Черные Кудри | Белые Ромашки

Поезд гудит так громко, что Теодор слышит гул даже у берега Черного Озера. Он смотрит на недвижимую воду и гладит недвижимую Гермиону по волосам. Она молчит; но ей не нужно говорить, чтобы он слышал – она волнуется, хоть и не подает виду. Нотт слишком хорошо различает ее невербальные настроения. Он слишком хорошо ее чувствует. – Приехали, – вздыхает она; поворачивается в его руках и смотрит в глаза. Он пальцем проводит по ее щеке – теплой, мягкой, розоватой – и выдавливает улыбку. – Не переживай, – он повторяется, должно быть, в сотый раз. Потому что переживает сам. – Ты же знаешь, Тео, что я в любом случае… – он не дает ей договорить: прикладывает указательный палец к девичьим губам. – Я знаю, – шепчет и наклоняется ближе. Он целует ее нежно, он обещает: все разрешится, все наладится, все будет так, как мы захотим. Гермиона подается вперед, обвивает его шею руками, позволяет ему большее; обрывисто вздыхает, когда он зарывается носом в ее шарф и проводит губами по горячей шее. От ее кожи пахнет сладостью и ванилью – Нотт жадничает, Нотт не хочет делиться, Нотт заявляет свои права. Ему хватит смелости. Ему хватит смелости. Ему хватит смелости. И на этот раз он должен все сделать правильно. Грейнджер уходит встречать друзей; Теодор возвращается в замок – хочет провести в тишине последние минуты спокойствия. Он думает, как реагировать на появление Дафны; уговаривает себя не ломать ей шею. Гринграсс была такой милой перед отъездом – он должен был догадаться о злобном плане. Теперь ситуация круто изменилась: расстаться без скандала не получится, рано или поздно новости дойдут до прессы, и Грейнджер попадет под удар. Теодор этого не хочет – на плечах Гермионы и без того достаточно проблем. Может быть, Нотт попросит совета у Драко; но сначала отыграется на змееныше за обиду. Малфой появляется в спальне вслед за этой мыслью; его платиновые волосы мокрые – должно быть, пошел снег, – куртка распахнута, шарф болтается так, словно накинут наспех. Драко выглядит уставшим, но ободряется при виде Нотта. – Я не получил ни одного письма, – недовольно отмечает последний. – Поздравляю с помолвкой, – отвечает Малфой, и Нотт не может различить: шутит тот или обижается. Оба молчат какое-то время, и светлая голова наконец понимает – по лицу, по позе, по раздраженным флюидам – что Нотту совсем не до шуток. – Мы тоже прихренели, – признается Драко; снимает куртку и поправляет воротник, садится на свою кровать. – Я думал, она шутит, но потом статью выпустили в газету. Дафна зачитывала ее вслух несколько раз. – Мамочка Гринграсс обоссалась от счастья? – кривится Нотт. – Мамочка Гринграсс потребовала кольцо и письменное заявление, – Драко скидывает ботинок. – Сказала, что ты не особо решителен, если не приехал просить руки принцессы вживую. – Нужно было поехать и разбить их фарфоровый сервиз. Может, мамочку это впечатлило бы, и она бы запретила Дафне выходить за меня замуж. – Это билет в один конец, Тео, – обреченно заявляет Малфой. Нотт фыркает и закатывает глаза. – Еще чего, – говорит. – Пусть поцелуют мою задницу. Я не стану играть по ее правилам. – Полегче, дружок, – Драко щурится. – Какой-то ты слишком… возбужденный. Что здесь произошло, пока меня не было? Теодор не отвечает, только косится; думает, что Малфой не поймет, а если и поймет, то не оценит, а если и оценит… Но Драко не дебил – чему Тео благодарен – и Драко быстро складывает два плюс два. – Это точно билет в один конец, – выдыхает он. – Пожалуйста, не говори, что вы в этой спальне… – Ничего не было, – перебивает Теодор. Уточняет: – Пока не было. – Твое пока выйдет тебе такой жопой, что ты до конца жизни будешь жалеть, что не придушил Грейнджер, когда она начала строить тебе глазки. И что сам не сдох следом, – говорит Драко. Нотт отмечает, что у Драко особый дар – поддерживать. Истинная дружба не знает границ тактичности. – Винсент так обдолбался, что нес херню про тяжелые отношения, – продолжает Малфой. – Ляпнул, что ты не особо доволен жизнью. Дафна сделала вид, что не поняла, но, Тео, она собрала сумки за три дня до конца каникул. Теодор прикрывает глаза; представляет перекошенное лицо Гринграсс, представляет кудри Грейнджер. Последнее нравится ему куда больше; сердце учащает бег, когда ему внезапно хочется ощутить фруктовый привкус знакомых губ. – А вот и жених! – орет Блейз, влетая в спальню. – Чувак, если бы мы знали, что ты зассал ехать, потому что решил жениться – устроили бы тебе мальчишник! – заявляет Грегори. Винсент заходит последним, косо улыбается, закатывает глаза и падает на свою кровать. – Ты такой конченый, – говорит он. – То вы расстаетесь, то женитесь – хер разберешься. – Мы не женимся, – Нотт хмурится. – Дафна… – Дафна-Дафна, – подхватывает Забини. – Не паникуй, муженек, мы все прекрасно понимаем. Я бы тоже уделал штаны, если честно, но ты мог бы и предупредить нас, друзья в конце концов. На уме у Нотта крутятся самые отборные ругательства, но он прикусывает язык. Думает о том, как и где выловить Грейнджер после уроков; думает о том, что скучает, хотя не видел ее всего пару часов; думает о том, как она переживает встречу с Уизелби и Браун. Поджимает губы. – Не хмурь лобик, Нотти, останутся морщинки, – Блейз дует губы. – Дафна кажется счастливой, – мечтательно замечает Гойл. – Я бы хотел, чтобы Лайза– – Чтобы Лайза так же вылизывала твое эго, как Дафна старается для Тео? – язвит Малфой. – Ну, Дафна не только его гордость вылизывает, – вставляет Винсент; выпускает кольцо густого дыма. Грегори закашливается и кричит: – Я просил тебя не курить дурь в общей комнате! – Пошел нахер, – насмехается Крэбб и продолжает дымить. Теодор ловит взгляд Малфоя – негодующий, осуждающий – и тяжело вздыхает. Дафна Гринграсс обыграла его по всем фронтам; Теодору Нотту придется приложить немало усилий, чтобы выбраться из этой ловушки. Он встречается с сестрами Гринграсс в гостиной чуть позже, когда все идут на ужин. Дафна улыбается скромно, но смотрит из-под ресниц: слегка самоуверенно, слегка горделиво – она гордится тем, что надела Нотту на шею стальную цепь. Теперь он – ее игрушка; забава, которую Дафна не выпустит из рук. – Тео! – восторженно кричит она и прыгает в его объятия. – Мерлин, как же я скучала! – Хорошо провели каникулы? – выдавливает он – остатки старой пасты из тюбика. Мельком смотрит на Пенси – та цветет, но озирается на Асторию; это кажется Нотту подозрительным, но он займется этим позже. – Потрясающе, я бы сказала, если бы ты был рядом, – мурлычет Дафна. – Мы веселились, и танцевали, и вкусно кушали, и– – Делали громкие заявления в местные газеты, – заканчивает Тео и пристально вглядывается в девичьи глаза. Зря; в голубом взгляде не читается ничего, кроме ликования и фальшивого удивления. – Ах, это, – она робко улыбается. – Да уж, целая история. Обязательно расскажу чуть позже. Знаешь, репортеры – такие болтуны, говоришь им одно, а они… Нотт перебивает хорошо спланированную речь: – Нет, не знаю, Дафна. Поэтому