Там, пока кровь горит,
Ты со мной пари,
Не дай в злобу ты своей любви
Обратиться.
Там, пока кровь горит,
Ты со мной пари
И до нави со мной долети,
Моя птица.
Птица – Tmnv
Море они переплывают четыре дня на небольшом судне. Саске долго не мог найти капитана, который бы согласился перевезти их в холодные земли Ясей. И хоть море не бушевало, путь не обещал быть лёгким — зимой ветры дикие и холодные, особенно в направлении к северу. Решающим становятся деньги. Саске предлагает двадцать золотых монет, и капитан, назвавший себя Юширо, приглашает на свой маленький корабль — маневренный, с высоким носом и подвижными парусами. Все четыре дня Итачи жутко укачивает, и он безмолвно сидит в дальнем углу палубы и кутается в плащ и покрывало. Несчастный Цветок — он не заслуживает таких отвратительных условий. Но ещё больнее ему было бы, если бы Саске оставил его во дворце Наруто. За время пути Саске понимает и сам: ему спокойнее от того, что Итачи рядом. Во всяком случае — волнения меньше. Итачи у него на виду, а так бы — он ломал голову от мыслей о том, как он. К тому же, здесь Данзо их точно не достанет. Пока. Что же он готовит? Нет ни молвы, ни слухов, будто он собирает вокруг себя силу, чтобы нанести один точный удар и перевернуть нынешнее устройство мира. Данзо умён, и, судя по тому, сколько лет он притворялся верным советником — ждать он умеет. На пятый день судно причаливает к холодному острову, побережье которого — чёрное, будто выжженная земля. И вокруг — холмистые, коричнево-бурые степи с редким, куцым лесом и белыми проплешинами лежащего снега. Очень тоскливый и мрачный вид. В дали, под пологом туманов и низких облаков, виднеются очертания огромных гор. По сравнению с теми, что пришлось преодолеть в бегстве из собственных земель, они кажутся исполинскими и устрашающими. И именно там гнездятся драконы, — Саске чувствует это с первого взгляда на остров. Капитан судна сам на сушу не ступает, наоборот — уплывает как можно быстрее, бормоча причитания, мол помереть здесь — проще простого. “Ой, глупцы. Какие же глупцы”, — слышится от него, но Саске только ухмыляется. Итачи, бледный от долго мучившей его тошноты, но терпеливый, замирает на берегу, и Саске ведёт костяшками пальцев по его щеке. Касается осторожно, обводит выступающую скулу, убирает прядь волос под капюшон плаща. Итачи смотрит на него чуть исподлобья — у него всегда чуть склоненная голова перед теми, кого он уважает и сильно любит. — Немного отдохнём перед дорогой, — говорит Саске. Итачи качает головой. — Здесь жутко сыро, давай хоть выйдем на равнину? — просит он. Саске кивает, берёт его за руку, и они вместе уходят с чёрного пляжа, а море быстро съедает их глубокие следы. Из-за открытой на много вёрст местности ветра гуляют свободно, дуют будто со всех сторон — и от них никак не скрыться. Саске и Итачи бредут по пустынности, и всё здесь кажется странным: ни одной живой души, ни одного поселения. Здесь будто бы земли для отшельничества. Вскоре они выходят к реке, и она ледяная, но настолько чистая, что даже на самой большой глубине виднеется дно с плавающей рыбой. По каменному устью они движутся вверх, и земля рядом с ними ломается, поднимается пластинами, торчит огромными валунами, и вскоре раздаётся шум водопада. Река бурлит и падает, брызгается, и вокруг неё возвышаются хребты, растекаются по обе стороны, становясь ниже на далёких расстояниях. — Я вижу пещеру, передохнем в ней, — говорит Саске. В пещере сыровато и холодно, но шум от водопада глухой и скорее умиротворяющий. Костёр разводится долго и неохотно, но зато ощущение странного покоя сворачивается у Саске на душе. — Чувствуешь? Здесь будто сила сочится из земли. Итачи, греющийся у его бока, мягко кивает. — Да. Странное чувство, мне кажется, что я вот-вот окажусь дома. Саске проходится пальцами по щеке Итачи, затем загребает его ладони в свои. Он думал, что уверенность и сила покинули его, но здесь, среди безлюдной, пустой местности, он ощущает себя лучше. Почти как раньше — с огнём в крови. — Так и будет, любовь моя. Скоро ты вернёшься домой, — обещает Саске, припадая носом к макушке Итачи. И ему радостно ощутить, что в его запахе больше нет ноты горечи из-за физической боли. Итачи постепенно восстанавливается, и груз волнения за его жизнь спадает. Они немного дремлют, а после перекусывают лепёшками, сухими