Шот третий. Дороги к Риму

В машину скорой помощи меня вполне ожидаемо не пустили. Я лишь успел увидеть сквозь закрывающиеся двери, как Рима опутывают трубками и проводами. Дребезжание загнанной Газели, сливающееся с командными голосами медперсонала: «… 80 на 50… брадикардия… внутривенно…», заглушил нарастающий рев двигателя, меня обдало облаком вонючего выхлопа, и под вой красно-синей серены его снова от меня увезли. «Это определенно какое-то проклятье. Господи, да где ж я так нагрешил? Откуда столько стекла в мой адрес? Но на этой машине я его в рай не отпущу. Слышишь?» Пока мчался к оставленному возле гостиницы Corvett’у, все пытался разобраться в том, что произошло за последние сутки. Вся видимая мной ранее картина перевернулась с ног на голову. Перед глазами стояла та халупа, в которой я только что нашел моего Рима. Для человека, зарабатывающего по пятнадцать косарей в день, жилище, прямо скажем, непрезентабельное. За месяц работы он мог выкупить весь подъезд в этом доме. Так куда уходил весь поток этих денег? Правильно, в карман «благодетеля». Вот тебе и миллионер Рим. Как же все-таки обманчиво бывает первое впечатление. И ведь еще защищает этого утырка. Из беды его выручил… Выручил. Только ради чего? Ради того, чтоб в рабство загнать. Ничего, паскуда. Ванька по своим каналам пробьет. Я потом еще с этим Коляном перетрещу. Вычислим урода. Он мне каждую копейку Рима отработает. Все четыре часа ожидания в больничном коридоре я продолжал себя накручивать, но оставить пост и начать действовать не мог. Казалось, что мое присутствие здесь Риму необходимо. Я мысленно говорил с ним. Обещал, что все будет хорошо. Обещал, что больше никогда его не оставлю. Просил не уходить. Я даже, кажется, молился, хотя и молитвы-то не одной не знаю. Но тем искренне и откровеннее получалось. При виде появившегося из опер-блока хирурга, я и вовсе превратился в жалкого попрошайку. Умоляюще вглядываясь в его красные, слезящиеся от усталости глаза, я ждал вердикт. А врач, как нарочно изводил меня пыхтением и каким-то невнятным бормотанием о том, что операция прошла штатно, состояние стабильное, стабильно-тяжелое. Потом начал выспрашивать, кем я прихожусь пациенту, могу ли связаться с родственниками, но я прервал этот стандартный допрос: – Так, стоп! Давайте по делу. Что я могу для него сделать? Врачи? Клиники? Лекарства? Оборудование? У меня есть деньги. Я готов оплатить все, что нужно… – Молодой человек, – врач посмотрел на меня ни то с иронией, ни то с упреком, – если бы все было так просто, люди бы не болели. Я уже сказал вам все что мог, ничего нового добавить не могу. Состояние стабильно-тяжелое. Я не хочу давать никаких прогнозов. Сейчас мы ввели его в искусственную кому. Транспортировка в другую клинику ничего не даст. Напротив, может усугубить, – однако прочитав отчаяние в моих глазах, он все же немного смягчился и добавил, – Но организм молодой, сильный. Так что совсем уж духом не падайте. Давайте еще поборемся за этого молодого человека. Что будет нужно, я вам сообщу. А пока, езжайте домой. В палату реанимации я вас пустить все равно не смогу. Правила, уж извините. А в коридоре сидеть, что проку. Завтра приходите. Как я ни упрашивал, остаться в больнице мне не позволили. Но и домой я тоже не поехал. Почему-то хотелось еще раз побывать в квартире Рима. Меня тянуло туда, как преступника на место преступления. Или может проснулась сентиментальность. Ведь это то самое место, где пряталось от меня мое сокровище. Как бы убого не выглядело это жилище, но оно было заполнено его вещами, пропитано его духом… А потому провести ночь там для меня было равносильным тому, что провести ночь с ним. А может и не сентиментальность, а некое чутье ищейки. Потому что, поднимаясь по лестничным пролетам шанхая, я очень удачно наткнулся на своих новых знакомых. Колян и малой в красной бейсболке расположились прямо на бетонных ступеньках с тремя бутылками самого дешёвого Жигулёвского и пакетом солёных семечек на развес. Ох, как это было кстати. Никого не пришлось выслеживать, выискивать. Жаль только, что шел я с пустыми руками. Маленькие подарки, как известно, укрепляют большую дружбу. Но бежать в магазин за четвертой Жигулёвской, не рискнул, опасаясь, что ребятки не станут меня дожидаться и попросту слиняют. – Привет, братва, – поприветствовал я, но ответа так и не дождался. Облокотившись о перила, я слегка перегнувшись обратился к старшему. – Пристроил я Рима в больницу. – Молодец чё… – совершенно без эмоций отозвался Колян. – Я сейчас чего? За орденом пришел? – Да, нет. Вопросы кой-какие появились. Ты случаем не в курсе, давно Рим тут живет? – Да, уже с полгода, наверное, – выпалил Малой, опередив приятеля. – Хлебало завали, – рявкнул на него старший и, обратившись ко мне, добавил, – не знаем мы никакого Рима. Я сообразил, что разговор будет непростой, и потому, обогнув перила, сел на грязную ступеньку напротив Коляна и протянув руку попросил: – Семок отсыпь. – Может тебе еще пива налить и котлет нажарить? – пробубнил тот, но все же запустил руку в пакет, захватил небольшую горсть семечек и высыпал мне на ладонь. Я расщелкнул несколько