Адвокатесса

      На следующий день Машунька, несколько озадачившись вопросом оплаты учебы дочери, решила пойти к Асе — желания идти к начальнице не было.       — Ася, — произнесла женщина. — Так что, за учебу Глашки можно платить?       — Это тебе к Геллер с таким вопросом, — ответила Ася.       — Не хочу идти к Геллер, — сказала Машунька. — Вдруг она меня выставит вон?       — Какое совпадение, Машунька! — воскликнула Ася. — И я тоже не хочу идти к Геллер, потому что она может меня отправить куда подальше.       — И что делать-то теперь? — спросила Машунька.       — Не плати пока что, — предложила Ася. — Отложи куда-нибудь деньги, чтобы не потратить, и подождем Зойку. А то вдруг она приедет и скажет, что не желает видеть Глашку в этих стенах?       — И такое возможно? — удивилась Машунька. — А что, получается, Геллер правды не знает, что Зойка Глашку не восстанавливала на учебе?       — Если ничего не путаю, то не знает, — ответила Ася. — Да не переживай ты так, Машунька, что-нибудь придумаем. Вернем Глашку учиться обратно.       — Хотелось бы верить, — вздохнула женщина.       В выходные, хорошо проведя время с Никитой и парнями, Глаша задумалась о том, что видела совсем недавно на курсах. Курящие барышни вдруг напомнили девушке о ее до сих пор не исполненном желании попробовать какие-нибудь настоящие сигареты или папиросы.       Идти в лавку было чуть не по себе, однако Глаша с некоторой тоской подумала:       «Тебя опозорили в тюрьме, а мать опозорила, отправив торговать в лавку. Даже Филатов возмущался, что дворянская честь попрана. И после этого она стесняется идти за папиросами, будто кисейная барышня!»       На глаза попался мальчик, торгующий с лотка.       — Будь человеком, продай мне одну штучку, — попросила Глаша, прекрасно понимая, что папиросы продают пачками минимум по десять штук.       Мальчик недоуменно посмотрел на Глашу.       — Мне не нужна вся пачка, — продолжила девушка.       — Пять копеек, — ответил мальчик.       Обрадованная Глаша сунула мальчику монету, даже не думая о том, что по пять копеек продавали пачку папирос.       — Удачной тебе торговли, — сказала Глаша и, спрятав папиросу в кармане платья, помчалась домой.       На следующий день девушка, придя в гимназию, достала из кармана папиросу, спички и, не обращая внимания на косые взгляды одноклассниц, поднесла папиросу к губам и, после отведя руку, сказала:       — Эх, хорошо-то как на фельдшерских курсах! Прямо в аудитории можно покуривать!       Глаша затянулась еще пару раз и, так и не оценив запаха или вкуса табака, уже была готова тушить папиросу, как вдруг в класс вошел учитель.       — Гусельникова, вы что себе позволяете? — возмутился он.       — Перекурчик-с, господин учитель, — ответила Глаша.       — Перекурчик! — воскликнул мужчина. — Да парни в реальном училище только в уборной себе такое позволяют, а вы барышня!       — Прошу прощения, господин учитель, в следующий раз приду с нюхательным табаком, как и полагается приличной барышне, — съязвила Глаша.       Возмущенный учитель направился в коридор, чтобы вернуться уже с классной дамой, однако на шум пришла Эльвира Марковна.       Увидев начальницу, Глаша опешила. Девушка хотела было еще раз сделать затяжку, однако невольно для себя дернула рукой и уронила папиросу на пол. Недолго думая, Глаша сделала вид, что все было так и задумано и демонстративно затушила ногой папиросу.       — Гусельникова, на выход! — резко сказала Эльвира Марковна.       — Пошла докуривать на улице, — ответила Глаша и, собрав вещи, вышла в коридор.       Эльвира Марковна подошла к Глаше и сказала:       — Учиться надоело, отчислиться захотела? Могла бы комедию и не ломать, прямо бы говорила, что больше в гимназию не придешь.       — Почему же, мадам, — произнесла Глаша. — Я просто решила воплотить в жизнь то, что увидела на фельдшерских курсах.       — В кабинет иди, — скомандовала Эльвира Марковна.       — Устав будете нарушать? — съехидничала девушка.       — Нет, пороть тебя будет мать, когда узнает, что отчислили из гимназии, — ответила Эльвира Марковна. — А я бы просто пока что послушала, к чему такое бессовестное поведение.       — А почему курсистам можно, а гимназистам нельзя? — спросила Глаша. — Все просто, захотела как они.       — Вот и иди к ним учиться, раз здесь не можешь, — произнесла Эльвира Марковна. — А теперь иди за матерью.       Взбудораженная Глаша примчалась домой и сказала Машуньке:       — Тебя в гимназию вызывают. Чтобы не говорила, что дочь подменили.       — За что? — спросила женщина.       — За то, что покурила в классе, — ответила Глаша.       — Глашка! — возмутилась Машунька. — Едва тебя вернули на учебу — и на тебе! Что я тебя, перехвалила? На курсах не тому учишься? Давно не била тебя, забыла, как нужно вести себя?       — Ни за что в жизни не поверю, что ты настолько жестокая, что посмеешь бить по рубцам, — сказала Глаша. — Один человек постарался…       — Найду место, где рубцов нет, — выругалась Машунька и направилась в гимназию.       — Мария Николаевна, — сказала Эльвира Марковна. — Сперва хотела сказать, что отчисляю вашу дочь за очередное нарушение правил, но, если так вникнуть в суть вопроса, она вообще не должна была учиться. Где приказ начальницы о приеме на учебу? Нет его. Так что больше я эту мадемуазель в этих стенах видеть не желаю. Вернется Зоя Михайловна, с ней и обсуждайте, если захотите. И, главное, если она захочет.       Машунька промолчала. Такое прекрасное начало учебного года омрачилось достаточно типичным поступком дочери.       Вернувшись домой, женщина сказала Глаше:       — Вот выдрать бы тебя, Глашка, так, чтобы сперва думала, а потом делала, но я ведь тоже человек… Не пойду на такое.       — Мама, не стоит переживать: Геллер вот так часто бывает в гимназии последние дни. Потом она перестанет туда ходить и даже не увидит, что я снова бываю на учебе, — ответила девушка.       — Вот только все испортила! — возмутилась Машунька. — Поучилась недельку без скандалов — надоело тихо жить.       — Сглупила, что поделать, — согласилась Глаша. — Но пусть они не надеются, я еще окончу их богадельню!       — Да сдавала бы лучше экзамены в той самой мужской гимназии и не позорилась бы, — ответила Машунька.