Мы были так близки к звёздам.

***

      Ждать Сонхуна из ванной — то же самое, что дважды умереть и трижды воскреснуть. В общей сложности, либо вообще его не дождаться и уйти спать, либо ждать до поздней ночи, лежа под дверью ванной комнаты.       Хисын, кажется, выбрал третий вариант, который возник в голове из-за отчаяния. И из-за скуки. Поднявшись с кровати, юноша совсем тихо шагает по тёмной квартире, вытянув руки вперёд, дабы не врезаться во все и не снести углы, существующие в этом доме.       Небольшая грушевая полоса света виднеется из-за пространства между полом и дверью, а после расползается кляксой по линолеуму. И это единственный источник света, который хоть как-то помогает ориентироваться в квартире.       Осторожно дернув ручку двери, Хисын удивляется: никто на замок и не закрывался, что на Сонхуна совсем не похоже. Несмотря на то, что душевая кабина покрывается белым налётом из-за кипятка, под которым Пак стоит две тысячи лет, младший все равно ненавидит, когда кто-то (очевидно, Хисын) пребывает в ванной. Не сколько стеснительно, сколько… странно.       Сонхун никак не может привыкнуть к тому, что сейчас с Ли они пытаются выстраивать какие-никакие отношения. Даже кровати сдвинули, чего уж тут, только вот это совсем не избавило от ощущения одиночества и огромного расстояния между ними. Перед сном они с лёгкостью могли держаться за руки, но все равно чувствовать слабость от недостаточных соприкосновений. Не то чтобы в них была куча тактильности, которую только ложкой и грести. Нет. Но когда привязываешься окончательно, хочется привязаться с ног до головы.       Обрадовавшись, Хисын совсем тихо проходит в ванную и прикрывает за собой дверь, чтобы не выветривать нагретый воздух. Конечно, по началу очень душно — душно так, что Ли пришлось подождать несколько секунд для того, чтобы в глазах перестало темнеть.       И Хисын снова не понимает, как можно принимать вместо душа кипяток, а потом жаловаться на то, что ноги мёрзнут. Сонхун невыносим, когда жалуется.       Стягивая футболку, на которой красовалось малиновое (что по цвету, что по вкусу) пятно от варенья, Хисын включает воду и укладывает вещь в раковину. Малиновые косточки медленно отлипали от ткани, оказываясь где-то в недрах трубопровода, светлая футболка понемногу превращалась в годный для ношение предмет гардероба. Хисын, к слову, ничего не делает, ожидая, когда напор воды самостоятельно справится с пятном. Отличная идея. Они ведь богачи, чтобы переплачивать за водные счета.       Взглянув на душевую кабину, Ли заметил, как забавно переминается с ноги на ногу Пак, видимо, пытаясь найти место, прогретое потеплее. И, кажется, находит, когда остаётся на месте и больше не шагает.       Хисын видит лишь ноги, потому что остальная кабинка запотела. И он не перестанет повторять, что ненавидит кипяток и вечные жалобы.       Мысли бегут. Их очень-очень много, и они бегут куда-то совсем не туда, потому Хисын думает не совсем о том. Идея зайти в кабинку прямо сейчас — нелучшая, но, почему-то, Хисын находит в ней отличный повод лишний раз оказаться рядом.       Воду он выключает, оставляя футболку в состоянии водоросли: скользкая, мокрая. Остальные вещи оставляет где-то рядом, не обращая внимание на то, что они тоже намокли при соприкосновении с футболкой. Ну и ладно, его это сейчас не заботит.       Позаботило бы, будь он в здравом состоянии, но сейчас он по уши влюблен, а значит — болен.       Как только дверцы душевой кабинки отворяются, Сонхун поворачивается спиной и прячет вспыхнувшие щеки. К слову, они и так румянцем налились, а тут… этот явился. — Хен, что ты тут делаешь? — голос его не выдаёт, потому что Хун характером холоден, сколько кипятка на него ни вылей.       Но в ответ не следует ничего, кроме прохладный ладоней, оказавшихся практически на ребрах, где-то чуть ниже; Сонхун запутался, где какие кости у него находятся. — Хен?.. — кажется, эта прохлада обжигает сильнее любого кипятка, потому что Пак невольно расслабляется и прикрывает глаза, прикусив щеку изнутри. — Повернешься ко мне? — Хисын склоняется над сонхуновой шеей, оставляя краткий, словно дразнящий поцелуй. И губы у него прохладные, но кажутся вновь горячее всего на свете. Только вот в ответ Сонхун молчит, боясь хоть как-то двигаться и возникать. — Хун-а, повернись ко мне. — Хисын скользит ладонями по животу, заставляя Пака податься назад из-за щекочущего ощущения, а после мягко обнимает, укладывая подбородок на плечо. Сонхун ведь не действует — он просто стоит, врезаясь в чужие бедра. Чувствует лишь то, как сердце хисыново бьется: равномерно, легонько, будто совсем не ощущая, как волнуется Пак.       