семян, складывая шелуху в общую кучу, сунул руку в карман и вынул из него лекарство от внезапной амнезии в виде сложенной пополам светло-зеленой банкноты. – А так вспомнишь? Глаза Малого вспыхнули голодной жадностью, он умоляюще зыркнул в сторону приятеля, но заговорить не решился и только нервно заерзал на месте. Колян же глянул на деньги без всякого интереса и лишь покачал головой. – Не. Так тоже не особо помню. – А за сколько вспомнишь? – пошел я уже давно проверенной привычной для меня дорогой. Колян еще раз глянул на купюру и дернул плечом: – Еще две такие добавь. «Ну что ж, вполне доступная цена за информацию», – подумал я и протянул требуемую сумму. Старший сгреб деньги, сунул их во внутренний карман и продолжил: – И Малому на мороженое. Я усмехнулся, но все же заплатил и мальчишке. Тот едва ни пискнул от восторга. Выхватив из моих рук деньги, он точно мартышка подскочил на ноги и помчался куда-то вверх, видимо прятать добычу. Через секунду послышалось пыхтение, шуршание и треск скотча. – Дядь, только я стучать не буду, – отхлёбывая Жигулёвское, предупредил Колян. – Так что думай, чё спрашиваешь. – Да, мне только вот что интересно, сутенер у Рима есть? Ты его видел? – Ну, так чтоб прям сутенер, неа, нету. Но Рим барыге одному бабла кучу должен. Вот на счетчик и работает. – Ага, все мы на него пашем, – пояснил вернувшийся и раскрасневшийся Малой. – Только мы с Коляном драг толкаем, а Римка на панели жопой торгует. На этот раз Колян не стал размениваться на слова и зарядил пацану такую оплеуху, что тот чуть с лестницы ни скатился. Получив такую подачу, мальчишка обиженно заполз на пару ступеней выше и, прижавшись к перилам и надув губы, притих. – Дядь, ты его не слушай, – пояснил невозмутимый Колян, – он дебил. Его мамка недоношеным родила. Я предпочел не заметить происшествие, и просто спросил: – Так у кого вы на счетчике сидите? – Я ни у кого, – ответил Колян с вызовом, – Срал я на этот счетчик. Мне по сути похрен, чей товар толкать. Лишь бы бабла на пиво, курево и жратву хватало. Хата какая-никакая тоже есть, – он кивнул куда-то вверх, давая понять, что тоже живет где-то здесь. – Ничего другого мне по жизни не светит. А вот Римка, он другой. Чистоплюй. По заграницам ездил. Людей всяких видел. Ему ведь тоже закладки раскидывать предлагали. Знаешь, что он ответил? Я вопросительно кивнул. – «Я, – говорит, – лучше буду любовью торговать, чем смертью». Шекспир, мля. А по мне так пусть хоть все передохнут. Туда им сучарам и дорога. Он снова сделал глоток Жигулевского и протянул бутылку мне. Я взял и тоже отхлебнул, давая понять, что не брезгую и в доску свой. Колян довольно кивнул и продолжил откровения: – Римка все надеется, что сможет откупиться и начнет жить по-людски. Да только зря это все. Не отпустит его Ван Дам. – Кто? – встрепенулся я, услышав имя. – Кто его не отпустит? Колян понял, что проговорился, но заднюю врубать не стал. – Ван Дам. Ваню Даманского знаешь? Сауны у него там, гостиницы всякие. Знаю ли я Ваню?! Твою ж мать! Знаю ли я Даманского?! Я ссыпал обратно в пакет оставшиеся семечки и протянул руку Коляну. – Ладно, братва. Пора мне. Спасибо, помог. – Контору не пали… – попросил мой внезапный информатор, и я клятвенно пообещал, что разговор останется чисто между нами. Первым естественным желанием было позвонить Вану и выяснить, почему этот суконец сразу не сказал, что Рим работает на него. Отвертеться, мол он не понял, о каком Риме идет речь, он не смог бы. В городе не сорок восемь человек с таким именем. Но потом сообразил, что не так, так эдак, но Ванька найдет объяснение своим поступкам. И объяснение это вряд ли будет совпадать с действительностью. Так зачем он скрыл от меня такую подробность? Зачем развлекает Женьку с Сартаковым? Зачем тельняшку на себе рвет, ратуя за мой контракт с Альфарайсом? МОЙ контракт. Он сам с этого ничего иметь не будет. Свой Corvette он уже получил. Получил и тут же отдал его мне. А так ли ему нужна была эта тачка? Ох, сколько появилось у меня вопросов в эту ночь. Сидя в машине под окном палаты реанимации, где боролся за жизнь мой любимый пацан, я холодел от мыслей о том, что человек, которого я считал своим лучшим другом, по факту оказался… Или нет? Или все же есть какое-то разумное объяснение происходящему? И у кого я могу потребовать это объяснение? У Вана? У Женьки… Я вспомнил, как еще будучи в Москве слышал телефонный разговор Вана с моим замом. «Жека, ну ты эту кухню знаешь, лучше, чем я… Созвонись с Сартаковым… Влад до конца недели тебе не помощник, это я тебе гарантирую… Да, не будет он против. Не гони…» Женька-Женька… Ты-то почему промолчал? Или сам не в курсе, что происходит? Открыв мессенджер, я оставил заму голосовое о том, что утром жду его в офисе на планерку, что дело важное и что, если не появится, я лишу его возможности порнозвезду в саунах изображать. А после, откинув спинку сидения, еще долго лежал, глядя на тусклый свет палаты Рима, и мысленно просил его не сдаваться, быть сильным, обещал, что все разрулю и верну ему ту жизнь, к которой он так стремился. «Любимый ты мой мальчишка, что ж ты раньше мне не открылся? Все могло быть по-другому».