дольками яблок и вновь отправляются в путь. Горы, что по прибытии казались дымными очертаниями, сейчас становятся выше и шире. Особенно одна из них — венчающая весь хребет, массивная, но кажущаяся будто округлой, её бока не резкие и угловатые, а плавные, покатые. Выглядит это монументально и устрашающе, вызывает трепет и желание скорее двигаться вперёд. Саске бросает на Итачи взгляд, и тот в восторге не меньшем. Его взгляд, прячущий в себе красные отблески, не может оторваться от открывшихся пейзажей. Но есть вещь, которая тревожит Саске с момента прибытия на остров — драконов не слышно. Он не мог ошибиться, это не то, что можно легко выкинуть из головы. Учитель Какаши, посвящая его в тайны, молвил: "На Ясее, далеко на севере, драконье гнездо. Но, надеюсь, тебе не придётся там бывать". Тогда Саске спросил, почему же ему не нужно туда плыть? Почему туда вообще не путешествуют Учихи, там ведь драконы, можно приручить не одного, а двух или даже трёх. Учитель в ответ отвесил Саске крепкую оплеуху, чтобы усмирить его жадность, и ответил: "Драконов не покоряют, их призывают. И если ты когда-нибудь окажешься на Ясее, то значит в твоей жизни случилось страшное горе". Учитель Какаши оказался прав. Итачи кончиками пальцев касается заросшей щетиной щеки. Он всегда был очень осторожен и бережен в тактильности — всегда только лёгкие прикосновения, долгие поглаживания без всякой силы. — Ты сильно ушёл в себя, — тихо, с толикой беспокойства говорит он. Саске ловит его ладонь и ведёт носом по ребру, собирая любимый, родной запах цветущих весенних садов. — Просто задумался, — отвечает он. Пока незачем делиться опасениями, они могут оказаться беспочвенными. Драконы наверняка прячутся глубоко в горах и не желают лишний раз являться миру. Покрытые одной только жухлой травой, мелкими островками снега и кустарниками холмы начинают обрастать деревьями, редкими, невысокими. У верхушек они более тонкие и хлипкие, но зато корни мощные, уходят вглубь земли, пробивая обветренные слои и жадно напиваясь водой из глубин. По лесу они бредут неспешно, потому что здесь легко споткнуться о выпирающие корни. Ближе к сумеркам, они останавливаются на привал, разводят костёр и вновь едят лепёшки. — Здесь так тихо, — говорит Итачи. — Я не слышу драконов. И крупная дичь здесь не водится, чем тогда они кормятся? Саске не отвечает. Итачи повторил его мысли, но выбор у них невелик — им нужно исследовать остров, и если они ничего не найдут, если истории об этом месте окажутся мифом, то… — Тшшш. — Саске быстро прикладывает палец к губам. Позади них, пару секунд назад, раздалось шуршание. Может, кролик? Нет, не похоже. Саске обводит пространство вокруг внимательным взглядом. Тень отделяется от деревьев быстро и рвётся вперед. Саске успевает обнажить катану и принять удар — противник налетает на него с двумя кинжалами, а, встретив отпор, прыгает назад так ловко, словно всё его тело — сплошная пружина. Он низко смеётся и скрывается обратно в сень деревьев. — Будь здесь, — говорит Саске замершему Итачи и отправляется за напавшим на них. В плотных сумерках мало что можно разглядеть, и противник быстрый и ловкий. Он продолжает смеяться — то спереди, то чуть сбоку. Он будто бы играет с Саске, будто издевается. И это злит. Саске останавливается — нужно перевернуть ход игры в свою пользу. Он прислушивается: к смеху, к шороху, к шагам. Никто не может быть абсолютно бесшумным. Справа — там звук плотнее. Саске разворачивается в нужном направлении: противник, поняв, что его раскрыли, вновь ударяется в бегство, а когда понимает, что ему не уйти, то разворачивается и поднимает руки. — Всё, всё, Учиха, поймал, — восклицает он. Саске вытягивает в его сторону катану. Откуда ему известно, кто бродит по этому острову? В полутьме Саске очерчивает фигуру: незнакомец в плаще, и лицо его закрывает маска Тэнгу — уродливая, с длинным носом-картошкой. — Кто ты такой? Отвечай, — приказывает Саске. — А разве твой учитель не рассказывал обо мне? — в чужом голосе звучит едкая насмешка. Незнакомец склоняет голову к плечу, и маска теперь выглядит более жутко. — Откуда ты знаешь о нём? — Саске сильнее перехватывает рукоять катаны. Происходящее ему не нравится, хотя опасности он больше не ощущает. Лишь злится, что над ним откровенно насмехаются. — Сейчас все Учихи такие тугодумные? — разочарованно