Ладони старшего отклоняют корпус Сонхуна на себя, заставляя опрокинуть его голову к себе на плечо и вновь целуя в шею. — Ты спрашивал, что я делаю здесь, а я не ответил. Невежливо, соглашусь. А я просто пытаюсь тебя поцеловать, а ты противишься. — после слов Ли младший укладывает свои, совершенно тёплые, ладони на чужие и влажным затылком скользит по плечу, немного остараняясь. — Целуй. — Хун обращает внимание на приоткрытые хисыновы губы, облизывая свои. Совсем незаметно, кажется. — Сколько угодно.       Практически согревшиееся губы накрывают сонхуновы, языком тут же их размыкая. Легко мажет самым кончиком по жемчужным клыкам, спускается к нижней челюсти, а после мягко прикусывает губу.       Не то чтобы Хисын любил кусаться, но сейчас очень хотелось.       Пак охотно отвечает, губами оттягивает чужие; целует легко, словно чмокая. Целует совершенно небрежно, стараясь сцеловать малиновый привкус с уголков губ. Конечно, никакого варенья там больше нет, но Хун помнит его вкус.       Младший решается отстраниться первым, потому что голова ходит кругом оттого, что происходит, и от горячей воды. Она ведь делает только хуже, но никто не возникает и не торопится её выключать. Хисын лишь оглаживает молочно кожу, замечая, как она горит после каждого прикосновения. И покраснения, оставленные пальцами, видны сразу же. На сонхуновой шее горит багрянец от поцелуев, а у Ли горят только губы.       Сонхун, понимая, насколько неудобное положение оба выбрали для себя, осторожно убирает хисыновы ладони и поворачивается лицом, тут же обнимая старшего за шею. — Ты просил меня повернуться к тебе, а я не повернулся. Невежливо, соглашусь. Я просто совсем не ожидал тебя здесь увидеть и не думал, что ты увидишь меня в таком виде. — Но вид ведь очаровательный. — усмехнувшись, Хун подцепляет клыками кожу у шеи старшего, своеобразным способом скрывая собственное смущение за сказанное Хисыном.       Конечно, Пак отрицать не может, что он красив (и даже очень), но вот нагое тело никогда не подлежало здравой оценке. Никто его и не видел, чтобы подтвердить собственные мысли. — Заткнись, хен. Просто молчи, пока я тебя не выпнул из этой кабинки. — Сонхун, конечно, и не собирался, потому что с Ли ему лучше. С Ли ему комфортнее и, почему-то, теплее, хотя вода все ещё душит и давит на грудь как-то слишком болезненно.       Но когда Хисын вновь целует, губами сталкиваясь с сонхуновыми и делая небольшой шаг назад, вода становится прохладней, но в меру. Так будет обоим легче, иначе оба сгорят заживо оттого, что терпеть просто невозможно.       Хисын окончательно промок, как и его футболка, все ещё ждущая своего должного внимания. Ей наверняка стоит завидовать Пак Сонхуну в этом деле, ведь сейчас все хисыново внимание на нем.       Губы покалывает от нескончаемых поцелуев и укусов, которые они оставляли в порядке очереди. Хисын мягко толкается языком, словно в очередной раз спрашивая разрешения, хотя прекрасно понимает, что Сонхун совсем не против. Проходится острием по небу, как достанет, а после позволяет вновь кусаться, усмехаясь совсем тихо.       Одна из ладоней, скользнувшая к бедрам, прижимает Пака ближе, ведь Хисыну хочется ощущать его ярче. Вторая же покоится на шее, лишь нагревая себе тёплое местечко.       Вода по-прежнему льётся. Наверное, уже завтра Хисын будет ворчать, как дед, потому что поймёт, какие счета за воду им придут, но вспомнив, на что была потрачена вода, он поймёт, что все было не зря.       Хун понять не успевает, когда врезается спиной в прохладную стеклянную стенку, а по шее медленно расползается горящая дорожка от поцелуев, оставленных небрежно, размашисто. И тогда контраст остывшей напрочь воды и хисыновых губ ощущается невероятно. Сонхун находит это приятным, пусть он начинает совсем немного замерзать.       Но если они продолжат, он лично включит ледяную воду и позволит окатить себя ею. Даже вечно мерзнущие ноги не пожалеет.