спрашиваю. Вокруг становится тихо. Драко, Блейз и Грегори спускаются следом, но не решаются вмешиваться. – Это разговор для первой встречи? – Гринграсс показывает когти. – Просто скажи, что рад меня видеть. Или тебе не особо хотелось, чтобы мы вернулись? – она щурится. Не особо. Тео сглатывает. – Конечно хотелось, – отвечает и сжимает кулаки; лицемерно улыбается. – Славно, – Дафна отвечает фальшью. – Ужин стынет, голубки, – вмешивается Пенси; подхватывает подругу под руку и уводит из гостиной. Малфой хлопает Нотта по плечу и тоже уходит. Астория презрительно щурится – пускай Теодор и отвлечен, жест не ускользает от его внимания. В общем зале стоит гам: студенты делятся впечатлениями, разговаривают, смеются, перекрикивают друг друга. Столы ломятся от еды; привидения развлекают первокурсников; преподаватели ведут дружелюбные беседы. Первым делом Тео замечает Гермиону: она сидит в объятиях Джиневры, в окружении друзей; улыбается и внимательно слушает Поттера. Нотт мысленно выдыхает: спокойная Гермиона – одной проблемой меньше. – Слышала, Грейнджер тоже осталась в Хогвартсе на каникулы? – пищит Астория. Нотт опускает глаза в пол, разглядывает шнурки на кроссовках. – Да, Нотти? – уточняет Дафна. Нотт знает, что сестры – пара ехидных змей; ему следует осторожнее выбирать тактику. – Да, – уверенно говорит он. – Мы пару раз пересекались в библиотеке, готовились к экзаменам. Дафна хмыкает – непонятно, но так, словно верит его словам. Слизеринцы занимают свой стол; Грегори пихает какого-то первокурсника. Тео садится спиной к Гриффиндору; не хочет лишний раз искушаться, потому что знает – если Гермиона будет мелькать у него перед глазами, их взгляды разгадает даже самый недалекий. Ужин начинается и заканчивается без приключений. Дафна и Астория уходят раньше, после чего Пенси ложится на плечо Теодора. Драко бросает на них неоднозначные взгляды. Столовая медленно пустеет, и Грегори убегает вслед за Лайзой – на фоне этого безнадежного идиота Тео чувствует себя увереннее. Винсент предлагает проводить Паркинсон до подземелий, но она грубо отказывается; Крэбб выплевывает в ответ что-то вроде «ну и пошли вы все нахер» и тоже уходит. Нотт сидит, ковыряет салат в тарелке и слушает голос Джиневры; понимает, что и Грейнджер пока не ушла; позволяет себе обернуться. Гермиона зевает и прикрывает рот ладошкой; встречается взглядом с Теодором, и в уголках ее глаз залегают морщинки – улыбается. Ее отвлекает девочка-Уизли, какой-то абсолютно ненужной чепухой – десертом и чаем. Грейнджер отказывается, но уже не смотрит в сторону Нотта; нервно заправляет прядь за ухо. – Браун вылизывала Уизли всю дорогу в Хогвартс, – невзначай говорит Пенси. Внимание Нотта возвращается к друзьям, и он выгибает бровь. – Они сидели в отдельном купе, я их видела, когда шла в туалет. – Как будто тебе больше некуда смотреть, – бурчит Малфой. – Не чужие спальни, так купе? Повисает напряженная пауза. – Та-ак, – Нотт мысленно потирает ладони. – Рассказывайте. – Сначала ты, – Паркинсон морщит нос. – А что я? Пенси фыркает: – Не разыгрывай дурачка, Тео. Ты так активно бдишь Грейнджер – неудивительно, что Дафна пошла ва-банк с заявлениями. – Не глупи, – Нотт тянется к бокалу с соком, делает короткий глоток. – Упрямый, – Паркинсон закатывает глаза и накладывает себе в тарелку шоколадного пуддинга. Теодор внимательно наблюдает: Пенси облизывает палец, который испачкала, неторопливо вытирает кончик рта, неотрывно смотрит на Драко. – Прекрати, – огрызается Малфой. Паркинсон хлопает ресницами: – Что именно? – Просто прекрати, – он сжимает вилку. – С удовольствием, – она опасно щурится. – Как только ты перестанешь. – Я уже все сказал, Пенс, – Малфой переходит на шепот. – И даже наглядно продемонстрировал, – она злится, почти шипит как дикая кошка. Опускает подбородок, косится на слизеринца из-под бровей. – Ты обещала, что не станешь– Нотт громко выдыхает и откидывается на спинку стула. Нужно быть безэмоциональным флоббер-червем, думает, чтобы не прочувствовать напряжение, повисшее между ними. Пара замолкает, и на Теодора пристально смотрят две пары глаз. – Билет в один конец? – отыгрывается Нотт. Малфой бледнеет от злости, морщит лоб, раздраженно сводит брови. – Это. Была. Ошибка, – цедит он. – Какая по счету? – уточняет Теодор. – У нас у всех просто крыша едет, – говорит Паркинсон и с отвращением отодвигает десерт. – Война превратила нас в имбецилов. – Это не война, – выплевывает Драко. – Мы сами выбираем. – Или не выбираем, – обреченно вспоминает Нотт. За спиной слышится шум: должно быть, гриффиндорцы уходят по комнатам. – Она встала, поправила волосы, посмотрела на тебя, – комментирует Драко. Тео злится. – Глупо улыбается подружке Уизли… уу, рыжий придурок подошел. Нотт хочет обернуться, но не делает. Снова отпивает сока, пилит Малфоя пристальным взглядом. – Браун машет ручкой у входа, а Грейнджер… Рыжий придурок хватает ее за локоть. Поговорить хочет? – Нарывается, – хрипло отвечает Нотт. – Выдохни, Тео, – Пенси гладит его по плечу. – Ты все равно ничего не сделаешь. – Могу сломать ему нос, – Нотт пожимает плечами. – Или подлить блевотного зелья ему в хлопья. – Все, разошлись, – оповещает Драко. – И она снова смотрит на тебя. Какая прелесть, Тео. Кто сегодня точно блеванет, так это я. В спальню друзья возвращаются в молчании. Нотт не хочет спрашивать про Паркинсон, Малфой чурается говорить о Грейнджер. Забини, Гойл, Крэбб и еще несколько ребят встречают их в гостиной. – Драко, иди сюда, попробуй бурбон, – манит пальцем Блейз. – А мне не предложишь? – Теодор наигранно оскорбляется. – А тебя ждет другое удовольствие, – недовольствует Винсент и добавляет: – Поторопитесь там только. Ни посрать спокойно с вашими ролевыми играми, ни переодеться. Присутствующие хохочут, а у Нотта вытягивается лицо – этого он сдержать не может. Малфой тоже напрягается, но Малфою повезло: ему предлагают бурбон. Тео тормозит перед дверью в спальню, еще раз прокручивает в голове отказ и объяснение; понимает, что Дафну Гринграсс простое «нет» не возьмет. В крайнем случае он скажет, что у него болит голова. Дверь открывается с мерзким скрипом, взгляду открывается картина: на Гринграсс из одежды кружевное черное белье и прозрачное платье, пошитое из белой сетки. Теодор замирает и клонит голову вбок. – Знаю, о чем ты думаешь, – озвучивает она. – Мы взяли паузу и всякое такое. Я ничего не требую от тебя, – щебечет. – Я пришла поговорить. Теодор недоверчиво разглядывает гостью. Затем закрывает дверь – не на щеколду, чтобы успеть сбежать – и скрещивает руки на груди. – Говори, – разрешает. – Оставим все как есть сейчас, до конца учебного года у нас еще четыре месяца, – Дафна подплывает на носочках и обходит его со спины. – У тебя будет уйма времени подумать над будущим. Чего ты хочешь? Как ты этого хочешь? Она кладет холодные руки ему на плечи и разминает зажатые мышцы; Нотт стискивает зубы – касания Гринграсс не приносят удовольствия. Даже не заводят. – Ты свободный человек, Нотти, – шепчет она