Змеёныш

Приходить в себя было приятно, мне было тепло. Мягкий желтый рассеянный свет, полутьма комнаты комфортна для глаз. В воздухе витают привычные запахи реагентов и чернил. В лучах тусклого освещения танцуют пылинки, самой лампы не вижу. К телу прилегает явно чистая одежда, запах свежести и ощущение только что выстиранной легкой ткани весьма ясно говорили об этом. За долгое время, что я провел рядом со змеиным саннином мне удалось заметить, что он предпочитает использовать, именно, чернильный камень и кисточку для своих записей. В то время как, мне на растерзание были отданы вполне себе приличные карандаши и бумага. Моих ушей достиг тихий шелест кисточки по бумаге свитка. Звук, от которого я успел уже отвыкнуть. Тело к кровати придавливала жуткая слабость, было трудно пошевелить и пальцем, каждое движение отдавалось болью по всему телу, особенно сильно концентрирующейся где-то под ребрами. С трудом, но удалось повернуть голову в сторону из которой исходил этот звук. Чуть в стороне над столом, где аккуратно были разложены какие-то свитки, схемы, графики, папки и книги, склонилась знакомая фигура. Плечи Орочимару двигались, по этим движениям удалось понять, что мужчина что-то записывает в длинный свиток, малая часть которого занимала почти половину комнаты и всю поверхность стола. Ровные и аккуратные столбики символов заполняли все, видимое мне, пространство свитка. Стол и комната, определенно, были незнакомыми. Не было привычного татами на полу, лишь голый камень, однако стены, исписанные неизвестными символами, остались прежними, или нет? Скорее всего нет, некоторых сколов в кладке не было на прежних местах. Коммуникаций было меньше, а также появилась вторая дверь из помещения. Мерное течение мыслей оборвало осознание, что все произошедшее не было ни сном, ни бредом. Я действительно несколько дней провел в полной тьме, пил самую настоящую кровь, окруженный кольцами огромной черной змеи, чей глаз был высотой с мой рост. Дыхание участилось, руки под теплым одеялом, аккуратно подоткнутом со всех сторон мелко задрожали, картинка перед глазами начала медленно терять четкость от собиравшихся пролиться слез. Из-за такой реакции на мало мальски сильные эмоции от детского тела хотелось скорее вырасти и заиметь наконец какой-никакой, но контроль над проявлением своих чувств. Скорее всего своим пробуждением и подступающей истерикой у меня получилось создать какой-то шум, заставивший Орочимару прекратить свое занятие и развернуться ко мне. Это движение было настолько резким, что его распущенные волосы совершили полукруг, разделившись на пряди, показалось, что на секунду их кончики заострились, как иглы и взметнулись вверх и в стороны, но в следующий миг они уже спокойно лежали на его плечах, на которые был небрежно накинут белоснежный халат, в кармане которого сверкнул скальпель. Всего в несколько шагов преодолев расстояние от стола до кровати, он присел на ее краешек, матрас прогнулся под весом мужчины, окончательно доказывая, что все, наконец-то, закончилось. В глазах Орочимару светилась привязанность и толика волнения. Заметив готовые сорваться с ресниц слезы, он использовал Шосен для того чтобы исследовать мой организм. Скорее всего змей не нашел ничего, что могло бы заставить ребенка плакать. Орочимару откинул одеяло в сторону и аккуратно сжал меня в неумелых объятьях. Его руки едва-едва касались меня. Они были лишь слегка теплее температуры моего тела. Было видно, что мужчина не умеет взаимодействовать с маленьким детьми, и что занимается этим делом он впервые. Однако, даже неумелые поглаживания его теплой руки по отросшим волосам странно успокаивал. Тревожность медленно отступила. — Все хорошо, Хэби-чан. Никто тебя не обидит. Все хорошо, я