Адвокатесса

      Известие о том, что произошло в суде, разлетелось достаточно быстро. Уже вечером Александр Васильевич, придя домой, сказал супруге:       — Вот и конец вашей адвокатской карьере, Зоя Михайловна.       — А, быть может, это только ее начало? — произнесла Зоя. — Все будет знать, что Геллер за справедливость.       — Все будут знать, что Чернышевой опасно доверяться, — Александр Васильевич сделал вид, что не заметил оговорки супруги. — Вам еще благодарности от жандармерии не было? Разумеется, неформальной. Донесли на пятерых человек.       — Не было, — ответила Зоя. — А вот угрозы от Варнецкого, что сошлют в каторгу за лжесвидетельство, уже были.       — Это он на нервах так сказал, — произнес Александр Васильевич. — В реальности что-либо вам сделать не посмеет — не в его убеждениях. Я даже не знаю, поможет ли дочери, скажем так, не слишком законными способами. Попросить кого-нибудь, убедить и т д.       — Поживем — увидим, — сказала Зоя.       На следующее утро в кабинет Зои пришел Севастьян.       — Поздравляю сестру с выходом на новый уровень — уровень информатора, — произнес он.       — Как они поступили, так и я с ними, — ответила Зоя.       — На службе уже шутят, что новый муж сделает из вдовы цареубийцы верную подданную Империи, — сказал Севастьян. — Еще шутят, что ты сейчас свой позор перед Государем начала смывать такими методами.       — Да пусть хоть обшутятся — не моя забота, — отмахнулась Зоя.       — Теперь к тебе, Зойка, никто, вроде того самого, как его там, Константин, что ли, больше не обратятся, — произнес Севастьян.       — Константинов, — уточнила Зоя. — И хорошо, что не обратятся. А действительно честные люди, которые пострадали от проклятой царской власти и всячески пытаются отбрехаться и укрыть соучастников, обратятся.       Ближе к обеду в гимназию пришел попечитель учебного округа и принес постановление о проверке.       — Проверяйте, — отмахнулась Зоя. — У меня все в порядке, скрывать нечего. На что жалоба-то была?       — Недостаточное внимание уделяется нравственному воспитанию гимназисток, в гимназии учится девица, которая была трижды судима, — ответил попечитель. — Перед началом урока не проводится общая молитва, не поется гимн.       — Религиозное воспитание производится на уроках Закона Божьего, — начала Зоя. — К нему же относятся и молитвы. Нравственным воспитанием занимаются классные дамы. Пение гимна — это традиция, а не норма закона, гимназия частная, поэтому мы не обязаны соблюдать чужие традиции. Трижды судимая девица имеет точно такое же право на обучение, что и остальные, а так как она усваивает образовательную программу, я не вправе ее исключать за это.       — Зоя Михайловна, дайте мне личное дело этой девицы, — произнес мужчина.       — Возьмите, — Зоя протянула папку.       Попечитель пролистал дело и сказал:       — Здесь написано, что гимназистка была отчислена за неуважение к Государю. И после этого вы ее взяли обратно?       — Какие громкие слова! — Зоя попыталась рассмеяться. — Неуважение к Государю — это сидение спиной к его портрету и упрямое нежелание сесть правильно. Гимназистка раскаялась в своем поведении — я ее взяла обратно на учебу.       — Далее в жалобе было сказано, что в гимназии есть постоянная угроза телесных наказаний, — сказал попечитель.       — Вы бы хоть дали мне на эту жалобу взглянуть! — ответила Зоя. — Угрозы… Можно подумать, вы ни разу не обещали своим детям, если они у вас есть, что-нибудь подобное. Да, быть может, кто-то и говорил, что отлупит линейкой или еще что-то подобное, но это всего лишь слова. Да и, если вспомнить законодательство, устав гимназий и прогимназий распространяется только на государственные заведения, а частным просто сказано не допускать жестокого обращения с воспитанниками. Вы бы сходили и проверили те заведения, где экономят на тепле, одеяла примерзают к полу, а помыться теплой водой — это неслыханная роскошь. Воспитанников там еще очень дурно кормят. Эти заведения, к слову сказать, за казенный счет существуют. А вот не воруют ли там чего-либо? Надо узнать.       — Слухи или правда? — спросил попечитель.       — Личные детские воспоминания одной из классных дам, — ответила Зоя, сразу же вспомнив рассказы Аси об институте благородных девиц. — А, может, и не одной — с другими я на эту тему никогда не разговаривала.       — Пишите — выясним, — произнес мужчина.       Проверка шла весь день. Выявив ряд нарушений, больше в тексте рабочих программ, попечитель сказал:       — По латыни у вас часы урезаны и по греческому.       — Так это же женская гимназия, хоть и больше идущая по мужской программе, — удивилась Зоя. — Девочкам будет полезнее потратить это время на что-то более «женское», скажем так. То же общее культурное развитие. Да и гимназия у нас частная, некие отклонения допустимы. Вы бы хоть жалобу мне показали, кого и что именно не устраивает.       — Возьмите, Зоя Михайловна, — ответил мужчина.       Зоя взяла лист бумаги. В тексте, написанном Варнецким, были все те же слова о недостаточном религиозном и нравственном воспитании, намеки на Глашу, фразы об угрозе телесными наказаниями.       — На все это я уже вам отвечала, — произнесла Зоя. — Вот насколько же было нечем заняться этому человеку, что он написал сей документ!       — Видать, фразы об угрозе телесными наказаниями были адресованы его дочери, — сказал попечитель.       — Затрудняюсь что-либо вам ответить, — вздохнула Зоя.       В целом, результаты проверки были удовлетворительные: ряд замечаний предстояло устранить, по большей части они касались текста документов. Едва Зоя вернулась домой, как услышала слова Дуси:       — Зоя Михайловна, к вам пришли.       Вздохнув, Зоя вышла ко входу и увидела Эльвиру Марковну.       — Рассказывай, Зоя, кому и как дорогу перешла, — произнесла женщина.       — Какая разница, — отмахнулась Зоя. — Главное, что попечитель написал, что все, в целом, у нас хорошо. Проходите, матушка.       Эльвира Марковна прошла в комнату, села на софу и сказала:       — А теперь рассказывай правду с самого начала и до самого конца. Константин Алексеевич поведал мне, что, по-видимому, приходила проверка, потому что одной из учениц пригрозили телесными наказаниями.       — Не поэтому, — ответила Зоя. — Желая отомстить предателям, я невольно выдала Варнецкую жандармерии.       Эльвира Марковна выслушала Зою и произнесла:       — В голове не укладывается… И это ты называешь невольно?       — Было бы можно сказать без имен — я бы сказала, — вздохнула Зоя. — Но без имен это было бы бесполезно. Да, Варнецкую несколько жаль, но что ей будет в самом худшем случае? Она малолетняя, статья нетяжкая, преступление совершено по глупости, папенька служит в суде — ну да, отстранили временно, но вернут же! Передадут родителям на воспитание, а, судя по ее кислому выражению лица, родители уже этим вопросом озадачились. А так этих двух идиоток осудят, надеюсь, надолго. В целом, конечно, и Глашку тоже жалко — ее-то точно на три недели тюрьмы осудят, в сто двадцать пятый раз не станут отдавать матери, но что поделать, она сама виновата…       — Слов нет, — снова сказала Эльвира Марковна. — Одно радует: больше тебя никто не будет просить прийти ему на защиту.       — Почему не будут? — спросила Зоя. — Будут. Только будут просить приличные люди, а не такая шваль.