ему на ухо и оставляет горячий поцелуй. – Перед тобой открыт любой выбор. Но любой выбор будет иметь последствия. В камине трещит полено, и женские духи ударяют в голову. Нотту кажется, что от Дафны пахнет иначе – мятно, терпко, не так приторно, как обычно. Ее запах не раздражает, но и не манит – он просто есть. – Я устал играть в эти игры, – отзывается Нотт. Хочет развернуться, но Дафна настойчиво сжимает пальцы. – Когда я говорил, что нам нужна пауза, я имел в виду– – Любой твой выбор будет иметь последствия, – повторяет она, и теперь Тео понимает: это угроза. Нотт прикрывает глаза и позволяет Гринграсс прижаться к его спине. Она трется, словно кошка – бездомная кошка, которой не хватает ласки. Пусть не думает, будто может ставить свои условия. Теодор Нотт пережил круциатус, Темного Лорда и даже ее отца. Он обязательно справится с капризами богатенькой девочки. – Хорошо, Дафна, – соглашается он не совсем понимая на что. Уточняет: – Чего ты хочешь? Гринграсс ликующе хмыкает. – Внимания, – говорит она, но Нотт слышит «покорности», «послушания» и «признания». Это у нее от папочки. – Хорошо, – повторяет он. – Только не сегодня. Слышится раздраженный выдох, и Гринграсс отлипает. – Я тут кое-что нашла, пока ждала тебя, – буднично говорит она. Теодор оборачивается и застывает: в руках Дафна держит женскую заколку. – Что это? – спрашивает он. – Что это? – копирует она. Нотт пожимает плечами: – Заколка? – Именно, – Дафна щелкает зубчиками. – Чья? – Не моя, – пытается отшутиться он. Пытается вспомнить, когда Грейнджер успела обронить аксессуар. – Хорошо, что не твоя, а то у меня возникли бы вопросы, – подхватывает Гринграсс, но выражение ее лица остается непроницаемым. – Будто сейчас у тебя их нет. Спроси у Блейза, это он любитель приводить подружек. – И трахать их под твоей кроватью? – тонкая бровь Дафны превращается в дугу. – Ты ползала под моей кроватью, пока ждала? – кривится Тео. Пронырливости этой девушки можно только позавидовать. – Ладно, – сдается она. – Неважно. Нотт прикидывает, насколько рациональным будет выпросить заколку; решает, что не хочет лишний раз привлекать внимание. – Доброй ночи, Дафна, – говорит он. Гринграсс недовольно качает головой, но у Гринграсс заканчиваются аргументы. – Сладких снов, Нотти, – почти цедит она и уходит. Первые учебные недели превращаются в личный ад всех старшекурсников: начинается активная подготовка к сдаче ЖАБА. Нотту и Грейнджер информация дается легче, но они почти не пересекаются. Их общение ограничивается короткими переглядками и беглыми касаниями – в классе, в столовой, в коридорах, когда они ждут очередного профессора. Но Нотт боится привлекать внимание – Дафна следует за ним тенью, – и Грейнджер слишком хорошо различает эти предупреждения. – Прошла любовь? – глумится Драко, но Тео ничего не отвечает. Зародилась симпатия, думает он про себя, и пугается этой мысли. Они сидят на трансфигурации, когда Минерва МакГонагалл решает разделить присутствующих на группы. – Обожаю, – бубнит Малфой, когда его определяют в команду к Крэбббу, Долгопупсу и Финигану. – Могу я работать с Ноттом? – выкрикивает Дафна, собирая с парты вещи. – Нет, не можете, мисс Гринграсс, – строго осаждает директриса. – Вы работаете с мистером Забини, мисс Патил и… мисс Уизли. Теодор дарит боготворящий взгляд женщине – этой женщине, спасшей его от неизбежности. МакГонагалл поправляет очки. – Мистер Нотт… – она цокает языком. – Вы работаете с мисс Браун, мистером Уизли и… мисс Грейнджер. Тео поджимает губы и прикладывает все усилия, чтобы сохранить беспристрастное выражение лица. Закидывает сумку через плечо и через весь кабинет доходит до стола гриффиндорцев. Лениво падает на стул. – У вас на столе черепа различных существ, – поясняет профессор. Грейнджер подсаживается к Нотту и улыбается глазами – он обожает этот ее трюк. Она раскладывает книги; вздыхает чуть резко, когда он прикасается коленкой к ее ноге. – Ваша задача использовать коллективные знания, чтобы определить, что за существо перед вами, а после восстановить первоначальный облик, – директриса терпеливо ждет, пока Браун и Уизли пьяно доберутся до своего места. – Идиоты, – шепчет Нотт. Грейнджер шикает и опускает веселый взгляд. – Заклинание для практики: Вертере ин Фонте, – директриса взмахивает палочкой, и череп на ее столе превращается в скользкого лысого кролика. По классу прокатывается волна «фу». – Какая мерзость, – говорит Лаванда. – Да, Рони-Бонни? Нотт прыскает смехом и прикрывает рот ладонью. Гермиона ощутимо пинается коленкой на его реакцию. – Простите, – выдавливает он. – Чихаю, аллергия. – Да не страшно, – Браун косится на слизеринца с опаской. – Главное, чтоб не заразно. – Идиотизм не заразен, – отвечает пунцовый Уизли. Теодор делает вид, что не слышит: «Рони-Бонни» вполне достаточно для сладкой мести. – Пожалуйста, приступайте, – объявляет МакГонагалл, и студенты утыкаются в книги. – Ну хорошо, – вздыхает Лаванда. – Как думаете, кто это может быть? – Сейчас разберемся, – уверяет Уизли. – У него такой вытянутый скальп… это же скальп называется? – она притягивает череп к себе и вертит его в руках. – Глазницы широкие, клыков нет – травоядное? Грейнджер бросает на Браун раздраженный взгляд. – Ой, у него два ряда зубов! – удивляется Лаванда. – У акул два ряда зубов… может, это рыба? «Может, ты заткнешься?», исходит от Гермионы. Нотт забавляется ее молчаливым гневом. – Широкая кость… но не белая, – Лаванда задумчиво хмыкает. – Должно быть, млекопитающее. Думаете, оно будет таким же мерзким, как тот кролик на столе МакГонагалл? – Открой книгу, – подсказывает Теодор. – Зачем? – она хлопает круглыми глазами, но тут же понимает, что глупит. Уже тянется к учебнику, но слизеринец не упускает возможности поглумиться. – Там можно найти картинки, они могут быть полезными, – говорит он. – Еще там есть буквы, но их нужно читать. Если ты умеешь, конечно. Грейнджер поджимает губы – сдерживает улыбку; серьезно вглядывается в страницы, но Тео видит: перед ней открыто совсем не то, что нужно. – Следи за языком, Нотт, – огрызается Уизли. Теодор думает, как избежать конфликта, но Грейнджер гордо вскидывает подбородок. – Лаванда мешает сосредоточиться, – безэмоционально выдает она. – Читайте молча, пожалуйста. Рональд потупляет взгляд и закусывает язык. Теодор быстро находит нужный раздел, но понимает, что задание будет не из легких – все картинки похожи друг на друга, и ему совсем не хочется случайно воссоздать зубастого грызавку на своей парте. – Думаю, это ишака, – заявляет Гермиона. – Зеленая ящерица, десять дюймов, два ряда зубов… – Десять дюймов? У тебя не очень с определением размеров, Грейнджер? – мягко усмехается Тео. Гермиона не хочет, но краснеет. – Это средний рост, – она прочищает горло. – Если учесть регион проживания… – Это не ишака, – перебивает Нотт. – Мне кажется, это каппа. – Каппы – опасные демоны, МакГонагалл не стала бы выдавать их на практику, – протестует собеседница. Теодор склоняет подбородок и смотрит на нее с