компанию в этом деле. Но когда они уже как-то инстинктивно потянулись обниматься, на слезы прорвало всех одновременно. Ни единого звука. Лишь бегущие по щекам солёные дорожки и посланное к чёрту самолюбие. Компания временно разделилась надвое. В такой момент найти поддержку удаётся не в каждом, даже очень близком человеке. – Ларис... – снова тихонько позвала Крис, мягко отстраняясь и пытаясь поймать чужой взгляд. – Послушай меня, пожалуйста... Лариса ещё раз всхлипнула и подняла наполненные слезами глаза, впервые за долгое время глядя на подругу честно и открыто. – Ты... не представляешь... как мне больно... – вырвалось у Крис с отчаянием и едва уловимой мольбой в голосе. – Я просто схожу с ума от всего, что происходит с нами... И мне... не хватает тебя... Ты мне сейчас... нужнее всех... Она всё же не выдержала, зажмурилась и приложила ладонь к лицу, тщетно пытаясь остановить неиссякаемый поток слез. Лариса же протянула дрожащую руку вперёд, невесомо касаясь её щеки. Долго молчала, словно пыталась подобрать такие лёгкие, почти что банальные, но самые важные и ценные сейчас слова. – И мне тебя не хватает, Крис... – прошептала она надломившимся голосом. – Просто я... не могу... Я вижу её каждый раз, когда смотрю в зеркало... И когда смотрю на тебя – тоже. Она словно постоянно стоит за твоей спиной... – Я понимаю... – Крис машинально кивнула, с усилием отрывая руку от лица и кладя её подруге на плечо. – Я понимаю, каково это. Я тоже смотрю на тебя и вижу её. И нам сейчас легче всего было бы закрыться друг от друга. Но мы не имеем права так поступить... Мы любили её по-особенному и... мы просто не сможем жить дальше, если продолжим убегать друг от друга. Понимаешь? – Угу... – Лариса снова всхлипнула, опуская взгляд. А потом неожиданно выдала на одном дыхании: – Крис, мне так... стыдно... Так стыдно, что хочется кожу с себя содрать... Сначала я отдалилась от вас, стала меньше времени с вами проводить, относиться к вам как-то пренебрежительно... Но ещё больше мне стыдно перед тобой... За то, что я оставила тебя совсем одну, когда она пропала... Высказавшись, девушка расплакалась почти в голос и снова прижалась к уже насквозь промокшему плечу. – Ну что ты такое говоришь?.. – Крис обняла её крепко-крепко, пытаясь в эти объятия вложить всю свою спрятанную глубоко в душе любовь, что столько времени сидела взаперти. – Пожалуйста, не мучай себя ещё и этим... – Рядом со мной всегда были ребята, а ты переживала это одна... – проговорила Лариса едва слышно. – Я не могу простить себе это... – За меня не переживай... – Крис мягко поцеловала её в макушку, гладя по вздрагивающей спине. – Со мной была Маша. Она очень мне помогла. С тех пор, как я ей рассказала, мне стало легче, правда... Судя по очередному громкому всхлипу, Лариса ей не поверила. – Нужно, наверное... сказать тебе кое-что очень важное... – Крис тяжело вздохнула. Эти слова обещали ей даться особенно непросто. – Самое страшное... для нас с тобой уже позади. Понимаешь, о чем я? Лариса медленно подняла голову и снова посмотрела ей в глаза. С едва уловимой искоркой надежды во взгляде. – Страшнее всего была неизвестность... – проговорила Крис чуть ли не по слогам. – А теперь... всё уже кончено. И ей сейчас хорошо. Точнее, ей будет хорошо, когда мы её окончательно отпустим. Самое главное, что нет уже этой неизвестности. Ты согласна?.. Девушка через через силу кивнула и вновь опустила взгляд. – Ты помнишь, что для Оли было важнее всего?.. – продолжила Крис тихо-тихо, очень ласково, почти уже не всхлипывая. – Для неё важнее всего было наше с тобой счастье. Она сделала для этого всё и даже больше. Помнишь, как она вытаскивала тебя после тяжёлого расставания, а потом помогла сделать шаг навстречу настоящей любви? Или как она ночами не спала и сидела возле меня, когда я заболела? Или хотя бы, как она давала нам списывать в универе? На этой фразе Лариса даже улыбнулась. Слабо-слабо, со слезами на глазах, но улыбнулась. – Я к тому говорю... – Крис закусила губу и на несколько мгновений замолчала, подбирая слова. – Она бы не хотела, чтобы мы с тобой вечно по ней страдали. И тем более она не хотела бы, чтобы мы отдалились друг от друга. Да, будет тяжело... Мы не сразу сможем отойти, и эта потеря навсегда останется в нашем сердце. Такие люди не забываются... Но мы должны жить дальше. Быть счастливыми наперекор всему. Только тогда ей станет спокойно... – Я тебя больше не оставлю... – шёпотом пообещала Лариса, снова мягко её обнимая. – Не кори себя за это, хорошо? – Крис прикрыла глаза, впервые за долгое время ощущая идущую от девушки искренность. – Прошлое не изменить. Главное, что сейчас всё ещё можно исправить, и мы должны исправить. Я тоже виновата, что не поговорила с тобой сразу. Самое трудное уже позади... Не может быть ничего страшнее, чем изнывать от безызвестности. Сейчас уже всё определено. Осталось только отпустить. – Я не знаю, как отпустить это... – всхлипнула Лариса. – Она с самого рождения была рядом со мной... Всё самое тяжёлое я пережила только с её поддержкой и... я боюсь, что без неё не справлюсь... – Все мы этого боимся... С ней каждому было легче... – Крис тяжело вздохнула. – Она всё равно навсегда останется с нами. Она слишком много сделала для нас, чтобы пропасть бесследно. Оля научила нас самому важному: любить жизнь, как бы жестока она ни была. И пока мы храним в себе эту способность, она будет с нами, и ей будет спокойно. – Прости меня, Крис... – дрожащим голосом проговорила Лариса. – И спасибо... за всё. Ты мой самый дорогой человек. Люблю тебя очень сильно... – Я тоже тебя люблю, – проглотив вставший поперёк горла комок, Крис позволила слезам непрерывным потоком вырваться наружу. Боль продолжала разъедать нутро. И все собравшиеся на маленьком городском кладбище понимали, что она отпустит не скоро. Но у двух давних подруг, в это утро вновь обретших друг друга, с плеч определённо свалилась очень тяжёлая гора. Они знали, что борьба ещё не окончена. Что из их глаз ещё выльются литры горьких слез. Что боль будет следовать за ними по пятам ещё долго. Но вместе с тем знали они, что отныне им не придётся справляться с этим сокрушительным, никому больше не понятным отчаянием в одиночку. Во второй раз они друг друга не оставят. Ради себя самих, ради своих близких и ради той, что с нежной улыбкой будет наблюдать за ними сверху. .