всплёскивает руками незнакомец. — Теперь понятно, почему драконы от вас отвернулись. — Да как ты.. — Ой-ой, не сотрясай воздух. Я единственный, кто может ответить на все твои вопросы. — Хранитель? — Наконец-то догадался! — радостно вскрикивает незнакомец и показательно хлопает в ладоши. И в миг он становится серьёзным. — Бери свою омегу, и следуйте за мной. Лес заканчивается большим озером с крутыми, каменистыми берегами, чуть дальше — вновь течет низкая холмистая степь, короткая, окрашенная белым снегом. И отсюда видно, сколь мало осталось до горного хребта. Он возвышается отчётливой, огромной стеной, внушает почти что ужас. Дом Хранителя стоит неподалёку от озера, он длинный, вытянутый, с пристроем и отдельно — с сараем и баней. И видно, что всё здесь в хорошем состоянии, дыры заделываются, стены ремонтируются. — Не отходи ни на шаг, — шепчет Саске Итачи, и тот только кивает. Внутри дома тепло и уютно, даже трудно поверить в то, что живет здесь Хранитель один. Хотя это сторона одной монеты — наверняка то же одиночество вынуждает его больше работать руками, следить за порядком и чистотой. Зайдя в дом, Хранитель снимает ботинки и плащ, но маску не трогает. Первым делом он разжигает печь, ставит жестяной чайник, полный воды. Он ходит туда-сюда, что-то перебирает, будто позабыв о своих гостях. А когда вспоминает, то машет на них руками. — Чего застыли? Садитесь! Судя по его фигуре и запаху — он альфа средних лет. Крепкий, высокий, и от того его манера общения, дурачества и театральность кажутся ещё нелепее. — Как тебя зовут? — спрашивает Саске, не спеша проходить внутрь дома, и туда же не пускает Итачи. — Какаши тебе не сказал? Вот же гад! Вечно умалчивает самое главное! Хранитель хлопает ладонью по столу, выражая негодование. Смотря на него, сложно понять, чего хочется больше — посмеяться или в раздражении уйти. Итачи неуютно столько же, сколько самому Саске. — Ну же, ну же, проходите, — торопит их Хранитель и продолжает суетиться по просторной, вытянутой комнате, что-то бормоча себе под нос. — Он явно не в своем уме, — шепчет Итачи Саске на ухо. В любом случае, уходить им нельзя. Они оставляют обувь у порога и проходят в главную комнату, садятся за стол. Саске иногда касается катаны — на всякий случай. — Значит, значит… — тянет Хранитель. — Надо вот это и вот это. Ах, да, имя… Меня зовут Обито. — Из какого вы клана, господин Обито? — спрашивает Итачи. Видимо, пытается развеять всю странность происходящего. — Господин? Господин?! — Обито заливается смехом, который звучит глуховато из-за его маски. — Я не господин. И ни к какому клану не принадлежу. Во всяком случае — уже. — Обито, мы хотим знать, где драконы, — устав от суеты и бесполезной болтовни, прямо спрашивает Саске. — Отведи нас в гнездовье. Обито молчит, заливает кипятком пузатый чайник, полный сухими листьями, ставит миску с сухофруктами. И только тогда, когда он заканчивает со всеми ритуалами, то садится напротив Саске и Итачи и просто отвечает: — А их здесь нет. Саске резко поднимается, хватает Итачи за руку и тянет за собой. — Хватит с меня этих бестолковых игр. — Вернись на место, Учиха. — Голос Обито неожиданно звучит сурово и громко. — Ты ничего не знаешь ни о драконах, ни о собственных корнях. Думал, что придёшь сюда и сразу получишь нового дракона взамен утерянного? Бестолковый гордец. — Вы ошибаетесь! — вступается Итачи, отдергивая руку из хватки Саске. Он устал с дороги, он устал терпеть лишения, и больше он устал быть в неведении. — Мы искренне любили наших драконов, каждый из нас считал их братьями. И их потеря такая же болезненная, как потеря родителя или ребёнка. — Итачи неосознанно накрывает ладонью живот, и Саске обхватывает его поперёк груди, чтобы в случае опасности закрыть собой. — И мы пришли не за новыми драконами, а за тем, чтобы понять, почему наши отвернулись от нас и стали служить другому! Чужаку и предателю, в чьих жилах ни капли нашей крови от Первого пламени! Обито молчаливо разливает заварившийся чай по пиалам и ставит их у пустых мест. Интересно, что выражает его лицо под маской? — Садитесь. Я постараюсь ответить на ваши вопросы. Саске медлит, потому что его надежда получить хоть какие-то ответы истончается с каждой секундой сильнее. Но в тяжкие мысли ему не даёт упасть Итачи, он осторожно сжимает за ладонь, проводит