Дракон мёртв. Да здравствует Дракон!

      Итачи закрывается от солнца книгой. Под его головой мягко вздымается грудь Саске, скрытая хлопком черного хаори. Он дремлет, разморенный первым весенним теплом. Вокруг них растекается мягкая, постепенно наливающаяся соком трава, а над головами покачиваются ветви сакур, украшенные только-только набухающими маленькими розовыми бутонами. — Ты всё ещё не хочешь принять моё предложение? — тишина разбивается, как волна о скалы. Голос у Саске хриплый и обманчиво вялый. — Я не приму его без разрешения Совета, — спокойно говорит Итачи, переворачивая страницу. — Что за глупости? Они согласятся. — Они могут решить, что меня нужно отдать в другой клан. И что тебе нужна другая партия, — продолжает Итачи будничным тоном, не отрываясь от книги.       Поднимается ветер. Саске взрывается смехом, его грудь ходит ходуном, и читать дальше — невозможно. Итачи с раздражением захлопывает книгу. — Таким решением они обрекут себя на войну и смерть. Я вырежу и спалю тот клан, в который тебя решат отдать, —Саске говорит это будто бы в шутку, продолжая смеяться, но Итачи знает, что это — настоящая угроза.       Он садится перед ним на колени, расправляет складки покрывала рядом с ногами. Лицо его становится серьёзным, и он старается звучать строго: — Тебе нужно быть благоразумнее. Сдержи свои желания и постарайся принять любое решение.       Саске приподнимается на локте, его красный взгляд неотрывно скользит по лицу Итачи, будто пытаясь выловить те эмоции, что тот так умело скрывает. На свету его радужки кажутся маковыми бутонами, яркими, насыщенными, отражающими всю пламенность его нрава.       Каждый живущий точно знает: чем светлее красные глаза у Учихи, тем сильнее огонь в его крови. — Ты не хочешь выходить за меня? — спрашивает Саске и кладет ладонь Итачи на коленку, скрытую слоями одежд. — Я хочу, чтобы ты оставался жив, — не меняя строгого тона, отвечает Итачи. — И чтобы стал великим правителем клана и наших земель. Но для этого придётся следовать правилам. Хотя бы иногда.       Саске слабо дергает верхней губой, показывая укрупнившиеся передние клыки — он злится, но в тоже время понимает, что Итачи прав. Он может быть импульсивным, слишком порывистым, но ума он не лишён.       И сейчас Итачи, который обычно не позволяет лишних прикосновений, ведет пальцами Саске по щеке, а тот сразу же жадно принюхивается, удовлетворяя порывы такой малостью. — Когда мы поженимся, я буду долго и бережливо тебя вязать, — выдыхает он на кожу запястья.       От этих слов вся природа Итачи сжимается в комок, и за рёбрами слишком сладко тянет, оставляя привкус лёгкого возбуждения — словно капля мёда на кончике языка. Кровь приливает к щекам, ведь того, что говорит ему Саске, он хочет не меньше. Хочет принадлежать только ему. — Твой запах стал гуще. Ты ведь тоже этого ждёшь, — Саске его очевидно провоцирует, и Итачи отнимает руку. — Прекрати, — он сразу же прячется в привычную для себя броню из равнодушия и льда. Держит лицо, даже несмотря на то, что щеки чуть покраснели, и придаёт своему голосу напускного холода: — Прояви ко мне уважение, прошу.       Саске смиряется. Его пламя сколь угодно может литься и разрушать, не убираться в границы и ломать преграды. Таким, как он — сильнейшим мира сего — открыто куда больше дверей, и уж тем более им не нужно с особой тщательностью оберегать свою честь. — Прости, — тихо говорит Саске. — Всё в порядке. — Итачи поднимается на ноги. Они слишком долго отдыхали, пора вернуться во дворец.       С балкона внутреннего двора открывается чудесный вид на аккуратные сады, декоративные озёра и маленькие мосты через них. — Как жаль, что невозможно заглянуть в будущее и выбрать правильный путь, — говорит Фугаку, складывая иссушенные старостью руки на красные перила. — Старейшины попытаются найти верное решение, — негромко отвечает ему Данзо. — Итачи нужна достойная и в тоже время выгодная партия. Его нужно выдать за альфу в ближайшее время. — Взгляд Фугаку, поблекший и потемневший, блуждает по саду, будто пытаясь выловить в нём призраков. — Ему уже давно пора вынашивать наследников. И Саске тоже должен занять моё место. — Так что вы думаете, господин? — Они родились в разное время, но созданы друг для друга. У них чистая кровь от Первого пламени, и их дети будут совершенными созданиями, как и они сами. — Но времена изменились, для силы клана недостаточно сохранение чистоты крови, — вступает в спор Данзо, мягко, без напора. — Огонь моей крови угасает. Но я хочу увидеть, как мои дети принесут мне на благословение внука. — Один ваш сын непременно это сделает, соединившись в союзе с другим представителем клана, — спокойно продолжает Данзо. Его речь течет, точно медленная, степная река. — К миру с Сенджу мы шли очень долго, разве не пора подтвердить наши пакты браком? — Чёртовы белокровки, — презрительно кривит рот Фугаку. — Ни одна из их омег не сможет