рядом, ну же… — не такие слова ожидаешь услышать от растерянного саннина, старающегося успокоить ребенка, ох не такие. Лацкан халата уже был мокрым от моих слез, а меня не покидало ощущение нереальности. Ну не может суровый ниндзя, проводящий жестокие эксперименты быть таким… Мужчина тяжело вздохнул, когда слезы полились с новой силой. — Сюда бы Цунаде, вот кто не против повозиться с малышней, но… — Казалось, что змей разговаривает сам с собой. Привык думать вслух? Как ни странно, в кольце рук Орочимару было до невозможности уютно. Его спокойное дыхание, тембр голоса, стук сердца, запах. Все это действовало как сильнейшее седативное средство. Слезы высохли, дыхание вернулось в норму. Я всем телом ощутил, как саннин почувствовал облегчение. Слегка расслабились плечи, руки легли на мое тело несколько расслабленнее, правая стала как-то задумчиво перебирать длинные белые пряди, спадавшие на лицо. Спустя некоторое время клон принес небольшой тазик и полотенце для того, чтобы умыть мое зареванное лицо. Мужчина еще раз прошелся по моему телу Шосеном, убирая остатки неизвестно откуда взявшейся боли во всем теле, поправил подушку и одеяло, чтобы мне было удобнее полусидеть на постели, достал из кармана небольшую кисточку и карандаш, отошел к столу, где взял чистую бумагу. Быстро обмакнув кисть в чернила, нанес несколько символов на каждый маленький прямоугольный лист, а затем прилепил их к моей одежде. Никаких изменений в своем мироощущении я не заметил. Что делают эти печати я так и не понял, однако, у меня появился большой лист и карандаш. Ну что ж не будем разочаровывать великого и ужасного саннина и начнем выводить каракульки на бумаге.

***

За одной из новых дверей оказалась самая настоящая ванная комната. Ну я конечно слегка преувеличил, назвав комнату с душем, низким поддоном, раковиной и санузлом таким грандиозным словом. Но это было лучше, чем, та громадная деревянная бочка и ночной горшок. Орочимару стал меньше времени проводить в комнате со мной, не оставляя даже клона, но то недолгое время, что он присутствовал в комнате, он посвящал мне или сну. Около двух дней я провел в комнате, насколько я понял Орочимару. Удалось рассмотреть, что кровать в комнате рассчитана явно не на ребенка двух-трех лет, а на взрослого человека. Позже мои подозрения подтвердились, когда пришлось потесниться. Спать в объятьях змеиного саннина оказалось намного уютнее, чем в одиночестве. Он был теплым и приятно пах хвоей. Мужчина оказался тем еще чистюлей, если, когда он приходил от него слегка пахло кровью, то после похода в душ, все посторонние запахи перебивал аромат хвои. Где-то на третий день, когда я уже понемногу бегал по комнате, залезая во все доступные щели, изображая бурную деятельность, Орочимару подозвал меня к себе. В его руках уже была знакомая кисточка. На полу под босыми ногами лежал развёрнутый свиток, исписанный множеством символов. В руках саннина мелькнули сенбоны, не успел я дернуться, как уже не смог пошевелиться. — Прости, Хэби-чан, не пугайся, очень важно, чтобы ты был неподвижен. Да… А дети не могут долго сидеть спокойно. Та-ак, спокойно… Дыши, смотри, я ничего не собираюсь делать страшного. — его глаза смотрели точно в мои, в них не было никакой агрессии, поэтому, уже было захватившая меня паника медленно отступала. Голос мужчины действовал на меня по-прежнему успокаивающе — Так, время еще есть — мои руки, ноги и тело полностью покрыли символы. Ворс кисточки щекотал кожу, чернила холодили. Я считал про себя. Где-то на восьмой тысяче Орочимару закончил. Кисточка прекратила свое движение, остановившись примерно на задней части шеи. Он отошел в сторону рассматривая вереницы символов, покрывающие свиток и мое тело, отложил в сторону чернила и