пальцами по плечу. Обито ставит на стол, рядом со всей прочей небогатой утварью, подсвечник и зажигает свечи. В окно заглядывает ночь и тишина. — Почему это место называется гнездовьем, если драконов здесь нет? — спрашивает Саске. Ему надоело ходить вокруг да около, к тому же само по себе знакомство с таким вот чудаком отняло у него слишком много терпения. — Живых драконов здесь действительно нет. Учихи, что вы вообще знаете о них? — спрашивает Обито. Его маска толстая и прочная, из-за чего невозможно разглядеть его глаз в прорезях. — Драконы всегда были вольными существами, — отвечает Саске. — Они появляются, когда захотят, и повинуются тем, кому захотят. — Обычно они сами выбирают, кому из Учих служить, но бывает и так, что их верность приходится заслужить, — дополняет Итачи, и Саске кивает: — Как это было с Аодой. Он не выбирал меня, это мне пришлось его укрощать. — Но почему драконы слушаются только Учих? — Обито разводит руками. — В древние времена они принесли людям огонь, и только наши предки могли, не обжигаясь, хранить его. Так и возникла связь между нами. — И вы в это верите?! — громко хохочет Обито. Итачи сжимает пальцы Саске — явно, чтобы успокоить и не дать снова вспыхнуть злостью. Нужно принять то, что Обито — свихнулся здесь от одиночества. Интересно, как он вообще сюда попал? Какаши говорил, что это был его выбор, но в подробности не вдавался. — Тогда в чем правда? — мирно спрашивает Итачи. — Правда в том, что у вас и драконов один предок. — Это невозможно, — отрезает Саске. — Звучит, как полный бред. Ты давно потерял разум, и мы зря тебя слушаем. — Хочешь верь, хочешь не верь — от этого правда не изменится, — говорит Обито. Пальцы Итачи вновь обнимают за ладони. Он не произносит ни слова, но Саске знает, что тает на его губах — просьба выслушать. — Почему же наш клан ничего не знает об этом предке? — задаёт Итачи разумный вопрос. — Это ведь важный кусок нашей истории. — Время обтачивает и вымывает из прошлого много важных вещей, — отвечает Обито куда спокойнее, чем прежде. — Но не только время здесь играет главную роль, а много-много разных деталей, которые вплетались в поток долгих лет и покидали его. Например, великие мудрецы с горы Мьёбоку боялись, что Учихи утонут в тщеславии от своих корней. А другие кланы просто боялись и трусливо плели свои сети интриг, чтобы хоть как-то уменьшить влияние вашего клана. Мелкие звенья собирались в длинную цепь, и вот результат — от вашего наследия осталась пыль, а драконы подчиняются предателю. Свечи в низком подсвечники потрескивают, а в окно бросается сильный ветер. Стекла в ставнях слабо вздрагивают, и вместе с ними — Итачи, испугавшийся постороннего звука. Он, должно быть, не замечает, но каждый раз в испуге первым делом прячет живот, будто тот по-прежнему полон ребёнком. А когда Итачи вспоминает, то сразу же гаснет. Саске обнимает его за плечи, не давая остаться одному в этом горе. — Расскажи всё, раз заявляешь, что это правда, — говорит Саске. Нет — требует. — Эта история начинается не пятьсот лет назад и даже не тысячу. Это было так давно, что не сохранилось никаких подлинных источников, — начинает Обито. — Тогда откуда… — спрашивает было Саске. Пока — слишком трудно хоть что-то уложить в собственной голове. — А ну тихо! — вскрикивает Обито, ударяя кулаком о стол так, что подпрыгивают тарелки. Итачи успевает придержать подсвечник, чтобы тот не свалился на бок и не окропил пламенем пол. Саске стискивает зубы. Делать нечего, придётся слушать — ведь другого выбора нет. К тому же, они пока в тепле, под крышей, а не на улице, среди холодных ветров. — Предка Учих звали Мадара. Он был одержим желанием получить великую силу, был властолюбивым и хотел совершить столь великие дела, которые бы отпечатали его имя в веках, — продолжает Обито, и голос его кажется тягучим, как нагретая на коре дерева смола. — И он получил то, что хотел. Овладев духом гор и лесов, он научился обращаться в дракона. Сила его стала безгранична, он покорил древние племена людей, объединил их и основал первый город и начал плодить потомство. У него было много омег — и детей втрое больше. Но они и стали его просчётом. Половина точно так же хотела власти и силы, а другая — больше тяготела к человечности. Первые говорили, что нужно сохранить драконью силу, вторые — что нужно оставаться