справиться с огнём Саске. — А Итачи можно отправить в клан Хьюго. Он не менее древний, чем ваш. — Но умирающий. Они изо всех сил пытаются предотвратить собственное падение. — Фугаку опирается на перила локтями и с удовольствием видит, как Саске с Итачи заходят во внутренний сад. — Мы можем сколь угодно говорить о выгодности партий, но все наши слова разбиваются о волю Саске. Он никому не отдаст Итачи и развяжет тысячу войн из-за него. — Он поддевает большим пальцем кольцо, что раньше символизировало его любовь, а теперь — затяжное вдовствование. — Красная луна подарила ему много силы и вместе с тем неукротимый нрав. Он жадный и импульсивный, а его любовь не знает границ. Он не из тех, кто отдает, он из тех, кто отбирает. И единственный, кто может на него хоть как-то повлиять — это Итачи. Более благоразумный, спокойный. Огонь его крови слабый, но горящий всегда: неспособный подчинить силой, а будет выжигать медленно и точно. Он очень похож на мать.       Лёгкий порыв ветра шелестит в ветвях расцветаюшей сакуры и вздымает вверх запах прогревающейся земли. — И всё же последнее слово останется за старейшинами, — говорит Данзо. Фугаку на это только смеётся. Итачи убирают волосы золотыми заколками. Саске прикалывают брошь с вьющимся драконом на черный ситец хаори. Итачи расправляют длинные рукава многослойных, шёлковых одежд. Саске затягивают широкий красный пояс традиционным узлом и вкладывают за него катану. Итачи помогают встать на высокие гэта и поправляют на них расписные шелковые лямки. Саске направляется в главный зал и занимает место на постаменте, среди расшитых золотом подушек — по левую руку от Фугаку. Итачи приходит последним и остается поодаль, прячась за легким тюлем. Полутьма мешается с дымкой благовоний. В зале собрался весь клан, а самые старшие и почитаемые, занимают места на стульях полукругом от Фугаку и Саске. Весь Совет в сборе.       Итачи не замечает: Шисуи вырастает позади него за два шага. Он всегда двигается бесшумно, как и полагается опытному воину, командующему охраной дворца и лично — охраной Цветка клана.       Он кажется грозным и собранным, будто выкованным из стали, но к Итачи он всегда относился с нежностью. Вот и сейчас он ему улыбается, подходит ближе и тепло целует в верхнюю часть лба. — Ты прекрасно выглядишь, — он делает комплимент, замирая рядом. — Как всегда ты слишком добр ко мне, — благодарит Итачи, отвечая улыбкой на улыбку. — Твой брат смотрит на тебя. — Шисуи кивает в сторону Саске. — А разве были моменты, когда он не смотрел? — Твоя правда. — Шисуи склоняется ближе к уху Итачи. — Не волнуйся. Совет одобрит вашу свадьбу. Итачи смотрит долго на Шисуи, на него, такого смелого и умного, и вдруг грусть пробирается в самое сердце. — Я знаю, что долг важнее чувств. Что бы сегодня не решилось, я давно готов к любому исходу.       Слуги припадают на колени и раскрывают створки адамо, чтобы в зал хлынул свет полной луны. Серебристой и по-весеннему яркой. В зале становится тихо. Ни звука.       Всё детство Итачи проводил с Саске. Они были неразлучны: Итачи был рядом, когда няньки возились с Саске, он играл с ним, пытался успокоить во время плача. Они вместе ходили гулять, всегда вместе сидели за столом отца. Но шли годы, что разъединяли их по природе.       Когда Итачи исполнилось двенадцать, его назвали Цветком клана и стали поучать в соответствии с новым статусом. Ему рассказали, что быть Цветком клана — это почитаемо и важно, он сын-омега от главы кланы, а значит от него многого ждут. И все ждали, когда Итачи расцветёт. Но его природа молчала. Течка не начиналась, поэтому ему приходилось завоёвывать уважение другим путем.       Его разумность и верно построенная речь не раз удивляли старейшин и Фугаку. Но самое главное: к Итачи обратился дракон его матери. Иоши — молодой и маленький. Длиной он всего в несколько лошадей, и высотой с них же. Чешуя его тонкая, не окрепшая, но он мог дышать пламенем на протяжении нескольких минут.       Он пришёл к Итачи сам: видимо, покинул гнездовье впервые за несколько лет и почуял знакомый запах или знакомую кровь, что притянула его к человеческим рукам. В тот день Итачи читал книжки в саду и чуть не обмер от страха, когда прямо перед ним приземлился дракон. Иоши жался к нему и оплетал кольцами своего гибкого длинного тела с особой бережливостью. Итачи боялся даже дышать, а слуги вокруг него отступали в незнании, что нужно делать. Никто не ожидал подобного. А в сознании Иоши все, видимо, складывалось проще. Он был очень привязан к Микото, и после её смерти пропал, но через несколько лет он смог узнать её в облике старшего сына.       Драконы — своенравные создания. Они всегда были связаны с кланом Учих, придавая тому ещё больше силы и власти. Драконы считались прародителями Первого пламени, а Учихи стали теми, кто смог приручить то самое Первое пламя. Их судьбы сплелись, и поэтому драконы часто находили в ком-то из Учих родственную душу и служили с верностью. Но бывало и так, что снисхождение дракона приходилось заслужить.       