озорством, мол, за работой ведь два самых умных ученика. И два самых тупых, красноречиво отвечает она взглядом. – Это не каппа, – упрямится; бросает Нотту вызов. – Докажи, – он ухмыляется. Одной рукой подпирает подбородок, а вторую спускает под стол – невесомо касается ноги Грейнджер. Она вытягивается и расправляет плечи. – На макушке у каппы – углубление, в котором хранится вода, – на одном дыхании выдает она. – У нашего черепа плоская макушка. – Да? – Теодор набирается наглости, и его пальцы сжимаются плотнее. Гермиона закусывает нижнюю губу и утыкается в книгу. – В зависимости от места обитания… – она снова прочищает горло. – В зависимости от места обитания каппа может иметь черепахообразный вид и… – И что? – Прекрати, Тео, – шипит Грейнджер. Нотт удовлетворенно улыбается. – Прекратить что? – Меня перебивать, – она дергает ногой и отодвигается; но в золотистом взгляде плещутся восторженные нотки. Теодор думает, как сильно скучает по ее запаху на своей одежде. Ему вдруг хочется дотянуться – плевать на всех и на все – и зарыться носом в кудрявую копну волос. Это нечто на ее голове магнитом притягивает его внимание; сердце учащает бег, и кровь теплеет под кожей. Нотт хочет отвернуться, но не может – он слишком сильно по ней скучает. – Клабберт? – спрашивает Лаванда, и игра в гляделки прекращается. Теодор замечает, что Уизли внимательно за ними следит. – Почему клабберт, Лав? – спрашивает гриффиндорец. – Нечто среднее между обезьяной и лягушкой, зубастый рот, крупные глазницы, – гордо перечисляет Браун. Гермиона снова улыбается – насмешки над Лавандой помогают ей справляться с раздражением. – Вытянутая форма черепа, – напоминает Нотт. – Вытянутая форма черепа тут только у тебя, – срывается Уизли. На внезапную грубость реагирует даже соседний стол. Теодор напрягается, хмурит лоб, вытягивает губы. Теперь он думает о том, как поставить рыжего истерика на место и не вылететь из класса за нецензурную брань. – Ну что ты, успокойся, Рони-Бонни! – пищит Браун, и Нотта снова прорывает. Грейнджер не может сдержаться и падает лицом в стол – от смеха у нее дрожат плечи. – Мистер Нотт, мисс Грейнджер, мисс Браун, попрошу! – делает замечание МакГонагалл. – Прошу п-прощения, – заикаясь, извиняется Нотт. Смотрит на Уизли – тот горит, словно в адском пламени, и даже уши его заливаются краской. – Я знаю, чей это череп. Это малый Бун-ди-мони, – проговаривает Теодор. Грейнджер почти визжит от радости, улавливая рифмованную отсылку к новому прозвищу Уизли. – Я сейчас нахер… – грозит Рональд. – Что? Начнешь топать лапкой? – не унимается слизеринец. Поток их ехидства невозможно остановить: желание язвить льется из Нотта рекой, а веселье Грейнджер подстегивает запал. Но Уизли вдруг подрывается с места, и Браун едва успевает ухватить его за рукав. – Рони… – пугливо начинает она, но замокает – он прожигает ее глазами. – Мистер Уизли! – ругается профессор. – Выйдите из класса и приведите себя в порядок! – Я в порядке, – огрызается он и плюхается обратно. Испепеляет Теодора ненавидящим взглядом. Грейнджер виновато втягивает голову в плечи, но все еще хитро улыбается. Торопливо пишет на пергаменте: «спасибо». – Это гиппокамп, – говорит она вслух. – Редуцированный. У него нет развитых челюстей, но вытянутая форма черепа и двойной ряд зубов. Теодор соглашается кивком. – Согласна, – бормочет Лаванда. Уизли сидит отрешенно и строит планы по захвату магического мира. – Вертере ин Фонте, – молвит Грейнджер. Из ее палочки вырывается всплеск – череп трескается, обрастает мышцами, кожей, чешуей, и маленькая лошадь с хвостом рыбы извивается на парте. – Ну почему они все такие мерзкие, – жалуется Браун и жалобно смотрит на Рональда; тому нет дела. – Отлично! – хвалит МакГонагалл. – Хорошая работа. Теперь, пожалуйста, постарайтесь тихо досидеть остаток урока. Нотт косится на Грейнджер и пододвигает к себе ее пергамент. «За что?» пишет он под ее посланием. Она качает головой, мол, ты итак знаешь. Все равно пишет в ответ: «Рони-Бундимони – звезда магического каталога». «Подай идею Лавгуд, новый зверь станет сенсацией Придиры», отвечает Тео. «Полумна захочет его в свою коллекцию». «Ей придется отбить его у Браун», Нотт думает и приписывает: «Хотя он, кажется, не будет сильно против». Гермиона поднимает взгляд на Рональда – тот смотрит на нее в ответ. – В чем дело? – грубо спрашивает. – Все в порядке? – интересуется Грейнджер. – В полном, – отвечает за рыжего Лаванда. – В чем дело? Грейнджер вздыхает и отрицательно качает головой. «Психи», приписывает Нотт. Она наклоняется и рисует, но за ее волосами не видно что именно. За соседним столом Пенси недовольно ворчит на Грегори. «Я скучаю», признается Нотт в самом уголочке ее пергамента. Грейнджер читает, испуганно косится на Браун и Уизли – им нет дела, да и разглядеть они не могут, – и перечитывает. Улыбается. «Я заметила», отвечает. Теодор ловит себя на мысли – ему хочется взаимности. «Я тоже», пишет она, и у него в груди разливается тепло. Он замечает маленький цветочек в верхнем углу пергамента – ромашку. «Как прошла встреча с Дафной?» спрашивает Гермиона. «Паршиво. Будь осторожна», Нотт знает, что Гринграсс не причинит вреда золотой девочке; не посмеет. Но еще он знает, что нельзя недооценивать змею – не отравит, но может задушить. «Буду», обещает Грейнджер. «Но она не причинит мне вреда». «У мамочки-Гринграсс под каблуком Пророк. Не хочу, чтобы у золотой девочки подпортилась репутация». Гермиона закатывает глаза. Переводит тему: «Не могу готовиться к рунам в одиночестве». Теодор улыбается. «Не могу думать, что ты готовишься к рунам в одиночестве», пишет. Писать ему дается намного легче, чем говорить. «Почему?» спрашивает она. «Потому что понаделаешь ошибок, и никто тебя не исправит», он хмыкает. Чернила капают на последнюю букву. Грейнджер разминает плечи. Нотт ловит себя на мысли, что одну ошибку ему точно не исправить – свою одержимость ее очаровательными пушистыми кудрями. «Я скучаю», повторяется он. «Что это значит?» чиркает она в ответ. Они переглядываются – на миг, на долю секунды, – и снова отворачиваются друг от друга. «Что мне не хватает твоего строгого взгляда по утрам». «Строгого?» «И ласкового». «Нежного». «Золотистого». «Теплого». «Ты заигрываешь со мной, Теодор Нотт?» «Определенно», каллиграфически выводит он и ставит точку. Уголки девичьих губ мягко изгибаются. Почти все оставшееся время он рисует ромашковое поле на полях тетради Гермионы. Поначалу она смущается и косится на гриффиндорцев, но чуть позже входит во вкус. «Фантазия», подписывает она узоры. «Свобода», дописывает Нотт. «Счастье», Грейнджер хитро щурится. На ум Теодору приходит слово «любовь», и он дергает плечами. Это другое; это не вписывается в рамки их истории. Или выбивается из этих рамок. МакГонагалл отпускает студентов позже положенного, но Теодора это мало волнует. Он собирается нехотя, но все же уходит первым. Притормаживает у дверей, когда девочка-Уизли, Поттер и Браун проходят мимо; старший Уизли и Грейнджер