людьми и жить проще. — Обито замолкает на несколько минут, и Саске кажется, что тот попросту заснул — под маской ведь не разглядеть. Но он вдруг встряхивает плечами и продолжает: — Назревал раскол — дети Мадары ссорились и шли друг на друга. И это ему надоело. То, что он видел перед собой — было не великим наследием, а сворой лающих друг на друга щенят. Но к тому времени он ослаб и сам — больше духом, чем телом. Обретя драконью силу, он получил и долгую жизнь. Его тело было крепким, но от долгих прожитых лет огонь его крови угасал. Итачи кладёт голову Саске на плечо, неотрывно слушая. Он всегда был любознательным — вот и сейчас не теряет возможность узнать что-то новое, даже если это — обычная сказка на ночь. — И тогда в его жизни появилась омега, — тут Обито слабо смеётся. — Вечно вы, — он тыкает пальцем в Итачи, — всё портите. — Не смей так разговаривать с моим супругом, — говорит Саске, и в голосе его скользит настоящая угроза. Он и без того раздражён, ему сейчас достаточно лишь искры, чтобы обнажить катану, минуя всякий здравый смысл. Итачи кладёт ладонь ему на грудь, в области сердца. — Ничего страшного. Он такое говорит от обиды и боли, — и шёпотом добавляет: — Не от хорошей жизни люди уходят в отшельники. — Так вы слушаете или нет?! — вскипает Обито. — Конечно, продолжай, — миролюбиво просит Итачи. — Хаширама был учеником одного из мудрецов с горы Мьёбоку, тогда они были действительно сильными, владели магией и всеми тайнами мира… Из-за ярмарки кипел весь город. Пёстрые палатки, раскинувшиеся на окраине, принимали у себя жителей. Купцы зазывали к своим прилавкам, показывали товары, распевали о чудодейственных зельях, о сладостных фруктах, о волшебстве шкатулок и тайной прелести алмазов. Мадара, переодетый в простую робу и пряча лицо под полами треугольной соломенной шляпы, прогуливался от шатра к шатру, разглядывая сочные плоды, диковинные украшения и резные фигурки. Шум дворца ему наскучил настолько, что он попросту сбежал из его стен. — Но вы же просто шарлатан! — раздался возмущённый голос у соседнего шатра. — Да как ты смеешь?! — закричал торговец, сотрясая кулаками с зажатыми в них склянками. — Глупая, бестолковая омега! Убирайся отсюда! — Настой ромашки не лечит головную боль! Он её вызывает! — бесстрашно кричал на него в ответ юноша в белых одеждах. — А это что такое? — Он схватил пузырёк с прилавка и зачитал бумажку, висящую на холщовом шнурке. — “Зелье от боли в животе. Состав: яблочная шкурка, корень мяты и лепестки сакуры”. Это же просто кислая вода, а не лекарство! — Говорю тебе, пошёл прочь, иначе я позову самураев! Торговец взмахнул рукой в ярости, но Мадара перехватил её за запястье, выворачивая так легко, будто это прут молодого деревца. — Сдаётся мне, что уважаемый гость ярмарки знает о лекарствах больше твоего. А ты наживаешься на неосведомленности простых людей, — сказал он тихо, отталкивая от себя руку торговца. — На твоём месте я бы лучше собирал товар и бежал прочь. — Да ты, ты… Но гнев его схлопнулся до онемения в лице. Мадара приподнял шляпу, чтобы смирить торговца своими страшными ярко-красными глазами. После этого торговец действительно принялся в попыхах сворачивать свою лавку. — Спасибо, но не стоило… — начал юноша в белом. — Как тебя зовут? — прервал его Мадара, отведя подальше от горе-торговца. Он приподнял шляпу и сразу же прихватил нового знакомого за плечи, потому что тот вздумал падать в поклон, потому что понял, кто перед ним. — Не смей, я здесь отдыхающий. А мы и так привлекли слишком много внимания, — сказал Мадара и взял юношу под локоть, уводя всё дальше и делая вид, что они обычные зеваки, снующие по ярмарке. — Меня зовут Хаширама, господин, — тихо представился юноша. — Как быстро ты потерял весь свой пыл. — Простите, но… — Значит, ты много понимаешь в лечебном искусстве? — прервал его Мадара, будто невзначай останавливаясь у одного шатра, чтобы посмотреть на очередные побрякушки. — Да, я ученик мудреца Ашуры, — в голосе Хаширамы скользнула прежняя искра. Видимо, он искренне гордился своим положением и умениями. — Опять мудрецы… Какая скука, фу, — презрительно бросил Мадара. — При всем уважении, господин, — тихо начал Хаширама, задетый его словами, — но только благодаря мудрецам развиваются науки. Мадара ухмыльнулся, ведя его дальше, вдоль цветных, набитых всякой