Когда Итачи понял, что Иоши не удавит его в своих кольцах, то положил ладонь ему на крупную голову и нежно приласкал между рогов, по жёсткой, чёрной гриве. Он и не надеялся на такое: чтобы дракон выбрал его. И уж тем более дракон его покойной матери.       Когда страх отступил, и первое знакомство состоялось: Иоши стал верным другом и защитником. И для него Итачи всегда оставлял раскрытым балкон.       Но когда что-то обретаешь, то что-то и теряешь. Саске совсем отдалился от него: воспитание альф — дело суровое. А тут, ко всему прочему, наследник, родившийся под красной луной.       Саске уже в десять мог владеть мечом и стрелять из лука. Он постоянно тренировался, а ещё — учился тонкостям правления и тактики. Да, он был способным учеником, и в тоже время ему требовалось оттачивать свои навыки. Прекратились совместные игры, Саске стал не по годам серьёзным и закрытым: видимо, осознал бремя своего наследия, и ему требовалось время свыкнуться с мыслью, что он не простой мальчишка.       Его природа раскрылась полностью, когда ему исполнилось тринадцать. После первого гона он сильно возмужал, окреп. В его ярко-красных глазах появились отблески стали — казалось, что дай ему шанс, и он развяжет любую драку. Пылкий, сложный, неукротимый. Отец, как и весь клан, восхищался им, ставил в пример, когда как Итачи постепенно становился разочарованием. Ему исполнилось семнадцать, а течка так и не наступила.       Лекари и врачеватели разводили руками, говорили, что по всем показателям Итачи здоров, и что возможно нужно подождать. Но клан укреплялся во мнении, что Итачи — пустой, и что природа его мёртвая. Он не сможет принести наследников, а это означало, что звания Цветка клана его нужно лишить. И останавливало лишь наличие преданного дракона.       Дракон — это всегда статус. Далеко не все Учихи смогли приручить этих созданий. Для Итачи началась тяжёлая полоса. Он знал, что говорит о нём совет, и чувствовал разочарованный взгляд отца.       Всё стало куда хуже, когда Саске со своим учителем решили отправиться в странствие. Это было в том числе испытанием для наследника клана: походные условия, долгие тренировки, опыт от встреч с другими землями. В день прощания Саске смотрел на Итачи как-то очень странно. В нем не было ни радости, ни нежности, ни любви; одна только сталь, уверенность и пламя. — Дождись. Когда я вернусь, то всё изменится. — Береги себя, — отстраненно ответил Итачи, пряча свою уязвлённость от столь холодного прощания.       Тогда он не понимал, какой в действительности магией обладали слова Саске. Его не было три года. За три года Итачи не расцвел, но его воля позволила ему с достоинством вынести всеобщее разочарование. Вынести с достоинством и принудить клан уважать себя другим способом.       А именно — торговым соглашением с кланом Нара. Стороны никак не могли прийти к компромиссу до тех пор, пока Итачи не нашёл способы потянуть за нужные ниточки: установить договорённости с несколькими торговцами, уменьшить процент ссуды, пересмотреть процесс оформления импортированных товаров. Ему приходилось действовать в тайне, из тени, и в долгой реализации плана помогал Шисуи.       В конце концов, финальный вариант соглашения был подан Фугаку на подпись с одной деталью: на бумаге был лёгкий запах лавандового масла. Им пользовался только Итачи.       Фугаку сразу понял, что недооценивал собственного старшего сына. Шисуи только подтвердил его оплошность: рассказал честно и прямо, какими путями удалось заключить договор. Совершенно законно и с выгодой для всех. И всё благодаря Итачи.       Расстановка сил в клане сразу поменялась. По правилам Итачи не мог присутствовать на Советах, но зато Фугаку стал часто приглашать его на ужины, где спрашивал его мнение о текущих делах, как когда-то спрашивал у Микото. И всё чаще искренне просил прощения за собственную жестокость и отчужденность по отношению к нему. Но Итачи не злился и не обижался, потому что понимал — они все заложники правил и функций. От клана ждут многого, от их решений и выборов зависит процветание страны.       Время шло. От Саске не было вестей. Итачи не расцветал, поэтому и о выгодной женитьбе не могло быть речи. И когда наступила третья зима с сухим, редким снегом, Саске вернулся. Вернулся, седлая огромного чёрного дракона. Зверюга ревела, вертелась в небе змеёй, и была такой огромной, что ей не было места в саду дворца. Итачи видел с балкона, как огромный дракон опустился за городом, и как завертелся, радостно завыл Иоши, лежавший на голом дереве в саду.       