идут следом и переговариваются. – Что это было, Гермиона? – негодует Рональд. – Джин была права? Ты спелась с Ноттом? – Да хоть с пухлым заглотом! Уж тебя это волновать никак не должно, – осаждает Грейнджер. Нотту неприятно – его сравнили с… знать бы с кем; но в то же время лестно. Оба гриффиндорца проходят мимо, но Рональд вдруг тормозит и оборачивается. – Я тебя в последний раз предупреждаю, Нотт, не нужно меня злить, – процеживает он. Теодор бегло окидывает его взглядом с головы до ног и фыркает. Нотту забавно, Нотту весело; Нотт радуется тому, что Грейнджер не оправдывается перед друзьями. И не стыдится. – Проблемы? – спрашивает Драко. Дафна появляется следом и обвивает Нотта руками за талию – змея, но он ей рад. Ее хватка сохранит Уизли его конопатый нос . – Никаких, – тушуется Рональд. Поттер, сестричка и Браун присоединяются к другу, и рыжий гриффиндорец выпячивает грудь. – Я не позволю тебе испортить ей жизнь, – заявляет он. – Ты уже сделал это, сам, – напоминает Тео и показательно тыкает пальцем в Лаванду. Та обиженно выпячивает губы. – Тео, – шипит Малфой. На всякий случай подходит ближе; Поттер держит Уизли за локоть. – Ты… скользкий засранец, – гнев снова раскрашивает лицо Рональда пятнами. Нотта прошибает волна понимания: Уизли абсолютно точно ревнует. – Выдохни, Рони-Бонни, – насмешливо выдает Теодор. Клонит голову в бок, жалостливо сводит брови, показательно вздыхает – он разыгрывает спектакль, в котором спасет и себя, и Грейнджер. – Мне не нужна твоя подружка, – говорит он. – Но и тебе ее больше не видать. – Урод! – кричит Уизли. – Подонок! Это ты запудрил ей мозги! Но гриффиндорец быстро успокаивается, когда из кабинета выходит Минерва. МакГонагалл смотрит строго и требовательно, и студенты расступаются. – Проблемы? – спрашивает она. – Никаких, профессор, – отвечает Поттер. Нотт думает, что понимает Драко – извечное желание Поттера строить из себя героя действует на нервы. – Мистер Нотт? – для убеждения спрашивает директриса. Теодору льстит – его мнение ценят. – Все в порядке, простое недопонимание, – уверяет он. Женщина кивает и ждет, пока факультеты разойдутся в разные стороны. – Больной, – шепчет Драко. – Не может усмирить свою подружку, вот и бесится, – предполагает Дафна и косится на Нотта. Тот ничего не отвечает. Гнев Теодора закипает после зельеварения – Уизли нарочно рассыпает ингредиенты, бьет колбу и дергает Грейнджер по любому поводу. В обед подходит Лаванда и просит Нотта перестать прожигать Рональда взглядом. Гойл и Забини хихикают, а Паркинсон прогоняет Браун. – Мошонка Мерлина, Тео, – с отвращением бросает Пенси. – У тебя дар привлекать проблемы. – И проблемных людей, – подмечает Блейз. На следующее утро легче не становится: кусок не лезет в горло, на стол проливается сок, вилка падает на пол; Грегори подшучивает, но замолкает, когда Нотт на него косится – видимо, взгляд Теодора говорит сам за себя. Раздражение выплескивается из него волнами ругательств; настойчивые нежности Дафны подливают масла в огонь, и он беспомощно роняет голову на стол. – Может, тебе прогуляться? – как-то неестественно-заботливо спрашивает Паркинсон. Нотт отлипает от тарелки и выгибает брови. – Выглядишь паршиво, иди, подыши свежим воздухом, – настаивает она. Тео щурится, Пенси сидит напротив и щурится в ответ. В Теодоре просыпается ясновидящий, и он пытается понять, правильно ли разгадывает намеки подруги. Она клонит голову вправо – в сторону выхода – и безразлично поджимает губы. – Отличная идея, – бурчит он и поднимается. – Увидимся на истории. – Пойти с тобой? – Гринграсс привстает. – Я справлюсь, – говорит Нотт. Выбирается из-за стола так, чтобы заметить – Грейнджер в зале тоже нет. К кабинету истории ведет длинный коридор, украшенный углублениями в стенах – ложными дверьми, темными арками, в которых однажды умещались каменные фигуры защитников Хогвартса. Нотт не совсем защитник, но арка идеально подходит для исполнения его хитрого плана. Он не может больше терпеть; разлука – тайна, безразличие, отречение, обман – изъедают его изнутри. Он слышит легкие шаги, и его сердце бьется тише. Каблучки Грейнджер перестукивают, она торопится. Придется опоздать, милочка, думает Нотт и улыбается этой мысли. Ради задуманного он готов и вовсе прогулять урок. Гермиона заворачивает за угол, движется прямо по коридору, и Теодор легко перехватывает ее в полумраке. Ладонью зажимает ей рот, прикладывает палец к своим губам – тише, не кричи, это я. Грейнджер успокаивается, но тут же вспыхивает. – Ты с ума сошел, Тео? – шепотом негодует она. – Нас же увидят! – Кто? – удивляется он. Выглядывает из-за арки, осматривает пустой коридор, возвращается обратно. Не может сдержать озорной улыбки. Злоба, грызущая его последние сутки, растворяется в воздухе. – Тео, – шепчет она, но уже не так строго. Он цепляет ее кудри, оттягивает их, наматывает на палец тонкую прядку. – Мм? – спрашивает. – Ты не можешь… Мы не можем, не сейчас, – говорит она. – Что не можем? Разговаривать? – удивляется Нотт. Паясничает; делает шаг ближе – теперь он чувствует знакомый аромат, и по его рукам пробегает волна желания. – Нет, мы… – Грейнджер теряется. – Ты ведь сам сказал, что Даф– Он подносит палец к ее губам, заставляет замолчать – и она молчит. Гермиона не хочет говорить о Дафне. Гермиона вообще не хочет говорить. Гермиона думает о другом. Теодор почти уверен – он думает о том же. – Так чего мы не можем? – он проводит пальцем по ее щеке, заправляет прядь ей за ухо. У Гермионы сбивается дыхание. – В коридорах, наедине, – формулирует она; проваливается. – Продолжай, – шепчет Нотт. Желание прикоснуться сводит его с ума, но он растягивает удовольствие. – Тео, мы ведь в школе, – упрямится Грейнджер. – Да. И что? – И мы не хотим слухов и папарацци. – Не хотим. – И мы не хотим попасть на заголовки Пророка. – Не хотим. – Тогда почему мы делаем это? – Что делаем? – спрашивает он и наклоняется к ее шее. Замирает, касается носом; пальцами впивается в стену перед собой, зажимая Грейнджер в кольцо. Гермиона сдается первой – она любит ему сдаваться – и притягивает Теодора руками. Зарывается пальцами в черные кудри и выдыхает так сладко, что у него сводит скулы. Он оставляет влажный след на ее коже и смотрит ей в глаза – если бы солнце могло окрашивать озера, они были бы такими же золотыми, как ее взгляд. Гермиона закусывает губу – неосознанно, и Теодор срывается. Он целует эти губы – настойчиво, жадно, пылко; как подросток, которого могут застукать в любой момент. Грейнджер отвечает так же страстно – она рассказывает, как сильно скучает и как отчаянно желает быть рядом. Она становится смелее и кусает его, оттягивает чувствительную кожу, несмело проводит язычком по его зубам. Он выдыхает с тихим стоном; ладонями исследует ее спину, пальцами рисует линии; спускается ниже, осторожно очерчивает изгибы ее бедер. В конце коридора слышатся шаги, и это раззадоривает обоих. Нотт углубляет поцелуй; Грейнджер паникует, но прижимается сильнее. Он разворачивает