всячиной лавок. Значит, Хаширама не такой уж робкий, раз решил поспорить. Ему всегда нравились те, кто умел отстаивать своё мнение. — Ты аж покраснел, — сказал он с улыбкой, видя румянец на щеках Хаширамы. — Как давно ты учишься? — Уже пять зим, господин. — И что собираешься делать дальше? — Буду лечить крестьян. — Иди ко мне во дворец. — Что вы такое говорите, — низко произнёс Хаширама, отвернув голову. Видимо решил, что Мадара потешался над ним. — Мой лекарь уже стар, ему нужна помощь. И для тебя это будет хорошей практикой. А если хорошо себя проявишь, то разрешу учить других, чтобы лечили крестьян. Хаширама не ответил. Мадара отпустил его руку и, прежде чем уйти, добавил: — Если решишь, то приходи завтра утром. Тебя пропустят. От свечей почти ничего не остается, и Обито уходит к большому сундуку у дальней стены, достаёт новые и вставляет в подсвечник. Саске думает, что Обито лукавит, говоря о своём одиночестве. К нему явно кто-то приезжает, привозит свечи и всякую полезную утварь. — Значит, Мадара влюбился в Хашираму, а тот его предал? — спрашивает Итачи. — Некоторые детали история умалчивает, — отвечает Обито, возвращая свет — новые свечи мягко потрескивают на фитиле. — Вряд ли Мадара влюбился. Возжелал — уже ближе к истине. И он привык получать, что захочет. Возможно, что Хашираму он принудил, и тот возненавидел его и решил отомстить. Возможно, что предал просто из страха перед ним, но ясно одно — между ними случилась трагедия, в корне изменившая историю. Невысокая фигура в белом, с корзиной наперевес, брела вдоль дороги. Увидев её, Мадара сильнее пришпорил лошадь и нагнал Хашираму в один миг. Тот, услышав лошадиный галоп, отступил подальше от тракта, к густой траве. — Опять один ходил за травами? Сколько можно? — недовольно сказал Мадара, спешившись с лошади. Хаширами, после короткого поклона, улыбнулся. Мягко и кратко, казалось, что так умеет он один. И с Мадары разом схлынула вся гневливость. В юношестве он часто слышал наставления отца: "Омеги нас, альф, всегда уравновешивают. Не дают нам оскотиниться. И если когда-нибудь почувствуешь, что злость уходит от одной только её улыбки, то значит это твоя омега". Папаша часто говорил всякий бред, но кажется, что об этом — не врал. — Давай понесу. — Мадара потянул корзину из рук Хаширами. — Она лёгкая, я и сам могу! — воспротивился он, держась за соломенную ручку. — Почему ты вечно не слушаешься? — зарычал Мадара сквозь клыки, дёрнул корзину так сильно, что ручка лопнула, и соломенное брюхо свалилось на пыльную дорогу. — Почему вы вечно все портите? — ровно с таким же раздражением воскликнул Хаширама, склоняясь к земле, чтобы собрать повалившиеся из корзины пучки трав. Мадара присел следом — чтобы помочь. Тишина повисла на несколько минут. Хаширами бережно сдувал с пучков душистых трав дорожную пыль и складывал обратно в корзину. Слабый ветер скользнул по его выбившимся из косы прядям, и тут Мадара понял, что сладко и густо пахнут вовсе не травы, а сам Хаширама. — Сколько ты уже служишь во дворце? — спросил он. — Уже год, — ответил Хаширами с нотой недовольства. Обиделся, наверное, немного. — Это был хороший год. Когда Хаширама уложил последний пучок в корзину, Мадара обхватил пальцами его ладонь. — Выйдешь за меня? — Ну нет, — почти сразу ответил Хаширама. В его глазах, такого нежно-янтарного оттенка, застыл страх. Он потянул к себе корзинку, будто пытался ею закрыться. Казалось, что ещё немного, и он вовсе бросится бежать — только бы быть подальше от Мадары. — Почему? — спросил Мадара. — Потому что… — в явном смятении и волнении Хаширама опустил голову, сжимая пальцами края корзинки. — За мной кое-кто ухаживает. — Я его казню, и дело с концом, — пожал плечами Мадара. — Да как вы можете! — Хаширама резко выпрямился, обнимая корзину. — Могу. Ты же можешь мне сейчас врать, — Мадара выпрямился следом. — Просто скажи правду. Хаширама мягко выдохнул и спрятал взгляд. — У вас уже есть омеги. — Но ни с кем из них я не связан обетами, — подметил Мадара. — Они останутся при дворе, но больше я не буду с ними делить ложе. Щёки Хаширами наполнились румянцем, но далеко не от смущения. Он вскинул взгляд — и будто золотое пламя обдало Мадару. — Я не хочу. Не стану вашим! Вы страшный человек и владеете страшной магией. Это не для меня! — А что ещё? — продолжил расспрос Мадара. Его