Через полчаса во дворец явился Саске. Фугаку и все советники ждали его с нетерпением. Итачи же прятался за створками сёдзи и смотрел на них через тонкую щель, не смея вмешиваться во всеобщее ликование. Сердце билось в горле: он не мог глубоко вздохнуть от щемящей радости и бесконечной тоски. Саске вырос, стал грубее и шире в плечах. У него отрасли волосы, жёсткие и непослушные, и пахло от него иначе: дымом и еловым лесом. — Где Итачи? — прерывая голоса вокруг, спросил Саске.       От удивления Итачи замер. Он и не думал, что Саске вспомнит о нём, а уж тем более, что вспомнит сразу после возвращения. Тоска победила. Итачи резко отодвинул створку сёдзи в сторону и сразу же склонился в уважительном поклоне: перед главой клана, наследником клана и Советом.       Саске оказался рядом так быстро, что Итачи не успел вздохнуть, а уже был стиснут в загрубевших руках. Саске стал выше, он утыкался носом над ухом, жадно вдыхал запах. Итачи не мог пошевелиться — удивление стыло в нём и парализовывало до самых кончиков пальцев. Такой встречи он совсем не ожидал. Он не надеялся даже на разговор.       А Саске чуть отстранился, заглянул в глаза и сказал тихо, чтобы только Итачи мог его услышать: — Ты меня дождался. Тогда всё встало на свои места. А на следующий день у Итачи началась течка.       Трое старейшин с великой горы Мьёбоку приходят под медлительный стук барабанов. Они облачены в монашеские балахоны и не говорят ни слова. Их лица покрыты белилами и расписаны чернилами. В полном молчании они опускаются на колени перед Фугаку и Саске, склоняют головы. — Что хочет узнать великий глава клана Учих? — наконец, спрашивает один из них, самый рослый, с копной седых волос. Зал стынет в почтенной тишине перед долгожданными гостями. — Я пригласил вас за тем, чтобы вы поделились мудростью. Итачи чуть ближе подходит к тюли, чтобы видеть происходящее точнее. — История великого клана подходит к распутью, — говорит Данзо, вставая со стула. — Красная луна подарила Фугаку Учихе сына от Первого пламени. Он — наше будущее, и чтобы укрепить его положение нужен прочный союз. — Время идёт, а великие кланы до сих пор обеспокоены браками и зачатием, — смеётся старейшина, что сидит от седовласого по правую руку. — Мой совет будет таков: неважно, с кем ваш юный Дракон ляжет в постель, ведь ничто не убережет его от яда в пиале с чаем.       В зале поднимается шум, присутствующие перешёптываются, вздыхают и замолкают лишь тогда, когда раздаётся звук барабана. — Наш брат резок в словах, но справедлив, — говорит третий мудрец… женским голосом. — Смотреть вам нужно не в ту сторону. Дракон родился под красной луной. Подобное уже происходило пять сотен лет назад, и Дракон изменил уклад многих вещей, он остановил затяжную войну, по справедливости разделил земли и отдал их под правления великим кланам. А в итоге пал от предательской руки. — Мой вам совет, — заканчивает мудрец с седыми волосами. — Берегитесь кинжала в чужой руке.       Итачи с волнением смотрит на Саске: на его непроницаемое лицо, на обманчиво расслабленную позу. Он не произносит ни слова лишь потому, что происходящее ничего для него не значит.       И он лучше любого из присутствующих знает, что опасность существует не где-то там, она всегда появляется под боком. О перипетиях судьбы и хитрости придворных, о собственных изъянах он осведомлён не меньше любого из присутствующих. Именно это позволяет ему трезво оценивать происходящее.       Трое мудрецов поднимаются с колен. Советники шумят, задают вопросы, ответов на которые не следует. Вновь звучит барабан. Мудрецы с вежливостью отдают поклон и покидают зал под всеобщее возмущение.       Когда за ними закрываются сёдзи, зал бурлит лишь сильнее. Советники с боем обсуждают произошедшее: они явно ожидали не такого исхода. Они желали услышать то, что вознесёт их самолюбие и тщеславие. Например то, что будущее клана — лишь процветание, что родившийся Дракон установит абсолютную власть Учих. Что перед ними все остальные кланы будут лебезить и пресмыкаться. — Нужно сохранить чистоту нашей крови, брак между Итачи и Саске — это верное решение, — говорит один. — Но так мы потеряем шансы на возможные союзы! — восклицает другой.       Голоса становятся громче, и кажется, что жар споров затмевает истину, нежели помогает её достичь. Итачи тихо и глубоко вздыхает, смотря на происходящее. Но воцаряется тишина в тот момент, когда Саске поднимается на ноги. Присутствующие чуть склоняют головы, а Фугаку коротко ухмыляется.       “Только не будь резок. Прошу, не будь”, — думает Итачи, хотя знает, что дипломатичность речей Саске не подвластны. — Мне наскучила бесполезность Совета. Сегодня я надеялся увидеть вашу мудрость, а вижу погрязших в мелочности стариков, — громко говорит Саске. — Ваше пламя гаснет, и мне это противно. Другие кланы знают силу нашего имени, они знают, кто я есть, — его голос становится громче, а свечи, горящие в зале, разом становятся ярче. — Чужое уважение возникает лишь перед крепкой волей. Наш клан ни перед кем не склонится. — Саске поднимается на постамент, и Фугаку впервые позволяет ему себя заслонить. — Другие кланы не получат пламя нашей крови! Наш клан не примет чужака, потому что тот не справится с силой нашей крови! Мои дети останутся отпрысками Первого пламени, и тогда все другие будут дрожать перед ними. Вам ясен мой ответ? Вы слышите рёв Дракона?       