Адвокатесса

      Анечка ехала в экипаже извозчика и была готова вот-вот расплакаться. Вместо гимназии она сейчас ехала с отцом в жандармерию, где ее должны были допрашивать.       — Против тебя нет ничего, кроме слов Стефании и этой адвокатессы, — произнес Варнецкий, выйдя на улицу. — Совсем отпираться не стоит — не поверят. Скажешь, что ходила, чтобы позаниматься медициной, ужаснулась и больше не ходила.       — Папенька, но ведь врать нехорошо, — зачем-то сказала Анечка.       — Хочешь — говори, зачем ходила, вот только потом не удивляйся, когда в тюрьму отправят, — ответил мужчина.       — Папенька, простите… — прошептала Анечка. — Вас из-за меня от службы отстранили…       — Как только все выяснят, вернут обратно, — сказал Илья Николаевич. — В жандармерии не плакать, держаться спокойно и с достоинством.       — Папенька, я не смогу… — выдохнула Анечка.       — Сможешь, — произнес Илья Николаевич. — Если хочешь, постоим немного и потом пойдем. И в кабинет вдвоем зайдем.       Пока Анечка терла глаза и усиленно пыталась успокоиться, мужчина невольно вспомнил недавний разговор в здании суда.       — Илья Николаевич, — произнес Ягодин. — Пока объявлен перерыв, просто обязан сообщить вам одну новость. Госпожа адвокатесса, по-видимому, узнав информацию от своих бывших подзащитных, сделала заявление. К сожалению, не в пользу Анны.       Мужчина внимательно выслушал эти слова. Тем временем, Ягодин продолжил:       — Илья Николаевич, только из уважения к вам могу пойти против своих принципов. Прокурор войдет в ваше положение, а на мнение крамольщиков можно не обращать внимания. В протокол ничего вноситься не будет, а Анну вы всегда сможете наказать дома. Все равно она малолетняя, закон об этом же и говорит.       — Такие обвинения можно опровергать только следственным путем, а не замалчивая, — чуть подумав, сказал Илья Николаевич. — Пусть отправляют дело на доследование, выясняют все обстоятельства, чтобы в суде больше вопросов не возникало.       — А если докажут вину? — удивился Ягодин. — Как по мне, это немалый риск и неоправданный.       — Оправданный, — ответил мужчина. — Докажут, значит, сама виновата — сама что-то сотворила. Но ничего не докажут, еще выяснять надо, что там было или не было.       Анечка сидела в кабинете следователя, всячески подавляла желание покусать костяшки пальцев и делала вид, что не понимает, зачем ее позвали.       — То есть, вы утверждаете, что пошли на явку, не зная, что там будет, — произнес следователь. — И, поняв, куда именно попали, практически сразу же ушли.       — Да, совершенно верно, — ответила Анечка. — Вернуться мне пришлось в другой день только потому, что я забыла в этом месте колечко. Сами понимаете, лишиться кольца только потому, что я его оставила на явке преступников, было бы весьма досадно. Я вернулась за кольцом, из вежливости посидела совсем немного и ушла.       В этот раз Зою допрашивали, как ей показалось, с комфортом, во всяком случае, время для визита ей было позволено выбрать самой, да и стиль вопросов был явно не обвинительный.       — Зоя Михайловна, итак, расскажите, что именно вы узнали от Стефании и Тамары, — произнес следователь.       — От Стефании я узнала, что она является основательницей некого тайного общества, — начала Зоя. — В помощницах у нее была Тамара. Еще в это тайное общество входило некоторое количество, как изъяснилась Стефания, достойных дочерей Империи, имена которых мне не были названы. А еще туда входили недостойный дочери Империи, вроде Александры и Лидии. В чем их недостойность, я так и не смогла понять, но, судя по всему, они не разделяли позицию остальных. Еще было сказано, что этот кружок дважды посещали Анна Варнецкая и Аглая Гусельникова. По словам Стефании, Анна Варнецкая каждый раз изумлялась тому, что слышала и, возможно, не была готова это услышать, осуждала говорящих. Не поддерживала точку зрения кружковцев и Аглая Гусельникова. Чуть позже я узнала от Тамары то, что она очень хотела, чтобы организатором кружка выставили Анну Варнецкую — по мнению Тамары, ее было не жалко и даже показательно: жандармерия уже вышла на след кружка, нашла организатора — а это дочь судьи. Вроде бы, на этом все.       — А почему вы отказались защищать подзащитных? — спросил следователь.       — Вот этих недостойных людей? — удивилась Зоя. — Да ни за что! Они виноваты — пусть они и отправятся туда, куда им и дорога. Нет, значит, они хотели и сами чистенькими остаться, и Анну Варнецкую виновной сделать, и Илье Николаевичу жизнь подпортить! И как бы я их защищала после этого?       Когда до Ильи Николаевича дошла информация о том, что про него говорила Зоя, мужчина донельзя опешил:       — Она с ума там от своей беременности сходит? Иного не скажу. У психических таких рассуждений не встречал! Донести на человека, чтобы сделать ему лучше!       Тем временем, Зоя, выслушав и от Аси, что она явно показала себя перед жандармерией как донельзя неадекватная барышня, чуть нервно сказала подруге:       — Мой несчастный Володечка бы сроду до такой мерзости не додумался! А они! Да на каторге их место!       — Зойка, идешь к Варнецкому и извиняешься, — повторила Ася. — Переступаешь через свое мнение и просишь прощения. Захочет отомстить тебе — кто-нибудь просто перескажет содержание одного из твоих уроков в жандармерии. И уже будешь не перед попечителем учебного округа оправдываться, а за свою свободу биться.       Зоя нехотя вышла из гимназии и направилась к Варнецкому. Увидев ту, с кем ему встречаться совершенно не хотелось, мужчина изумился.       — Илья Николаевич, если я вас невольно обидела, прошу простить меня, — слова, по большей части взятые из оборота Эльвиры Марковны, невольно вылетели из уст Зои.       — Невольно? — Илья Николаевич изумился еще сильнее. — О каком «невольно» может идти речь?       — Я не ставила перед собой цели вас обидеть, но допускаю, что вы могли быть расстроены моим решением добиться справедливости, — продолжила Зоя.       — Госпожа Чернышева, проконсультируйтесь с врачом, который специализируется на душевных расстройствах — а вдруг вам просто необходима его помощь? — ответил мужчина.       — Я не знаю, что вы думаете относительно всей этой ситуации, — произнесла Зоя. — Но я настаиваю на том, что попытка выставить виноватым другого выглядит бескрайне аморально и должна быть соответствующим образом пресечена. Если взять в качестве примера Владимира Герхардовича, то у него не было даже мысли кого-то оговорить! Он принял решение и, скажем так, смирился с наступившими последствиями. Владимир Герхардович погиб героем, а эти трусливые твари хотят только одного — спасти свою никчемную шкуру. Поэтому если их место в тюрьме, то они должны туда отправиться, если же на каторге, то я буду только счастлива. Так что если я вдруг невольно принесла вам какие-то излишние хлопоты или огорчения своим решением добиться справедливости, искренне прошу за это прощения. Но, как говорится, справедливость превыше всего, в том числе и каких-то мелких неудобств. Меня тоже вызывали в жандармерию, допрашивали, я бы не удивилась, если бы очную ставку затеяли — но что поделать? Ради справедливости приходится и на подобные неудобства пойти.       — Госпожа Чернышева, достаточно, вас тошно слушать, — произнес Варнецкий. — Идите уже туда, куда шли, и не забудьте посетить специалиста по душевным болезням. Говорят, определенное женское положение тоже может временно приводить к подобным расстройствам.       — Для вас что Владимир Герхардович, что те швали — одного поля ягоды, — вздохнула Зоя. — Но мне обидно за то, что Владимира Герхардовича могут приравнять к этой нечисти, к этой низости!       Молодая женщина снова вздохнула и произнесла:       — Не смею больше вас задерживать своим присутствием…       Зоя отошла на расстояние нескольких домов и расплакалась.       — Володенька… — прошептала Зоя. — Вот как можно сравнить тебя с этой поганью? Да ты, можно сказать, почти что святой человек! Я читала твое уголовное дело, читала! Вот ты вел себя достойно, а эти твари… А этим тварям туда и дорога, куда они отправятся.