не отпускало ощущение, что отказывает ему Хаширама не только по причине страха — хоть и это тоже весомый аргумент. Никто не станет спорить с тем, что Мадара — действительно страшный человек. Хаширама отвернулся. На лёгком ветру его длинная коса чуть покачивалась из стороны в стороны. Он вдруг показался ужасно далёким, хотя вот — протяни руку и схватишь. Но толку от этого? Взять силой — это всегда просто, уж Мадаре это было известно, но он уже давно перестал получать от этого хоть какое-либо удовольствие. — Я ученик мудреца Ашуры. И как ученик одного из светил я обязан получить одобрение всех мудрецов, — сказал Хаширама без тени возмущения. — Мой брак должен быть обдуман, а лучше — вообще ни с кем себя не связывать. Он чуть поднял голову, чтобы рассмотреть каждое мгновение уходящего солнца. То, как красный закат съедался синью сумерек. Мадара встал рядом, чтобы в полной мере видеть то, что видит он. — Мудрецы одобрят мой брак с вами, — продолжил Хаширама. — Но не потому, что сочтут его допустимым по нашей с вами природе, а потому, что так они получат ключ к вам. Вы же понимаете, что ваша сила их пугает, они считают её противоестественной. Они воспользуются мной, чтобы навредить вам. Когда он договорил, Мадара взял его за руку и позволил возникшему от прикосновения теплу достигнуть самого сердца. — Я принимаю твой отказ. Хаширама слабо и грустно улыбнулся ему. — Что бы там не произошло, — Обито разводит руками, — но Мадару Хаширама хоть и не убил, но проклял как его, так и его детей. Мадара лишился разума и потерял свой человеческий облик — какое-то время он ещё парил над землями драконом, а потом — пропал. Его же дети пострадали чуть меньше. Та половина, что кичилась доставшейся силой, также обернулась драконами, а те, что были рады своей человечности, остались людьми и потеряли всю магию. — Обито выдерживает небольшую паузу. — Дети Мадары, лишенные силы, основали клан Учих, а драконы, их братья и сёстры, отринувшие человечность, на какое-то время пропали, но позже — появились снова. Тягу к родственной крови не убьёт даже сильная магия. Вот почему драконы подчиняются только Учихам — так уж вышло, что у вас одна кровь. — Звучит хоть и складно, — подытоживает Саске, — но это не даёт ответов на вопрос, как Данзо получил над ними власть. — Какой же ты тугодумный! — взрывается Обито, опять начиная бесноваться. — И как только уродился таким?! Я же все ответы принёс на блюдечке! — Не нужно криков, — просит Итачи, мягко, но при этом требовательно. Он не повышает голоса, а Обито неожиданно стихает. Как ни крути, а природа омеги способна успокоить гнев любого альфы. — Твоя сказочка ничем не подтверждена. Как ты докажешь то, что рассказал? — не скрывает насмешки Саске. Он поднимается из-за стола и отходит к окну. Всё же зря он доверился словам учителя и привёл сюда Итачи. Они проделали тяжёлый путь — и всё в пустую, хотя время для них сейчас — не тот ресурс, чтобы раскидываться им. Данзо собирает силы, наверняка уже половину великих кланов заставил присягнуть себе на верность. И он точно не остановится, пока не получит полную власть и лично не задушит оставшихся Учих собственными руками. Нужно было остаться с Наруто, формировать стратегию и оборону — от этого было бы куда больше пользы, чем сидеть на холодном, одиноком острове и слушать бредни одичавшего альфы. — Саске, — тихо зовёт Итачи. Саске поворачивается к нему — и видит. Маска Тэнгу лежит на столе, а Обито смотрит на них ярко-красными глазами Учихи. — Мне известно очень многое, дети Первого пламени. Те знания, что я передал вам, получены мной от самого Мадары. Саске впервые узнаёт, что такое — глубочайшее удивление, что способно перевернуть мироощущение до основания. Он немеет, ему открывается куда больше, чем он мог представить, и вместе с тем — появляется куда больше вопросов. У Обито страшные ожоги по правой стороне лица и шеи, нет правого уха, нет и волос на той же правой стороне. Но без сомнений — этих глаз не спутать ни с какими другими. — Я не из главной ветки вашего клана, — сразу же отсекает Обито новую волну вопросов. — Драконы никогда мне не подчинялись, но я с юношества мог видеть… всякое. Видения привели меня сюда, в край, где покоится Мадара. Когда я прибыл на эти земли, то встретил Учиху, прежнего Хранителя. Он уже был стар, угасал, и чем слабее он