Итачи хватается за тюль вспотевшими от волнения ладонями. С улицы доносится драконий, громкий рык. — Наша воля крепка, пока мы с честью принимаем решения, — продолжает Саске, пламенея в своей речи. — Нам не страшны враги и предатели. И наш клан станет только сильнее, когда Цветок станет моим!       Напряженность вечера достигает кульминации, и зал взрывается хлопками и поддерживающими возгласами. Ликуют все, потому что сегодня каждый получил силу пламени, каждый ощутил волю и непреклонность Дракона.       У Итачи сердце подскакивает к горлу, ведь и его тоже коснулся огонь. Но вместе с тем его руки холодеют, а в душе мается печаль — точно тогда, когда он предчувствовал смерть матери. Всеобщее ликование — отдушина для глупцов, но Итачи не глуп. Беспокойство, тонкое и слабое, оседает на кончике языка. — Ты не рад? — тихо спрашивает Шисуи. — Рад, конечно, — отвечает Итачи и не врет. — Только вот за подобными триумфами всегда следует смерть. — Спишу твои слова на предсвадебную меланхолию. — Глупый. — Итачи, просто позволь себе быть счастливым. Ты никогда не думал о себе, а сейчас твои мечты воплощаются в реальность. Это ведь такая редкость — быть в браке по взаимной любви. — Шисуи тих, но настойчив в своих словах. — И даже если счастье не будет долгим, то насладись им сполна, пока можешь. Сегодня твой вечер, и Саске желает увидеть блеск твоих глаз. — Я всегда слышал от тебя самые правильные вещи, Шисуи. Спасибо.       Шисуи коротко улыбается, склоняясь в вежливом поклоне — перед Итачи и перед подошедшим к ним Саске, который без колебаний говорит: — Идём.       И вот его рука уже сжимает ладонь Итачи. Они вместе ускользают через распахнутые адамо в небольшой сад, окружённый высоким каменным забором. Совет оканчивается праздником, слуги несут яства, крепкое вино и саке, поэтому никто не заметит их отсутствия. А даже если заметит, то что с того? Их союз получил одобрение, и теперь они могут не следовать строгим правилам.       Саске уводит Итачи под сень клёнов и абрикосов, где тени особенно густые. Лунный свет с трудом пробивается через сплетение раскидистых ветвей. — Ты ведь станешь моим? — лихорадочно шепчет Саске, и его руки обнимают за щеки. Его глаза, наполненные светом, сейчас кажутся сверкающими янтарными огнями. — Что за вопрос? Ведь всё решено, — отвечает Итачи, немного растерянно и скованно. Он касается пальцами плеча Саске, пытаясь успокоить его возбуждение. — Я знаю, что ты верен долгу. Знаю, что принял бы любое решение. Но здесь и сейчас я спрашиваю тебя не как наследник клана. Хочу услышать ответ от тебя, моей любимой омеги, а не от того, кто с такой честью служит отцу. От тебя, Итачи.       Итачи тонко и долго выдыхает. Он всегда следовал правилам, потому что понимал собственное положение — быть первенцем-омегой тяжёлая ноша. Долгое время его преследовало клеймо разочарования, но вместе с тем он стал душой клана — заслужил это собственным умом и достоинством. Как оказалось, почти не помня своей матери, Итачи взял от неё лучшее: доброе сердце и несгибаемую волю.       Он никогда не позволял чувствам взять верх. А сейчас именно тех спрятанных чувств желает Саске. Итачи, непривыкший к такому ровно так же, как и к откровенностям, даёт себе право быть счастливым. Шисуи подарил ему верный совет, и от этого действительно становится легче.       Теперь ничто его больше не сковывает, теперь можно проявить все свои желания. И так хочется стянуть с себя неудобные одежды, неудобные заколки, неудобные гэта — в качестве последнего символа собственной открытости перед Саске. — Сегодня исполнилась моя заветная мечта: теперь я могу любить тебя открыто. — Итачи подаётся немного вперёд и прижимается к щеке Саске губами, горячо выдыхая. — И все это только благодаря тебе. Ты был неукротим, как дикое пламя. Боги, Саске, я так люблю тебя.       В груди сворачивается тёплый, искристый ком, от которого сбивается дыхание. Вся природа Итачи трепещет и плачет от радости, что теперь ей позволили потянуться к своему альфе.       В ответ Саске обнимает за талию и крепко прижимает к себе, а сам Итачи точно так же цепляется за него, пытаясь не заплакать от переполняющего его счастья. Теперь он может жаться к нему, трогать его, питаться жаром его кожи, и… целовать.       До этого им нельзя было так интимно и долго касаться друг друга. Точнее, нельзя было Итачи. Его роль любимого и непорочного Цветка запрещала ему быть откровенным, любой запах на нем — даже запах Саске, — сразу же опорочил бы его честь.       "Если ты позволишь себе слишком много, а я не смогу тебе противостоять, то знай, что следующим днём я выйду в сад и прилюдно сделаю себе сеппуко", — однажды сказал Итачи, когда Саске, гонимый своей необузданной, только-только раскрывшейся природой, попытался оттеснить его к стене. Больше ничего подобного не повторялось. Саске научился держать себя в руках и мог быть рядом даже в период течек. Он оставался у наглухо закрытых сёдзи, пока Итачи от боли и жара сворачивался клубком в углу своей комнаты.       А теперь можно. Теперь можно прикасаться, целовать, оставлять на себе запах. Саске ловит Итачи за подбородок, оставляет короткий поцелуй на его верхней губе — нежно и бережливо. Для первого раза это самый лучший жест. Итачи благодарен, что даже сейчас Саске не берёт от него слишком многое. — Я хочу, чтобы в нашу первую ночь ты цвёл всей природой. — Я отдамся тебе целиком. Ты получишь меня всего, — обещает Итачи, кладя голову Саске на плечо и доверительно прижимаясь к нему. ***       Подготовка к свадьбе становится делом утомительным и обременяющим. И по большей части — из-за Фугаку.       Всем на удивление он проникается ностальгией и грустью — видимо, его особенно сильно одолела тоска по Микото, по тем временам, когда они сами, гонимые нежной влюблённостью, ждали свадьбы. К тому же, он понимает, что свадьба Итачи и Саске — должно быть, последнее празднество, которое он увидит при жизни.       Итачи ему ни в чем не перечит, понимая всю важность события, а вот для Саске происходящее оказывается раздражающей суматохой. Два дня назад, сделав вид, что на реке Сейрай его ждёт учитель, он собрался и отбыл из дворца. — Может быть, ты хочешь для себя особенных украшений? — спрашивает Фугаку за ужином. — Я приглашу лучших ювелиров. — Не стоит, отец, я возьму заколки матери, — спокойно и с мягкой улыбкой отвечает Итачи. — А что насчёт того кимоно? С цветами? — Слишком длинное, а подшивать его долго, — продолжает Итачи. На самом деле, кимоно с цветами стоит уйму денег, при этом качество шёлка оставляет желать лучшего. Многие торговцы, узнавшие о свадьбе в великом клане, заламывают цены ради наживы. — Мне больше нравится то белое, с красно-черной окантовкой. — Точно-точно, — Фугаку машет рукой и делает глоток чая из пиалы. — А с местом для медового месяца вы определились? — Отец, — с укоризной отвечает Итачи. — Ну прости, прости. Я спрашиваю по причине беспокойства. — Спасибо тебе за внимание и заботу.       Итачи смотрит на Фугаку с мягкой, слабой улыбкой. Отец изменился за последние годы: раньше он не считал нужным уделять внимание старшему сыну. Теперь же, когда старость обнимала его холодными руками, он стал мягче и внимательнее. — На месте Саске я бы поступил точно так же. Я бы сделал все возможное, чтобы Микото осталась со мной, а не отправилась в другой клан, — делится Фугаку, подливая себе чай в пиалу. — Я рад, что ты и он поступили так, как поступили, — отвечает Итачи и поднимается с колен на ноги. — От вас, альф, всегда зависит наше благополучие и счастье. Перед тем, как покинуть обедню, Итачи целует отца в макушку. Тот только коротко кивает и приказывает слуге убирать со стола.       Покои из-за раскрытых адамо наполняются свежестью и нежным запахом абрикосов. От слабого ветерка колышатся лёгкие занавеси, а раскуренная палочка с лавандой вызывает приятную, тягучую сонливость.       Итачи выходит на небольшой балкон, чтобы полюбоваться ночью и успокоить ворох собственных мыслей о том, что уже было и о том, что ещё будет. В тихой ночи слышится трель цикад, а там, за стенами дворца, растекается город.       Но приятность и покой обрываются: под балконом раздаётся треск — будто ломается крепкая ветка. Итачи сразу же бросается к перилам и смотрит вниз. Темно, толком ничего не разглядеть, но он готов поклясться — плотный силуэт вырывается из тени и бросается к высокому забору, что окольцовывает дворец. — Шисуи! — скорее зовет Итачи, подлетая к сёдзи и отодвигая створку. Шисуи сразу же проскальзывает в комнату, держась за рукоять катаны. — Я видел кого-то под балконом!       Шисуи, не ожидая больше слов, легко, точно у него есть крылья, перепрыгивает через перила, мягко приземляется на ноги и скрывается с глаз. Следом за ним покои наполняют шесть самураев: двое встают у балкона и задвигают створки, ещё трое оцепляют выход, третий проверяет сами покои.       Итачи, напуганный и взволнованный, оседает на табурет. Может быть, ему почудилось? Может, это была всего лишь кошка? Наверняка произошедшему есть объяснение. “Странно, где Иоши? Обычно, по вечерам он крутится рядом”, — взметаются мысли в голове. Итачи набирает больше воздуха и заставляет себя успокоиться — его волнение никому не поможет.       Шисуи возвращается через полчаса. — Никого. И следов никаких. Тебе точно не померещилось? — Я не сошел с ума, — сухо отвечает Итачи. — Не беспокойся, я приставлю к охране больше людей. — Шисуи опускается на колено, чтобы посмотреть Итачи в глаза. — Всё в порядке. Ты в безопасности.       