Пластилиновый ёжик

Галф любит тишину, с недавних пор наполнившую его маленькую квартирку. Не играет музыка, что раньше была главным спутником парня, сопровождавшим каждый шаг, радость, слёзы. Не гудит монотонно ноутбук, за которым проведено столько приятных вечеров, искрящихся смехом и мелодичным пением. Не раздаётся топот мягких лап и мяуканье кота Азара, отправленного им к родителям до лучших времён. Не звенит телефон. Не свистит чайник. Лишь изредка слышатся щелчки замка, когда Канаут принимает доставку еды. Но вскоре и они стихают. Потому что он не хочет слышать эту жизнь и вспоминать, что у него есть сердце, безмерно любящее одного единственного человека, который вывернул душу, заставил раскрыться навстречу, а потом… разорвал на кусочки и трусливо сбежал, сказав на прощание, что так правильно. Так надо. Так будет лучше для их карьеры. Так лучше… для него… И только мёртвый стук в груди разрушает застывшее безмолвие, в котором нет места боли, ненависти, ревности и тёмному отчаянному сожалению, что… не смог, не удержал, не понял любимого, когда это было так нужно. Галф не винит никого, кроме себя. Виноват, что поверил. Виноват, что позволил проникнуть глубоко и остаться навеки. Виноват, что упустил. Звонок в дверь. Галф не реагирует, лишь прикрывает уши, чтобы не раздражало. Но гость настойчив, тихая трель расползается по квартире, не оставляя в покое. — Блять, я тебе сейчас пальцы сломаю, — рычит парень, громко топая. Но когда открывает дверь, замирает как вскопанный, поражённый наглостью пришедшего. Ведь перед ним — Мью собственной прекрасной персоной. И даже круги под глазами, совсем не здоровая худоба и бледные губы, растянутые в жутко печальной усмешке не делают хуже. Лишь подчёркивают факт, что Мью — неземной, он просто не может существовать в нашей действительности. Губы кривятся в хитрой ухмылке, а Галфа бьёт по голове дежавю, когда ладони касаются крепкой груди, упираясь и в то же время хватаясь, желая чувствовать тепло родного тела. Мью зажимает его всем собой, пригвоздив к стене. Лисьи глаза прожигают льдом и пламенем, но он не произносит ни одного слова.

«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Как смеешь ты приходить ко мне? Врываться в мой мир без приглашения?»

Глаза Галфа пышут праведным гневом. Кажется, ещё немного, и от мужчины останутся угольки. Но Мью сильнее приникает к нему, продолжая молча испепелять взором.

«Я знаю, мой хороший. Я лжец, подлец и трус. Твоя злость — меньшая кара для меня. Но…»

Брови парня вопросительно взмывают вверх, а уста полосует скептическая улыбка.

«Ну давай, Мью. Расскажи мне, что сподвигло тебя прибежать ко мне? Где твоя уверенность?»

Вокруг них тишина становится тяжелой, угрожающей. Они по-прежнему не говорят ничего, их диалог — тактильный, эмоциональный, зрительный. Мью опускает глаза, сильно зажмурившись, а плечи Галфа снова сжимают и… отпускают. Мужчина поднимает взгляд, и в нём читается смирение, невыносимая боль и надежда. — Это — моя самая большая ошибка. Из-за своей трусости и эгоизма я навсегда теряю тебя — драгоценность, которую никогда не смогу ни забыть, ни заменить, ни вернуть. Тогда мне казалось, что я принимаю правильное решение, ведь ты должен сиять для мира, для себя, а не нянчиться с неуравновешенным типом вроде меня. Вот только поздно спохватился… Мы слишком прочно увязли в друг друге, и жизнь порознь причиняет боль. Но я отпущу тебя, если ты прикажешь мне проваливать. Лишь об одном прошу: Не держи на меня зла. Помни моменты, когда мы были счастливы, — голос Мью надломленный, развеивает пустоту шепотом, что пересекает в скулёж. А в глазах — слёзы, обжигающие злостью. На себя. Тихо. Они стоят неподвижно несколько долгих минут, пытаясь найти силы. Отпустить. Простить. Понять. Принять. Решить судьбу. А потом Мью… тонет. Тонет в жарких удушающих объятиях, чувствуя жалобный треск рёбер. И он счастлив, даже если они поломаются. Потому что осознаёт: смысл его жизни, положивший голову на плечо и наконец-то дышащий глубоко, вздыхая тёплый аромат, снова в его ладонях. Теперь он сделает всё возможное и невозможное, дабы его подсолнушек тянулся к огню любви. И освещал своим внутренним светом истинный путь Пи’Мью.

Почему мы прощаем Тех, кто нас предаёт? Тех, кто нами играет И отчаянно ждём? Почему мы прощаем Не остывшую боль И в объятья кидаем.. Ложью сытая кровь?