кисть. Тяжело вздохнул, его плечи слегка опустились, чтобы в следующий миг его руки сложили вереницу из ручных печатей. Символы как на свитке, так и на моем теле пришли в движение. Они двигались по нему, куда-то мне за спину, когда все знаки полностью исчезли за спиной, все мое тело пронзила жуткая боль, отправляя меня во тьму забытья. Без сознания я пробыл не долго, вероятнее всего вспышка боли была тем грузом, который мой детский организм не мог выдержать. Иглы из парализующих точек Орочимару уже извлек, поскольку первым, что я сделал, придя в себя это неуклюже вскочил на ноги. Они, ослабшие от долгого нахождения в одном положении подогнулись и, поэтому, я, упав откатился в сторону, с уже девственно чистого свитка, на каменный пол комнаты, больно ударившись голыми коленками, и, кажется, разодрав их в кровь. Я же только начал доверять этому человеку. Почему? Зачем? За что? Санинн стоял чуть в стороне прибирая инструменты, молча скатал свиток и поставил его с опорой на стол. Затем подошел ко мне ближе, рассматривая что-то на моем лице. — Все прошло удачно, учитывая развитие очага чакры и тока чакры, печать должна продержаться года три-четыре без вмешательства, позже необходимо будет подкорректировать — Спокойный голос не вязался с той болью которую только что причинила мне странная печать. — На некоторое время она отведет от меня все подозрения, но бесконечно так продолжаться не может. Находиться в пределах деревни стало опасно. Необходимо менять лабораторию. Идем. Мужчина подхватил меня за руку и потянул ставя на ноги. Холодный камень царапал босые ступни, пока Орочимару вел меня по коридорам, залитым ярким электрическим светом. Навстречу пару раз попались фигуры в характерной броне и масках. Вдоль стен коридора вились кабели, где-то капала вода. В какой-то момент мы оказались в круглом помещении с мостами расположенными на разных уровнях, где Орочимару передал меня в руки мужчины в маске и таком же белом халате, какой часто носил Орочимару. — Разместить в месте с образцами, спасенными из лабораторного корпуса номер пять. До дальнейших распоряжений ничего не предпринимать. — Есть, Орочимару-сама, — выслушав эти слова саннин развернулся, лишь длинные волосы описали полукруг, и он исчез с моих глаз. Крик ужаса застрял у меня в горле. Протянутая было, в сторону змея рука медленно опустилась. Он что вот так меня бросил? Я ему надоел, или.? На этот раз слезы так и застыли в глазах. Тело точно сковало льдом. Казалось, даже мир потерял краски. Хотя на что я рассчитывал. Это же Орочимару… Неизвестный мужчина отнес меня в крохотную комнатушку из обстановки включавшую в себя небольшую кровать, заправленную посеревшим от количества стирок постельным бельем, пахнущим стерильной чистотой, низким столом и стулом, а также небольшой тумбочкой. Вся обстановка этой комнаты так и говорила, что ее постоялец надолго в ней не задержится. Мой сопровождающий оставил поднос с, исходящим паром супом, парой кусков хлеба и глубокой чашкой, полной какого-то напитка и молча вышел за дверь, оставив меня в полном одиночестве. В дальнем углу помещения, справа от кровати нашлась неприметная дверь, за которой скрывалась комнатка с умывальником и маленьким зеркалом. Дотолкав до крохотной раковины стул и забравшись на него, я посмотрел чего такого искал в моем лице Орочимару. Из зеркала на меня смотрел незнакомый маленький мальчик, общего от прежней внешности остались лишь белые волосы и разноцветные глаза, никаких черт, способных связать меня со змеиным саннином не было. Повернувшись полубоком и оттянув чуть великоватую рубашку вниз, увидел на шее между пятым и шестым позвонком иероглиф 人 , обрамленный кругом из неизвестных символов. Что, черт возьми, сотворил со мной Орочимару?