Адвокатесса

      Прошло немного времени. Казалось, жизнь более-менее вошла в свою колею. В гимназии все было настолько спокойно, что Зоя невольно искала в этом подвох.       — Варнецкая ведет себя более чем пристойно, попечитель хоть бы пришел, чтобы проверить, исправила я документы или плюнула на это дело, — сказала Зоя Асе. — Где ждать удара под дых?       — Быть может, и нигде, — ответила Ася. — Варнецкий написал жалобу и удовлетворился этим, делать постоянные пакости — это не в стиле твоей Анютки, она больше к приличным девочкам относится. Один раз отомстила и решила, что на этом хватит.       — К приличным девочкам? — не выдержала Зоя. — Приличные девочки чернилами не обливают!       — Она не Глашка, чтобы взрывать кабинеты, — сказала Ася.       — Мне другое интересно: как это Варнецкой настолько повезло, что ее Ягодин оправдал? — спросила Зоя. — Конечно, предполагать, что она бы пряталась по баракам Акатуйской тюрьмы от медведей, было бы странно, но с убеждениями Ягодина вполне могла стать участницей кружка и тоже присесть на три недели.       — Решил ее папеньке не портить репутацию, я бы так сказала, — предположила Ася. — Быть может, зная их мать, решил, что мать там такое дома устроит, что тоже будет вполне достаточно. Ну а Глашке, без сомнения, просто повезло — уж ее-то точно могли сделать недоносительницей. Мать же из политических, да и Глашка в сомнительных местах проводила не раз время.       — Так что, Зойка, теперь из адвокатессы в агентессы пойдешь? — попробовала пошутить Ася.       — Не смешно, — ответила Зоя. — Севастьян тебе об этом уже рассказывал?       — Да, рассказывал, — сказала Ася. — Как ты пришла в жандармерию и сказала, что это твой нравственный долг и ты не могла поступить иначе.       — Там еще и продолжение есть, буквально двухдневной давности, — произнесла Зоя.       Севастьян пришел к сестре в обед.       — Зойка, как здоровье? — спросил он.       — Если издеваешься, то не посмотрю, что ты брат и что мне не пять лет, и в глаз дам, — ответила молодая женщина.       — Ты в пять лет таким не занималась, — произнес Севастьян. — А приличные люди, между прочим, у женщины в положении спрашивают о ее здоровье.       — Благодарю, все хорошо, — ответила Зоя. — Я уже подумала, что ты тоже переживаешь о моем душевном здоровье, все никак успокоиться не можешь.       — Твое душевное здоровье меня тоже заботит, но я уже знаю, что с ним все хорошо, — сказал Севастьян. — Так вот, Зоенька, меня прислали узнать у тебя такой вопрос: ты на оперативные комбинации согласна? Прийти, спровоцировать, получить за это скромное вознаграждение от жандармерии. И, конечно, выполнить свой нравственный долг.       — Разумеется, не согласна! — воскликнула Зоя. — Единственное, что я могу сделать — это предупредить добрых людей, что подобное готовится. Но именно добрых, а не таких, которые были!       — Зоенька, а что на тебя нашло-то? — спросил Севастьян. — Чем они тебе настолько поперек горла встали, что и еще четырех человек, а потом и других была готова выдать?       — Своими мнениями, в которых допускали предательство, — ответила Зоя. — Да, Варнецкую с Глашкой жалко, но и у них все хорошо закончилось. Севастьянка, скажи правду: моей адвокатской карьере конец? Не сказать, чтобы это меня взяло и огорчило, просто так много вокруг твердят об этом!       — Думаю, что конец, — предположил Севастьян. — Потому что будут думать: «Так, она в прошлый раз посчитала, что это нужно предать огласке, а где уверенность, что в моем случае тоже не решит донести?» Нет, я не утверждаю, может, какие-нибудь воры пятидесяти копеек и обратятся, но это же не тот уровень!       — Не обратятся и не надо, — сказала Зоя.       — А что касается Варнецкой и Глашки, — продолжил Севастьян. — Ты же смотрела за процессом, наблюдала? Прокурор тем попросил по восемь месяцев, потом другим полгода, этим по две недели и Глашке с Варнецкой по пять дней. Заметь, где-то по серединке. Ягодин какой приговор вынес? Почти всем по верхней границе, разве что Варнецкую с Глашкой оправдал. А почему это? Чтобы никто не трепал нервы Варнецкому, а то, что Глашке повезло — это случайность. Оправдать одну и признать виновной другую — нет, я не спорю, и так можно было бы сделать, но тогда бы больше вопросов возникло…       Зоя промолчала.       — Так что ответить на службе: ты отказываешься от оперативных комбинаций? — спросил Севастьян.       — Да, — ответила Зоя. — Я верна своим взглядам и не предам их никогда.       — Потом Севастьянка сказал, что в жандармерии никто не удивился моему отказу и что они больше бы удивились согласию, — подытожила Зоя.       Ася ничего не ответила. Посидев какое-то время с подругой, молодая женщина ушла к себе. Вскоре к Зое пришла Варвара.       — Зоя Михайловна, хочу с вами обговорить такой вопрос, — начала она. — Что ставить за четверть по поведению Варнецкой?       — А что выходит? — спросила Зоя.       — Выходит четверка, — ответила Варвара. — Поведение идеальное за исключением нескольких случаев: того самого сна, опоздания и недавнего случая с чернильницей.       — Понаблюдайте до конца четверти, — сказала Зоя. — Будет и дальше все идеально — оставите с четверкой, еще что-то произойдет или просто будет смущать вашу душу — поставите тройку.       — А что касается жандармерии — этот вопрос не в счет? — уточнила Варвара.       — Мы не в министерской гимназии, чтобы снижать за это оценку по поведению, — ответила Зоя. — Все это было за стенами учебного заведения, поэтому даже не стоит думать на эту тему.       Отношения Глаши и Анечки снова серьезно ухудшились. Анечка вполне обоснованно считала, что в ее бедах виновата Глаша и, хоть и понимала, что ее никто не гнал просить милостыню или идти на кружок, догадывалась, что другой круг общения просто бы не дал ей этих соблазнов. Но другой круг общения был куда более скучным, поэтому девушка решила не рвать отношения с Глашей окончательно, просто отдалившись.       — Глаша, — позвал девушку один из курсистов в ожидании очередной возможности переписать контрольную. — А куда пропала твоя товарка?       — Обиделась, что я ей жизнь показала, — ответила Глаша.       — А что за жизнь ты ей показала? — спросил Валерий. — На панель сводила?       — Стефанию с Тамарой помнишь? — спросила в ответ Глаша.       — Помню, — кивнул Валерий. — А они куда пропали?       — Переехали на год за решетку, — сказала Глаша. — За организацию подпольного кружка. А мы с Анькой туда пару раз сходили и чудом тоже за решетку не убыли.       — А Анька чья дочь? — спросил Валерий. — Из какой семьи?       — Типичная дворяночка, — ответила Глаша. — Хотя, если так разобраться, нет, нетипичная дворяночка. Типичные дворяночки по курсам да кружкам не ошиваются. А вот мать у нее — типичная женщина из патриархальной семьи. Отец из более либеральных, но всячески поддерживает мать в ее патриархальных взглядах.       — Так правильно, кому захочется место главы семьи по доброй воле уступать? — удивился Валерий. — А где отец у нее служит? Явно где-то не в подворотне — платье из хорошей ткани, причем носит не одно и то же каждый день.       — Судья, — сказала Глаша. — Ты только не трепись об этом на каждом углу — не надо.       — А ты, Глаша, удивляешься и говоришь, что вы с Анькой чудом за решетку не убыли, — произнес Валерий. — Папенька явно по-дружески попросил, кого надо, не сажать дочурку.       — Папенька не стал заминать дело, хотя возможность, судя по всему, была, — ответила Глаша. — Значит, то ли Аньку попугать хотел, то ли просто слишком честный.       — Вот готов поспорить на литр вина, что если бы ты была в подобной ситуации одна, без Аньки, или с кем-то еще, то сейчас бы здесь не сидела, — сказал Валерий.       — За политику бы осудили? — спросила Глаша. — Да плевать, за политику — это нестрашно.       — Да, нестрашно, но очень даже неприятно, — ответил Валерий. — А вот уголовники — я их терпеть не могу. Это простить нельзя.       — Покрыть кого-либо хуями или всадить ножик в сердце при самообороне — это тоже уголовка, — сказала Глаша.       — Аглая, барышня! — напоказ изумился Валерий. — Вы же в приличном заведении находитесь! Откуда у вас такие слова и познания?       — Знания лишними не бывают, — ответила Глаша. — Впрочем, как и умения. Или еще что-нибудь. Вот не положено барышням смолить папироски, а они у меня раз, — девушка запустила руку в сумочку и достала портсигар, — и есть!       — Аглая, не смешите меня! — воскликнул Валерий. — То есть, вы сейчас на полном серьезе сравниваете наличие портсигара, чтобы угощать других табачком, и ножик в сердце?       — Во время самообороны, — уточнила Глаша.       — Ну не знаю, это что за ситуация должна быть такая, чтобы хоть как-то понять, — ответил Валерий. — Разбойник грабит, пытается убить, а несчастный этим же ножом его ударяет так, что попадает в сердце? Как по мне, такого не бывает. А покрывать других хуями — это аморально.       — И что же вы забыли, милостивый государь, в столь низменном заведении как курсы? — съязвила Глаша. — Крылья отвалились и на нашу грешную землю пришлось упасть ангелочку? Или вы, господин, из высшего света пожаловали-с?       — Нет, я просто не люблю всяких уголовников, эту мерзость, — произнес Валерий.       «Глаша не уголовница, Глаша политическая», — мысленно напомнила себе девушка.       — Кто пришел переписывать контрольную — заходите, — позвал преподаватель.       — Милостивый государь, не забудьте, что вы мне сейчас будете подсказывать, надеюсь, это не коробит ваши высокие моральные принципы, — шепнула Глаша Валерию и, дождавшись утвердительного кивка, окончательно успокоилась — сегодня она точно должна была написать эту контрольную.