Шот третий. Дороги к Риму

Я не поехал на работу. Позвонил Женьке и дал ему полный карт-блаш. Мне было плевать и на сделку, и на салон, и на весь мир. Я сидел на полу возле дивана, вспоминал тот прокля́тый день, когда притащил в дом это чудовище, и лакал из горла́ какой-то подарочный коньяк, который уже несколько лет пылился у меня в баре. Было до горечи обидно. Хотелось вырезать эту часть жизни и забыть. Или отмотать назад и все сделать по-другому. Отвезти это обдолбаное тело к больнице и оставить на бетонных ступеньках. Или сдать ментам. Или выкинуть где-нибудь по дороге. Если бы я только знал, чем обернется для меня этот акт добродетели, был бы умнее. Коньяк обжигал губы, рот и горло. Дурманил и без того ничего не соображающий мозг. И если перехватывало дыхание, я тоже списывал это на коньяк. Когда бутылка стала ощутимо легче, мне дико захотелось поговорить. Не важно с кем. Мне надо было вылить все эти помои, в которых тонул. Вряд ли, конечно, кто-то поймет. В моем возрасте влюбиться в пацана, торгующего телом, – это признак психиатрического расстройства. Или как там сказал Рим… «крайне нестабильное психоэмоциональное состояние». Да, я психически нестабилен. И мне нужен был буфер, способный смягчить удары головой о непрошибаемую стену римского спокойствия. Стянув со стола телефон, я набрал номер Вана. Под звук протяжных гудков, я царапал ногтем этикетку, вырисовывая шестую звезду пятизвездочному коньяку, и искренне надеялся, что Даманский сейчас в городе. Когда в трубке раздался Ванькин голос, я выдохнул с облегчением. – Да, Влад, внемлю тебе, – пафосно приветствовал тот, и я хохотнул в него парами спирта. – Ван, мне… у меня проблемы… приедь, а? – Опапулечки, – отозвался он и, не задавая лишних вопросов, добавил, – Ща буду, братишка. Ты дома? Я кивнул. – Вла-ад? Ты дома? Я кинул снова, сопроводив на этот раз кивок утвердительным мычанием. – Ага, понял… – донеслось из телефона. Люблю я Ваньку. Шебутной, хитрожопый, но самый мой верный и преданный дружбан. Я даже не помню, когда мы с ним познакомились. Иногда мне кажется, что он с самого моего рождения был где-то рядом. Тот редкий случай, когда человек готов делить с тобой не только радости, но и любой замут, любую неудачу. Вот и сейчас летел ко мне по первому зову. Поднеся в очередной раз бутылку ко рту, я с разочарованием осознал, что она пуста, и снова полез в бар. Достал бутылку чего-то еще, такого красивого синего цвета, откупорил, и в этот момент запиликал домофон. Добравшись уже немного неуверенной походкой до двери, я нажал на кнопку, открыл входную дверь и сделал глоток душевной анестезии. Напиток с запахом микстуры от кашля ударил в нос, и я скривился. По закону жанра именно в этот момент вошел мой дружбан Ванька Даманский. – Ооооо, – протянул он, глядя на мою физиономию и, смеясь, добавил, – Ну и рожа. А я думал, ты будешь рад меня видеть. Я, протестуя, замахал руками. – Я рад! Ван, ты даже не представляешь, как я рад. Мне так хреново, Вань. Это абзац. Я сдохну счас. Пошли ба́хнем? Я повис на друге, и он улыбаясь потащил меня в зал. Усадив на диван, Ванька отобрал у меня бутылку, поставил ее на стол и, доверительно заглядывая в глаза, изрек: – Эк тебя накрыло. Что за повод? – Ван, я не могу рассказать. Потому что это какой-то… давай лучше выпьем? Я снова потянулся к бутылке, но Ваня перехват мою руку: – Тю-тю-тю-тю, не, брат, хватит с тебя на сегодня, – он убрал бутылку под стол. – Ты хоть обрисуй ситуацию, чтоб я знал, с чем бороться. – Да, нет никакой ситуации, – заныл я, будто объяснял ему это в сотый раз, и снова полез за бутылкой, однако опять был остановлен. – Ван… я устал. Я хочу свалить отсюда. Мне надо куда-нибудь свалить. Все равно куда. Лишь бы подальше от этого города. Даманский слегка нахмурился, пытаясь разгадать все эти пьяные ребусы, которые я вываливал один за другим, не давая ни единой подсказки, потом почесал нос и сам достал из-под стола бутылку, видимо, чтоб выйти со мной на один алкогольный уровень. Сделал глоток этой «синьки» со звучным названием Самбука и тут же скривился, как я несколькими минутами ранее. Потом посмотрел на этикетку и сдавленным голосом спросил: – Фу, чё за дрянь ты пьешь? – Коньяк, – меланхолично пожал плечами я. Даманский посмотрел на меня так, будто всерьез засомневался в моей адекватности, и я поспешил оправдаться: – Пил коньяк. Он кончился, я достал это. Ван почавкал языком, пытаясь избавиться от "дивного" послевкусия, закрутил крышку и поставил бутылку назад под стол. – Слушай, Влад, мне тут Дэн звонил. Дэна помнишь? – Какого еще Дэн-на? – пьяно сострил я. – Ну, веселый такой. Москвич. У него клубы, кабаки по всей Москве. Дэн… Дэн… Не помню фамилию. – Ну, понятно. Чё звонил-то? – Да, просто так. Приезжай говорит в гости, побухаем недельку. Я так понимаю, тоже предосенний депрессняк. Может и правда погнали в Москву? – Погнали, – тут же согласился я. В данный момент я готов был ехать куда угодно, лишь бы подальше от Рима. – Ну, заметано, братишка. Ты только давай проспись, а то меня на борт с такими дровами не пустят. А я пока билеты организую. Даманский уложил меня на диван, накрыл пледом и, как мамка или нянька, потрепал по волосам. – Мда-а-а, братишка. Не думал я, что ты такой впечатлительный.