Адвокатесса

      На следующий день Зоя узнала от Эльвиры Марковны, что в гимназии все настолько тихо и мирно, что даже странно, почему ничего не происходит.       — Ничего, матушка, — ответила Зоя, услышав слова свекрови. — Саша выйдет на учебу, даст в глаз обидчицам, поругается с Еленой Филипповной и никому скучать не придется.       В день выхода дочери на учебу Зоя сперва тоже хотела идти в гимназию, однако не до конца хорошее самочувствие заставило молодую женщину остаться дома. День, на удивление, прошел более чем спокойно, замечаний в дневнике или каких-то записок не было, Эльвира Марковна тоже не заметила каких-то возмущенных реплик от классной дамы.       — Как видишь, Зоя, на этот раз обошлось без драки, — произнесла женщина.       — Даже удивительно, — честно ответила Зоя. — Но не может не радовать.       Тем временем жизнь в гимназии бурлила. Нина, перепутав дни, когда ей можно будет вернуться к учебе, вышла на занятия на день позже.       — Что будем делать с Сашей? — спросила Алла. — Она наговорила на нас.       — Отомстила за идею с выставлением оценок, — сказала Нина. — Можно встретить в коридоре после уроков и…       — И вылететь с учебы: сперва наговорила на нас с этим журналом, потом двое на одну полезли, — ответила Алла. — Хотя про журнал мы же ей намекнули.       — Не намекнули, — сказала Нина. — Просто ты сказала: «Вот бы кто сжег журнал — двойки бы вместе с ним пропали, учитель их не успел выставить к себе». А она сама пошла и сожгла.       — Еленушка не поверила, — выругалась Алла. — А если даже Еленушка не поверила, то было бы странно, если бы начальница поверила. Может, ну ее? Эту Сашку. Связываться себе дороже.       — Может, и ну, — согласилась Нина. — Видела, она вся по стеночке ходит, прямо такая испуганная, на учителей смотреть боится. Может, ей мать дома врезала хорошенько?       — Может, — ответила Алла.       Шестиклассница Глаша смотрела в дневник. Практически одни пятерки и редкие четверки радовали девушку — после возвращения к учебе с учителем учиться оказаться гораздо проще, нежели самостоятельно. Машунька каждый раз с нескрываемой радостью подписывала дневник дочери и даже не спрашивала, что нового с медицинскими курсами — какая разница, что нового, если из гимназии, вроде бы, не выгоняют.       С медицинскими курсами все было более чем плохо. Занимаясь самостоятельно, Глаша пришла на первую контрольную по анатомии и написала ее на двойку. Вторая контрольная по анатомии тоже была оценена неудовлетворительно. Третью контрольную, точно так же написанную на двойку, девушка кое-как переписала на тройку, первые же две даже не ходила переписывать — не было то времени, то желания. Впереди была четвертая контрольная.       Внутренние органы запоминаться никак не желали. И если то, зачем нужен желудок, Глаша прекрасно понимала, то запомнить его две стенки было куда сложнее. Строение почки вообще не запоминалось, знания заканчивались на том, что у человека их две и они расположены где-то ближе к спине.       Учить днями и ночами не хотелось, ходить на курсы, где преподаватель диктовал все слишком быстро, не хотелось еще больше. Среди курсистов были некоторые интересные люди, однако необходимость ношения синих очков Глаша никак не желала понимать.       Нередко девушка брала с собой на курсы папиросы или нюхательный табак. За папироску можно было что-нибудь списать, а однажды за десять папирос одна барышня согласилась написать вместо нее проверочную работу по физиологии: Глаша просто не пришла в назначенный день вместе со всеми, барышня написала работу, подписавшись ее фамилией, а потом, через пару дней, пришла сама и написала работу уже от своего имени — среди обилия курсистов преподаватель не заметил, кто и какой раз пришел писать работу, а, может быть, решил переписать.       — Глаша! — вдруг позвала дочь Машунька.       Девушка отложила дневник и пришла к матери.       — Решила начать курить? — спросила Машунька. — Глаша, курить можно изредка, чтобы побаловаться, а не каждый день.       — Нет, мама, — ответила Глаша. — Это все, скажем так, презенты добрым людям, которые мне помогают.       — Давай уже сразу как в тюрьме: плати и папиросами, и чаем, — произнесла женщина. — Кто и в чем тебе помогает?       — Добрые люди дают списывать на медицинских курсах, — сказала Глаша.       — Да к такой фельдшерице страшно ходить будет, если ты вдруг доучишься, — ответила Машунька. — А не списывать вообще никак?       — Я-то по учебнику все понимаю, — Глаша ничуть не врала. — А вот без учебника сразу же забываю.       «А на экзаменах будешь сразу собой рассчитываться?» — Машунька отмела фразу, вертевшуюся у нее на языке, и спросила: — А на экзаменах что будешь делать?       — До экзаменов еще надо дожить, — ответила Глаша.       Больше для того, чтобы узнать все о дочери из первых уст, нежели потому, что она соскучилась, женщина отправилась к Якову.       — Яша, — начала Машунька. — Рада тебя видеть.       — А я-то как рад тебя видеть! — обрадовался мужчина. — Рассказывай, как дела, что нового.       — У меня все хорошо и ничего нового, — ответила Машунька. — А у Глашки как дела и что нового на курсах?       — Я у них ничего не веду, — произнес Яков. — Но если хочешь, можем журнал посмотреть.       — Хочу, — сказала Машунька.       Яков сходил куда-то и вскоре вернулся с журналом:       — Смотри и любуйся. Хотя, я бы сказал, достаточно типичная картина. Двойки, некоторые из которых потом сданы на тройки. Ой, смотри, пятерка затесалась. Или списала, или просто с вариантом повезло.       — Скажи честно: надежды на то, что доучится, есть? — спросила женщина.       — Раз как-то закрывает двойки тройками, то есть, — ответил Яков. — Да еще рано что-то говорить, может, придет первый раз в палату и больше вообще никогда на учебу не вернется.       — И такое может быть, — вздохнула Машунька. — А что закрывает двойки тройками… Ты же сам сказал: может, списывает.       — Или учит только ко второму разу, — сказал Яков. — Или просто самой тяжело учиться. Что же ты за кисейную барышню вырастила: не может она, видите ли, учиться вместе с парнями, стесняется!       — Скажу по секрету, ты только никому больше не говори: она не успевает за лектором, потому что еще маленькая, — ответила Машунька.       — Хорошо, не скажу, — согласился Яков. — Насчет маленькой согласен: к чему такую маленькую гнать учиться? И вообще, если ты ей дворянское сословие выбила, не было желания просто удачно выдать замуж?       — Я ее с осени учиться не выгоняла — умудрилась в гимназию вернуться, — сказала Машунька. — Но раз пытается учиться, то почему я должна ей это запрещать? Пусть лучше учится в десяти местах, чем на ворованных лошадях катается или своего любимейшего папеньку пытается убить.       — Машунька, — произнес мужчина. — Не переживай, все будет хорошо. Вот не сомневаюсь я: не нужна твоей Глашке эта учеба. Она походит сюда, попробует все сдать, может, даже экзамены выдержит, а потом просто замуж улетит.       — Если улетит замуж, а не на каторгу, буду только счастлива, — вздохнула Машунька. — Потому что кто знает, к чему жизнь-то приведет?       — Мария, — произнес Яков и женщина удивилась, что ее называют полным именем. — А ты-то замуж не хочешь?       — За тебя? — спросила женщина. — Или не за тебя?       — Да хоть за кого, — ответил Яков.       — Хоть за кого не хочу, — произнесла Машунька. — За тебя… Да не знаю, хочу или нет. И одной неплохо, и против приличных людей ничего не имею. Вот только приличных людей никак не попадается: все то на условностях света зациклены, то по ссылкам мотаются. А потом намотаются вдоволь, хотят осесть где-то, а всяким любовям все жизни не до того — у них уже дети есть.       — Мария, а если я тебя в гости приглашу, придешь? — спросил Яков. — С Глашей, к примеру. Как ты когда-то говорила, вас теперь двое, двух и надо приглашать.       — Я приду, — ответила Машунька. — А что касается Глаши, не могу обещать. Захочет — придет, не захочет — не придет. У нее могут и другие дела оказаться. Разве что если едой поманить, может, и согласится. Но я помню эти посиделки: еды мало, выпивки много — не для Глаши, в общем. Так что ее можешь особо не ждать.       — Значит, буду ждать тебя, — произнес Яков. — Приходи. Посидим, поговорим, повспоминаем прошлое.       — Хорошо, — согласилась женщина.