становился, тем ярче были мои видения. Он обучил меня всему, поведал все тайны и с чистой совестью покинул этот мир. — Но почему наш клан не знает правды? Почему никому не известно ни о тебе, ни о прежнем Хранителе? — Ваш клан, — поправляет Обито. Правый угол его губ тоже испещрён шрамами, поэтому рот его кривится во время разговора. — Я отрёкся от имени Учихи. И правда, которая хранится здесь, никому не нужна. И нельзя, чтобы какой-нибудь ополоумевший Учиха решил, что может обрести связь с Мадарой и получить его силу. — Но как? Мадара же мёртв, — возражает Итачи. — Мёртв, но не в том смысле, о котором мы все привыкли думать. Обито подходит к Саске и упирает палец в стекло. Итачи встаёт рядом с ними и точно так же вглядывается во тьму улицы. — Мадара погрузился в глубокий сон, часть его действительно умерла, и время покрыло его огромное тело камнем. Видите ту гору? Это и есть он, — тихо говорит Обито. — И драконов здесь нет по той же причине. Они спят, покрытые камнем. Лишь раз за всё время здесь я наблюдал пробуждение дракона, — Обито отходит немного в сторону, предаваясь воспоминаниям. — Это было пять лет назад. Тогда камень начал разваливаться, стоял жуткий грохот. Гора просто раскололась на куски, рассыпалась в труху, и из неё в небо взвился огромный, черный дракон. Я слышал его ярость, слышал мысли, он сказал, что его зовут Аода. И пробуждение совсем его не обрадовало, он в ярости рычал, что к нему кто-то взывает, — Обито хмыкает, кивая Саске. — Ты его сильно разозлил. — И он действительно боролся со мной, — произносит Саске, неотрывно рассматривая тьму за окном. В ночной тиши, в назревающей пурге, горы проступают чёрными исполинами. Поверить трудно, но в этих горах действительно чувствуется сила. Мощь, у которой нет границ, которая жаром питает землю. Вот почему Саске и Итачи одновременно почувствовали прилив сил, стоило им только ступить на эту землю. — И что же нам делать? — спрашивает Итачи. — Теперь мы знаем секреты кланы. Но мы не можем пробудить ото сна всех драконов. А даже если можем, то нельзя заставлять их идти против своих же братьев и сестёр. Обито тем временем роется в сундуке и выуживает из него толстую, старую книгу, которую с грохотом сваливает на стол. Он раскрывает корешок, а страницы настолько древние, что вот-вот станут трухой. — Драконы подчиняются предателю, потому что он каким-то образом присвоил вашу кровь, — как ни в чем не бывало говорит Обито. Словно не этого ответа жаждали получить Саске и Итачи с самого начала. — А с этого нельзя было начать? — гневится Саске, но Обито лишь поднимает руку. — Кровь для клана Учих — ценнейшее, что есть, хотя никто из вас до конца не понимал, почему именно. По этой же причине клан с трудом отпускал своих омег в другие семьи. По этой же причине редко принимал в семью чужаков. Сами того не ведая, Учихи кичились чистотой своей крови именно потому, что в ней — остатки магии, которая позволяет пробуждать драконов ото сна. Обито медленно ворочает страницы, скользит по ним глазами и задерживает палец на парочке строчек. — Я не знаю, как именно получил вашу кровь предатель. И не знаю, как именно использует её сейчас, но знаю, что есть нечто посильнее любой ворожбы. Нам нужно… — Пробудить Мадару, — заканчивает за Обито Саске. — Какая бы магия не лежала на наших драконах, но она обратится в ничто перед ним. — Именно-именно, — часто кивает Обито и принимается собираться — явно в дорогу. Большую книгу он кладёт в тряпичную сумку, туда же кладёт флягу с водой и завёрнутый в тряпицу хлеб из перетёртого риса. — Ты куда собрался? — Саске преграждает ему путь, но Обито только толкает его в бок плечом. — Мне нужно кое-что проверить. Ну же, отойди! — Не пущу, пока не объяснишь толком! — Саске угрожающе перехватывает его за плечи. — Слушай, наследник клана, времени у нас нет. Ты и сам это знаешь, а я не могу говорить всего в силу собственного долга. Придётся тебе и твоей омеге мне довериться, — почти сквозь зубы шипит Обито. — Дай мне два дня, и я вернусь с ответом на вопрос, как пробудить Мадару. Саске медлит ещё с минуту, смотрит прямо в глаза Обито. Он видит в них пламя своего клана, чувствует пылкость крови. Хоть Обито и отрекся от их имени, но для него подчинение драконов чужаком — такое же оскорбление. Выходит — нужно довериться. Саске отступает, давая Обито уйти.