ее, закрывает собой, прижимает к своей груди пылающее лицо. Несколько студентов пробегают мимо и не обращают внимания на тень под аркой. – Дезилюминационные чары? – шепчет Гермиона. Теодор усмехается и приподнимает ее лицо за подбородок. Прикасается губами к ее губам – горячим и припухшим; целует ее в нос и в обе щеки. Прижимается лбом и прикрывает глаза. Она обхватывает его шею руками. – Я скучаю, – тихо – крайне тихо, но вслух признает Нотт. Гермиона встает на носочки и целует его в ответ; и от этой робости у него подкашиваются колени. Ей богу, думает он, как героиня сопливого романа. Молчаливо смеется сам над собой. – Я тоже, – шепчет она ему на ухо и снова целует. Нотт подавляет в себе звуки, глубоко вдыхает пьянящий аромат. Он хочет большего; он хочет ее всю, полностью. Но он понимает, что не всем желаниям дано сбываться. Грейнджер пробивает легкая дрожь, и она снова прячет лицо у него на груди. А может быть, рассуждает Тео, когда оба хотят одного – судьба благоволит? Судьба благоволит идиотам, Теодор Нотт, отвечает совесть. – Мы такие идиоты, Тео, – шепотом признает Гермиона. И Нотт думает, что очень даже с ней согласен. Они вместе опаздывают на урок, вместе заходят в кабинет и вместе отчитываются перед профессором. В один голос отвечают что-то вроде «нас задержали» и «мы заблудились». Получается почти правдиво. – Окончательно ебу дали? – интересуется Драко. Нотт заговорщицки улыбается. – Мистер Нотт, мисс Грейнджер, страница пятьсот пять, – повторяет профессор. – Я сполна насладился лицом Уизли, когда мы вошли вместе, – объявляет Нотт. В нем говорит привычное состояние – спокойное безразличие. – А я вот лица Дафны побаиваюсь, – замечает Малфой. – Тебе не кажется, что ты переигрываешь? – Дафна хочет внимания, – шипит Нотт. Открывает тетрадь и учебник. – Но я не подписывал петицию помощи цирку уродов. Я переживу пару скандальных заголовков в Пророке. – Неужели? – Драко играет бровями; Драко играет у Нотта на нервах – снова. – И каков план, озорник? В следующий раз внесешь Грейнджер в кабинет на руках? – Мы случайно пересеклись, – Нотт пытается прочитать с доски непонятные слова. Думает, что терпеть не может историю. Надо было прогулять – было бы приятнее. – Ну да, так же случайно, как остались вместе на Рождество, – фыркает сосед по парте. – Вы с Асторией все еще в ссоре? – меняет тему Нотт. – Мы с Асторией в одной лодке, и если лодка начнет тонуть – будем выгребать воду вместе, – выдает Драко. Тео поджимает губы. – Высокопарно, – говорит. – А если твоя лодка даст пробоину, уверен, что Грейнджер не выкинет тебя за борт? Нотт хмурится, закатывает глаза, смотрит на Драко с осуждением – будь Тео Нарциссой, пригрозил бы Малфою тапком. – Грейнджер не знает правды, поэтому она такая милая и сладкая девочка, – Драко игнорирует предупредительный взгляд. – А ты скрываешь тайны, которых она не простит. – Откуда тебе знать? Что не простит? – Нотт щерится, потому что ему больно. Малфой зачастил причинять ему боль. – Золотая девочка может сколько угодно цапаться с семейкой Уизли, но они друг за друга порвать готовы. Как думаешь, кого она выберет, если ты поставишь ее перед выбором? – А кого выберешь ты? – сквозь зубы проговаривает Нотт. – Когда «ваша лодка даст пробоину», сам вышвырнешь Пенси за борт или посмотришь, как это сделает Тори? Вопрос попадает прямо в цель. Малфой дергается – как от удара, – и грифель его пера ломается. – Мутатис мутандис, – умничает Нотт. Изменения, вытекающие из обстоятельств. Он получил расположение Гермионы Грейнджер, он получит ее сердце; и никакие угрозы – намеки или шантаж – не смогут его остановить. Теодор не хочет возвращаться в спальню после ужина, поэтому сначала он высиживает часы в библиотеке, а потом остается в гостиной. Пятница, в конце концов, и он пережил целых две недели. Прогоняет с дивана парочку, морщится, наливает в бокал огневиски. Он обещал себе, что не будет увлекаться подобным; его раздражают подобные само-обещания. Он заваливается на диван и подкладывает руку пол голову. – Попахивает социофобией, – звучит со стороны лестницы. Винсент врезается в угол, но добирается до столика. Нотт слышит, как жидкость наполняет бокал, как Крэбб осушает его и наполняет снова. Напиток заканчивается, и бутылка летит об пол. Теодор лениво оборачивается. – Тяжелый день? – спрашивает. Крэбб пинает осколки и подходит к дивану, падает рядом с Ноттом. – У тебя стальные яйца, – не спрашивает, утверждает Винсент. Делает глоток. – Завидуешь? – Все еще считаю тебя конченным. У тебя потрясная баба, куча бабок на счете в банке и свое поместье. Какого хера ты тут забыл – ума не приложу, – Крэбб снова пьет. Нотт думает, что огневиски вряд ли хорошо сочетается с дрянью, которой несет от слизеринца. – Зато тут с вами не соскучишься, – отвечает Тео. Голова слегка кружится, и он закрывает глаза. Грейнджер в его голове улыбается, дрожит от удовольствия, смотри робко – самый невинный взгляд, который ему дарили. – Ты сегодня притащился с гриффиндоркой, – подмечает Винсент. – Думаешь, Дафна этого не заметила? – Думаю, тебе хватит растрачивать наш алкоголь. – Если ты ее не хочешь – делись, – пьяно выдает Крэббб. – Забирай, – Нотт усмехается. Как будто это так просто. – Ты конченный, – Крэбб сползает по спинке сидения. Теодор глухо усмехается: – Спасибо, что не даешь об этом забыть. – А вообще, Нотт, жизнь коротка. Бери, что хочешь, – хрипит Винсент. – Я возьму, обязательно возьму. Теодор запоминает эти слова; они кажутся ему опасными. Но виски туманит сознание, разгоняет кровь, заводит в тупик; и Тео не задумывается. Он смотрит, как лицо Крэббба искривляется, и как сужаются его глаза. Поднимается и поправляет рубашку. – Дафна спит у тебя в постели, – предупреждает Крэбб. Теодор закатывает глаза. В спальне тихо; Блейз и Грегори спят, а Драко нет. Тео надеется, что Малфой проводит время в объятиях Астории, а не Пенси – иначе получится крайне неловко. Теодор снимает рубашку через голову, стягивает носки, треплет кудри. Замечает фигуру под своим одеялом, но игнорирует гостью. Плетется в душ; стоит под теплыми струями дольше положенного. Вода стекает ему за уши, по шее, по груди, по спине – и мысли стекают вместе с водой. Нотт не думает ни о чем – почти ни о чем: Грейнджер все еще преследует его. Он вспоминает утро: ее касания, ее вздохи, ее поцелуи – она отвечает взаимностью, когда Нотт в этом нуждается. Забавно, говорит он себе, пару месяцев назад гриффиндорка была мимолетным увлечением. А теперь? Кто она для него? Чего он хочет от этих отношений? Хочет, ее. Но разве этого достаточно? Разве справедливо использовать Гермиону для удовлетворения собственной страсти? Ему становится мерзко, противно; его руки – по локоть в крови, мысли – спутаны и неадекватны. Он хочет Гермиону и хочет ее уберечь; хочет защитить ее – от себя, от Уизли, от других; хочет слушать ее голос и вдыхать ее запах; хочет касаться ее и подолгу смотреть, как горит ее карамельный взгляд. Он хочет Гермиону – мать ее – Грейнджер; и ничего