Тревога и испуг отпускают. Должно быть, Итачи действительно померещилось. Из-за всей этой суеты он плохо спит в последнее время. Возможно, что от усталости мутится рассудок и обостряются страхи. — Что здесь происходит? — раздается голос из коридора. Итачи сразу же поднимается, приглаживает на себе складки одежд. Самураи раздвигают сёдзи, и Данзо проходит в покои. — Ничего. Юному господину показалось, что на территории преступник, — холодно говорит Шисуи и встает перед Данзо. — Как же хорошо, что его охрану возглавляете вы, генерал Шисуи. Ведь все обошлось? — Да.       Данзо обходит Шисуи, и Итачи еле сдерживается, чтобы не зашипеть. Он никогда не чувствовал себя в безопасности рядом с этим человеком. По каким-то причинам его ценил Совет, и к его словам всегда прислушивался Фугаку. Но всем своим естеством Итачи его ненавидел. У него не было для этого причин, просто в нем было что-то такое, что тревожилось каждый раз, когда Данзо оказывался рядом. — Нет ничего важнее вашей безопасности, юный господин. Я рад, что ситуация разрешилась. Но вам нужно отдохнуть и позаботиться о себе, — в его тоне нет ни грамма яда. Данзо кажется действительно взволнованным. Он склоняется в вежливом поклоне, и Итачи — всего миг, всего краткая секунда, — но замечает, как жадно раздуваются его ноздри, как он тянет запах омеги.       Проверяет.       Проверяет, не потеряна ли чистота. Итачи не успевает себя сдержать, он взмахивает рукой и отдает хлёсткую пощёчину. Самому советнику главы клана. Уважаемому человеку, слова которого имеют огромное влияние. — Уйдите! — командует Шисуи, и стража сразу же покидает комнату.       У Итачи сбивается дыхание, и жаль, что он не может видеть того, каким красным маревом полыхают радужки его глаз. — Вы посмели усомниться в моей невинности, — чеканит он каждое слово — с холодом и брезгливостью. — Уйдите. — Юный господин, вы не так меня поняли, — удивленно говорит Данзо. — Я лишь хотел узнать, в здравии ли вы. — Уйдите, — непреклонно повторяет Итачи. — Шисуи, проводи советника до его покоев. — Как прикажете, юный господин.       Данзо покидает комнату. Он выглядит растерянным и смущённым, но Итачи, как никогда уверен — тот врёт.       Напоследок Шисуи тихо говорит: — Я отправлю весточку Саске, чтобы возвращался.       Итачи лишь кивает и отворачивается. Злость и волнение отступают, и теперь приходят муки совести. Он сам себе кажется склочным и виноватым, когда как природа внутри ершится и шипит, говорит, что ему не показалось.       Со стороны — волнение и возбужденность рассудка у молодой омеги могли считываться в плохом свете. Могли означать беременность и порочные секреты. Итачи уверен: Данзо проверял его запах, он надеялся уловить признаки зачатия или лишения невинности. Он мог использовать это в своих целях, он бы попытался отменить свадьбу, попытался бы затуманить Саске голову грязной ложью.       У Итачи нет никаких доказательств, и все же он — уверен, что именно этого хотел Данзо. Ведь именно он сильнее других выступал против свадьбы детей Фугаку.       Успокоить себя оказывается сложной задачей. Под балконом встают самураи для охраны, в коридоре их тоже вдвое больше, чем обычно. Но это не приносит ощущения безопасности.       Как назло — Иоши тоже не возвращается. Видимо, охотится где-то в далёких лесах. Итачи, измотанный таким нервным вечером, почти не спит. Тяжело ворочается на футоне, а когда проваливается в сон, то сразу же вздрагивает.       То, что он сделал — ему с рук не сойдет. Где это видано, чтобы омега поднимала руку на альфу в таком высоком статусе. И ещё Саске… Он придёт в ярость, когда узнает обо всем.       Сон становится крепче лишь под утро. Прозрачный тёплый рассвет бросается в створки адамо, а Итачи, наконец, засыпает.       Жаль только, что покой не длится долго. Сёдзи распахиваются так громко, что, кажется, потрескаются. Итачи вздрагивает и тут же кутается в покрывало, чтобы прикрыться с головы до пят. — Это не вежливо, господин Саске! — дрожащим голосом кричит слуга. — Да плевать я хотел, — отрезает Саске. И вот его горячая рука касается головы, его пальцы забираются под край одеяла, трогают лоб. Итачи сильнее заворачивается в одеяло. — Выйди, я не одет. — Не уйду, пока не удостоверюсь, что с тобой всё в порядке. — Всё в порядке, — говорит Итачи. Он лицом показывается из-под одеяла и немного пододвигается к Саске. Тот садится удобнее, и теперь кладет ладонь ему на талию, и жар от его кожи ощущается даже через покрывало и нательную рубашку. — Шисуи сказал, что за тобой кто-то следил, а потом ты дал пощёчину Данзо.       Итачи молчит. От Саске сильно пахнет потом, пылью и гарью, он только-только с дороги, даже не снял кожаных доспехов. — Так всё и было, — наконец, отвечает Итачи. — Не нужно было тебя оставлять. — Не нужно было. — Прости. — Альфам тяжело справляться с мелочной суетой и ожиданием давно желанного. Саске усмехается, склоняясь ниже, чтобы прижаться лбом ко лбу Итачи. — Так что случилось?       