не может с собой поделать. Выходит, не торопится, протирает кудри полотенцем – вода брызгает во все стороны. Нотт делает глубокий вдох, когда прохлада охватывает оголенный торс. Видит Гринграсс, вспоминает о том, что должен ей внимание. Заползает под одеяло и позволяет Дафне поиграть – она обнимает его холодными руками, утыкается носом в грудь. – Ты долго, – она недовольна. Тео не отвечает. – Ты обижен? – настаивает Дафна. – На что? – он загибает руки под голову. – От тебя пахнет огневиски, – она фыркает, но вдруг хитро улыбается – думает, что может соблазнить пьяного Нотта. Скользит рукой вдоль его груди, по животу и ниже – он напрягается. Косится на Гринграсс и перехватывает ее руку; тело реагирует, но ему неприятно. Она безмолвно фыркает. – Помнишь заколку, которую я нашла? – спрашивает. Тео внутренне подбирается, но не меняется в лице. Кивает. – Я отдала ее Грейнджер, – буднично извещает Дафна. – Ты сделала что? – ему не удается скрыть возмущение, и он прокалывается. – Ну, точнее я отдала ее девчонке Патил, сказала, что Грейнджер уронила, когда шла на урок. Патил отдала ее владелице – я видела, как Грейнджер подобрала ей волосы сегодня. Но и ты, должно быть, заметил. – Чудесно, – отвечает Нотт и делает вид, что ему все равно. Идиот. Нужно было сразу забрать у Гринграсс чертову заколку. – У меня возникают закономерные вопросы… – Дафна растягивает слова, и Нотт знает: теперь она не даст ему покоя. – У нас был проект, – пожимает плечами он. – Вот только не нужно заливать, что во всем уродском замке не нашлось места для чтения книжек, кроме как твоей спальни, – перебивает Гринграсс. Ругательства ей не к лицу. – Тебе хотелось бы выползать из постели в праздники? – Тео держится. Искоса смотрит, как Дафна нервно крутит локон у виска. – Так вы не выползали из постели? – Мы читали всякий бред о том, как выбирать дерево для вырезания рун, – Нотт раздражается. – Мне было скучно, мне надоело одиночество, и я развлекал себя, как мог. Еще вопросы, Даф? Гринграсс сжимается в комочек и перестает дрыгаться. Смотрит на него с извинением и улыбается как ребенок, который знает, что нашкодил. – Не злись, мой зеленоглазый мальчик, – щебечет она и тянется к его губам. Нотт отстранятся и хочет подняться с кровати. – Что? Я тебя уже не возбуждаю? Понизил планку? – Дафна обижена. Дафна оскорблена. Дафна ревнует. Теодор смотрит на нее, сдерживая отвращение. – Ты заявила прессе, что мы женимся, – констатирует он. – И что? Ты недоволен? – Да, недоволен. – Неужели? Не хочешь ответственности? – Я хочу покоя, Дафна. – Или хочешь Грейнджер у себя под боком? – язвит Гринграсс. Теодор прикрывает глаза на мгновение. – Хочу покоя, Дафна, – повторяет. – Покоя, – она цокает языком. – Конечно, соблазнение шлюшки Грейнджер сулит много спокойствия. – Прекрати Дафна, – перебивает он, но Гринграсс не слушает. Она садится на кровати – демонстрирует прелести юного тела – и подбирает волосы кверху. – Как думаешь, Нотти, – мурлычет она, – много ли спокойствия вам подарит Пророк, когда их страницы украсит сенсация: Золотая Девочка Поттера – распутница, соблазненная сыном Пожирателя Сме– Нотт подрывается, поддается импульсу и сжимает девичье горло. – Не смей, Дафна, так со мной разговаривать, – угрожающе шипит он. По венам разбегается свинец, олово, плавленое серебро – он физически ощущает боль. Он не позволит Гринграсс, не позволит никому… Его пальцы дрожат, дыхание дается с трудом; Тео прикрывает глаза – жест входит у него в привычку. – О да, Нотти, ты можешь себе представить, чем это для нее обернется, – хрипит Гринграсс. Она набирается наглости и усмехается; все равно впивается пальцами в его руку. – От самой яркой ведьмы отвернутся друзья – почти родные. У нее ведь никого не осталось… – Замолчи, – процеживает сквозь зубы. Пытается унять ярость, но – видит Бог – Дафна активно нарывается на грубость. – О, это еще пол беды, – продолжает она. – Что будет, когда откроется главная правда… Что будет, когда маленькую шлюшку обвинят в покрывании убийцы? – Хватит! Хватит! – срывается Теодор. Он переворачивает Дафну на спину, придавливает своим весом. – Чего ты хочешь? – не спрашивает – вымаливает. Он хочет знать. Хочет знать как от нее избавиться. – Поцелуй меня, Тео, – щебечет Гринграсс; пародирует. Нотт сильнее вжимает ее в подушки; понимает: он оставит синяки, и Дафна заставит его пожалеть. Дверь в спальню бесшумно приоткрывается – или Драко, или Винсент. – Не хочешь целовать? – она выпячивает губы. – Неправильно прошу? Слишком развязано, может? Тебя, наверное, заводят девственные речи? – Чего ты хочешь, Дафна? – Тео делит слова на слоги. Ослабляет хватку; отползает от Гринграсс, как дикий зверь от огня. – Избавь меня от нее, избавь меня от постоянного присутствия Грейнджер, – серьезно отвечает она; больше не усмехается, не паясничает, не издевается. Гринграсс четко озвучивает свои требования. – Оставь меня, – просит Нотт. – Избавь меня от своей больной фантазии. – Больной фантазии? – она кривовато улыбается, потирает шею рукой. – Неужели теперь ты будешь убеждать меня, что между тобой и мерзкой шлюшкой ничего– – Между мной и Грейнджер – ничего, – у Нотта дергаются скулы. – Ни-че-го. – Ничего? – Ничего, Дафна, – дыхание успокаивается, самообладание – пусть и медленно, – но возвращается. – Докажи, – требует она. Какого хера он должен ей что-то доказывать? – Подлить блевотного зелья ей в суп? – Нотт угрюм. Краем глаза он замечает, как Забини приподнимается на локтях. – Перестань бегать с ней по коридорам, – в голубых глаза сверкают ревностные искры. – Опаздывать на пары, готовить проекты, смеяться на уроках – сделай так, чтобы она исчезла из твоей жизни. И из моей. Губы Нотта растягиваются в полоску. Он думает, что мог бы послать Гринграсс и обречь себя на муки паршивой знаменитости. Он с этим справится. А Грейнджер? А рисковать благополучием Грейнджер он не станет. – Хорошо, – безлико отвечает Теодор. – Хорошо? – переспрашивает Гринграсс. – Что это значит? – Это значит «хорошо». – Значит, договорились? – она играет с его терпением. Он сжимает одеяло в кулак. Пошла нахер, думает, убирайся. – Договорились, – отвечает. Считает про себя и делает вдох на «четыре»; на «семь» выдыхает. Гринграсс скалится, фыркает, дарит ему презрительный взгляд. – Выборы и последствия, Нотти, – напоминает она и проводит ладонью по щеке Теодора. Встает с постели, стягивает одеяло и заворачивается в ткань, как в плащ. – Доброй ночи. Нотт разрывается между «исчезни» и «надеюсь, ты не проснешься». Решает прикусить язык. Гринграсс задирает подбородок и уходит, хлопая дверью. – Надеюсь, она не проснется, – говорит вошедший Малфой. Нотт падает лицом в подушку и протяжно стонет – вкладывает в голос все накатившее отчаяние. Следующее утро начинается с мигрени; жуткая головная боль грозит выдавить глаза из орбит. Тео нехотя сползает с кровати, вяло чистит зубы, не причесывается. Он думает – активно, агрессивно; уже в коридоре роняет сумку на пол и учебники разлетаются по полу.

«Ты можешь себе представить, чем это для нее обернется».

– Тео, – пытается Драко, но Теодор дергает плечом. – Оставь меня, – грубит. Он хочет тишины, но шум в ушах сводит с ума. Его тошнит от запахов, звуков и людей. Нотт ковыряется в тарелке, но не может впихнуть в себя ни крошки. Пьет воду с лимоном. Крэбб шутит про похмелье и получает молчаливый выговор – Нотт не церемонится и делится самым красноречивым взглядом.

«От нее отвернутся друзья».

Он слышит голос Гермионы, и его сердце болезненно сжимается, сбивается с ритма. Теодор думает, что хочет совершить глупость: разбить тарелку, разорвать тетрадь, спровоцировать драку – чужой разбитый нос кажется ему привлекательной перспективой.

«Маленькую шлюшку обвинят в покрывании убийцы».

Он косится в сторону Дафны: та веселится и веселит сестру, тормошит Пенси за плечо, мол, смейся, смешно ведь. Смешно, думает Нотт, что из всех собравшихся именно Гринграсс умудрилась посадить его на короткий поводок. Руны – его любимый предмет – начинаются с проверочной работы. Потом мадам Бабблинг раздает задание; потом спрашивает материал за прошлые занятия. Теодор проваливает все, потому все, о чем он думает: кудрявая копна перед глазами. – Перерыв, – хлопает в ладоши профессор. – Можете прогуляться, но возвращайтесь в течение десяти минут. Мне нужно раздать вам индивидуальные листовки. Гермиона встает, и сахарный аромат доносится до Теодора. Она выходит из кабинета вслед за друзьями; он ложится на парту, прячет лицо в сгибе локтя. Прокручивает в голове слова, которые должен ей озвучить. Ей, единственному в мире человеку, который мотивирует его просыпаться. – Интересненькое, – усмехается Дафна. Нотт отрывается от стола и тут же напрягается: Гринграсс вертит в руках кожаный дневник Гермионы. Первая мысль – вырвать тетрадь из рук нахалки; вторая – успокоиться. – Прикольно, – подхватывает Малфой. – Что это? Нотт осуждает друга взглядом; тот игнорирует жест. – Не знаю, – Гринграсс открывает первую страницу, читает вслух: – «Собственность Гермионы Грейнджер. Сокровенное, тайное, настоящее». Уу, тут милые рисуночки, – она присвистывает. – Ромашки, кажется. Какая же ты убогая, думает Теодор. Хочет встать, но Малфой его опережает: рукой удерживает Нотта на месте и поднимается сам. – Дай посмотреть! – Драко выхватывает тетрадь из рук Дафны; листает бегло, но не вчитывается. Делает вид, что ему интересно – Нотт разгадывает замысел и выдыхает; думает, что готов расцеловать платиновую макушку. – Отдай, Драко, я первая нашла, – Гринграсс дует губы. – А мне интереснее, – ребячится Малфой. – Расскажу потом, какие грязные секретики Грейнджер хранит под подушкой. Бадшета Бабблинг стучит каблуками, появляется в проходе. За ней появляется еще пара студентов – Тео сразу замечает Гермиону. Дафна тушуется и ретируется, Драко возвращается на место и торопливо прячет дневник себе в сумку. – Что ты делаешь? – злобно шипит Нотт. Малфой шикает в ответ и тыкает пальцем в профессора. Проходит совсем немного времени прежде, чем Грейнджер обнаруживает пропажу. Она вертится, заглядывает под парту, под стул, под ноги другим студентам; оборачивается и смотрит на Теодора так, словно ее не допустили к экзаменам. – Проблемы мисс Грейнджер? – спрашивает Бабблинг. – Я… не могу найти учебник, – врет Гермиона. – Кто-нибудь видел учебник мисс Грейнджер? – спрашивает Бадшета у класса. Студенты качают головами; Гринграсс хихикает, а Драко откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Теодор делает глубокий вдох и размеренный выдох. Хочет понять, почему его окружают идиоты и интриганы. – Это важно, мисс Грейнджер? Не потерпит до конца урока? – настаивает профессор. – Потерпит, – гриффиндорка смирено опускает плечи. – Прошу прощения. – Почему меня окружают идиоты и интриганы? – интересуется Нотт. – С кем поведешься, – Малфой пожимает плечами. – Отдай мне тетрадь, – требует Теодор. – А ты попроси, – хмыкает друг. – И я, может быть, подумаю. Остаток дня проходит еще нуднее, чем начало. Нотт страдает, Нотт тревожится, Нотт пытается вести себя естественно, но его отрешенность замечает даже Грегори. – Закончилось зелье против похмелья? – спрашивает Гойл. Нотт думает, что устал от шутников – ей Богу, как будто он в цирке. Хотя, почему как будто? Одинокого Малфоя удается выловить из толпы только после обеда. – Отдай мне тетрадь, – просит Теодор и добавляет: – Пожалуйста. На лице Драко отражается палитра эмоций. Нотт знает: в светлой голове слизеринца ехидство сражается с совестью. Последняя, вопреки привычкам Малфоя, побеждает; он вытаскивает кожаный переплет из сумки и протягивает его Теодору. – Я не советчик в этих делах, – признает поражение Драко. Драко редко такое признает. – Но? – Но я бы не злил бестию, – он говорит о Гринграсс. – Понятия не имею, что за дикие чувства ты испытываешь к Грейнджер, но… как бы ни было, – пожимает плечами. – Дафна уничтожит вас обоих. Тебя – по щелчку, а ты потянешь Грейнджер следом. Нотту приятно, что о нем заботятся. Нотт почти что умиляется. – Я разберусь, – говорит он и забирает дневник. Благодарно кивает. – Не ждать тебя на ужин? – Ждать, – отвечает Теодор. Поджимает губы и дергает плечом. Исправляется: – Нет. Малфой хлопает его по спине – понимающе, поправляет сумку и уходит. Нотт запрыгивает на подоконник и подгибает колени. Смотрит на дневник перед собой – обложка манит, завлекает, нашептывает: «у меня есть ответы, Теодор Нотт». И он не может устоять. Бегло пролистывает первые страницы, рассматривает рисунки, но не читает – не может себе позволить. Закрывает дневник, открывает снова; думает, что у Гермионы красивый почерк. Пролистывает дальше середины, но не задерживается ни на одном слове. Из дневника вдруг выпадает смятый пергамент – их недавняя переписка, и Нотт листает, чтобы вложить листок на место. Замирает, впивается пальцами в тетрадь: по последним исписанным страницам разбросаны ромашки. И это единственное, что цепляет его любопытство.

«Его глаза – хвойный лес; камни, поросшие мхом, сонные деревья в летную ночь. Его глаза – зеленые изумруды, ореховая скорлупа, бескрайние болота. Его глаза – мягкий томный взгляд; мягкий, как перья феникса; томный, как вязкая топь. Его взгляд – полярное сияние; искры, вспыхивающие озорными звездами».

– Высокопарно, – шепчет Нотт, и в горле встает ком. Он понимает: она влюблена; и мысль поражает его навзничь, разрядами электричества разбегаясь по венам. Она влюблена, повторяет он; хватается за голову, стискивает зубы, хочет отшвырнуть дневник; прижимает дневник к груди. Он прекрасно понимает, почему чувствует столько противоречий: потому что строки трогают его до глубины, потому что строки посвящены ему. Потому что он тоже влюблен. И это осознание становится последней каплей в океане его безнадежности.