Итачи коротко пересказывает события вчерашнего вечера, и Саске становится серьёзнее с каждым словом. — Из твоей комнаты ничего не пропало? — спрашивает он. — Не знаю, я не осматривался. — Твой разум и интуиция всегда были твоей сильной стороной. Не сомневайся в своих поступках и решениях, — говорит Саске, и у Итачи сразу колет за ребрами — одновременно больно и приятно. Теперь он чувствует себя более уверенным и не сомневается — вчера ему ничего не показалось. — Я очень скучал, — шепчет Итачи. Он хочет вытянуть руки и обнять Саске, но тогда покажутся его обнажённые кисти, что считается верхом неприличия. — А я по тебе. — Иди. Тебе нужны купальни, а мне переодеться.       Саске целует в макушку и уходит. Итачи же пытается подняться, но через несколько минут засыпает — легко и быстро, потому что теперь чувствует себя в безопасности. Слуги будят его через несколько часов, говорят, что его вызывает глава клана. Итачи с тяжестью приходит в себя, пока ему убирают волосы и помогают переодеться.       К отцу он идет, отчетливо понимая цель встречи. Его могут наказать за удар советника, но больше его тревожит то, что произошедшее точно отразиться на Саске. В зале его уже ждёт Фугаку, сидящий на своем постаменте среди расшитых золотом подушек. Рядом с ним стоят Саске, Данзо и Шисуи.       Итачи останавливается на почтительном от них расстоянии — как и подобает омеге, — и склоняется в уважительном поклоне. Как бы сильно ему не было тошно от ситуации, и какими бы не были обстоятельства — о правилах забывать нельзя. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает отец неожиданно мирным тоном. — Всё хорошо. Не нужно беспокоиться, — отвечает Итачи, поднимая голову. — На границе города схватили ниндзя, при нем было это, — докладывает Шисуи и протягивает ладонь, на которой лежит золотая цепь с подвеской в форме дракона. — Это же украшение матери! Оно хранилось у меня в шкатулке, — не сдерживает удивления Итачи. Саске забирает украшение и передает его Итачи. — В твои покои действительно пробрались вчера. К сожалению, мы не сможем ничего узнать, потому что ниндзя раскусил капсулу с ядом, — продолжает Шисуи. Итачи прячет подвеску в рукавах кимоно и чувствует, как Саске кладёт ладонь ему между лопаток, шепчет у уха: “Не волнуйся, но нужно проверить, было ли ещё что-то украдено”. — Ужасно. Нужно немедленно усилить охрану дворца. Кража может быть уловкой для отвода глаз, — говорит Данзо. — Возможно, это делается для того, чтобы саботировать свадьбу. — Разумная мысль, — поддерживает Фугаку, погружаясь в размышления. — Может, стоит объявить о переносе свадьбы, но в итоге провести её в положенное время? Это собьёт с толку возможных недоброжелателей. — Я переформирую разведывательные отряды. Если кто-то действительно хочет сорвать свадьбу, то мы их найдём, — говорит Шисуи. — Так и поступим, — поддерживает Фугаку. — Пусть самураи досматривают каждую повозку, что въезжает во дворец, и пусть каждый торговец, гость или обычный рабочий предъявляют документы, — отдает приказ Саске. — И я увезу Итачи в летнюю резиденцию, мы вернемся на торжество и после снова уедем. Но никто не должен знать о нашем отсутствии, пусть всё будет тайно. Для убедительности я оставлю здесь Аоду. — Не стоит. Здесь требуется твоё присутствие, — говорит Итачи. — А мне требуется твоя полная безопасность. — Пусть так и будет. Собирайте вещи и уезжайте, — вздыхает Фугаку. Итачи видит, что новости его тяготят. Он же так хотел, чтобы торжество состоялось со всей пышностью. Он очень ждал свадьбы и желал своим детям покоя. — И ещё, — Данзо вступает в диалог. — Я вновь бы хотел принести извинения юному господину. Вчера я проявил к нему бестактность. Итачи немеет в удивлении. — Я оскорбил Цветок клана. Итачи всегда был примером нравственности и сдержанности. — Не сто… — За то, что ты сделал, Данзо, я мог бы приказать Аоде сожрать тебя, — с пренебрежением бросает Саске. — Прекрати! Иногда ты совсем забываешься! — выкрикивает Фугаку. — Недоразумения случаются, но советник во всеуслышание принес свои извинения! Научись уже сдерживать своё пламя. — Не нужно ругани, — просит Итачи. Он понимает, что обстановка накаляется, а ссоры сейчас — это только лишняя радость для врагов клана. Поэтому приходится пойти на уловку. — Голова кружится.       Все присутствующие, как по щелчку, переключаются на Итачи. — Кажется, мне слишком сильно затянули пояс. Саске, помоги мне дойти до покоев, — продолжает свою маленькую хитрость Итачи. — Шисуи, пригласи лекаря, — сразу же командует Фугаку, отвлечённый от ярости. — После пусть отчитается мне о здоровье старшего сына.       Саске же, придерживая Итачи под локти, выводит его из зала. Но стоит им только отойти, Итачи выпрямляется и отступает от его рук. — Прекрати, тебе же плохо, — в недоумении говорит Саске. — Вы, альфы, иногда такие глупые, — тихо смеется Итачи. — Обдурить вас — проще простого.